Твоя Мари. Несвятая троица

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Что люди знают о боли… Что вообще любой отдельный человек знает о том, как может болеть внутри, там, где нет никаких органов, только что-то такое, что постоянно ноет, тянет и режет?

А ведь у каждого в душе есть бронированная дверь, которая в определенный момент распахивается перед конкретным человеком. А потом, если что-то пошло не так, она захлопывается и больше не открывается никогда и ни перед кем – как бы сильно он ни старался ее открыть.

Это больно для обоих – и для стучащегося, и для прижавшегося к этой двери с другой стороны. К счастью, есть люди, понимающие, что с ломом или взрывчаткой к такой двери нельзя. И спасибо им за это.

Дано: есть я, любящая боль мазохистка, есть мой Верхний – Олег, человек с твердыми незыблемыми принципами и замашками самурая, и есть мой бывший Верхний – Денис. Со стороны мы уже давно выглядим как крепкая шведская семья, хотя это, конечно, не так.

Дело в том, что Денис и Олег знакомы с детства, а мы с Денисом – лет с семнадцати, и вышло так, что в свое время поехавший с катушек Денис просто отдал меня, тогда свою нижнюю, Олегу – решил повоспитывать таким образом и объяснить, что в Теме есть не только отношения типа «садист-мазохист», но еще и «Доминант-сабмиссив». Объяснил. Да вот беда в том, что я поняла это несколько иначе…

Я окончательно убедилась в том, что для меня в Теме есть только С/м, и ничего иного, а рядом со мной – человек, который разделяет мою точку зрения. Словом, Денису пришлось признать факт, что он облажался, поскольку спорить с Олегом ему не позволяет ни весовая категория, ни весовая категория в «тематическом» сообщества. Что, однако, не мешает ему периодически пробовать влезть к нам в пару третьим. Ничего обычно не происходит – Олегу помощники не нужны, но Дениса это только раззадоривает. У нас сложилась довольно тесная компания из трех «тематических» пар и – Дениса.

В последнее время он стал много времени проводить вместе с Валерией – она появилась в нашей компании как раз по его приглашению, а нашел он ее, как ни странно, в офисе Олега. Лера работает управляющей одним из его магазинов, и какое-то время даже это был магазин, находящийся на территории моего комплекса обслуживания автомобилей. Правда, после некоторых ситуаций Олег перевел ее в другой филиал, чтобы ее присутствие не раздражало меня. Лера – Верхняя, и они с Денисом все пытались найти себе одну нижнюю на двоих, чтобы устраивала обоих, однако все никак.

Надо сказать, что Лера долго переживала по этому поводу, а потом внезапно оказалась в постели с Денисом. Я, если честно, с облегчением выдохнула, надеясь, что Денис наконец обретет занятие и отношения и отстанет от нас. Ошиблась. Но, надо признать, притязания его стали чуть менее интенсивными. Хотя…

Разрыв всегда наступает неожиданно. И потому особенно обидно и непонятно. А главное – причина настолько мелкая, глупая и абсурдная, что в голове не укладывается. Я отказалась ходить на массаж к Денису, а Олег вдруг вспылил и категорически заявил – не будешь ходить туда, так и ко мне не приходи. Смешно, да? Смешно. Но мне вполне понятна причина – я вновь проявила неподчинение, а потому Верхний решил, что наступила пора наказаний. И вот тут нашла коса на камень, потому что я категорически отказалась выполнять требование и возобновлять походы к Денису, смысла в которых я больше не вижу.

Сказать, что мне было плохо, это вообще ничего не сказать… Внутри разливалась такая боль и обида, что, казалось, это так захлестывает, что я не могу дышать. Я плакала по ночам, положив телефон рядом с собой на подушку, и все ждала звонка или сообщения. А потом вдруг решила, что не могу себе позволить раскисать. Никто не знает, сколько мне осталось…

И внезапно вскрылось еще кое-что. Во время нашей поездки в Москву мой врач вдруг разоткровенничался с Олегом и выложил ему все об ухудшении моего состояния. И даже это не так страшно, как то, что мне он об этом не сказал. Обсудив все вдвоем, они, так сказать, консилиумом решили, что в моем психологическом состоянии информация только повредит. Ну, конечно – зачем мне знать о метастазах в печени? Но даже не это взорвало меня, а то, что Олег обсудил все не со мной, а с Денисом. С Денисом, черт его возьми! И я узнала об этом от него же.

