Темный город

Человек не понимал и не хотел думать о причинах собственного иммунитета.

За дымкой в тысяче шагов от края здания вздымался куб бастиона. Некогда он был серым, с черными полосами бойниц и орудийных башен. Сглаженные края и зализанная верхушка придавали строению нечеловеческий вид, будто гость из иного мира, творение иного разума.

Всего лишь попытка защитить стены от обстрела из лучевого или пулевого оружия. Иного у восставших не найдется.

Свежие тела указывали на то, что в бастионе еще уцелели люди. Или работали автоматические системы.

В прошлом здание выглядело внушительно и чужеродно.

Болезнь добрался до него. Серость его стен сгладили зеленоватые подтеки. Из черных провалов, за которыми скрывались могучие орудия смерти, текла теперь буровато-лазурная жижа. Какая-то химическая гадость, служившая строению кровью. Люди, служители, были лишь подвижной тканью искусственного организма.

Функции свои строение не исполняло. Оно не могло обеспечить власть Совета над городом. Совета уже могло не существовать, кроме десятка бессмертных, упаковавшихся в кристаллические темницы, где-то в подземных бункерах. Если молва не врала о существовании таковых.

Утратив смысл существования, строение утратило жизнь. Оно могло исполнять последние приказы, открывая ворота для колон гусеничной техники, что использовали силовики. Могло отстреливать приближающихся горожан, измененных болезнью или поддавшихся отчаянию.

Но это лишь иллюзия существования.

Теперь же, лишившись внешней подпитки, бастион выглядел тем, чем он являлся на самом деле. Просто строение с вялыми, грубыми орудиями. Пушки остались с тех времен, когда город разрастался. Эти лучевики наверняка прожигали пустоту космоса, прежде чем осели на твердой поверхности.

Человек вышел из-за угла строения и направился к бастиону стражей.

Шел он все так же пошатываясь, его мотало из стороны в сторону. Подобного эффекта он раньше добивался, употребляя отработку рывших тоннели механизмов. Едкие и ядовитые вещества надежно убивали клетки мозга, заставляя сознание меняться.

Голод и жажда действовали надежней. С теми же последствиями для организма.

Можно было не тратить сил, рискуя попасться охране.

Воспоминания не приносили облегчения и не причиняли боль. Вообще странно, что они никуда не ушли. В дни последние стоит ли о таком думать? Человек и рад был бы избавиться от осколков собственной личности, построить новую.

Забыть сжатый в грязных ладонях пищевой концентрат, забыть побои и унижения трудового лагеря. Забыть о том, что не было никакого освобождения. Просто вдруг судьба заключенного перестала всех волновать.

Память и шрамы уцелели. Не преобразовалось, чтобы взглянуть новыми глазами на серое небо и падучую с него труху.

Пепла стало меньше. Но когда это произошло, человек не помнил.

Его продвижение не остановил шелест громкоговорителей. С бастиона доносилось шипение и грохот, переходящий в свист. Даже машины преобразовались. Даже они пережили апокалипсис.

Предупредительная система выплюнула неразборчивое предупреждение, а затем из орудийных портов показались массивные стволы. Такие огромные, что их заряды наверняка способны прошить броню легкого вездехода. А уж одинокого путника превратят в кровавый туман или сожгут до черноты – в зависимости от зарядов.

Громадные, крупнокалиберные стволы существовали для устрашения, а не для эффективного поражения целей. Первый выстрел разорвать грудь нарушителя. Вместо этого снаряд заклинил в стволе, а посланный следом заставил оба сдетонировать.

Оружие разорвало.

Человек увидел вспышку на втором ярусе бастиона. Он догадался, что это был выстрел. Но не ощутил удара – если это возможно. Не ощутил боли. За вспышкой добежал звук хлопка, напоминающий об исходящих из кишок трупа газах.

И опять не было ни боли, ни ощущения удара. Орудие могло промахнуться. Все же из бойницы вытекает гной механических устройств. Машина умирала. И в своем предсмертном акте ненависти могла банально промахнуться.

Системы обороны начали хаотично проверять орудия, выискивая и тестируя все доступные. Из бойниц выдвигались ржавые, кривые стволы. Искрили катушки магнитных орудий. Низкочастотный гул, переходящий в предсмертные завывания накрыл бастион.

