Малинур. Часть 1

Однако на этот раз душманы укрывались в соседней стране. Установить участников банды не получалось; известен был лишь её командир, некий Вахид, да и он сидел за кордоном, где достать гада не было никакой возможности – послать вертолёты в Пакистан не решался даже генсек Андропов.

Ситуация изменилась в июле, когда разведчики Кузнецова дознались о конкретных пакистанском кишлаке и доме, где отсиживается главарь, а также получили подробное описание его внешности. Одновременно на участке комендатуры отряда в селе Ишкашим, что охраняет советско-афганскую границу, как раз на входе в Ваханский коридор был задержан гражданин СССР. Двадцативосьмилетний ваханец уже на той стороне напоролся на «секрет», что выставили с другого загрангарнизона. Он зачем-то шёл в Афганистан, переправившись через чуть обмелевший летом Пяндж. Откровенно говоря, пересекать горную реку на колёсной камере от грузовика – та ещё затея! Но, как ни странно, нарушитель потом лично показал, где он это сделал, и, главное, в ходе следственного эксперимента продемонстрировал свой трюк повторно. Да так, что даже опытные разведчики уже не сомневались в его безбашенной смелости и недюжинном самообладании, при этом подспудно понимая, что такие навыки просто так не появляются и для парнишки данная ходка за речку явно не первая. Вместе с тем как ни бился с ним дознаватель, как ни крутили его опера, нарушитель хитрил, извивался, менял показания, но о цели своего незаконного перехода границы молчал. И вообще был крайне немногословен. На угрозу пришить ему пособничество душманам или, того страшнее, измену Родине в виде бегства за границу он лишь отвечал: «Иншаллах», то бишь по-русски: «На всё воля Аллаха».

Все сроки дознания по уголовному делу истекали, а мотив преступления так и не прояснился. В воскресенье, когда Кузнецов заступил ответственным по отряду, дознаватель уже прямо высказался об угрозе получить всем по башке за нарушение социалистической законности, если к четвергу не передать материалов в следствие или не выяснить до этого цели нарушения границы.

Вопрос серьёзный. Кузнецов вытащил на службу в выходной капитана Колесникова, что работал с нарушителем, и вместе с дознавателем начал разбираться в деталях уголовного дела. Примерно сформировав для себя общую картину, он решил лично допросить задержанного, нутром понимая, что парень непростой и мотив перехода границы для него был действительно жизненно важным. При этом говорить о цели прорыва ваханец отказывался точно не из-за страха. Складывалось впечатление, что им двигали иные, нежели меркантильные, интересы контрабандиста или идеология душманского пособника.

Привели задержанного. Нарушителем оказался необычно рослый для высокогорных жителей мужчина. Когда с его головы сняли мешок, то опытный разведчик тут же уловил важную деталь: парень был светловолосым и зеленоглазым. Где-то в европейской части России его бы вполне приняли за русского, причём в конкурсе «русскости» он спокойно бы победил среди десятка среднестатистических жителей Брянщины или Вологодчины. В центре Средней Азии, где чернявость – неотъемлемый признак почти всего населения, располагаются Горно-Бадахшанская автономная область Таджикистана и её столица – город Хорог. И в этом вот эпицентре брюнетов и смуглых лиц с тёмными глазами подобный типаж, как ни странно, встречается довольно часто. Высокогорный Бадахшан и прилегающие к нему районы Афганистана в этом плане представляют вообще уникальную территорию. Каких этнических групп здесь только не проживает! Причём некоторые насчитывают всего по нескольку сотен человек, но имеют свой диалект, непонятный другим, и чётко позиционируют себя отдельным этносом. О причинах подобного разнообразия есть множество версий, начиная от долгого изолированного проживания отдельных крупных кланов в горах и закачивая экспансией эллинской крови, обильно разнообразившей местный генофонд в период прохода здесь армии Александра Македонского; хотя близкое соседство сразу пяти государств само по себе порождает кровосмешение. Поэтому Кузнецов никогда не удивлялся, встречая среди памирцев и кудрявых китайцев, и рыжих пуштунов, и голубоглазых белуджей.

– Салам аллейкам! – поздоровался Сергей.

