На отшибе

Глава 3 – Болезнь

– Расскажу, пусть хоть кто-нибудь знает, – решила не скрывать Эгина.

– А разве вообще никто не знает? – уточнил Локлир.

– Мамка подругам, да родственникам говорила, но они не верят, я их в счёт не беру. Посторонние никто не знают. Ну… если кратко, папаша, дядя и тётя решили квартирой завладеть и её поделить, а для этого от нас с мамкой избавиться нужно было, иначе их доля при дележе заметно уменьшится. Отравили меня… нас, но мы смогли уехать в недостроенный дом, и теперь я зарабатываю на очередную зимовку, – кратко описала произошедшее эринианка.

– Звучит так, словно ничего не случилось, – заметил ей Лок. Эгина говорила о случившемся очень спокойно: «Нам все говорят, что ничего страшного не произошло. Иногда мне начинает казаться, что это действительно так». Локлир хотел что-то возразить, но замялся. Работница, не дожидаясь его возражений и вопросов, принялась рассказывать подробнее.

В квартире были прописаны все упомянутые Эгиной, но дядька и тётка уже давно решили завладеть жильём целиком и полностью, и разделить его. Папаша-алкоголик Эгины не имел ничего против этого: дядя нередко наливал ему и обещал выплатить ему его «долю», равную мешку денег такого необъятного объёма, что и сумму назвать сложно. На самом деле с продажи квартиры денег много было не выручить. Во всяком случае, на три однокомнатных точно никак не хватило бы. Тут дядька с тёткой и пришли к мысли, что от претенденток на долю нужно избавиться.

– Да как вы все в одной квартире оказались? – прервал рассказ Локлир. Эгина вздохнула: «Довольно глупо… – она задумалась, как объяснить покороче, – Сначала дядьке из села в город перебраться захотелось. Мамка, понятно, слишком добрая и наивная оказалась, не задумываясь согласилась. Дядька ж обещал ей выписаться, как только дом в пригороде построит. Она в его словах и сомневаться не стала. Папаше он, не знаю, чего пообещал за прописку, а меня никто не спрашивал. Потом и тётка так же к нам забралась. Мама утверждала, что много родственников в одном доме – это признак дружной родни, а они нам угрожать начали», – налив себе чаю, она продолжила свой рассказ.

Дядя и тётя начали угрожать сначала только Эгине, надеясь, что она напугается и повлияет на свою мамку, не упоминая той о них. Они говорили, что ей с мамкой нужно переезжать в Герберу, иначе можно здоровья лишиться. Казалось бы, это не должно было стать проблемой и реальной опасностью: записал их слова на диктофон, да и обратился в правоохранительные органы. Вот только у эринианцев ещё не было диктофонов. Такие вещи имелись только у спецслужб. Про мобильные телефоны же вообще никто не слышал. Беспроводным средством связи являлась только рация.

Кассетные магнитофоны встречались нередко, но, как правило, без пишущей головки. Кассетные же плееры с пишущей считались редкостью. Даже цветные телевизоры появились ещё не в каждом доме. Ни о какой интерактивной сети и речи не шло. Поэтому Эгине нечем было подтвердить свои жалобы на угрозы.

Она старалась игнорировать их. Эринианка думала, что это психологическая атака, и до действий дело не дойдёт. Она считала, что родственники хоть и склочные люди, но на преступление всё же не пойдут. По-другому думать родителями и не позволялось.

– Все свои, – говорил пьяный папа. Эгина, возможно, и рада бы была с соседями по квартире разойтись, да только понимала, что денег с продажи с трудом хватит лишь на захудалую деревяшку где-нибудь на окраине, и-то, если добавить свои сбережения, коих и не было. Понятие «Кредит» ещё не появилось. Кто-то где-то что-то и поговаривал о том, что некоторые банки деньги в долг дать могут, но заём этот считался крайне опасной затеей.

– Век не рассчитаешься, – так о тогдашнем кредите говорили и зачастую были правы.

