– Как? Нынешней ночью?
– Именно!
– Ничего не понимаю! Вы говорили мне, что, возвращаясь домой, наткнулись в темноте на человека…
– Ну да, и отталкивая его, я ухватился за что-то, что было у него в руках, при этом оборвал какую-то цепочку, и камень остался у меня.
– Действительно, странное приключение! И вы могли подумать, что я брожу по лестницам с драгоценными каменьями в руках? Уж не заподозрили ли вы меня в воровстве?
– Хотите, скажу вам, что именно я подумал?
– Надеюсь, что вы объясните; мне наконец необходимо это узнать, – сухо ответил Жюльен.
– Я боюсь, что вы рассердитесь,
– Я рассержусь только в том случае, если вы оскорбите меня.
– Мне кажется, что вы уже рассердились, хотя я, разумеется, нисколько не желаю вас оскорблять. Послушайте, друг мой, неужели мы не настолько еще хорошо знакомы, что я не могу прямо высказать вам мое, пусть даже самое нелепое предположение?
– Говорите, я жду, – еще суше ответил Жюльен.
– Я подумал, что это колье принадлежит вам или кому-нибудь из ваших родных, и что вы, нуждаясь в деньгах, носили его в залог.
– У вас очень жалкое мнение обо мне, мосье Дутрлез, – гордо сказал Жюльен, вставая со стула. – Я нахожу более чем странным, что вы приписываете мне необычайные явления, происходящие в доме, в котором мы оба живем.
– Необычайные явления, – проговорил вдруг возле них иронический голос. – Сдается мне, мосье Кальпренед, что вы напрасно клевещете на мою собственность.
Перед Дутрлезом и де ля Кальпренедом стоял Матапан, приближения которого молодые люди, занятые своим разговором, не заметили. Услышав голос своего домового хозяина, де ля Кальпренед быстро вскочил с места, взял шляпу, резким, почти гневным движением надвинул ее на лоб и велел подать ему пальто.
– Как, Жюльен, вы уже уходите? – удивленно спросил Дутрлез.
– Видите, что ухожу, – сухо и не останавливаясь ответил брат Арлеты.
– Подождите, пожалуйста, меня, я иду следом за вами. Мне ведь еще нужно отдать вам…
– Мне ничего от вас не нужно, я тороплюсь, – резко ответил Жюльен, надевая пальто.
– Уж не я ли прогоняю вас? – спросил с усмешкой Матапан. – Неужели я похож на статую Командора?
Но Жюльен уже направился к двери.
– Я всегда к вашим услугам по тому делу, о котором мы говорили, – закричал ему вслед Альбер, – вы найдете меня или в клубе или дома.
Де ля Кальпренед ничего не ответил ему и поспешил из ресторана, будто за ним гнались все его кредиторы.
«Какой невозможный характер у этого Жюльена, – думал огорченный его поступком Дутрлез. – Мне-то какова удача. Хочу оказать ему услугу, а вместо этого, кажется, поссорился. Как-то он выйдет из своего денежного затруднения? Впрочем, все к лучшему. Теперь ему нельзя будет вызвать Бурлеруа на дуэль, и проучить этого негодяя за его оскорбление Арлеты выпадет на мою долю».
Матапан оставался совершенно спокойным при неожиданной выходке Жюльена, лишь его ироническая улыбка показывала, насколько он находит ее смешной. Миллионер выглядел бодрым, здоровым человеком, ему было лет пятьдесят. Только густая жесткая борода его начинала слегка седеть, волосы же на голове были еще совершенно черны. Темные блестящие глаза горели ярким огнем из-под густых бровей, а когда он смеялся, то показывал длинные, острые, как у волка, зубы. Черты лица его напоминали маску Полишинеля – выпуклый лоб, большой выдающийся нос, вдавленный подбородок и матовая кожа темновато-красного оттенка, как у матроса, побывавшего на всех широтах и долготах земного шара. Впрочем, при его высокой и пропорционально сложенной фигуре резкие, бросающиеся в глаза черты лица обращали на себя общее внимание и скорее привлекали своей добродушной, а подчас и иронической веселостью, чем отталкивали. После ухода Жюльена он продолжал стоять на том же месте, будто намеревался тотчас же уйти.