– Аллейкам ассалам, командон джан, – ответил задержанный испуганно, поклонившись большому начальнику.

Кузнецов прекрасно знал фарси и его родственный диалект дари, ввиду чего спокойно общался с узбеками, таджиками, киргизами и подавляющим числом представителей иных местных этнических групп. В Высшей Краснознамённой школе КГБ давали неплохие основы языка, а многолетняя практика отточила навык почти до уровня носителя.

Поинтересовавшись здоровьем, жалобами на содержание и возможными просьбами, Кузнецов внезапно замолчал и пристально посмотрел собеседнику в глаза. Тот взгляда не отводил, но длинные ресницы на левом веке слегка подрагивали, выдавая то ли волнение, то ли страх. По крайней мере той самоуверенности, которую Сергей ожидал встретить в выражении лица ваханца, сейчас не было точно.

Пауза затягивалась, а разведчик продолжал просто молча смотреть… И лишь когда парень заёрзал на стуле, офицер неожиданно на русском языке спросил:

– Али, а зачем ты на допросе солгал, что по вере являешься суннитом?

Зрачки у собеседника расширились, что было хорошо видно на фоне зелёной роговицы глаз. Левое веко дёрнулось, и волнение собеседника стало очевидным: «Точно понял!»

– И что по-русски не говоришь, тоже соврал. Зачем? Ты же шиит. Имя Али типично шиитское. Да и в камере ты молился лишь дважды в день, до рассвета и после заката, а не пять раз, как принято у мусульман-суннитов. Я не говорю уже, что свою молитву читал то лицом к двери, то к решётке на окне. Значит, ты не просто шиит, а исмаилит, для которого Бог везде и неважно направление на Каабу. – Сергей опять пристально посмотрел ваханцу в глаза, оценивая его реакцию. Тот не моргая уставился на офицера, а Кузнецов продолжил: – Шиитский имам Хасан Аскари сказал: «Вся мерзость, гнусность и порок заточены в комнату, ключом от которой является ложь». Даже я, иноверец, согласен с этим полностью. А ты нет? – Офицер встал со стула и отвернулся к окну. – Али, согласен или нет? – повторил он, специально не глядя на собеседника, чтобы не задевать его самолюбия уличением в очевидной лжи.

– Да… – тихо и по-русски вымолвил Али. – Согласен, но я не обманывал… это была такийя.

Сергей повернулся, налил в пиалы чай и скептически покачал головой:

– Такийя? Благоразумное сокрытие веры? От кого, от русских? – Он поставил пиалу перед собеседником. – Зачем? Я хоть и коммунист, но исмаилиты для нас ничем не хуже и не лучше любых иных конфессий и традиционных течений, по крайней мере сейчас. – Видя, что ваханец, возможно, не настолько хорошо владеет русским, чтобы понимать сложные речевые обороты, Сергей решил перемежать родной язык с дари. – Вроде немалая часть памирцев – исмаилиты, и никто при русских не практикует такийю. Ну да ладно, скрывал свою веру, а с незнанием русского зачем обманывал? Сколько знаком с исмаилитами, честнее их среди правоверных не встречал. – Кузнецов изобразил на лице гримасу искреннего разочарования. – Твои единоверцы ещё столетие назад вынуждены были прятаться из-за религиозных гонений. В четыреста восемьдесят третьем году после переселения пророка Мухамада в Медину12, великий имам Хасан ибн Сабах (да благословит обоих Аллах) создал свой тайный орден убийц-хашашинов. Так даже эти фанатики после приведения в исполнение приговора своей жертве имели право скрыться с места тайной казни, только когда появятся свидетели того, что именно хашашаин великого имама зарезал врага исмаилитов. Каким честным нужно быть, чтобы, будучи одному, остаться верным этому принципу, несмотря на неминуемую гибель? И они были честны: восемь из десяти хашашинов погибали прямо на месте казни или принимали мученическую смерть, будучи схваченными.

Али перепуганно-удивлённым взглядом уставился на офицера, так и не притронувшись к пиале. Сергей, в свою очередь, сделал вид, словно он сам был свидетелем этих историй тысячелетней давности, и абсолютно невозмутимо шумно отхлебнул горячий напиток.