Человек даже остановился, вслушиваясь. Он улыбнулся. Он понимал, что сооружение при смерти. Оно издыхает и воет от ужаса. Порожденный злым гением, чтобы внушать страх, оно теперь откровенно разлагалось.

Вид пораженного гиганта вселял радость. Первые из эмоций, что человек испытал за долгое время.

Это не было светлым чувством, переходящим в дальнейшем в легкое, теплое расслабление. Радовался человек тому, что гигант пал прямо у него на глазах.

Многие орудия заклинило на лафетах. Они больше не уползали внутрь бастиона. Едкие испарения вцепились в бронзу и латунь покрытия, начав разъедать хрупкие по сути своей элементы.

Взрывались катушки, когда поданный на них ток пробивал оболочку. Лопались гидравлические линии, заливая бойницы черной жижей. Порванные шланги метались и плевались черной кровью, прежде чем бессильно затихнуть.

С десяток хлопков и вспышек доносились со стен. Некоторые орудия умудрились выплюнуть смертоносные заряды, послать вольфрамовую болванку в сторону нарушителя. Но их лафеты оказались безнадежно испорчены, стабилизаторы вышли из строя.

Ближайшего, подвергнутого вивисекции робота снесло снарядом из рельсотрона. Осколки шрапнелью разлетелись в стороны, оставив в мостовой глубокие ссадины.

Человек не пострадал. Импульс послал прочь все обломки. Болванка снаряда врезалась в мостовую, отскочила и влетела в нижний этаж жилого комплекса. Часть блока обрушилась, утянув вниз десяток этажей, обнажив голые, безжизненные жилища. Над пропастью завис один стул, увенчав тщетность существования и борьбы со смертью.

Бастион прекратил обстрел. Затаился. Интеллект – искусственный или плотский, предпочли наблюдать. Еще три стороны бастиона могли продолжать обстрел. Одно два орудия, быть может, удастся активировать.

Нужно лишь дождаться, когда чужак подойдет на линию огня.

Человек заковылял дальше. У него не было сил обходить воронки, оставленные тяжелыми орудиями. Падая в них, купаясь в скопившейся на дне грязи, человек на карачках выбирался наверх и настойчиво пер дальше.

В его настойчивости читалось больше силы, чем обладал защитный интеллект бастиона. Тот уже смирился с неизбежным. Истерично растратив доступные могучие орудия.

Уже не вставая, человек полз дальше. Порой его руки погружались в нечто мягкое, оставляющее на коже ощущение липкого. Вещество трупов. Их последний акт жизнедеятельности.

Прикосновение к мертвецам взрывало мозг невыносимыми запахами. Облако облепляло человека, тянулось за ним. Частицы мертвецов, не переработанные машинами, проникали через глотку и ноздри в легкие. Небольшая защита на лице не способна стать препятствием для этих частиц и чего-то большего, но неизмеримо меньшего.

От запаха теперь не отмыться. Запах проник глубоко. Не отравив кожу, но уцепившись за слизистую носа, разъедая мозг тошнотворными ощущениями свежей вивисекторской.

Человек потерял сознание, когда достиг бастиона. Следовало бы умереть прямо здесь. Обессиленным, голодным и изнывающим от жажды. Пока болезнь, обходившая его стороной, не разъела легкие, попав в кровь.

Очнулся человек, когда стемнело. Ночная прохлада прибила к мостовой туман, размазав его по улицам. Множественные звуки искрили в пустоте, сплошная стена мрака за закрытыми векам.

Запах разложения ударил в нос. Человек поморщился и испытал рвотный позыв. Из глотки ничего не вышло. Язык распух и занимал всю полость рта. Потрескавшиеся губы в темноте походили на старую рану.

Вокруг было достаточно светло. Редкие источники освещения продолжали функционировать, а туман равномерно источал свет вокруг.

Человек утер предплечьем лицо. Руки оказались измазаны желтоватой слизью, от них воняло. Места, где он очнулся, человек не узнавал. В памяти остались лишь обрывки. Над головой возвышался каменный балкон, неестественного происхождения. Бледная темнота покрывала навес, стекая с его края.

Не канава и канава – что-то вроде рва. В беспамятстве человек не помнил как здесь оказался. Мгновение спустя он вспомнил о бастионе. И тысячи звуковых осколков теперь обрели источник – так шумели неисправные механизмы, продолжающие неусыпное бдение со стен.

