100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая
Но как бы ни была Маруся им захвачена, лысая голова пятью рядами ниже не давала ей покоя. Мысли о ее обладателе мешали Марусе сконцентрироваться на драматических коллизиях, и взгляд ее то и дело цеплялся за лысину. То ли Лысый Интеллектуал оказался чувствителен к силе Марусиного взгляда, то ли Маруся волей-неволей к рядовому созерцанию свою волшебную энергию подключила, но вскоре Интеллектуал стал нервически оглаживать свой полированный затылок, беспокойно заерзал и, в конце концов, обернувшись, оглядел ряды будто в поисках кого-то важного. И снова с Марусей взглядами встретился. Но Маруся, несмотря на полумрак, словно провинившаяся школьница, испуганно отвела глаза и срочно напустила на себя строгости, изображая сфокусированность на сценическом действии.
В антракте, прогуливаясь по фойе, Маруся лысину глазами не искала.
«Будет мне уже… Что в этом проку?», – решила она и вознамерилась немедля перевести свои мысли в другую, далекую от привлекательных лысин, плоскость.
В тот же миг увидела она восседающего на банкетке Интеллектуала. Он смотрел прямо на Марусю. А Маруся, смутившись так, будто Интеллектуал догадался о ее сильнейшей заинтересованности, снова отвела глаза, отвернулась и прошла мимо.
«Что это меня на смущение-то пробило?! Робость в мои годы даме совсем не к лицу», – с раздражением подумала Маруся и оглянулась назад, намереваясь дать мужчине знать о своей к нему симпатии.
Но Интеллектуала и след простыл.
«Что же это такое?! – возмутилась про себя Маруся. – В кои-то веки кто-то мне понравился, а я, как девчонка, робости своей потакаю. Пора уже воспользоваться данными мне волшебными способностями!».
Не очень себе представляя, каким образом будет применять свой дар в этой деликатной ситуации, Маруся вернулась в зал. Полагаясь на судьбу, она расслабилась, обратила всё свое внимание на сцену и в течение второго акта знакомую лысину взглядом не беспокоила.
И настолько Маруся спектаклем увлеклась, что об облюбованном объекте и думать забыла. Даже когда финальные аплодисменты грянули, поглощенная состоянием, близким к катарсису, о Лысом Интеллектуале она и не вспомнила. А в реальность вернулась, когда аплодисменты стихли, и народ стал проталкиваться к выходу.
«Ну всё! – обреченно вздохнула Маруся. – Упустила мужика».
Однако так легко сдавать свои позиции и смиряться с поражением, как Вам, Любезнейший Читатель, уже известно, вовсе не в Марусиных правилах. А посему решила она использовать последний однопроцентный шанс путем активации своей волшебной интуиции, которая ей и надежду подала, и действовать научила.
Не спеша нырять в гардеробную толкотню, села Маруся на диванчик неподалеку и принялась воображать, как она с Лысым Интеллектуалом лицом к лицу в гардеробе сталкивается. Прокрутила она в голове с десяток вариантов сей остросюжетной сцены, а пока этим наисерьезнейшим делом занималась, свет в фойе погасили, гардероб опустел, и лишь припозднившаяся компания кокетливых дамочек крутилась перед гардеробным зеркалом, соревнуясь друг с другом в манерности поз и интонаций.
Делать нечего – спустилась Маруся в гардероб, взяла пальто и, пристроившись неподалеку от беспокойной компании, стала одеваться.
Кашне, которое она накинула на шею, колыхнуло сквозняком, и это заставило Марусю оглянуться.
Полагаю, Вы, Любезнейший Читатель, совсем не удивитесь, когда узнаете, что, оглянувшись, у гардеробной стойки обнаружила она знакомую лысину. Сердце Марусино кувыркнулось, да и сама она вслед за сердцем чуть не подпрыгнула.
«Что же делать? Что делать?!..» – лихорадочно соображала Маруся, раздосадованная бездельным щебетанием суетливых дамочек, мешавшим ей сосредоточиться, дабы словить подсказку интуиции.
Словно в ответ на ее раздражение, дамочки спешно скучковались и говорливой стайкой выпорхнули на улицу. И оказалась Маруся в гардеробе с интеллектуалом один на один. Но это ей ничуть не помогло. Совсем наоборот – от нового всплеска волнения растеряла она все свои волшебные способности, и даже хваленая интуиция, словно не желая вмешиваться, замолчала.
