Между небом и грехом

ГЛАВА 3

Я кричу срывающимся и охрипшим голосом, который постепенно переходит в шепот. Переживаю, как бы не побеспокоить чуткий сон послушниц. Липкий страх от ночного кошмара меня не отпускает, я дрожу, кусаю губы и раскачиваюсь на кровати в тщетных попытках успокоиться. Слезы крупными каплями сами катятся из глаз.

И эти слезы жгли кожу, забираясь в самые дальние уголки души, заставляя чувствовать себя слабой и никчемной, не заслуживающей спасения, не имеющей возможности получить чью-то помощь.

Я гладила себя по плечам, шепча молитву, но это совсем не помогало. Мне хотелось выскочить из комнаты и бежать, куда угодно лишь бы подальше отсюда.

Шорох со стороны грубо сколоченного комода заставил меня вскочить с постели и выскочить за дверь, путаясь в слетевшей с кровати белоснежной простыне.

Я бежала шлепая босыми ногами по холодному каменному полу.

Сердце глухо билось, кровь приливала к вискам и болезненно стучала в затылке. Воздуха отчаянно не хватало, мелкие камешки впивались в голые ступни, пока я бежала не разбирая дороги, напуганная чем-то.

– Агата?

Голос преподобного раскатистым эхом отразился от каменных стен, я споткнулась, больно упав на одно колено. Зашипела от боли, потерев колено, обнаружив разбитую коленку.

– С-святой отец? Простите, я…

– Все хорошо? Ты выглядишь напуганной, – он подошел ближе и протянул руку.

Его янтарные глаза, пронзительные и в то же время успокаивающие, встретились с моими глазами

На мгновение показалось, что мир закружился вокруг меня, а затем я замерла, схватившись за его руку. Скользнула взглядом по его телу, всё ещё одетом в в рясу.

– Я…м-м-м, – замялась.

– Тебя что-то напугало? Ночные кошмары? Вот, – он накинул на мои плечи мантию, – не стоит разгуливать в ночной рубашке, – совсем беззлобно улыбнулся, обнажая идеально ровные резцы.

– Да, ночной кошмар, извините.

– Я тоже их вижу, Всеотец испытывает нас. Могу предложить тебе травяной чай, чтобы остаток ночи прошел спокойнее.

– Благодарю, святой отец, но…

– Ты нисколько не обременяешь, – как будто прочитав мои мысли, произнес он.

Его мантия хранила тепло и аромат зеленого чая, дыма благовоний. Я обняла себя за плечи и долгожданное спокойствие наступило.

Отец Доминик вставил ключ в дверь своей комнаты, и звучным, но одновременно тихим голосом пробормотал себе что-то под нос.

– Посидишь здесь, пока я схожу за чайником?

Я хотела покачать головой, но взяла себя в руки и кивнула. Жестом он указал на кресло возле письменного стола напротив кровати. Я опустилась в него, подобрав ноги, укрыв их его мантией.

Отец Доминик вернулся скоро, держа в руках наполненный чайник, который поставил на небольшую комнатную печь.

– Голодна?

Я широко раскрыла глаза и проговорила:

– Святой отец, но ведь грех чревоугодия особенно силен ночами, так стало быть…

– Не волнуйся так, я просто предложил, я не проверяю твою веру. Видел, что ты в трапезной не притронулась ни к обеду, ни к ужину. Решил, что после того, как ты успокоишься, стоило бы поесть, – улыбка слегка тронула уголки его губ.

– Нет-нет, не нужно. Спасибо, – я сконфуженно улыбнулась, поджав губы.

– Истязая свою плоть вне поста, ты лучше не сделаешь. Всеотец видит, что тебе тяжело, он пошлет нужное решение, просто верь, – он разлил напиток по кружкам и протянул одну из них мне.

– Я верю, – неубедительно отозвалась я, вперившись взглядом в плавающие чаинки, прежде чем отпить.

Когда я попробовала дымящийся чай из чашки, не могла не испытать восхищения от того, как восхитительно ароматы танцевали на языке. Отец Доминик, с его мудрыми глазами и нежной улыбкой, с удовольствием наблюдал за моей реакцией.

– А, я вижу, вы цените мою работу, сказал он глубоким рокочущим голосом и улыбнулся.

Я ответила на улыбку более робко, спряталась в кружке.