В это время Дутрлез заметил, что опал лежит на скатерти прямо против Матапана, и хотел было прикрыть его салфеткой, но остановился, чтобы своим поспешным движением не обратить на это внимание подозрительного миллионера, не имевшего привычки стесняться с расспросами о том, что его интересовало. Альбер хотел занять его разговором, даже, чтобы расположить его в свою пользу, назвать бароном, что тому удавалось слышать очень редко, и когда аристократ разговорится, ловко положить камень обратно в карман, но не успел он сказать ни одного слова, как Матапан заговорил с ним первым.
– Я пришел сюда, чтобы увидеть одного знакомого, – начал он, – но тот еще не приходил. Позвольте мне, в ожидании его, занять место де ля Кальпренеда?
– Сделайте одолжение, – вежливо, хотя далеко не искренне ответил Дутрлез.
– Я не буду долго надоедать вам и за это могу предложить вам такую сигару, какую вы вряд ли найдете во всем Париже. В прошлом году я специально ездил за ними в Гавану.
– Благодарю вас, любезный барон, – ответил Дутрлез, протягивая руку за драгоценным подарком и старясь вместе с тем столкнуть локтем опал к себе на колени. Но эта операция не удалась, при этом ему показалось, что Матапан пристально следил за всеми его движениями, так что он решил не трогать камень.
– Какая муха укусила вашего приятеля? – спросил Maтапан, усаживаясь в кресло. – Я пошутил с ним, прикинувшись обиженным домовладельцем, а он вскочил и убежал.
– Он вообще очень обидчив.
– Извините, если скажу, что глупо обидчив. Он как будто и на вас рассердился. Мне показалось, что он отвечал вам довольно резко.
– Я не обращаю на это внимания.
– И хорошо делаете. Он просто взрослый ребенок. Кстати, о каких странных явлениях в моем доме он говорил? Я люблю свой дом – мое создание, и все, что в нем происходит, очень меня интересует.
Сначала Дутрлез хотел сказать, что Матапан ослышался, и что в его доме ничего особенного не произошло, но потом решился сказать правду. Он был уверен, что встретил на лестнице не Жюльена, стало быть, ему нечего было бояться скомпрометировать его рассказом. Следовало только не высказывать своих соображений, а между тем от Матапана, может быть, получится кое-что узнать о цели раннего визита богача к де ля Кальпренедам.
Не получив ответа на свой вопрос, барон продолжал улыбаясь:
– Если отец этого юноши знает, как его сынок бегает по ночам, то худо делает, что не положит конца его путешествиям. Но у этого важного барина недостает характера. Я сейчас предлагал ему очень выгодное дело и не мог добиться положительного ответа.
– Да, я видел, как вы недавно звонили у их дверей, – живо возразил Альберт.
– И, как видите теперь, оставался у них недолго. Могу сказать наверняка, что они не очень скоро увидят меня у себя, если вообще увидят.
Влюбленный Дутрлез вздохнул свободнее и почувствовал расположение к более искренней беседе с этим милым Матапаном, который, вопреки утверждениям Бурлеруа, совсем не интересовался мадемуазель де ля Кальпренед.
– Итак, любезный Дутрлез, – продолжал миллионер, – в моем доме появляются привидения?
– Привидения? Нет, любезный барон! Уж никак не привидения, а наверняка такие же люди, как и мы с вами, путешествуют ночью по вашим лестницам.
– То есть, мои же жильцы, хотите вы сказать? Что же тут удивительного, что они пользуются своим правом возвращаться домой, когда им заблагорассудится? Уж не вздумал ли портье ворчать на кого-нибудь из вас за поздние возвращения?
– Нет! Ворчать не ворчит, но случается иногда, что он забывает зажигать на ночь лампу. Вчера я не нашел в темноте моей свечи и оттого наткнулся на приключение.
– Намылю же я голову этому дураку Маршфруа, он совсем святил с ума с тех пор, как дочь его начала готовиться к сцене. И что же случилось с вами?
Дутрлез рассказал ему о своем приключении, не упоминая, впрочем, об отвоеванном опале.
– Кто мог бы быть этим ночным шалуном, не подающим голоса? – спросил Матапан. – Скорее всего, чей-нибудь лакей, загулявший в кабачке, быть может, ваш собственный?
– Не думаю!
– Нолже ничего не пьет, кроме воды, у Кальпренедов нет мужской прислуги, остается камердинер Бурлеруа. Впрочем, прислуга не ходит по парадной лестнице, для нее есть другая.