У меня осталось ощущение предательства. Я чувствовала его вкус, ощущала запах… Олег меня предал этим разговором. Да, глубоко внутри я понимала, почему он поделился именно с Дэном, он все-таки врач, но противное ощущение не покидало.

Я считала сперва дни, потом часы, перешла на минуты. Казалось, что жизнь остановилась – без него. И – Голод. Такой страшный, давно забытый мною Голод, от которого все тело сводит судорогой. Настроение всегда плохое, любой, кто пытается заговорить – враг. Я сутками лежала в постели, выдергивая себя через силу только для того, чтобы выпить кофе и выкурить сигарету. Запасливо купив три блока, я имела возможность не выходить на улицу.

Так прошел месяц. Потом еще половина. А потом позвонил врач из Москвы и категорическим тоном заявил, что мне необходимо прилететь и провести терапию метастазов.

– Единственное, о чем я тебя прошу, – сделай так, чтобы с тобой кто-то побыл это время, – сказал он. – Процедура мучительная, тебе будет очень плохо, и ни в коем случае нельзя оставаться одной, может возникнуть болевой шок, должен быть кто-то, кто хотя бы «скорую» вызовет в случае чего.

Хорошенькое дельце… Я не могу везти с собой маму, она уже не так молода и не так здорова. Выход один – звонить Ляльке, хотя это нравилось мне еще меньше. Но больше ничего сделать нельзя. Она согласилась, и я провела неделю на диване в их гостиной, грызя по ночам угол подушки и рыдая от страшных болей во всем теле. Лялька вечерами лежала рядом со мной, шептала на ухо какую-то милую ласковую чушь, и я злилась на себя за то, что верю ей. Опять верю, опять на что-то надеюсь.

А зря – при первой же возможности Лялька напомнила мне, что не стоило. Я привыкла ждать от людей таких же поступков, как совершила бы я. И я ни за что не бросила бы больную подругу, прилетевшую на неделю за тысячи километров, ради мужика, которого видела полтора раза. Но как же – а вдруг он немедленно на ней женится? При живом муже, ага… Дав себе слово больше никогда ни о чем ее не просить, я улетела домой.

Всю эту неделю меня внезапно баловала звонками Лера. О том, что мы с Олегом расстались, быстро стало известно всем нашим знакомым – ну, это и неудивительно, стоило мне пару раз не появиться рядом с Олегом на дачных вечеринках, и всем все стало ясно. Первой, так сказать, ласточкой стал звонок Историка. Макс на полном серьезе предложил мне стать его нижней. Я ошалела настолько, что высмеяла его и посоветовала выбросить из головы подобную дурь.

Лера же… Началось с того, что она нашла в квартире Дениса мою цепочку. Я, конечно, в свойственной мне высокомерной манере отшила ее, попутно высмеяв и предложив прислать фото цепочки на моей шее. Она, конечно, отказалась, а вот если бы согласилась…

Не знаю, что я бы делала, потому что цепочка на самом деле была моя. Одурев от Голода, я пошла на то, на что не решилась бы, будь в моей голове на тот момент хотя бы капля рассудка. Но я, выходя из больницы после сдачи очередных анализов, наткнулась на Дениса. И мой мозг, размягченный длительным отсутствием Темы, помноженным на не очень хорошее психологическое состояние, подсунул мне картинку – мы с Денисом много лет назад, в обнимку идем к его машине, предвкушая, что сейчас будем делать, оставшись наедине. И я сломалась, шагнула к нему, прижалась лицом к свитеру под распахнутой дубленкой:

– Ты по-прежнему меня хочешь?

– Сдурела, Машка? – хрипло спросил он, так и оставшись стоять с разведенными в стороны руками.

– Пожалуйста…

Он молча взял меня за руку и повел за собой. Так же молча мы вошли в подъезд, потом в лифт, потом в квартиру. Он лихорадочно начал раздевать меня прямо в прихожей, боясь, видимо, что я передумаю и уйду. Но я никуда не ушла бы, даже если бы ему вдруг взбрело в голову одуматься и выгнать меня.

Уже оказавшись на диване в комнате, я посмотрела на Дениса и увидела, как мелко дрожат его руки, когда он вынимает из ящика комода девайсы. Самое странное, это оказался тот самый набор девайсов, что он использовал, когда мы были вместе.

– Думала, что ты это давно выбросил.

– Они до сих пор хранят твой запах, – Денис смотрит мне в глаза и подносит к лицу «кошку».