Возможно, Эгина с родителями и наскребли бы на деревяшку, но дяде с тёткой без личных вложений уж точно другое жильё не купить было. Дядя занимался халтурами, вместо того чтобы устроиться на постоянную работу, а тётя была внештатным корреспондентом местной сплетницы. Особого дохода это им не приносило, зато рабочие часы и выходные они сами себе устанавливали, что обоих и устраивало. Зато не устраивал тот факт, что при разделе суммы на покупку другой квартиры им не хватит.

Эгина недавно окончила обучение в университете. Чувствовала она себя довольно неважно, и мама предложила ей не спешить с работой, и отдохнуть лето. Отдых предстояло провести в городе. В деревню не приглашали. Своего дачного дома, как такового не было. Имелся только незавершённый долгострой – небольшой сруб с крышей и окнами. Папаша Эгины ездил до Герберы раз-другой в год и якобы занимался строительством. Стройка же с места не сдвигалась, потому что папаше вполне хватало стен с лежаком, чтобы вволю попить спиртного.

Папаша время от времени звонил Эгине в город со стационарного телефона её герберской тёти, «отчитаться о ходе проделанной работы», как он говорил.

– Пол набрал, – вот и всё, что папаша смог сделать о очередной раз за две недели, на пару с двоюродным братом дочки. На что-либо ещё денег мол не хватало, не на что материал купить. Папаша называл нереальные цены и скрывал настоящую сумму отложенных им денег. Вся она уходила на пьянку с размахом.

– Почему у тебя голос скрепит? – спрашивала Эгина по телефону.

– Устал, траву на участке косил, – отвечал папаша. Косил уже третью неделю и всё никак не мог выкосить, потому что брал косу в руки всего на несколько минут за отпуск, тропу себе к дороге проложить. Разумеется, голос скрипел не из-за этого. Эгина на такое «строительство» никак повлиять не могла: «Нужно колодец сделать», – настаивала она. У папы была хорошая отговорка: «Жилу только поздней осенью найти можно». В Гербере, где ни копни, везде можно было добраться до воды и без поисков жилы, о чём Эгина и говорила ему.

– Ты ничего не понимаешь! – надменно фыркал тот в ответ. Судя по их разговорам, Эгина вообще ни в чём не разбиралась, и даже думала, и говорила не то, и не так. Полная дура, проще говоря. Папаша настолько часто напоминал дочке об этом, что в какие-то моменты она начинала верить в это.

За последний год в строительстве произошёл лишь один заметный сдвиг – в доме появилась печь. Эгина не знала, насколько хорошо она сложена, но папа уверял её, что отлично, ведь сложил-то ту не кто-то, а его многоуважаемый товарищ – объявившийся в коем-то веке в Гербере дальний родственник Эгины. Родственник явился в Герберу строить себе дом, и ему очень не помешал бы помощник, работающий за бутылку. Немного дифирамб Эгининому папе, и он стал для того другом номер один, отличным мастером и лучшим человеком на свете.

Папа не пожалел денег на работу мастера. Дело было не только в обожании того, папаша задумал варить самогон или что-то там ещё и зарабатывать на его продаже. Само собой, Эгине с её мамкой он об этом не сказал. В Гербере он нашёл двух единомышленников: того самого Мастера и двоюродного брата Эгины Джека. Мастер уверял, что спиртного не пьёт, он же ещё и спортсмен. Он говорил о том, что есть более хорошее средство для расслабления и поднятия настроения – ароматические травы, привезённые им из-за границы.

– Никаких запрещённых веществ, не! Провезти бы не разрешили. Это лечебные травы, – объяснял Мастер. Папаша с радостью попробовал и даже Эгине предложил, но она отказалась, не желая нанюхаться неизвестно что. Папа назвал её северным оленем и травы куда-то унёс. «Северный олень» означало «Дура дикая». Эгина не могла понять, почему для оскорбления было выбрано красивое и полезное животное. Для неё подобное сравнение являлось, скорее, комплементом. Папа же зверей не любил и считал их совершенно безмозглыми. Конечно же, он ничего не знал об оленях и не видел в них красоты. Он вообще красоты ни в чём не видел, кроме как в своём отражении.