Разум бастиона пытался определить, куда подевался чужак.

А человек пытался понять, как оказался во рву. Спускаться в него не имело смысла. Ведь потом не выбраться на поверхность. Разломав биоразлагаемую упаковку пищевого батончика, человек попытался затолкать его себе в рот. Сухой, больше похожий на комок глинистой массы, продукт невозможно жрать. Человек только измазал руки и лицо.

Нейтральный вкус батончика оживил рецепторы языка, что только сильнее угнетало. Челюсть не двигалась, слюну при жевании едва ли удастся выработать. А значит, этот вкусный батончик ни проглотить, ни смыть его вкус с языка.

Судьба не спешила повернуться к человеку лицом. И ранее ему приходилось испытывать голод, но никогда пытка не была такой страшной. Ведь тогда он уже привык к своему жалкому состоянию, а тут ты словно вознесся на небеса, достигнув солнца…

Едва держась на ногах, человек попытался перебраться через край рва. Канава была не глубокой. Функционально от нее требовалось лишь задержать наступающих, пока их не скосят пулеметным огнем.

В случае иной опасности, исходящей из самого куба бастиона, могучие укрепления ему ни к чему.

Если не получается преодолеть ров, так чего ползти к бастиону? Вряд ли его двери открыты для посетителей. Но человек помнил, что там находится его цель, буквально смысл его существования.

Припасы.

Их не может не быть в укрепленном строении, спроектированном для отражения осаждающих.

В ров со стороны бастиона вели узкие, разбитые ступени. Их использовали прислужники, которые очищали канаву от нанесенного мусора и гниющих остатков. Ступени оказались липкими и скользкими. Человек поддался слабости, встав на четвереньки, чтобы выбраться на поверхность.

Он оказался на части мостовой, укрепленной бетонными надолбами, расположенными в шахматном порядке. Среди вросших в мостовую укреплений имелся узкий проход для служебных машин. Ряд колючей проволоки перегораживал проход. Обросшая ржавчиной проволока растворялась в белесом тумане. Запах гниющего металла перебивал запах разлагающейся плоти.

Здесь лежало больше тел, но уже достаточно пожеванных тлением. Тела начали гнить, когда закончили свой жизненный путь. Почти у всех уцелела форма, корпоративные желтые на металлике цвета. Отступавшие в бастион стражи бросили раненных и убитых, но успели забрать припасы.

Лишь у одного в руках оказалось штурмовое ружье с развороченным стволом. Осколки от взрыва располосовали лицо стража, от взрыва пострадали пальцы на левой руке.

Этого гниль почти не тронула. Один из последних выживших защитников бастиона. Уже после катастрофы, когда последние времена начались.

На удивление живой в стазисе смерти, страж выглядел жутко. Он не раздулся. Лицо не поплыло. Лишь немного заострились скулы, да удлинились волосы. Серые глаза следили за удаляющимся человеком. Благо, что он уже не сможет выстрелить из дефектного оружия.

Подобное случалось и не раз. Из тюрем порой сбегали, несмотря на бесперспективность этого и минное поле вокруг. Хрустнувшая под ногой мина не всегда срабатывала. Или срабатывала неэффективно лишь калеча беглеца. Тогда его крики еще неделю слышались от границ лагеря.

Некоторым удавалось бежать. Случай выщелкивал страшное оружие стражей, ослеплял системы защиты и не давал минам активироваться. Лишь затем, чтобы беглеца пристрелили дорожные стражи, патрулирующие внешний периметр.

Несмотря на боль и усталость, голод и жажду, человек вспомнил все эти байки. Ведь ему не посчастливилось дотянуть до такого же состояния. Выстрел в голову был бы милосердным, чем это медленное усыхание.

Кое-как он дополз до ворот бастиона – громоздкие, нечеловеческие створы, утяжеленные монолитными балками. Возведенные дабы внушать веру в бесконечность и монолитность представителей власти, их силового кулака, что строгостью закона удерживает ничтожеств в узде, направляет по правильному пути.

Для посетителей имелась небольшая дверца, пристроившаяся под тенью бастионных ворот. Сейчас дверь оказалась снесена выстрелом тяжелого орудия. Выстрел произвели изнутри. Металл деформировал реактивный снаряд, выломав массивный засов и сорвав несколько петель.