По моему телу пробегает дрожь – все-таки он маньяк, но эта мысль тут же испаряется, когда я вижу, как он как снимает серый свитер и вынимает из шкафа белую рубашку, надевает, не сводя с меня пристального взгляда, застегивает пуговицы, закатывает до локтей рукава. Господи, я, оказывается, все это помню. Сейчас он вытащит ремень из джинсов, пару раз хлопнет им себя по бедрам, подойдет ко мне – медленно, потом возьмет за подбородок двумя пальцами и поцелует в губы. «Ну что, зайка, полетели?..»

Денис гладит меня по лицу пальцами, убирает назад челку, чуть задерживает руку на горле.

– Попроси меня, – шепчет он, заглядывая мне в глаза.

– Ударьте меня, Мастер.

– Еще.

Я физически ощущаю, как от него волнами начинает исходить желание.

– Прошу вас, Мастер.

Денис запрокидывает назад голову, закрывает глаза и пару минут тяжело дышит, справляясь с охватившим его возбуждением.

– В ноги.

Я опускаюсь на пол. Он порет меня ремнем, потом долго распинает на диване, потом снова порет – уже «кошками»… Мне кажется, я схожу с ума от его прикосновений, от звука его голоса, от его стонов, которые он даже сдерживать не старается. Он ждал этого момента куда дольше, чем я – он ждал, он хотел, и теперь, кажется, сам не верит тому, что происходит. Удивляет меня то, что Денис не пытается перешагнуть грань, не пытается применить какие-то новые практики – он делает только то, что я всегда любила. И очень странно, что за все это время я ни разу не вспомнила об Олеге, хотя даже с Лялькой это было.

…Потом я лежу на диване, не в силах пошевелиться, хотя совершенно не испытываю никаких ощущений – ни болевых, ни эмоциональных. Просто ватное тело, которое отказывается повиноваться голове. Денис, обессиленный и, похоже, тоже вывернутый наизнанку, сидит рядом, рассеянно положив руку мне на затылок. Я, собрав в кулак всю волю, передвигаюсь и кладу голову ему на бедро так, чтобы смотреть в лицо. Он открывает глаза и удивленно спрашивает хриплым голосом:

– Ну, что ты, зайка?

– Отпусти меня…

– Так я же не держу… хочешь уйти – уходи, – словно в подтверждение своих слов он поднимает вверх обе руки.

– Я не об этом…

– Я не могу, Машка… не могу, понимаешь? Мне кажется, что я сойду с ума, если тебя не будет рядом. Пусть даже ты не со мной.

– Это глупо, Диня… ты сходишь с ума как раз потому, что постоянно видишь меня. И потому, что я в этот момент с Олегом.

– Но сейчас-то его нет, правда? – он бережно перемещает меня на пол, переворачивает на спину и ложится сверху, захватывая мои руки за запястья и задирая их вверх. – Пока ты со мной… – бормочет он, целуя меня в шею и спускаясь ниже. – Я уже забыл, какая ты, Машка… когда ты не Мари, а Машка… моя Машка…

Это дурдом. Но я закрываю глаза и стараюсь ни о чем вообще не думать…

Я ушла из его квартиры только к полуночи, еле передвигаясь и вообще не ворочая языком. Дома, встав под душ, охнула от боли – спина оказалась иссечена в клочья, я даже не заметила этого там, у Дениса. Ничего, кожа заживет, а мне стало легче, и в голове прояснилось. Но через сутки, отоспавшись, я вдруг поняла, что натворила. Если об этом узнает Олег – а я была уверена, что Денис ни за что не удержится и непременно расскажет – то мне конец. В том смысле, что Олег не простит мне этого, и будет прав. Вот же я дура…

С Олегом же мне пришлось начать общаться, и даже сделать к этому первый шаг. Он сломал ногу – в очередной раз, и кость опять начала нагнаиваться. Об этом я узнала случайно, от знакомого травматолога. Выбора у меня не осталось, заставить лечиться Олега могу только я.

И я пришла к нему, открыла дверь своими ключами, которые пыталась ему вернуть в момент расставания, но он отказался их забрать. Вот и пригодилось.

– Мари, это ты? – раздалось из спальни, и у меня внутри все заныло – на самом деле я считала дни, что мы не вместе, знала до минуты, сколько прошло времени.

– Да.

Войдя в спальню, я остановилась на пороге, привалившись к косяку.

– Ну, что смотришь? Хорошо выгляжу? – усмехается Олег.

Я перевожу взгляд на его загипсованную ногу.

– Почему ты в больницу не лег? Ведь оставляли.