Пьянство хорошо выглядеть ему не мешало, так он считал во всяком случае. Эгина ещё не знала, что он выдумал маски из клубники делать, пока никто не видит. Этому папу научил Мастер. Папа охотно следовал его советам, он же во всём на свете спец. Однако, себя отец считал ещё умнее, он ведь додумался до «подпольного бизнеса» – зелье варить, он ведь рецепты разузнал, единомышленников нашёл и сырьё достал. Джек ему помог: сказал, что травы дурманные и возле Герберы растут, и привёз на пробу. Дело завертелось.

К этому делу папа подключил и городского дядю Эгины. У того друзья любители вечного веселья были. Один с дачей нашёлся, там и принялись зелье готовить. Можно стало не ограничивать себя отпуском в Гербере. Так строительство совсем остановилось. Некогда папе гвозди заколачивать: надо Мастеру помочь на его стройке, зелье приготовить и о себе любимом не забыть – маску нанести, попить, закусить, понюхать, вырубиться и отоспаться.

Герберские родственники Эгины о его новых увлечениях знали, но ни ей, ни её маме ничего не говорили. То ли не считали нужным, то ли свой интерес был. Мотивы молчания эринианка поняла позже. Пока же она думала, что папа в Гербере пытается хоть что-то сделать в доме, выпивая по стаканчику.

Сама же она и её мамка в недостроенный дом не ехали, не видя смысла. Из благ цивилизации в том имелась только лампочка на переноске. Из мебели имелась только пара столов, отданных соседями; деревянный настил со старым матрасом и строительные подставки вместо скамеек. Папа же уезжал из города охотно, и у Эгины с мамкой появлялась возможность отдохнуть в квартире от его закидонов и скандалов, которые он устраивал и в трезвом виде – ещё один его способ улучшить своё настроение.

Ведя совместное дело, дядя и надоумил папашу на раздел квартиры. Однажды он и тётка сказали Эгине и её мамке: «У вас дом в Гербере есть. Выписывайтесь из квартиры и переезжайте в него».

– Он ещё не пригоден для проживания, – ответили те. Услышанное повеление их не удивило.

– У нас и такого нет, – настаивали родственники. Конечно же, Эгина с мамкой ответили «Нет». Тут им пригрозили, что если в ближайшее время они не переедут, то хуже будет. Что именно произойдёт не сказали, но уверенно заявили, что здоровье они в этот раз точно потеряют. После этого, какое-то время вроде бы ничего плохого не происходило. Дядька с тёткой даже притихли.

Спустя несколько недель после этого разговора Эгина отравилась. Её тошнило и рвало три дня, держалась повышенная температура и не проходила ломота и слабость.

– Видно, колбаса испорченная была, – полагала мама. Эгина не заметила ничего подозрительного в колбасе за исключением того, что та оказалась очень жирной. Другого объяснения она, однако, не находила и потому согласилась с мамкой. Папаша нервничал и называл дочку симулянткой. Мама звонила сестре в Герберу и спрашивала, что делать при отравлении (та с такими вещами знакома была), а папа требовал: «Не помогай ей, пусть не прикидывается!» Он-то прекрасно знал, что доча отравилась не колбасой.

– Отравления проходят, ничего страшного, – оправдывал выбранные родственниками средства папа и говорил Эгине, – Вам в деревню ехать надо, природой лечиться. Совсем хилые в городе стали. На какое число вам билеты взять?

Эгина уезжать отказывалась и он психовал. Подобное поведение было не в новой, и эринианка стояла на своём.

Когда ей полегчало, тётя с улыбкой сказала: «Надо в деревню ехать, а-то совсем ведь здоровье потеряете. Мама вон из-за тебя расстраивается и, смотри, как плохо ест. Ради неё бы хоть переехала». У мамы действительно появились проблемы с желудком и довольно ощутимые. От любой пищи он начинал болеть, и она не знала, что и купить.