Кому-то явно не терпелось покинуть строение. Человек мог представить, что происходило внутри, раз кому-то хватило смелости палить изнутри по дверям. Вряд ли это случайный выстрел, произведенный во время пиршества, посвященного концу времен.

Кто-то хотел выйти, вырваться из плена безумства и страха. А другой теперь пытается войти обратно.

В этом была какая-то ирония.

Человек привалился к теплому камню стены, пережидая мгновение слабости. В глазах плыло. Боль становилась невыносимой. Язык гонял остатки пищи во рту, пытаясь исторгнуть прилипшие к небу кусочки.

Откинув полу хламиды, человек проверил энергозапас оружия. На минимуме, как и раньше. Чуда не случилось. Крутанув регулировку, человек раздумывал о том, хватит ли заряда, чтобы подогреть мозги в черепушке. Если стрелять в глазницу. Если на пути луча не окажется глаз.

Сложная задача. Человек убрал оружие, щелкнув массивным предохранителем.

Внутри бастиона больше шансов избавиться от сосущего ощущения пустоты внутри. Источник энергии, чтобы прогреть мозги сыщется.

Человек не стал заглядывать внутрь, чтобы оценить угрозу. Он просто перевалился через порог, втиснувшись между косяком и выдавленной дверью. Пол усеивали осколки металла, обломки запорных механизмов. Ржавчина изъедала металл, лишенный защитного покрытия. Окислы прилипли к грязным рукам, скрыв слой гнили. Запах тлена сменился привычным запахом подворотни.

Запах ржавчины вызывал в памяти заброшенные фабричные комплексы, холодные ночи. Лучше, чем ощущать вонь человеческого тела, подвергшегося необратимым изменениям.

Внутри бастиона было темно. Свет втекал в пролом, робко акцентируя на разбросанных предметах. Бесформенные кучи всего устилали поверхность. Но внутри не пахло разложением или мускусом. Выжившие, если они тут есть, нашли убежище в центре серого куба бастиона.

Внутреннее устройство цитадели человек не знал, но догадывался, что внутри должны быть системы безопасности. Камеры и сигнализации не самое опасное, что может оказаться внутри.

Кибернетические или роботизированные системы защиты – много опаснее.

Но иных звуков, кроме издаваемых самим собой он не услышал. Щелчки и скрежет остались по ту сторону бастиона. Ближайшая куча мусора оказалась разбитой лавкой для ожидающих посетителей. Она была огромна, неподъемна да еще прикручена к полу. Взрыв ракеты разнес ее. Еще несколько подобных, посеченных осколками скамей, располагались рядом.

Посетители, ожидая, пялились на пустую стену. Куда, возможно, проецировалась обычная пропаганда. От скуки и такое начнешь потреблять. Ни конторки служащего, ни терминалов для контакта с сетью бастиона. Ничего. Только небольшая зала со скамьями да пустая стена.

Держась за стену, за которой в лучшие годы, располагался выезд транспортеров, человек поплелся вглубь комнаты.

Он не рассчитывал ничего обнаружить. Вполне возможно, что из этого зала внутрь бастиона не ведет никакой ход. Внутрь ведь попадают иначе, не по своей воле. Посетители могут ограничиться этим помещением.

Кто же тогда стрелял. Сторожевого киборга не будут оснащать тяжелым вооружением. А вот собственно и он – остатки механизма и клонированной плоти.

У стены лежали останки киборга, охранявшего помещение. Тело выглядело нетронутым, хотя конечности лежали под неестественными углами. Манипуляторы, поддерживающие орудия, понятно, способны двигаться во всех направлениях, но биологические части не обладали подобной эффективностью.

Лицо машины закрывал металлический щиток, из-под которого вытекала прозрачная жидкость. В остальном оно не выглядело поврежденным. К стене его наверняка отбросило взрывом, что привело к внутренним повреждениям.

Из орудийных манипуляторов торчали сизые провода, обнаженные шарниры покрывала патина. Кто-то выломал оружие и унес с собой.

Человек поглядел на сраженную машину, почему-то испытав к ней жалость. Это существо не обладало ни личностью, ни жизнью. Было создано с нуля, при этом исполняло одну задачу – охрану помещения бастиона.