– Пей, очень хороший чай. Вот молоко, – он подвинул маленький графинчик, – если любишь по-памирски. Но я бы посоветовал сначала попробовать «без ничего». Такого зелёного чая в магазинах не сыскать – китайский, настоящий улун.

Собеседник двумя руками взял пиалу.

– Фидаин… только принятый в орден неофит должен был так поступать. А если удавалось оставаться живым после нескольких исполнений, то он становился рафиком. И тогда ему уже позволялось оставить на месте казни лишь свой клинок, с той же целью.

Теперь пришло время удивляться Кузнецову – и самими познаниями Али, и почти чистому русскому произношению ваханца. Впрочем, свою реакцию разведчик умудрился скрыть, по-прежнему равнодушно отхлёбывая чай.

– Рафик? Это же по-русски – «товарищ». Имам Хасан вроде, когда отменил для исмаилитов законы шариата, всех людей назвал рафиками. Как Иисус всех назвал братьями.

– И это верно тоже. Но среди хашашаинов рафиком называли второго по иерархии члена тайного ордена. – Али сделал маленький глоток.

Сергей улыбнулся, почуяв, что собеседник уже проникся к нему симпатией и готов к дальнейшим откровениям.

– Ты знаком с историей своей веры? Уважаю людей думающих, а не слепо исполняющих букву закона и следующих проповедям мул, имамов, попов или раввинов. Хотя исмаилиты наряду с суфиями всегда были интеллектуальной основой мусульманской теологии… да и вообще, просвещённым меньшинством. – Он уже тихо, культурно отпил из пиалы глоток чая. – Тем не менее откуда такие познания о хашашинах – курителях гашиша?

Впервые с начала разговора Али улыбнулся.

– Ты, командон джан, наверно, очень хорошо учился в своей школе КГБ. Но твои учителя по философии или по истории мировых религий тоже не смогли избежать европейских мифов и легенд о тайных наёмных убийцах, коих крестоносцы боялись пуще дьявола. – Ваханец хитро прищурился, уже сам наблюдая за реакцией офицера.

Тот не стал скрывать интереса к такому повороту беседы и вопросительно приподнял брови.

– Меня зовут Сергей. – Он, улыбнувшись, протянул руку. – Ну, Али, просвети, в чём мои учителя заблуждались.

– Я знаю твоё имя, но позволь называть тебя командоном. Ты большой начальник и уважаемый человек; мне, сыну простого дехканина, негоже обращаться по имени к такому достойному чиновнику.

– Да без проблем! Как будет удобней, – засмеялся Сергей, сам всё больше подпадая под обаяние необычного памирца и одновременно напрягаясь от проявляемых им способностей, знаний и качеств: «Кто ты такой, Али? Откуда такие наблюдательность и языковые навыки у обычного горского пастуха? Сука, грохну своих! Как они его проверяли? Хотя ещё не все материалы пришли… Но всё же понять, что он прекрасно владеет русским, можно же было?! Расхерачу дознавателя с Колесниковым!»

– Курителями гашиша хашашины, или ассасины, как их назвал Марко Поло, никогда не были. Слово «хашишийя» означает «нищий», а европейцам слышалось «гашиш». Вот они и пеняли на наркотики, в ужасе не находя объяснения фанатическому самопожертвованию ассасинов, кои не имели вообще никакого имущества и привязанностей. В некоторых обрядах, конечно, использовались одурманивающие средства, но тогда это повсеместно был маковый опий. Невозможно быть под кайфом и неделями, а то и месяцами выстраивать сложнейшие комбинации по проникновению в окружение визирей, царей или влиятельных вельмож, чтобы в нужный момент воткнуть в сердце жертвы фирменный кинжал. – Али поставил пиалу на стол. – Очень хороший чай, никогда такого не пил. Имеет сам по себе привкус молока. Благодарю за угощение, командон. – Он приложил руку к сердцу и качнулся в лёгком поклоне. – Что касается этих знаний, то я приобрёл их в Душанбе, в Таджикском госуниверситете. Факультет философии. Там же овладел и русским. Правда, прошло уже четыре года, и навыки не те: в кишлаке не с кем говорить на языке Достоевского.