– А ты почему бросила пить лекарства? Ведь тебе без них не выжить.

– Это к делу не относится.

– Удобно.

– Олег… я прошу тебя, давай поедем в стационар.

– Я даже подняться не могу.

– Я все сделаю сама, ты только разреши мне.

Он внимательно смотрит мне в глаза:

– Ты этого действительно хочешь? Или пришла из вежливости?

– Я не стану на это реагировать. Разреши мне позвонить врачу, пожалуйста. Они придут и помогут спуститься до «скорой».

Он закрывает глаза, и я вижу, какие черные тени вокруг них, как осунулось его лицо, как он измучился от боли, и у меня сжимается сердце. Я сажусь рядом на кровать, беру его за руку:

– Олег… я тебя очень прошу… не упрямься. Я буду приходить к тебе каждый день, я все сделаю – только, пожалуйста, позволь мне…

– Хорошо, – произносит он, не открывая глаз.

Через час он уже лежит в палате травматологии, а я иду домой, придумывая, чем бы таким удивить его вечером.

Я хожу к нему два раза в день, утром и вечером, и в отделении все уверены, что я жена. Олег смеется, когда рассказывает об этом, но я вижу, что ему приятно:

– Ты у меня умница, Мари, – неизменно говорит он, когда я собираюсь уходить.

А умница Мари всякий раз, выйдя из больницы, рыдает всю дорогу до дома, потому что понимает – больше нет сил скрывать то, что сделала. Но рассказывать ему об этом сейчас, когда он в больнице, конечно, не стоит.

Свой день рождения провожу в одиночестве. Олег, как всегда, оригинален в выборе подарков, поэтому его водитель отвозит меня за город, в профилакторий, и я два выходных наслаждаюсь массажем, бассейном, прогулками и едой в номер. Телефон выключен – такова была договоренность, и я неплохо отоспалась и отдохнула. Но на душе все равно скребут кошки. В день рождения с утра Денис прислал огромный букет роз – у него потрясающая способность никогда не помнить, какие цветы не любит его бывшая. Он всегда, подчеркиваю – всегда дарил мне именно розы, которые я не выношу на дух. Огромный веник из чайных роз. Это испортило мне настроение, и все два дня в профилактории я спиной ощущала, что этот букет стоит у меня дома в ведре, напоминая о том, что я сделала.

Вернувшись, я сразу же бегу в больницу. Но, если честно, мне тяжело смотреть Олегу в глаза, тяжело держать его за руку, вообще тяжело находиться рядом с ним. Никогда не думала, что буду так мучиться. С Лялькой все было как-то иначе. Не знаю, почему, но я не чувствовала, что изменила ему, не считала себя виноватой. А теперь меня все это жрет изнутри, и скоро Олег и сам обо всем догадается.

Призналась я только после Нового года, который мы отметили тоже врозь. Я намеренно пошла к родителям, чтобы не испортить Олегу праздник и не вывалить ему прямо за столом все, что накопилось у меня внутри. Он же встречал Новый год с Денисом и Лерой, может, был кто-то еще, я этим не интересовалась. Никто не знал, что мы возобновили общение, а меня удивлял тот факт, что Денис молчит и не спешит поделиться с Олегом своим героическим подвигом. Уж не знаю, что им двигало – чувство страха или нежелание делать больно другу… Но это ситуации не изменило – Олег ничего не знал вплоть до разговора со мной.

Это был, пожалуй, один из самых тяжелых разговоров в моей жизни. Наверное, если бы я как-то подготовилась, прокрутила мысленно слова и фразы, было бы иначе, но я вывалила все без подготовки и без предупреждения. Просто пришла к Олегу, опустилась на колени у кровати – он еще мало передвигался по квартире – и сказала:

– Я больше не могу. Я изменила тебе с Денисом двадцать первого октября. Это было один раз. Было все – и Тема, и ваниль. Тебе решать, что с этим делать. Скажешь уйти – я уйду. Скажешь остаться – останусь. Решать тебе.

Повисла пауза. Я ткнулась лбом в его руку, и он не отдернул ее, не убрал. Не знаю, сколько времени так прошло, мне показалось – лет пять.

– Я это почувствовал, Мари, – сказал Олег как-то совсем буднично. – Ждал, что ты сама скажешь.

– Ты знал?

– Конечно. Я предполагал что-то подобное.

– Что мы будем делать с этим?

– А что с этим можно сделать? Назад не отыграешь, верно? – он кладет вторую руку мне на затылок. – Мы, в конце концов, на тот момент вроде как расстались.