Я сделала новый глоток, вкус заплясал у меня на языке – землистые оттенки смешались с оттенками сладости. Это был действительно напиток, не похожий ни на один из тех, что я пробовала раньше. Чем больше я пила, тем больше чувствовала, как напряжение в плечах спадает, а разум проясняется, словно утренний туман, рассеивающийся под лучами теплого солнца.

– Нравится? – выжидающе посмотрел на меня.

– Прежде такого мне не доводилось пить, спасибо, очень вкусно.

В уголках глаз отца Доминика появились морщинки, а черты его лица смягчились, когда он улыбнулся, и под его строгим поведением проскользнул озорной огонек

– Эти травы я собирал сам. Было время, когда я жил среди именитых травников и травниц, но эта совсем не увлекательная история для другого раза, – как-то грустно проговорил он, а его глаза подернулись туманом воспоминаний.

– Вы не всегда были священником?

– Нет, не всегда, – коротко ответил он. – Ты пока пей, а я займусь работой, – он взял свою кружку и сел за письменный стол из темного дерева, на котором лежали пожелтевшие от времени листы бумаги, местами покрытые коричневыми пятнами.

* * *

      Время давно перевалило за полночь, а он продолжал сидеть за своим письменным столом, слегка отстраненно перебирая бумаги, наверное, письма, разглядывая написанное, скользя пальцем по строкам, написанным витиеватым почерком, запечатленным на потрепанных временем бумагах.

Я сидела подле него и рассматривала ровную линию челюсти. В приглушенном свете его янтарные глаза казалось слегка светились.

– Прошу прощения, увлекся, – он потер тремя пальцами переносицу и взглянул на меня, отставляя свою кружку в сторону. – Тебе уже лучше? Колено болит?

И почему-то я смущенная и взволнованная, потупила взгляд в дрожащую гладь напитка, которого осталось всего на пару глотков, пытаясь унять дрожь. Но мне не было холодно.

– Все в порядке, – заверила я, но когда попыталась встать, поморщилась и плюхнулась обратно, словно мешок.

– Позволь осмотреть, – как будто вовсе не спрашивал, опустился передо мной на колени, а я ощутила, как краска заливает щеки. Присев на пол рядом с кроватью, стал легко перебирать складки тонкой ткани, оголяя сначала мою лодыжку, потом выше…

Резкий прилив жара поднялся с самого низа, заставляя меня теряя воздух, задыхаться, когда его прохладные пальцы коснулись обнаженной кожи.

Он что-то говорил, но я не слышала, в ушах шумело. Даже когда он отошел к шкафу, перебирая что-то в ящике, я все еще ощущала его прикосновение.

– Будет неприятно, – предупредил он, а я хотела, чтобы хоть что-то заставило смениться мысли, чтобы они перестали быть такими… греховными.

Прозрачная жидкость из темно-зеленого пузырька вылилась на ссадину и я зашипела, хватаясь за подлокотники кресла, стискивая их до побелевших костяшек. Однако, воображение раз за разом подкидывало мне совсем непристойные картинки в которых ключевой фигурой был отец Доминик.

– Больно?

Сморгнув слезы, я покачала головой и тогда он взял меня под колено, приблизился и подул на пострадавшую кожу, которая покалывала сотнями маленьких иголочек. Я задержала дыхание, боясь застонать, уж лучше потерять сознание, задохнувшись. Все внутренности сжались в тугой узел, который опустился в самый низ живота.

– Я провожу тебя, если тебе так будет легче, то можешь опереться на меня.

– Н-нет, спасибо, – выдохнула я.

– Никогда не бойся попросить о помощи, – он протянул руку, чтобы помочь мне встать.

Двумя руками я ухватилась за его ладонь и встала на обе ноги, ступни обдало холодом.

– Ты босая совсем, заболеешь, – он недовольно покачал головой.

В мгновение ока оказался рядом и поднял меня на руки, стараясь не касаться оголенной кожи. Но и чувствуя его тепло через ткань одежды, я горела. Почему именно он, святой отец. Я закрыла глаза на мгновение и все чувства обострились.

Под мерное покачивание у него на руках, я старалась дышать как можно ровнее, но редкие выдохи все равно получались рваными, с хрипотцой.

– Ты волнуешься, напрасно, зла тебе я не желаю.

– Угу, – не смогла вымолвить ничего больше.

Отец Доминик преодолел лестницу со мной на руках, как будто я ничего не весила, даже испарины не появилось на его ровном лбу. Легким движением головы, он откинул пряди волос, упавшие на глаза и меня снова бросило в жар.