«Сука Колесников, точно прибью! Тёмный, неграмотный дехканин, блин…» – подумал Кузнецов, но вслух спросил:

– Ничего себе. А почему вернулся в кишлак?

Али помрачнел, вероятно погрузившись в тягостные воспоминания, но после непродолжительной паузы пояснил:

– Умерла моя мама. Отец тоже болен. У него онкология, радоновые источники – причина. Раньше не знали, что горячие воды, бьющие из скал, при частом омовении могут быть опасны, а он лечил ими экзему. Хорошо помогало, но, видать, Аллах послал болезнь не для скорого выздоровления. Ему тяжело справляться с хозяйством, но уезжать в город нельзя. Родился и всю жизнь прожил в родном кишлаке Зонг, около трёх тысяч метров над уровнем моря. Сейчас ниже двух с половиной тысяч метров спускается – сразу давление скачет, кровотечения открываются. А я, единственный сын, обязан жить в родительском доме. Две сестрёнки тоже на мне. А сестра с третьей сестрёнкой… – Он замолчал и неожиданно уткнулся лицом в ладони.

Сначала Кузнецов не понял, в чём дело, но потом сообразил, что парень прячет глаза. В местных наречиях старшие и младшие братья и сёстры по-разному называются, поэтому на вопрос о количестве братьев и сестёр вам могут ответить: трое, а на вопрос о составе семьи можно услышать: десять человек. Просто сестра – это старшая, а сестрёнка – младшая. Так же с братом и братиком.

– Али, что с твоими сёстрами? Они тоже больны? – Сергей учтиво налил ещё чаю и подвинул пиалу собеседнику.

– Их убили. – Он поднял голову. Слёз не было, но глаза покраснели, а нижняя губа еле заметно подрагивала. – Повесили… вместе с мужьями.

У Сергея по спине побежали мурашки. Для мусульманина повешение – самая страшная и позорная смерть, потому что оно закрывает душе вход в рай. Так казнят за вероотступничество или иные тяжкие преступления против веры. Он никогда не слышал, чтобы в советском Таджикистане случались подобные факты. А тут сразу четырёх человек.

– Где и когда это случилось? – Офицер явно недоумевал и, естественно, отнёсся к информации профессионально-скептически, но эмоции собеседника были столь выразительны, что не поверить в его слова оказалось сложно.

Али молчал. На лице явно читались сомнение и нерешительность. Он взял пиалу, и стал заметен тремор рук: то ли от волнения, то ли от страха. Потом поставил чашку на место, так и не пригубив её.

– Моих сестёр убили полтора месяца назад, в Лангаре.

Кузнецов задумался, вспоминая топоним, но кроме афганского кишлака в 10 километрах от границы ничего на ум не приходило. Поэтому, уточнив, что за место собеседник имеет в виду, окончательно опешил от ответа:

– Афганский Лангар? А чего они там потеряли? И вообще, они наши, советские?

– Да, советские. – Ваханец опять замолчал, уставившись отрешённо в окно.

– Али, давай уже рассказывай! Начал, так заканчивай. Не бойся, мы без протокола общаемся. Даю слово офицера, против тебя это использовано не будет. Говори. – У Сергея в голове уже начали проступать очертания одной из версий незаконного перехода границы.

– Они вышли замуж. Там живут наши дальние родственники, и сёстры были сосватаны ещё в детстве, когда была жива мать. – Али вдруг переменился в лице и решительно насупился. – Командон, я тебе расскажу всё, но ты обязан поклясться своим Богом, что не навредишь этим ни мне, ни моей семье, ни моему племяннику.

Кузнецов заулыбался:

– Я коммунист и атеист и не верю в бога.

– Человек без веры – пустой. А ты веришь, я чувствую, пока в коммунизм и своего бога – Ленина. Но это ненадолго, так как страждущий и умный всегда найдёт путь к истинной вере… если успеет. Поэтому клянись своим нынешним богом.

Если бы не этот собеседник, контекст беседы, её место и обстоятельства, то Сергей бы сейчас расхохотался до слёз. Однако ваханец выглядел таким убеждённым в святости подобной клятвы, что офицер чуть было с ходу не поклялся. Но вовремя остановился.