Интеллектуал заканчивал сборы, а в голову Марусе лезла сплошная мелодраматическая дребедень.
«Уронить платок? Нет, – долго рыться в сумке. Не мелочиться и бросить на пол сумку? Нет, – топорно и дурновкусием попахивает. А что если в притворный обморок грохнуться, прямо Интеллектуалу под ноги? Но, Бог мой, что за дешевый фарс!»
Так Маруся ничего путного и не придумала.
А пока она перебирала варианты, Лысый Интеллектуал, бросив на Марусю полный печали взгляд, оделся и вышел вон.
Так и осталась Маруся наедине со своим интересом.
Дабы не гонять в одиночестве переполнявшие ее напряженные мысли, заглянула она после спектакля ко мне на чашку позднего чая.
– М-да… – выслушав Марусину историю, вздохнул я. – Что же ты, Марусенька, растерялась?
– Мне теряться позволительно! – безапелляционно заявила Маруся. – Женщина я или конь с… X м… ну, или, что я – Кутузов на Бородинском поле, чтобы и стратегию с холодной головой разрабатывать, и тактику безошибочно применять?! А вот он, мужчина, явно интерес ко мне имевший, почемуни шажка в мою сторону так и не сделал?
– Так ведь понимать надо, Марусенька, что нас, мужчин, отказы дамские досмерти страшат. Это как же надо расхрабриться, чтоб к красивой женщине подрулить без приглашения! – растолковывал я Марусе. – Другое дело, когда нам поводпознакомиться подворачивается. В самом деле, стоило тебе потерю чувств инсценировать. В театре ты, в конце-то концов, находилась или где?
– Вся жизнь – театр, – в ответ задумчиво процитировала Маруся. – Что ж, ежели судьба, то где-нибудь наши с Интеллектуалом пути пересекутся.
– Ну вот, опять всё на судьбу свалила, – улыбнулся я. – А как насчет упущенных возможностей, преподносимых тебе фортуной на блюдечке?
– А не судьба была эту возможность реализовать! – засмеялась Маруся.
В который раз порадовался я Марусиному волшебному умению любое разочарование в сторону позитива разворачивать и, подпитавшись приобретенным опытом, из крутого поворота, на новую, зовущую к неведомым приключениям дорогу выруливать.
А мы с Вами, Любезный Мой Читатель, к Марусе пристроимся, чтобы за грядущими ее похождениями подробно понаблюдать.
Это я Вам обещаю. Уж Вы мне поверьте!
Следующая рассказка знакомит нас с еще одним старинным Марусиным другом и его талантами, благодаря которым Маруся вовлекается в творческий процесс, едва не приведший ее на скамью подсудимых
Маруся-фотомодель
Бывает, дети боятся стричься или купаться, оставаться в темноте или ходить по мостикам. Я же в детстве до ужаса боялся фотографироваться.
Детское воображение рисовало мне, что длинноногий аппарат, откуда, по заверениям его пособника-фотографа, должна была вылететь птичка, на самом деле – одноглазый монстр, поглощающий маленьких детей и в обмен выдающий родителям на память о съеденных чадах фотокарточки. Папа с мамой о моих страхах даже не подозревали. Потому как на сеансе у фотографа я не плакал и экзекуции не противился. И неведомо было моим родителям, что каждый раз, замирая перед объективом, я прощался с жизнью, а окончание фотосъемки воспринимал не иначе как свое новое рождение. Наверное, именно тогда я поверил в то, что чудеса случаются.
Маруся же, напротив, с младенчества очень любила фотографироваться. Ведь фотографом для нее был ее папа, к которому Маруся испытывала безграничное доверие. А упакованный в пахучую кожу «Зенит» был для Маруси тем волшебным сундучком, который, подобно мешку Деда Мороза, хранил в себе множество сюрпризов – больших и маленьких. Этими сюрпризами были волшебные картинки, называемые фотоснимками. Марусин папа колдовал над ними в затемненной ванной комнате, а Маруся ему помогала, перекладывая пинцетом специальную плотную бумагу из корытца с одним раствором в корытце с другим и утапливая в жидкости непослушные бумажные кончики. На этой бумаге в корытцах каким-то волшебным образом появлялись изображения – Маруси и Марусиных мамы и папы, бабушек и дедушек, Марусиных друзей и приятелей Марусиных родителей в окружении хорошо знакомых Марусе городских и деревенских окрестностей, или совсем незнакомые ей, и оттого манящие города и страны, где Марусиному папе доводилось бывать по работе.