Аккуратно опустив меня на пол, он поправил на мне свою мантию, прикрывая оголенные ключицы.

– Это ваше, мне нужно вернуть, – я держалась за плотную ткань одеяния отца Доминика.

– Не сегодня, – снова улыбка тронула его губы, а глаза смотрели на мою руку, крепко сжимающую мантию. – Доброй ночи, сестра Агата, я помолюсь за тебя.

– Спасибо, святой отец, – я кивнула и скрылась за дверью своей комнаты. Тяжело дыша, сползла по стене, обнимая себя за плечи, вдыхая аромат благовоний от одежды.

* * *

На душевных рассказах о Всеотце нашем от сестры Долорес нельзя было спать, я держалась изо всех сил, но бессонная ночь не прошла даром. Я чувствовала, что вот-вот и мои глаза слипнутся.

До самого утра я прокручивала в голове пережитые моменты с отцом Домиником, укутавшись в его мантию, которая дарила ощущение объятий. Снова и снова вспоминала его прикосновение к моей щиколотке, потом выше. тепло его дыхания на поврежденной коже.

Мучительно.

Сознание посылало чудовищно приятные прикосновения чужих губ, которые бесстыдно целовали мои губы. И что более важно, так это то, что они получали от меня страстный и жадный поцелуй в ответ. Это было влажно, пылко, ярко, пламенно, неистово, трепетно и жадно.

Отключившееся на какие-то секунды сознание тут же забило тревогу, а затем раздался звук смачной и звенящей пощёчины. Я встрепенулась и открыла глаза. Но вместо лица отца Доминика, я увидела недовольную сестру Долорес и окончательно проснулась.

– Мы еще побеседуем о твоем неуважительном отношении и к святым текстам и Всеотце нашем, раз ты позволяешь себе засыпать.

Я сжалась и опустила взгляд, оправдываться было бессмысленно. Потерла горящую щеку и насупилась.

После урока ко мне подошла Барбара с сочувствующим выражением на лице.

– Ты заболела? – спросила она, положив ладонь мне на плечо.

– Да, – солгала я.

– Ты обращалась к сестре Хелен?

– Нет.

– Обратись обязательно! Пойдем вместе?

– Я чуть позже схожу сама, – я ответила на ее обеспокоенно-теплую улыбку и мы двинулись в сторону правого крыла монастыря, к обеденной зале.

– Добрый день! – взвизгнула Барбара, напугав меня так, что я подскочила на месте.

Я отследила ее взгляд и заметила Отца Доминика с которым она поздоровалась слишком уж энергично.

Отец доминик кивнул и внимательно посмотрел на меня.

– Добрый день, Святой Отец, – пискнула я, переведя взгляд на носки своих туфель.

Недавний сон совсем не шел у меня из головы, я почувствовала, как горят мои щеки и сдержалась, чтобы не приложить к ним ладони.

Я услышала, как он усмехнулся и поспешно спрятал смешок за кашлем. Барбара проводила его восхищенным взглядом и широкой улыбкой на розовощеком лице.

– Так улыбаешься, как будто увидела Всеотца.

– Агата! Какая же все-таки ты ужасная богохульница! Твое счастье, что этого Мать Настоятельница не услышала, – недовольно пробурчала она, ущипнув меня за бок.

Я поморщилась и тоже посмотрела вслед уходящему святому отцу. Он очень хорошо сложен, а эта его выправка, словно у военного. Ни один человек так прямо не может держать спину.

Заметив, что Барбара, уже продвинулась далеко вперед, я попыталась ее нагнать, но боль в опухшем колене, заставила меня сбавить скорость.

* * *

      Обед как всегда был скудным, чтобы не дать чревоугодию поглотить тело и душу. Я уже совсем забыла вкус домашней еды. Даже не смотря на то, что моя мама не умела готовить, то что выходил из-под её ножа всяко лучше пресной каши, которую я сейчас размазывала по тарелке, а булочку, которой можно было бы перебить вкус мерзкой субстанции, я уже съела.

Я бросила взгляд на стол за которым сидел святой отец, в уголке его рта осталась крошка, он медленно облизал нижнюю губу и я шумно вздохнув выронила ложку, которая громко звякнула, ударившись о тарелку. Отец Доминик посмотрел на меня, а я судорожно вдохнула.

– Ты сегодня какая-то рассеянная, – проговорила Барбара, отправляя в рот новую порцию каши.