– Ленин давно уже умер, зачем им клясться? – Он улыбнулся. – Я дал тебе слово офицера, оно вернее клятвы любому богу.

– Ничего страшного. Православные русские дорожат мощами и образами своих святых. Вон висит икона твоего нынешнего святого. – Али сначала посмотрел на бюст Дзержинского на столе. Потом передумал и указал на портрет Ленина, который со знаменитым прищуром наблюдал со стены за странным спором. – Поклянись им.

– Ну хорошо, – ухмыльнулся коммунист Кузнецов, – клянусь перед ликом вождя мирового пролетариата, что всё услышанное сейчас не использую против тебя и твоих близких. – Как ни старался подполковник, но улыбки не сдержал, хотя успел её спрятать, отвернувшись к портрету Ильича: «Завтра же понедельник, партсобрание как раз. Может, там сразу и покаяться? Как думаете, Владимир Ильич?»

Но рассказ ваханца быстро затмил комичность эпизода, и даже вождь теперь смотрел не хитро, а вроде как с тревогой и укором.

Со слов задержанного, его старшая сестра была уже лет десять как замужем за афганцем. Полтора года назад Али лично переправил на ту сторону и младшую сестру, после того как в родном кишлаке сыграли свадьбу, на которую жених, также незаконно, прибыл из Афгана. А потом ещё дважды ходил к ним в гости: на афганскую свадьбу и на рождение племянника. Всё так же через речку и мимо пограничников. Крайний, четвёртый, раз он был там месяц назад, уже после смерти сестёр и их мужей, когда забрал племянника и привёз его в свой кишлак, сюда, в Союз.

Али рассказывал, а Кузнецов тихо «прорастал» от услышанного, понимая, сколько дыр этот ваханец пробил в государственной границе и каковы будут последствия, узнай об этом наверху. Он как начальник разведки отряда вместе с самим начальником однозначно слетят с должностей, и это будет ещё не худший исход. В кабинете было жарко, но по спине Сергея покатились капли холодного пота. Он зачем-то взглянул на портрет Ленина. Тот с гневным укором смотрел прямо в глаза: «Ну что, товарищ чекист?! Теперь вас, голубчик, надобно отдать под революционный трибунал!» «Расстрелять к чёртовой матери, без суда и следствия!» – вторил свирепо бюст Железного Феликса на столе.

Али по-своему интерпретировал это залипание взгляда офицера на иконе своего «святого»:

– Командон, ты поклялся…

Кузнецов вышел из лёгкого ступора и глотнул чаю, стремясь снять нервный спазм в горле: «Дело нельзя передавать в следствие. Если там его поколют, то этот проходной двор на границе нам не простят. А нарушитель вроде не врёт. И не факт, что прорывов было не больше… Вот это задница!» Сергей молча наполнил обе пиалы и задумчиво посмотрел на собеседника.

– Не переживай. Он, – разведчик кивнул на образ вождя, – не прощает клятвоотступников. А теперь рассказывай, кто и почему столь жестоко расправился с сёстрами и зачем ты в очередной раз полез за кордон. Да, ещё… мне по-прежнему неясно, почему ты всё же сообщил о приверженности суннитскому исламу и скрывал владение русским языком.

Али помрачнел ещё больше.

– Я знаю лишь то, что их мужей и ещё троих мужчин с кишлака хотели забрать в свой отряд моджахеды. Сперва удалось откупиться, но через некоторое время требование вступить в бандформирование повторилось. Они отказались, а выкуп им назначили непосильный. Тогда «в назидание» застрелили одного из мужчин. Остальные успели скрыться, но мужей моих сестёр поймали. Поняв, что все они исмаилиты, а их жёны ещё и шурави13, всех объявили кафирами, то есть предателями Аллаха, и повесили.

– Кто эти касапы14, ты знаешь? – Сергей напрягся, опасаясь услышать подтверждение ранее полученной информации о расправе над несколькими афганскими семьями, якобы совершенное договорной бандой Наби Фаруха.