Это можно назвать счастьем. Человек пожал плечами, стараясь не думать о прекрасной судьбе киборга. Погибнув, тот исполнил задачу, умер не просто так. Как миллиарды граждан, якобы наделенных свободой воли и разума.

В шаге от киборга находилась дверь. На ней не имелось запорных устройств, датчиков, мониторов. Просто стальная перегородка, утопленная в стену.

Подумав, человек постучал по ней костяшками пальцев. Боль пронзила кисть, заставив вскрикнуть и отдернуть руку. Боль от внутренних повреждений, а не от внешнего воздействия.

В прошлый раз вежливость позволила открыть ворота мастерской. Почему бы этой ситуации не повториться. В безумии мира это не такая уж странность.

Ничего не происходило. Никакой реакции.

Человек вынул из-под хламиды оружие и уже им постучал по стальной преграде. Звук раздался мощный, надежный, увесистый, как снаряженный ствол.

Такой стук должны расслышать в бастионе.

Человек покрутил головой, ища камеру наблюдения. Одна должна располагаться над дверью, несколько других – по периметру зала. Наверняка система безопасности бастиона отреагировала на попытку проникновения и послала сигнал выжившим силовикам.

Должны ведь они выжить. У них вдосталь воды и пищи, рециркулятор воздуха защитит от ядовитых испарений внешней среды.

Бастион все еще функционирует. Здесь имеется внутренний источник энергии. Достаточно ресурсов, чтобы активировать орудийные системы.

Камер человек не увидел. Как их остатков. Их не могло не быть здесь, если только не использовали глаза киборга для наблюдения за залом. Человек выдохнул сквозь зубы и поплелся назад к убитой машине. Двигался он медленно, держась за стену. Ощущал какие-то вибрации, но это скорее ложные ощущения. В голове пульсировало, а сердце сбивалось с ритма.

Голод выдавливал из него остатки воли, вытягивал жизнь. Спасало лишь то, что этот главный враг не явился со своим дружком. Здесь достаточно тепло, хоть голым носись по улицам града обреченного.

Склонившись без сил над головой киборга, человек вытянул из-за пазухи оружие. Он постучал рукоятью по лицевому щитку машины. Металл сохранял прочность, но под ним что-то мягко продавливалось. Будто подпружиненная пластина колыхалась, пока колебания не затухли.

Из-под маски мертвый киборг выдохнул миазмы разложения. Он гнил, болезнь его не затронула, не изменила. Хотя он тут давно лежит, все еще не раздулся и не расплылся в мерзкую переработанную бактериями массу.

Химические вещества наверняка защищали плоть киборга от тления. Чтобы дать время на изъятие механизмов у мертвого тела.

Это или что-то другое возымело действие. Дверь тяжело поползла в сторону. Двигалась она на массивных шестернях, выдавливая из-под зубцов вязкую черную смазку. Перекошенная дверь шлюза скребла по направляющей, ее перемещение сопровождали волюты стружки.

За дверью обнаружился не освещенный коридор, стены которого покрашены все в тот же казенный серый цвет. Желтая полоса шла на уровне пояса. Для кого ее прочертили. Для киборга, чтобы он по ней направлялся? Или для посетителей, которых за руки обездвиженных тащили внутрь?

Человек не отказался бы от помощи двух бугаев, чтобы они затащили его вглубь бастиона. Но помощи от стражей гражданам никогда не приходилось ожидать. Человек плелся по коридору, не обернулся на звук закрываемой двери.

Воздух в заблокированном тоннеле уплотнился. Гул скрытых вентиляторов передавался стене, но воздух они почти не двигали. Створы диффузоров были наглухо задраены.

Пахло пылью, ветхостью, что скапливалась в никогда не обслуживаемых вентиляционных каналах. С решеток свисала бахромой паутина пыли.

Свет пробивался сквозь решетки, расположенные высоко под потолком. Его хватало, чтобы не спотыкаться. Но даже без света, тут не ошибешься.

Коридор упирался в аналогичную дверь, не имеющую ни засовов, ни рычагов. Дверь начала открываться заранее, чтобы отодвинуться на достаточное для гостя расстояние.

Из украшений под потолком висел только четырехтрубный инструмент убийства. Его лицевой щиток портил глазок камеры и эмблема силовиков. Аналогичная той, что облагораживала оружие гостя.

Стволы молчали. Замолкли навеки.