Закончив процесс проявки, Маруся с папой промывали карточки под потоком воды. А завершалось кропотливое священнодействие манипуляциями с использованием аппарата-глянцевателя. В этом аппарате фотографии становились гладкими и блестящими, и Марусе это очень нравилось.
Фотографий в Марусиной семье было так много, что Марусина мама выделила под них целый стенной шкаф. В том шкафу было несколько фотоальбомов, но основная масса волшебных карточек хранилась в специальных жестких картонных коробках с шершавыми, окантованными цветными атласными лентами крышками. В часы досуга Маруся с папой любили открывать стенной шкафчик, извлекать оттуда одну из коробок и рассматривать фотографии.
Бывало, папа позволял Марусе самой сделать несколько снимков. И тогда, вдыхая запах кожаного футляра, глядя в преображающий мир глазок и нажимая на мягко уходящую в корпус кнопку, Маруся чувствовала себя счастливейшей девочкой на свете. Как, впрочем, и всегда, когда папа был рядом.
Так что можно со всей уверенностью заявить, что в детстве Маруся была фотолюбителем. Правда, это ее увлечение во взрослое хобби так и не переросло. Зато судьба, возможно памятуя о Марусиных детских фоторадостях, подарила Марусе доброго друга – фотографа. Да не какого-нибудь любителя, а самого настоящего, профессионального, большого художника в своем деле.
С фотографом этим, по имени Артур Казбекович, так же, как и со мной, Маруся дружит так давно, что вычислять количество проведенных в этой дружбе лет не разрешается.
Интеллектуально выверенный, музыкально и литературно эстетствующий, архитектурно образованный и дизайнерски подкованный, цейсовскую оптику[3] в строгой стильной оправе носит на носу своем Артур Казбекович по праву. Глаз его остёр, рука тверда, ай кью – выше самого высокого, интуиция – на грани возможного, а творческий потенциал неисчерпаем.
Чтобы представить себе, как выглядит Артур Казбекович, достаточно совместить в своем воображении три знаменитые имиджа, а именно – Дэвида Боуи, Джорджа Харрисона и Дэвида Бирна[4]. Как ни трудно в это поверить, но во внешности Артура Казбековича каким-то чудесным образом, сосуществуя в абсолютной гармонии, сочетаются отголоски манер и внешних данных всех вышеперечисленных бриллиантов шоумира. Однако личность самого Артура Казбековича столь сильна и своеобразна, что при всей мощи такого ударно-тройного сходства, в оригинальности и самодостаточности ему никто и никогда отказать не посмеет.
Как и всякий творческий, увлеченный своим любимым делом человек, Артур Казбекович очень любит экспериментировать.
Однажды задумал он сделать выставку-посвящение. Да не кому-нибудь, а великому художнику Сальвадору Дали, и, одновременно – русской женщине.
Как непревзойденная оригинальность мэтра Дали, так и загадочность русской женщины всегда вызывали в душе Артура Казбековича творческий трепет.
– И каким же образом Вы эти две темы совмещать собираетесь?! – удивилась Маруся, узнав о замысле.
– Ну, в моей копилочке, Марусенька, – сказал Артур Казбекович, пальцем тыча в свой драгоценный лоб, – идей хранится дополна и больше. А Вас, Маруся, попрошу мне активно посодействовать.
– Я готова, друг мой, – слёту согласилась Маруся. Ведь в творческом процессе такого масштаба ей всегда хотелось поучаствовать. – Каковы будут мои функции?
– На сей раз извольте стать фотомоделью, – безапелляционно заявил Артур Казбекович.
Тут Маруся, сомневаясь, призадумалась.
Несмотря на то, что было ей известно, что Артур Казбекович имеет редкий для фотографа дар – изображать людей такими, какими они сами хотели бы себя видеть, и даже самые неприятные и невыразительные индивидуумы становятся в его работах по-своему привлекательными и обаятельными, сомнения Марусины были небеспочвенны. Дело в том, что не раз приходилось ей видеть на выставках Артура Казбековича фотообразы дам, преображенных его фантазией в такие причудливые персонажи, как женщины-ракушки, женщины-автомобили, женщины-растения и, что самое неприятное – женщины-насекомые.
