Денис подхватывает меня на руки и шатается, Олег едва успевает прижать его к стене:
– Сказал бы, что не можешь.
– Могу, – Дэн ни за что не признает слабости, он и так уже сегодня слишком размазался, чтобы еще и до кровати меня не донести. – Надеюсь, за это мне не прилетит дополнительно?
Олег замахивается палкой, и по лицу видно, что не шутит. Я же все это время нахожусь в какой-то пелене, словно бы вижу все со стороны. В ушах шумит, все тело превратилось в сгусток боли, руки Дениса, держащие меня, причиняют невыносимые ощущения, хочется орать во все горло, но я вцепляюсь в губу зубами и терплю до самой кровати. Прикосновение холодной простыни тоже не приносит облегчения.
– Может, я останусь? – предлагает Денис. – Она горячая вся, вдруг ночью станет хуже? Ты ведь даже «скорую» вызвать не сможешь.
– Почему? – не сразу понимает Олег, и Денис не удерживается от снисходительного тона:
– Так посадят тебя за истязания. Ее в больницу, а тебя в СИЗО.
Олег хмурится, шрам на щеке подергивается, как в нервном тике.
– Я позвоню тебе, если что. Все, уходите, наконец.
Когда хлопает входная дверь, я испытываю облегчение. У меня болит все, я даже не знала, что бывает такая сильная боль. Это куда сильнее того, что происходит с моим организмом в последние месяцы. Никакие боли в печени, никакие сердечные приступы, никакие боли в груди не могут сравниться с тем, что я испытываю сейчас… Никогда бы не подумала.
Олег возвращается с мокрой простыней, накидывает ее на меня и включает обогреватель у кровати:
– Простудишься еще. Полежи пока вот так, кровь остановится – намажу.
К счастью, он не произносит покаянных речей, не рвет на себе волосы и не выглядит виноватым, и мне от этого становится чуть легче.
– Побудь со мной, – прошу хриплым голосом.
Олег ложится рядом, закидывает руки за голову, и мы лежим так молча. Никогда раньше я бы не допустила того, что произошло сегодня. И он бы никогда не сделал этого со мной. Но так сложилось. Вернее, это я так сложила. Не позови я Дениса, все было бы иначе. Я больше никогда себе этого не позволю, потому что увидела, каким может быть Олег, когда выходит из себя.
Его ладонь ложится мне на лоб:
– У тебя температура, Мари.
– Ничего…
Он вынимает из тумбочки у кровати банку с какой-то мазью, сбрасывает с меня простыню и начинает осторожно втирать коричневую субстанцию в иссеченную кожу. Сначала очень больно, но потом удивительным образом становится легче. Мазь как-то странно вызывает во мне желание, как будто в ее составе афродизиак. Я кладу руку на бедро Олега, но он отрицательно качает головой:
– Нет, Мари.
– Почему?
– Ты наказана.
– А ты?
Он сгребает меня за волосы, притягивает к паху:
– А я нет, ты права.
Когда все заканчивается, он пару минут тяжело дышит, оттолкнув меня, потом тянется за телефоном и делает несколько снимков.
– Зачем? – вяло интересуюсь я.
– Чтобы ты смотрела и помнила.
Я беру у него телефон, листаю снимки. Выглядит все ужасно, вот честно. Не знай я, что это мое тело, испугалась бы. Или просто цветопередача такая? Но на самом деле страшно, я же вижу свои ноги, например…
– Мы больше не будем возвращаться к этому дню. Но предупреждаю – повторения не будет. Мы сразу расстанемся, как бы больно при этом обоим ни было. И еще. Я не отдам тебя никому, тем более – Денису. Запомни.
Я беру его руку, прижимаюсь к ней горящим лицом и шепчу:
– Я знаю это.
– Пока мы не будем ездить на дачу. И сюда его пускать при тебе я тоже не буду. А ты больше не смотришь в его сторону до тех пор, пока я тебе не разрешу.
Это было как раз то, чего я ждала от него все эти четыре месяца. Ради такого стоило потерпеть то, что он сделал со мной сегодня.
В начале февраля я снова лечу в Москву – время очередного обследования. Олег в этот раз не пытается настоять на своем, не пытается поехать со мной – видит, что состояние мое по-прежнему оставляет желать лучшего, а потому настаивать нет смысла, я буду нервничать, а это всегда плохо сказывается на результатах. В общем, лечу одна. Разумеется, встречаемся с Лялькой, которую я изо всех сил стараюсь никак не воспринимать. Просто гуляем, разговариваем ни о чем, но между нами так и ощущается напряжение – ей не терпится рассказать об очередном принце, меня же это не интересует, и я боюсь наговорить лишнего.