– Что? – переспросила я зачем-то, когда с первого раза услышала, что она сказала.

– Ну, а я о чем? Рассеянная.

– Мне нужно выспаться и все будет хорошо.

– И посетить сестру Хелен, – строго посмотрела на меня.

– И посетить сестру Хелен, – повторила я, соглашаясь.

Встав из-за стола, я больно ударилась и без того пострадавшим коленом об угол и сморщилась. Слезы выступили на глазах, я на несколько секунд закрыла веки, ожидая когда перед ними перестанут маячить цветные пятна.

Кто-то положил руку на мое плечо, я подумала, что это Барбара, но когда открыла глаза, увидела Святого Отца.

– Все в порядке? – обеспокоенно проговорил он.

Я осмотрелась. Глаза всех послушниц были обращены к нам, я взмолилась Всеотцу, чтобы он нашел им занятие поинтереснее, чем пялиться.

Я быстро кивнула и поспешила выйти в коридор, чтобы успеть прогуляться по двору до молитвы. Колено ныло, но я упорно игнорировала боль, просто шла, почти бежала на свежий воздух, даже не подумав, что на улице уже глубокая осень и без верхней одежды мне будет холодно.

Солнечный свет, играющий на каменных плитах, на мгновение успокоил мои измотанные нервы. Однако короткая передышка была недолгой, так как быстрые шаги отца Доминика эхом отдавались у меня за спиной.

Я обернулась и встретилась с его пронзительным взглядом, который скользил по моему, наверняка, встревоженному лицу.

– Сестра Агата? Ты так быстро ушла. Мне передали о том, что ты получила пощечину от сестры Долорес, – мягкий баритон разливался по ветру, и шелест ветра в остатках листвы кленов сглаживал и без того ровную речь, делая слова нежнее шелка, а голос слаще спелых персиков.

– Все в порядке, – кивнула я.

– Остался след, – проговорил он и погладил меня по щеке.

Мой мир взорвался в этот момент сотнями бабочек. Нет, наверное, это случилось раньше.

Это произошло, когда отец Доминик впервые вошел в молельный зал.

ГЛАВА 4

Пылающая плоть и сладкая боль запечатленная на припухших от поцелуев губах. Я чувствую, как слезятся глаза, а сама – горячее самого ада и глубин преисподней. До боли в мышцах широко улыбаясь, подползаю, сдирая колени в кровь о шершавый деревянный пол церкви.

– Поцелуй меня, ну же, – хриплый от возбуждения мужской голос растягивает слоги.

Поцелую, ведь не могу отказать такой сладкой просьбе, полностью соответствующей моим собственным желаниям.

И я, смеясь, подползаю еще ближе, не обращая внимания на щепки впившиеся в колени, пока он притягивает меня так жадно и властно, прижимает так тесно и страстно, что я хочу утонуть в его теле, напряженном как грозовое облако.

Я вскакиваю на постели, тяжело дыша. Мое сердце отбивает бешеный ритм, на губах привкус крови и тело горит, наверное, адовым пламенем.

Грешница. Только им снятся такие греховные сладострастные сны, ключевой фигурой которых является святой отец.

      Падаю на подушки, откидывая влажные волосы со лба. Стоит на мгновение закрыть глаза, как в мыслях снова всплывает лицо отца Доминика, улыбающегося совсем нескромной улыбкой. Застонав от безысходности, зарываю голову в прохладные подушки.

Рассвет еще не вступил в свои законные права на небосводе. Я оделась и вышла из комнаты, чтобы привести себя в чувство, хотя бы попытаться.

      Уже почти осенний ветер моментально начал дуть со стороны Севера, сдувать пыль и остатки опавших прошлогодних листьев с дорожки по которой я шла к старому кресту, появившемуся здесь с самого основания монастыря.

Сегодня скорее всего мать Настоятельница соберет нас на уборку территории. Я помню, как нравилось мне прыгать в собранную кучу листьев или прятаться в них, дожидаясь пока кто-то пройдет мимо, чтобы выскочить и напугать. Потом за это мне, конечно, прилетало, но удовольствие от шалости перекрывало последующие наказания.

Делаю еще один шаг вперед, прошло несколько дней, колено почти не болело, удавалось ходить и не морщиться с каждым шагом.