– Вы мне, Артур Казбекович, сначала расскажите, во что Вы на сей раз моделей превращать намереваетесь? – попросила Маруся. – Что-то мне не хочется ракушку на своей голове созерцать или свое тело в виде автомобильного корпуса на всеобщее обозрение выставлять.
– Не волнуйтесь, Марусенька, – успокоил Марусю Артур Казбекович. – На сей раз планируется иной, щадящий подход к комбинированию. Выбирайте: либо в Вашу спину часы будут вмонтированы, либо лебедем Ваша рука продолжится, либо… – Артур Казбекович на секунду задумался, – Ваше лицо усами самого мэтра Дали будет облагорожено. Триптих с усами этими из Ваших изображений сделаем.
– Да Вы смеетесь, Артур Казбекович! – захохотала Маруся.
– Ничуть, Марусенька. Все эти оригинальнейшие идеи будут воплощены в моих работах для грядущей выставки. И ежели не Вы, то другие модели помогут мне их воплотить. Так что Марусенька, плюсуйте плюсы, минусуйте минусы и соглашайтесь, пока все роли не разобраны. Мне бы очень хотелось Вашу личность в этой теме задействовать. Потому как для меня Вы давно и прочно с чем-то иррациональным, и, не побоюсь этого слова, сюрреалистическим ассоциируетесь. Кстати, могу еще Вам предложить с антикварным комодом или амбарным замком скооперироваться.
Маруся подумала и согласилась на усы.
На следующий же день была Маруся вызвана Артуром Казбековичем в святая святых – его фотографическую студию.
Там, на белой тумбочке, на почетном месте, рядом со скульптурными мини-копиями различных образов художника Дали (вроде тонконогих слоноподобных животин или полуабстрактных женских торсов), вылепленных в часы досуга Артуром Казбековичем из пластика, увидела Маруся с десяток вариантов бумажных усов, стилизованных под мэтровские. Все они, копируя знаменитую форму, были загнуты кверху, но друг друга не повторяли. Артур Казбекович, примерив Марусе несколько, наконец остановился на тех, что позаковыристие, и, закрепив их над Марусиной губой при помощи капли гримерного клея, велел модели садиться на подготовленное место.
Повертев Марусину голову и так и этак, а затем проделав то же самое с осветительными приборами, Артур Казбекович привел в боевую готовность фотографическую технику и, дабы не допустить ни малейшей неточности, без суеты протер свои цейсовские глазные окуляры и только после этого запустил художественно-фотографический процесс.
Три часа спустя, разминая занемевшую шею, Маруся ожидала чая, а Артур Казбекович колдовал над его заваркой, обещая Марусе необыкновенную популярность ее изображения на выставке.
– Вот увидите, Марусенька, у Ваших портретов народ толпиться будет. Славно мы с Вами поработали, – нужные ракурсы выбрали, да и идея, поверьте, выигрышная. Хоть Вы, насколько мне известно, творчество и личность мэтра Дали не сильно жалуете, образ Ваш в моем воображении давно с его личностью своеобразно совместился. Уж и не знаю, чем это, помимо моего таланта, объяснить, но совмещать несовместимое, Вы же знаете, у меня на раз получается.
М-да… Для совмещения несовместимого, скажу я Вам, Любезнейший Читатель, несомненно, мастерство высшего пилотажа требуется. В этом смысле, следуя по стопам своего ментального учителя, то бишь художника Дали, Артур Казбекович далеко продвинулся. И источник этого его движения, судя по тому, что до сих пор являл он взору зрителя на выставках, неиссякаем. Но вот что смущает меня в этой части его высокого искусства. Одно дело неживую природу всяческим экспериментам подвергать, и совсем другое – фотографические изображения людей реальных, из плоти и крови сотворенных, задействовать. Потому как среди них ведь разные личности попадаются. В том числе и те (вроде Маруси, например), которые, благодаря своим неизученным наукой способностям, могут невольно престранные и непредсказуемые процессы в жизнь запустить. Неординарность на неординарность, помноженная неведомые силы будить способна. И в этом смысле совмещать несовместимое вовсе даже небезопасно.