Однажды появились настолько сильные рези, что подскочили давление и пульс. Это показалось Эгине весьма подозрительным. Она вспомнила, как однажды, несколько лет назад, тётя сказала: «Здесь у каждого своя кружка, легко можно любого отравить». Разговор тогда шёл о детективах, которые любила читать и смотреть тётя. Похоже, они превратились в инструкцию для неё.

Спустя дней десять у Эгины снова случилось отравление.

– Как можно отравиться два раза за десять дней? – думала она. Эринианка знала, что отравления у людей бываю довольно редко. Некоторые её сверстники вообще ни разу не отравлялись и понятия не имели, что при этом происходит. Мама всё списала на залежавшиеся в холодильнике яйца.

– Но они же отварные были, – возразила было дочка, но мамка быстро убедила её в своей правоте, сказав «Ну, так и что же? Сколько им дней-то уже? Вместе с токсинами и сварились». Эгина посомневалась, но недолго, другого-то объяснения не нашлось. Придя через пару дней в норму, она встретила на улице мамину подругу, и та заставила её сомневаться снова.

– У меня яйца месяц в холодильнике лежали. Я их отварила, съела, и ничего. Они словно резиновые стали, еле жевались, но выбросить жалко было, – рассказала знакомая. Эгина поделилась с мамкой мыслями о том, что родня им что-то подсыпать может. Та восприняла её слова, как полный абсурд: «Они нас просто пугают. Мы ж все тут нормальные люди. Свои так не поступят».

Эгина вспомнила, как однажды, давно, она сидела на диване в общей комнате без дела и просто наблюдала за происходящим вокруг. Эринианка уже не помнила, сколько лет ей тогда было, но в то время она ходила в начальные классы школы. Мамка что-то готовила на кухне, а дядька с тёткой оживлённо сновали по квартире и болтали с ней. Они частенько питались за мамкин счёт, это тем ни менее не мешало тётке закатывать скандалы и в чём-либо обвинять её. Скандалы в свою очередь никому не мешали создавать видимость дружного семейства.

Эгина смотрела на окружающих и думала: «Сейчас все делают вид, что они такие дружные, а когда-нибудь начнут делить квартиру и переругаются. Просто им пока это не нужно», – тётка доучивалась в институте, а дядька только окончил школу. Мама так привыкла к статусу «Дружная родня», что теперь убедить её в злонамереньи квартирантов оказалось практически невозможно. Требовались хоть какие-то подтверждения. У Эгины их не было, и она начала думать, что стала слишком подозрительной.

Но вот пришёл и третий приступ тошноты – Эгина ни с того, ни с сего не смогла есть. Встала утром, позавтракала, и её вырвало. И ладно бы вырвало и отпустило, да только тошнота не проходила.

– Да что ж со мной такое? – всерьёз обеспокоилась Эгина. В доме находился папа. Он взнервировался и велел звонить на скорую. Сколько Эгина себя помнила, папаша всегда раздражался, когда она болела. Она не мешала ему, молча лежала на кровати, но он всё равно каждый раз фыркал.

– Самовнушением занимаетесь! – повторял он свою коронную фразу каждый раз.

– Мне действительно плохо, – отвечала Эгина, хотя и понимала, что это не изменит отношения к ней.

– Тогда бы хоть притворилась, что всё хорошо, – её болезненный вид, видите ли, портил папе настроение. И эринианка нередко не подавала вида, что у неё что-то не так, чтобы не слушать его недовольных высказываний. Но в этот раз с ней происходило что-то действительно серьёзное, и она не промолчала. На самом деле папе было ненужно, чтобы она куда-то звонила, его фраза означала, что он не хочет, чтобы ему докучали жалобами на здоровье. Мол, плохо, так вызывай врача, мне не плачься.