Договорными называли формирования, которые обязывались не нападать на советских пограничников и воспрещали использование подконтрольной территории для враждебных целей другими душманами. Кузнецов лично встречался с Наби. Он, конечно, был тот ещё урод, но тонна соляры в месяц в довесок к лояльности русских считалась невысокой платой за тишину вдоль 40 километров границы. Главарь слово держал, при этом шурави ненавидел точно, хотя и боялся их не меньше. Сергей в этом не сомневался, однако достигнутый статус-кво ценился намного выше справедливой пули в башке головореза. Поэтому иезуитская практика пограничной разведки хранилась в строжайшей тайне, а творимый порой такими бандами в своей вотчине беспредел сливался местной службе безопасности ХАД – пусть сами разбираются, это их страна, их нравы.

– Пока лишь знаю, что они пуштуны, а значит – сунниты. Бандформирование привержено афганской партии «Парчам». Для выяснения имени убийцы я и шёл туда. А когда был задержан… Твой майор-дознаватель тоже суннит. Мне бы не выбраться тогда, если б признался ему, что исмаилит.

– Поэтому ты и прибегнул к такийе и вообще закосил под неграмотного дурачка?

– Да. – Али виновато посмотрел в глаза.

Кузнецов чуть улыбнулся:

– Дорогой мой, дознаватель – он таджик и, конечно, соблюдает культурные обычаи мусульман. Но в первую очередь он советский человек, коммунист и офицер. Для него не важны твои вера, племя или род. Он беспристрастно расследует совершённое преступление. И всё!

– Тогда зачем он выспрашивал о той ветви ислама, которую я исповедую? Разве это важно для выяснения обстоятельств моего дела? Когда я убедил его, он так и сказал: «Хорошо, что ты не исмаилит». До сих пор эта враждебность к нам сохраняется в исламском мире. Многие невежественные мусульмане каждую пятницу посещают свои мечети, исполняют массу ритуалов и обрядов, будучи дальше от Аллаха, чем… ты – коммунист и христианин. И дознаватель твой – он лишь сверху коммунист, а внутри он мусульманин. Какой он коммунист, я не знаю, но мусульманин он – пустой: вместо Аллаха в своей душе держит страх перед кем-то, кого сам не знает. А ты, командон, христианин. В твоём сердце уже поселились сомнения. Пусти внутрь Христа. Тебе проще именно Ему довериться, чем принять истину от Магомеда, Будды, Зардушта или Моисея. Хотя, по сути, неважно, кто наполнит сердце, лишь бы истиной…

Сергей задумчиво покачал головой:

– Я подумаю о твоих словах, Али. Спасибо за совет. Но давай закончим сначала мирскую часть нашей беседы. Итак, узнал бы ты имя убийцы, и что потом?

Собеседник посмотрел в потолок.

– Когда пришла весть о смерти сестёр, то я спросил совета у халифа: «Что делать с новостью, что сегодня принесли в мой дом?» – Ваханец опустил голову и спокойно посмотрел на офицера. – Глава исмаилитской общины ещё не ведал о нашем горе. Он долго читал священную книгу Ихтиорат, по-русски это книга «Выбор», где расписано, чему благоприятствует каждый день в году. Потом что-то долго вычислял и дал мне ответ: «Новость требует от тебя отмщения. И благоволить ему будет любой понедельник до момента осеннего равноденствия». Через несколько дней отец поведал халифу о страшном событии, и они вместе принялись отговаривать меня. Халиф говорил, что Ихтиорат может ошибаться и вообще многое в древней книге сейчас уже сложно понять… – Али опять замолчал, уставившись в окно.

– Ну а ты? – разведчик лихорадочно пытался облечь в мыслительную форму то ощущение, которое, наверное, испытывает хищник, почуявший добычу.

– Я исполню волю Ихтиората, даже если не успею до истечения благоприятного срока.

Кузнецов молча подошёл к двери и позвал выводных, что приконвоировали задержанного из изолятора временного содержания. В кабинет зашли два вооружённых солдата.

– Али, посиди здесь. Я через пятнадцать минут вернусь. – Офицер зна́ком показал, чтобы конвойный надел нарушителю наручники, а сам вышел в коридор.