После фотографического сеанса в студии Артура Казбековича Маруся сильную усталость почувствовала. Вернувшись домой и принявши душ, она сразу же спать отправилась. Стоило ей только голову к подушке приложить, как она в сон провалилась. И явился к ней во сне – кто бы вы думали? – сам мэтр Дали! В халате бархатном, в чепце с пушистой кисточкой, глаза горят, усы топорщатся.
– Ах-ха-хаа, Марусенька, – зловеще захохотал он, – недолюбливаете, значит, Вы мое творчество?! Стыдитесь! Вы, дипломированный искусствовед, такое невежество в восприятии изобразительного искусства выказываете! Слышал я, как на выставке в Пушкинском, стоя у моей картины, Вы презрительно обзывали ее сухой и надуманной.
– Я, Ваша Милость (почему-то Маруся так и сказала: «Ваша Милость»), между прочим, длиннющую очередь в музей по промозглой погоде на Вашу выставку выстояла! А Вы ругаетесь! – отвечала Маруся. – Врать не буду: хоть и признаю я Ваш необыкновенный талант, большинство Ваших картин мне и правда не нравится, и стиль Ваш, рациональный и просчитанный, мне не по душе.
– С какого же тогда, позвольте узнать, перепугу сунулись Вы совмещаться с моим великим образом?! – срывая с себя чепец и грозно шевеля усами, воскликнул мэтр Дали.
– Я, Ваша Милость, в сие святотатство старинным приятелем моим, Артуром Казбековичем, была вовлечена, – подленько сдала друга Маруся, и сама же себя во сне за это укорила.
– Артура знаю, а как же! Он и меня, и мое искусство как святыню почитает! За это ему хвала. А Вам, за Вашу дерзкую непочтительность в сочетании с беспринципностью, назначаю наказание!
– Какое? – струхнула Маруся, и сердце ее, подпрыгнув, заколотилось.
– А вот какое, – мэтр Дали короновал себя чепцом, который в мановение ока обернулся судейской четырехуголкой, а вслед за ним и бархатный халат превратился в судейскую мантию. – Изображение Ваше отныне в моих картинах будет присутствовать! Музейные эксперты начнут расследование, а я уж постараюсь всеми возможными путями, типа вещих сновидений, вывести их на нужный след. Приведу их на выставку друга Вашего, там увидят они Ваш портрет и тогда не избежать скандала международного. По судам и Вас, и друга Вашего старинного затаскают. Это я Вам обещаю! Ах-ха-ха-хаа!
– Притормозите, Ваша Милость, – рассердилась Маруся, а поэтому страх ее как рукой сняло. – Что касается меня, я еще понимаю, за что ответ держу. Но Артуру Казбековичу, верному Вашему почитателю, страдать за что прикажете?!
– Гм-гм, – задумался мэтр Дали. – Так примерно за то же самое! – тут же нашелся он, накрутил свой длинный ус на палец и горделиво поднял подбородок так, что голова его назад закинулась. – За неуважение к моему бессмертному гению, выраженное в использовании оригинальнейшего образа, то бишь моих усов, без разрешения автора! Вот такая формулировочка! Ахх-ха-ха!.. Однако позволю себе заметить, Маруся, что всемирная популярность после такого-то скандала и Артуру Казбековичу, и Вам обеспечена. Ах-ха-ха-хаа!
На этом самом месте пробудилась Маруся, как от толчка.
Вскочила она с кровати, открыла окно и сон свой с ладошки, следуя старинному преданию, трижды в окошко сдула.
– Куда ночь, туда и сон, – произнесла она и вроде бы успокоилась.
Однако осадок от пережитого сновидения весь следующий день ее тревожил.
А вечером Марусе, к просмотру новостей обычно не склонной, по какой-то неведомой причине вздумалось посмотреть новостную передачу.
Ровно в тот момент, когда она перед телевизором устроилась, на экране появился фотопортрет Сальвадора Дали.
– Сразу в нескольких музеях мира – сенсация! – сообщал голос диктора за кадром. – Сегодня сотрудники Нью-Йоркского Музея современного искусства, а также Мадридского Центра Искусств и музея Дали во Флориде, обнаружили изменения в картинах знаменитого мастера живописи. Не пойманные пока маньяки-художники, действующие, вероятно, в рамках одной вредительской банды, вписали в шедевры кисти Дали портрет одной и той же неизвестной женщины с узнаваемыми усами подлинного автора. Таким варварским образом были испорчены три картины…
Маруся, в тот момент поедавшая яблоко, так, вонзивши зубы в сочный плод, и замерла.