Папаша собирался морально повоздействовать на дочу и сподвигнуть её на поездку в Герберу, и поэтому добавил: «Я за пивом пошёл. Пока хожу, чтобы позвонила. Если не позвонишь, значит не так уж и плохо. Притворяешься, чтобы мамка вокруг тебя поскакала. Я тебе этого не позволю». У него с её дядькой и тёткой возник простой план: выписаться-то они её с мамкой вряд ли заставят, а вот продержать в деревне полгода вполне, а значит можно будет выписать их без согласия.

К его удивлению, Эгина позвонила-таки на скорую. Там ей сказали: «У вас, скорее всего, холецистит. Жирное сегодня ели?»

– Только пару кружков копчёной колбасы с чаем, – эринианке казалось, что этого слишком мало для того, чтобы мог случиться приступ. На скорой же считали иначе: «Этого вполне достаточно. Не ешьте ничего сутки и тошнота пройдёт».

– Но почему холецистит возник так внезапно?

– Почему же внезапно? На физкультуре в боку кололо?

– Да.

– Вот, первый признак. Он у вас со школы.

– Понятно… Спасибо, – Эгина озадаченно опустила трубку. У половины одноклассников в боку кололо, но все до сих пор были здоровы. Папа, вернувшись, снова заговорил о Гербере. Ему это практически ничего не дало. Дочка ответила, что Гербера от холецистита не поможет, да и врачей в ней нет, а от местного фельдшера проку мало будет. Папаша, увлёкшись бутылкой, на время отступился. Эгина, пока что, не стала ничего предпринимать.

На следующий день тошнота прошла, но беспокойство осталось. Эринианка ждала очередного приступа. Тот наступил раньше, чем предполагалось и выглядел несколько иначе. Эгина выпила яблочного сока, и помимо тошноты у неё появились рези в желудке. Мама не связывала этот случай с предыдущими из-за разницы в симптомах: «Это не то же самое. Сок слишком кислый, вот желудок и раздражился. У меня так же».

Эгина позвонила тёте в Герберу, узнать её мнение, но лучше бы не делала этого. Вместо совета или полезной информации, она услышала нотации: «Ещё одна! – взвыла тётя, – Соседка тоже один сок пила и в больницу попала! На диете сидела».

Послушав молча несколько минут гневные высказывания, Эгина сдержанно попрощалась и положила трубку. Тётя разбиралась в медицине и нередко подсказывала что-либо, но если была не в настроении или уставшей, отмахивалась, говоря «Я – не рентген». Подобное она могла ответить и в хорошем настроении, когда звонок мешал веселью. Эгине стало неприятно и тревожно, она поняла, что разобраться в проблемах со здоровьем ей никто не поможет.

На бесплатных приёмах в поликлиниках помогали, кому повезёт, а кому не повезёт, могли и навредить. Платные клиники только начали появляться в Эриниане. Лечили в них получше, при чём, похоже, что те же самые врачи. Эгина решила ещё некоторое время понаблюдать за своим состоянием прежде, чем записываться на приём.

Приступы стали приходить регулярно, словно по расписанию: три дня состояние, как при отравлении, три дня затишье. Эгина решилась съездить на приём к терапевту, но сперва предусмотрительно отправилась сдать кровь на анализ и сделать УЗИ. Обследование было проведено на достаточно хорошем уровне, но вот терапевт словно вообще не имела медицинского образования, хоть, как заверили Эгину в регистратуре, у той была высшая категория.

Увидев кудрявую цацу с золотыми перстнями, пациентка поняла, что ничего вразумительного от неё не услышит и оказалась права. Так называемая врач принялась рисовать пояснительные картинки, словно пациентка – дошкольница, и стучать пальцем по рёбрам. В результате она выдала тот же результат, что врач-консультант со станции скорой помощи: «Холецистит. Из-за того, что желчный канал с изгибом». Врач же, что УЗИ делала, сказала пациентке, что изгиб совсем небольшой и на отток желчи плохо сказываться не должен. Выглядела она куда более серьёзным специалистом.