Во время очередной прогулки мне вдруг звонит Денис:
– С ума сошла?! Ты что себе вообще позволяешь, а? Какого черта ты решила, что можешь распоряжаться моей жизнью?! – это, видимо, относится к моему телефонному разговору с Леркой, в котором я, кажется, снова посоветовала ей не слишком прогибаться под капризы и нелепые требования Дениса. Разумеется, все это она тут же пересказала ему, и вот теперь он орет на меня в трубку.
– Тебе номер психиатра хорошего скинуть? – совершенно серьезно спрашиваю я. – Тебе же помощь нужна.
– Помощь?! Да, сука, мне нужна помощь! Нужна! – орет он. – Мне машина времени нужна – на десять лет назад вернуться и не отдавать тебя Олегу, а просто запороть насмерть! Уже бы отсидел и вышел!
Его номер я блокирую и неожиданно для себя начинаю плакать. Мне бы тоже машину времени – чтобы там, в прошлом, обойти Дениса за тридевять земель и вообще никогда с ним не встречаться.
Я не могу Лерку осуждать. Да, не могу, как ни странно. Она пытается защитить свое, не понимая, что у нее ничего нет, увы, что бы стоило защищать. И дело не во мне. Дело совсем в другом, а она не понимает. В этот гадюшник вообще не надо было соваться, но как это объяснить человеку, слепо кинувшемуся в отношения, каких у нее никогда не было? Повелась внезапно на брутальную внешность, на то, что интересы общие. И не услышала того, о чем я говорила. Вернее, услышала, но поняла иначе – будто я наговариваю, чтобы не потерять. Не сдался он мне, давно уже не сдался, я давно знаю, что никогда мы не возобновила ничего – ни в жизни, ни – тем более – в Теме. Я умудрились дважды наступить в одну и ту же воду, но плыть уже не смогу. И она не сможет, увы. Он болен, и это, похоже, понятно даже ему самому.
– О, а я тебя потеряла! – раздается за спиной голос Ляльки, она берет меня за плечо, разворачивает: – Ты плачешь, что ли?
Ну нет же, это февральский дождь! Почему люди всегда задают такие глупые вопросы, совершенно не требующие ответа? А ведь они его ждут, ответ этот!
– Мари, что случилось?
– Ничего, все в порядке.
– Болит что-то?
Этот вопрос еще более глуп в своей банальности – я никогда не плачу от физической боли. Ну, во всяком случае, на улице этого не делаю. Но рассказывать Ляльке о душевных страданиях совершенно бесполезно – она искренне считает, что у меня не может быть проблем, я ведь счастливая – у меня есть мужчина, это гарантированно защищает меня от всего и от всех. Почему я никогда не замечала, что она совершенно не признает за мной права иметь хоть какие-то проблемы? Мужчина – гарантия от всех бед, ну, надо же…
Но одну ценную мысль Лялька, которая все-таки не настолько плохо меня чувствует, выдает мне позже, у меня в съемной квартире, когда я лежу лицом в подушку, а она сидит на стуле и нервно крутит в руках телефон – ждет звонка от принца, который, кстати, так и не позвонил ни разу:
– Почему ты не можешь сказать Олегу, что устала от постоянного присутствия в ваших отношениях человека с психическим расстройством? Ну, ведь только он может тебя защитить от этого идиота! Будь ты хоть раз не железной Мари, а просто женщиной, просто нижней – такой, как они должны быть – покорной, ласковой, беспомощной. Ну, за полчаса с тобой ничего не случится ведь. И попросить о помощи тоже не так сложно. Сделай над собой усилие и увидишь, что получится. Ты ведь все можешь, Мари, ты ведь из него веревки вьешь. Он тебе даже меня простил. А если ты попросишь…– с нажимом произносит она, и я вдруг думаю, что она права.
Лялька действительно оказалась права, и Олег, слегка удивленный моим поведением и словами, мгновенно обрезал все контакты с Денисом и Лерой, которую вообще перевел в другой филиал, а мне посадил нового управляющего – спокойного молодого парня. Удивительное дело – нам стало словно бы легче, как будто Денис занимал в нашей жизни столько места, что нам самим его начало не хватать. Собственно, мне всегда казалось, что так и есть.