Колючий холодок пробежал по линии позвоночника, перед глазами все внезапно поплыло, изображение размывалось, и я едва удержала равновесие. Падая, я почувствовала прикосновение тяжелой руки на моем локте, помогающее не свалиться. Сжала губы в тонкую линию и не оборачиваясь, выровнялась. А когда обернулась, рядом со мной никого не оказалось.

Не могло же мне померещиться? В существование духов и прочей нечисти я совсем не верю, да и земля здесь святая, откуда взяться необъяснимому?

В рассветных сумерках мелькали тени от которых становилось неуютно, я чувствовала на себе чужое внимание, как будто за мной следили сотни пар глаз, хотя вокруг не было никого. Я начала жалеть о том, что вообще вышла на улицу.

Опустилась на колени, сложила ладони лодочкой, прислонилась к ним лбом и тихо-тихо, едва слышно произнесла молитву.

– Всеотец, спаси меня от плотского греха. Войди в моё сердце, о Единый! – слова уносил усилившийся ветер, и мне показалось, что кто-то закричал, надрывно, захлебываясь.

Осмотревшись, не заметила никого и ничего, только ветер все усиливался и мелкие капли уже падали на мою кожу, обжигая ее холодом. Я поежилась и встала с колен, больше не чувствуя своей спиной прожигающих несуществующих взглядов.

Этим вечером, когда сестры готовились ко сну после молитвы, я оказалась одна в поисках утешения от внутреннего смятения.

Слишком поздно я заметила его – отца Доминика, сидящего в тени, его лицо освещал лишь слабый свет свечей. На мгновение наши взгляды встретились, и я почувствовала, как тяжесть моего запретного влечения опасно повисла в воздухе.

По мере того, как сгущалась ночь и свечи мерцали в тишине, мне становилось всё более неловко, но я всё равно не решалась начать разговор. Не говоря ни слова, отец Доминик поднялся со скамьи и подошел ко мне, сокращая расстояние между нами широкими шагами.

Воздух ещё больше сгустился от напряжения, когда он остановился рядом со мной, и его теплое дыхание коснулось моего уха.

– Агата, – прошептал он низким и хрипловатым голосом, от которого у меня по спине побежали мурашки.

С колотящимся в груди сердцем я вглядывалась в блеск его священного знака на длинной цепи. Пыталась смотреть куда угодно только не в его глаза. Было ли это своего рода искушением от самого дьявола?

Пока я колебалась, отец Доминик нежно положил руку на моё плечо, как бы случацйно проведя пальцами по изгибу шеи.

От этого прикосновения по моим венам пробежал электрический разряд, от которого перехватило дыхание, и я на мгновение захотела большего. Медленно, мучительно медленно он повернул меня к себе, его глаза горели таким огнем, что я задрожала.

Поцелует? Неужели?

Какая-то часть меня задавалась вопросом, почему я вот так просто поддаюсь греху.

Когда глаза отца Доминика опять встретились с моими, я почувствовала, что меня затягивает в глубины их мрачной тайны.

Готова поспорить, что видела, как в нем горит страсть, огонь, который, казалось, поглощал каждый дюйм его существа.

Это ощущалось так, словно мы были двумя разгорающимися языками пламени, притянутыми друг к другу какой-то невидимой силой, готовыми вот-вот слиться в бушующий ад.

Его рука все еще лежала на моём плече, и по мере того, как он притягивал меня ближе, давление усиливалось. Сопротивление ослабло, мои чувства были переполнены первобытным желанием, разлившимся по венам.

Не отрывая взгляда, он протянул руку и убрал прядь волос мне за ухо, проведя пальцами по подбородку. Это ощущение вызвало цепную реакцию мурашек, пробежавших по спине, и у меня перехватило дыхание. Казалось, само время замедлило свой бег, оставив только нас двоих в вечной паузе.

– Агата, постарайся не ходить по монастырю после отбоя.

И он отошел. Моя щека всё ещё хранила тепло его ладони.

Я бесцельно слонялась по монастырю, пока не наткнулась на сестру Долорес вместе с Настоятельницей, они замолкли, увидев меня, как будто секунду назад их оживленный разговор касался меня.

Мать Настоятельница поманила меня к себе и я осторожно подошла, чувствуя скрытую угрозу, витавшую в воздухе. От Настоятельницы пахло травяным наполнением мешочков-осушителей, которые обычно кладут в бельевые шкафы, чтобы избавиться от влаги и моли.

– Молилась ли ты сегодня?

– Молилась, мать Настоятельница. Я как раз возвр…

Она прервала меня, подняв ладонь.