– Если изгиб всегда таким был, почему же холецистит только сейчас появился? – задала вопрос терапевту Эгина.

– Он всегда был, в боку ведь во время физкультуры кололо? – услышала она знакомую фразу, – Он хронический. Я вам желчегонное выпишу.

– Зачем? Желчь же, итак, слишком сильно отходит, – не постеснялась спросить Эгина, хотя врачи не любили встречные вопросы. Обычно таким пациентам, как она, отвечали «Вы умнее врача?».

– С хроническим уже ничего не поделать, изгиб-то не изменишь. Можем только приступы облегчить. Желчь у вас по три дня копится, потом за день вся выходит. С желчегонным будет каждый день отходить, – улыбаясь, растолковывала терапевт.

– Облегчить? То есть полностью они не исчезнут?

– Нет. Я ведь и говорю, хронический. Приступы будут длиться не три дня, а всего сутки, – порадовала Эгину развесёлая врач.

– Но как же я работать буду? – пациентка считала, что должен быть способ вылечиться. Терапевт пожала плечами: «Другие люди тоже ничего планировать не могут». Эгину отправили из кабинета, пожелав хорошего настроения. Эринианка ни раз слыхала о проблемах с желчным, но, чтобы люди ничего планировать не могли – нет. Эгина подумала, что стоит сходить к другому врачу, но прежде решила всё же попробовать попить желчегонного.

Выпить она смогла всего одну дозу, на следующий день, после утреннего чая с бутербродом. Вскоре после того, как она проглотила ложку желчегонного сиропа, пришла тошнота, да такая, что в горле спазм случился.

– Сиропами это не вылечить! – принялся толкать речи на кухне папа, – Не надо пить эту гадость!

– А что тогда надо делать? – проговорила дочка, – Природой лечиться в Гербере?

– Да! Я тебе уже сколько раз говорил!

– Не бухти, и так тошно…

Папаша вскочил с табуретки, махнул рукой и помчался к телевизору: «Делайте, что хотите, если такие умные. Потом не просите меня помочь вам», – он всегда говорил во множественном числе, разговаривая с Эгиной или её мамкой. Он объяснял это тем, что они, на его взгляд, совершенно одинаковые, да ещё и делаю всё вместе, что, по его мнению, говорило о несамостоятельности и лени дочки.

– Надо мной бы так тряслась, как над ней! – выговаривал он её мамке.

Эгина ничего не ела в тот день, а, попытавшись на следующий, не смогла. Желудок просил есть, а горло не давало глотать, выталкивало еду обратно. Эгина с трудом заглотила несколько ложек жидкой каши. С питьём, к счастью, было проще. Эгина позвонила в другую поликлинику. Ближайший платный приём был только через неделю. Эринианка записалась. Она знала, что за врачи принимают в бесплатной поликлинике. Они были ничем не лучше тех, с кем она уже пыталась проконсультироваться, поэтому Эгина и решила ожидать платного приёма.

Через пару дней на ослабшую эринианку начала наваливаться ещё большая слабость. Давление падало, голова покруживалась, в глазах темнело. Эгина боялась упасть в обморок. За день до визита к врачу, она попросила дядю найти ей машину, чтобы съездить до клиники. У дяди были друзья с транспортом. Ехать из пригорода в центр на автобусе нужно было около часа, а потом ещё и на городской маршрут пересаживаться. Эгина прекрасно понимала, что место ей никто не уступит. Никто не поверит, что ей тяжело ехать, пока она не упадёт.

Вызывать такси тоже было не вариантом. В то время оно являлось самым опасным видом транспорта в городе. Настоящий таксопарк закрылся и появились частные извозчики: лихачи, неучи, жулики и прочие неблагонадёжные люди. Дядя же нередко договаривался с друзьями о том, чтобы они куда-нибудь свозили его или папашу Эгины. Найти извозчика для Эгины не должно было быть проблемой, но дядя ответил: «Где я машину возьму? Все заняты». Объяснять, насколько необходима машина, оказалось совершенно бесполезно.