– Не надо! – я поднимаю голову, стряхнув его руку. – Не надо оправдывать это расставанием. Я виновата, я не должна была делать этого. Мы не расставались в том смысле, что ты отпустил меня.

– Мари, не перегибай. Ты свободная женщина…

– Нет! – перебиваю я. – Ты прекрасно знаешь, что это не так! Мы не о ванили говорим. Я понимаю, что ты стараешься уменьшить мою вину в моих же глазах, но я-то отлично знаю, что виновата в полный рост, что нарушила твое право на меня.

– Мари, хватит, я сказал. Я все понял. Хочешь по этикету? Хорошо. Я накажу тебя, раз ты считаешь, что должна понести это наказание.

– Дело не в факте наказания, разве ты не понимаешь? Дело в том, что мы оба должны понять причину – и я, и ты. Только тогда будет какой-то смысл. А так…

– Я знаю, что ты не боишься боли, Мари. И знаю, что не смогу причинить тебе боль такой силы, чтобы ты не выдержала и запомнила это ощущение. Смысл не в этом.

Я смотрю не него и вдруг понимаю – он не знает, как ему поступить. Впервые Олег растерялся и не понимает, что должен делать. Он не может – да и не должен, конечно – простить мне Дениса. Но и потерять меня тоже не может. Еще немного – и я сломаю его точно так же, как в свое время сломала Дэна. Но если тогда, много лет назад, это было моей целью, то сейчас… Я не хотела этого, и не хочу, и хотеть не могу – Олег нужен мне таким, какой он есть, потому что с другим я быть не смогу. И нужно срочно делать что-то, пока не стало слишком поздно.

Я опускаю голову и снова касаюсь лбом руки Олега:

– Господин, вы вправе делать так, как хотите. Я виновата, я знаю. Но если вы меня простите, подобное никогда не повторится.

Он кладет вторую руку мне на затылок и какое-то время молчит, потом сгребает мои волосы в кулак и задирает голову так, что, кажется, хрустнули позвонки:

– Мари, не переигрывай. Я не жду от тебя рабской покорности и сабовского поведения, мне не нужно, и ты не такая. Наши отношения с тобой – не об этом. Но это ведь не значит, что ты можешь вертеть хвостом направо и налево. Да, я понимаю – мы не были вместе, ты зависима, не удержалась.

– Я должна была удержаться.

– Не перебивай меня. Физическая зависимость – это капкан, я должен был это учитывать.

И я не выдерживаю, дергаюсь, оставив у него в руке приличный клок волос:

– Ты?! Ты должен был учитывать?! Да ты вообще нормальный, а?! Я тебе изменила – я! Я пошла к нему, я ему предложила, я сама – при чем тут ты-то?! Думаешь, если взвалишь всю вину на себя, кому-то станет легче? Может, мне? Так мне еще хуже от этого!

Олег стряхивает мои волосы с пальцев на пол, качает головой и тихо произносит:

– А ну-ка, рот закрой. Кто дал тебе право перебивать, когда я говорю?

Из меня будто выпускают воздух, я оседаю на пол и закрываю руками лицо:

– Прости…

– Значит, так. В субботу с утра ты у меня. Сегодня еще среда, у тебя есть возможность подумать и решить. Не звони мне, не пиши – не отвечу. Побудь одна, соберись с мыслями, и, если решишь, в субботу утром приходи. Но помни – если ты придешь, выйти уже не сможешь до тех пор, пока я не разрешу.

Я чувствую, как по спине пробежал холодок страха – когда Олег говорит вот таким спокойным голосом, это никогда не предвещает ничего хорошего. А ведь он садист, и при желании может придумать что-то такое, чего я от него не жду.

– Хорошо.

– А теперь уходи.

Я ухожу. И следующие два дня провожу в раздумьях. Нет, я думаю вовсе не о том, пойти мне или не пойти на то, о чем сказал Олег, тут не может возникнуть вопросов. Я думаю о том, как все пойдет после. Но может, Олег наконец-то меня услышит и перестанет держать Дениса рядом со мной? А ради этого я готова на что угодно.

Суббота, утро. Стою под душем, намыливаю тело лимонным гелем, а волосы – шампунем с ароматом калифорнийских лимонов. Самое странное, что я вообще не переживаю о том, что произойдет со мной, даже не думаю об этом. Я доверяю Олегу настолько, что не собираюсь оспаривать его решения или выражать протест. Мне очень нужно, чтобы ему стало легче, потому что я отлично знаю, как виновата. Оправдываться тем, что мы расстались, как-то странно.