Вслед за портретом Дали на экране телевизора одна за другой появились три его картины. На каждой из них Марусино лицо, – как оно вместе с усами было на фотосессии Артуром Казбековичем в разных ракурсах запечатлено, но только теперь воплощенное в живописном варианте, – очень явно прочитывалось. На одной картине ее усатое лицо вместо часов растекалось по седлу, на другой – заменяло собой призрачный лик Вольтера, а на третьей – вместо профиля Галы вырастало из гигантской головы, сдобренной саранчой и муравьями, романтично стремясь к центру мужского эго.[5]
– И вот что удивительно: написаны эти женские лики виртуозно, – комментировал шокирующие новости директор испанского музея, – как будто рукой самого великого маэстро. Остается открытым вопрос, каким же образом удалось вандалам-виртуозам проникнуть в музей ночью, нейтрализовать сигнализацию и, не привлекая внимания охранников, за столь короткое время…
Не досмотрев репортаж, Маруся телевизор выключила.
Тщательно пережевывая, в отрешенной задумчивости доела она яблоко, а после, достав из книжного шкафа толстый альбом Дали, весь вечер провела за рассматриванием репродукций, толком не осознавая, для чего этим занимается. Иначе говоря, смотрела Маруся в книгу, а видела три пальца в известной комбинации.
Ночью Маруся совсем не спала, а утром, чуть свет, ворвалась она в студию Артура Казбековича.
– Немедленно меня расфотографируйте! – не соизволив даже поздороваться с едва проснувшимся и встрепанным со сна фотографом, с порога заявила она.
– Как это, Марусенька?! – выпучил Артур Казбекович глаза так, что цейсовские окуляры мгновенно сползли на самый кончик его носа.
– А как хотите, так и делайте! – повелела Маруся. – Только я с тем образом, который для Вашей выставки планировался, быть связанной более не желаю!
И Маруся с решительным видом уселась на стул возле фотографического экрана.
– Но если бы я знал, Марусенька, о чем Вы просите! – воскликнул Артур Казбекович. – Не было такого рода жалоб в моей практике! Что случилось-то?! Вы мне хотя бы объясните!
Не говоря ни слова, подошла Маруся к компьютеру, зашла в интернет, открыла новости и навела курсор на нужный заголовок.
– Вот Вам мое объяснение!
Протерев запотевшие от волнения цейсовские линзы, Артур Казбекович открыл указанную ссылку и принялся внимательно читать текст и разглядывать картинки.
– Ха! – истерически хохотнул он, изучая вандальские изображения. – Дядько-то поискал! Пятёрошник!
Маруся, предоставив другу возможность до конца переварить увиденное, молча выжидала.
Отвернувшись от компьютера, Артур Казбекович посерьезнел, снял свои чудо-очки, вновь протер их извлеченной из кармана рубашки специальной салфеточкой и, внезапно уйдя в себя, как будто вспоминая что-то очень важное, но неуловимое, стал скатывать салфетку трубочкой.
– Да ведь это фейк, Марусенька! – после долгого молчания, наконец изрек он. – Дурят людям головы в международном масштабе! Зачем же им такие мошеннические пиар-акции? Очереди в музей Дали и без того не иссякают. Уважаемые люди в уважаемой стране и такой ерундой занимаются! На весь мир позорятся.
– Вы не поняли, Артур Казбекович, – покачала головой Маруся. – Невнимательно новости читали. Не в одном музее, но в разных сегодняшней ночью одно и то же приключилось. Три музея – три картины, улавливаете?
Будто и не расслышав важного Марусиного комментария, Артур Казбекович снова нацепил цейсовскую оптику на нос и, изменившись в лице так, словно то, что никак не вспоминалось, озарением пришло в его голову, развернул свой стул к компьютеру.
– Подождите-ка, Маруся! Что-то я в толк не возьму, – заговорил он взбудоражено, поцокивая ногтем по монитору своего макинтоша, – откуда там, на картинах Ваше лицо?! Дядько-то этот вандальный, что же, Вас там изобразил? Да еще с такими же усами, с какими я Вас фотографировал?! Собственно, это и есть мое фотографическое художество, переведенное в живопись! Когда же он успел?! Ведь немногим более суток прошло с тех пор, как я эти Ваши портреты сделал! И каким же образом?.. Минуточку! В разных, говорите, музеях?!