Человек скользнул внутрь, попав в помещение в форме куба. Зеркальные стены по бокам от входа. Напротив дверь – массивная, тяжелая, но уже со штурвалом.

Опять под потолком украшение из пулеметной установки. Что будет с тем, кто окажется ее жертвой. Его же просто разворотит, превратит в ошметки и равномерно размажет по всему кубу.

Тогда понятно, почему помещение столь мало. Проще отмыть остатки. Стекла заменить. А любующиеся зрелищем, стоящие за бронированной перегородкой только повеселятся.

Редко им доводится видеть подобное. Обычно приходится использовать лучевики. А смерть от лазера условно стерильна и приятно пахнет.

Но даже это небольшое помещение человек едва преодолел и повис всем телом на штурвале. Была надежда, что по ту сторону стоит мужик в экзоскелете, и сейчас одним пальцем раскрутит штурвал, а так же гостя на нем.

Пришлось все делать самостоятельно.

На подгибающихся ногах, растекающихся в стороны, заползать на верхнюю перекладину штурвала, а затем резко, до хруста в суставах рук, повисать на кольце. За счет законов физики и удачи – механизм смазан, не закис, штурвал поворачивался на четверть оборота.

Все это пришлось повторить четырнадцать раз. Тот дурак, что прятался от болезни в помещении, идиот, переживающий апокалипсис за хрупкой преградой из металла и камня, затянул дверь полностью.

После первого оборота штурвал пошел легче, но все равно приходилось подниматься и повисать. В руках не осталось сил.

Дверь открывалась внутрь. На случай прорыва так ее проще забаррикадировать. Что делать на случай пожара и возникшей чрезвычайной ситуации – внутри, никого уже не волновало.

Найти пять десятков мужчин, способных носить оружие и не задавать вопросы, не составляло труда. Раньше.

Чудо в очередной раз произошло. Дверь не забаррикадировали. А толкать – не тянуть. В ситуации, когда ты больше скелет, чем человек, это важно. Вопрос жизни и смерти.

Но даже сейчас хотелось остановиться. Позволить разогнавшемуся сердцу в груди успокоиться, дождаться, когда голод дожует остатки мышц, примется за внутренние органы. Уже кишки едва удерживались внизу. Жировая оболочка давно истлела, объеденная усыхающим телом. Любой удар, резкое движение разорвет кишки, они перепутаются, что означает неминуемую, желанную, но мучительную смерть.

Сзади уже давно сухо кровило, а спереди наружу болталось то, что не должно.

Человек вздохнул. Подумал о глотке воды, что его ждет по ту сторону. Мучительно долго тянуться до этого глотка. Почему здесь не разлито ничего вокруг. Любая лужа, пусть загрязненная маслом или другими нефтепродуктами. Пусть. Все же это вода, а не уличная грязь.

Но нет, придется напрячься, толкая дверь.

От рывка человек потерял сознание. Очнулся вечность спустя. Дверь отодвинулась немного. Достаточно, чтобы скелет вполз внутрь. Что существо, бывшее когда-то человеком, сделало.

Или же именно сейчас, в этот момент безумной жажды и голода, он был настоящим человеком. Не когда бросался за подачкой, выторгованной естественным способом. Не тогда, когда бессильная злоба переродилась в апатию. А именно сейчас.

Тут светлее. Помещение обширнее. Многочисленные лавки. Такие же массивные, как в приемной. Уснувшие навеки киборги. Два. Стоят напротив двери. Они умерли, неся службу. Их орудийные устройства опустились, но гидравлика все еще поддерживала машины в вертикальном положении. По металлическим конечностям стекал гной. Пахло тленом. Но все забивал запах смазки. Намного лучше, чем вонь настоящих человеков.

Гидравлика у них в виде минеральных масел. Ею не утолить жажду. Биологические элементы уже разложились и не годились. Можно ли употреблять гной? Человек взглянул на затянутые пакостью лужицы, скопившиеся между опорами. Четырехлепестковая ступня обеспечивала механизму надежную опору. Он будет стрелять очередями из крупнокалиберных орудий и не собьет прицел. Превратит в кровавый туман любого нарушителя.

Превратил бы.

Лицевых щитков у них уже не было. Так что имей гость возможность взглянуть в лица безмолвных слуг силовиков, он бы ужаснулся. Даже сейчас. Даже в таком состоянии.