Открываю двери в квартиру Олега своими ключами. Даже в коридоре пахнет мятным чаем, и меня вдруг накрывает – он и об этом подумал… Опускаюсь на галошницу и закрываю лицо руками. Он действительно святой, а я идиотка, сволочь… я его предала.

Слышится стук палки – Олег выходит из кухни:

– А я даже не услышал, как ты вошла. Что с тобой, Мари?

– Все в порядке, – поднимаю голову и пытаюсь улыбаться. – Как ты себя чувствуешь?

– Танцевать пока не могу.

– Да ты и до этого не танцевал, – я встаю, сбрасываю шубу, разматываю палантин и снимаю сапоги.

– Ты, конечно, не завтракала? Хотя зачем я спрашиваю? Иди в кухню.

Спорить не хочу, потому послушно усаживаюсь за барную стойку и ковыряю вилкой в салате с креветками.

– Ты не мог бы одеться? – прошу, не поднимая глаз от тарелки.

Олег смеется. Он до сих пор не может привыкнуть к тому, что вид его обнаженной груди приводит меня в возбуждение и лишает способности соображать.

– Ну, правда… иначе…

– Иначе – что?

Я сдвигаю локтем посуду со стойки к стене и смотрю ему прямо в глаза.

– Э, нет, дорогая, не выйдет, – снова смеется он. – Иди-ка в нору, готовься.

В другое время я вся бы задрожала от предвкушения, но сегодня просто не знаю, чего ждать, а потому лучше отключить эмоции – так будет легче. В том, что сегодня увижу какую-то иную грань своего Верхнего, ту, которую он мне десять лет не показывал, я уже не сомневаюсь.

На диване лежат черные чулки, длинные черные перчатки, на полу рядом – лаковые туфли с широкими манжетами на лодыжках, застегивающиеся на навесные замки – Олег купил их мне недавно, странно, что размер подошел идеально, а туфли оказались удобными, можно даже по улице ходить. На подлокотнике дивана вижу кимоно Олега – можно в него пока завернуться, потому что никакой одежды, кроме чулок, нет.

Хочется курить. Сижу на диване, осматриваю комнату, но не вижу никаких новых девайсов или приспособлений, все, как всегда, и шкаф с девайсами еще закрыт. Мне не страшно, я даже не могу объяснить, что испытываю в этот момент.

Входит Олег в синих полотняных штанах-хакама и коротком кимоно, опирается на палку, останавливаясь возле шкафа с девайсами:

– Ну что, готова?

– Можно покурить? – ого, а голос-то у меня хриплый какой…

– Да, покури. И воду принеси, я забыл.

Пока я курю в кухне, открыв половинку окна настежь, чтобы хоть немного охладить вдруг загоревшее огнем тело, он успевает переместить из угла комнаты на центр укрепленные на вмонтированном в потолок рельсе наручники с длинной цепью. Ясно – стоя работать будет.

– Тебе ногу-то можно так напрягать?

– Много разговариваешь. К станку, – Олег уже настроился, больше ни о чем думать и говорить не хочет.

Сбрасываю кимоно, подхожу к наручникам, поднимаю руки. Олег крепко затягивает кольца на моих запястьях, подтягивает цепь так, что я едва касаюсь пола носками туфель.

– Рот, – открываю рот, закусываю шарик кляпа. На шею ложится высокий жесткий ошейник, не позволяющий опускать голову вниз.

Олег отходит к стене, опускается на пол, закуривает:

– Я ничего не буду тебе говорить. Ты сама прекрасно все понимаешь и знаешь, – киваю. – Ты очень красивая, Мари. Я люблю тебя так, как даже не думал, что умею. И никому не отдам. На этом все.

Он опирается на палку, поднимается и идет к шкафу с дивайсами.

– Сегодня твои предпочтения не учитываются.

Ну, разумеется, кто бы об этом спорил… Ты ведь наказать меня хочешь, а не порадовать, какой уж тут выбор.

Но как-то слишком уж подозрительно долго за спиной ничего не происходит. Время тянется, а – ничего. Я осторожно толкаюсь носком туфли и пытаюсь развернуться. Когда удается, вижу, что Олег сидит на диване, руки безвольно опущены между колен, взгляд в стену совершенно пустой. Я не могу ничего спросить – кляп. Изо всех сил мотаю руками, чтобы хоть звон цепи привлек его внимание.