Понять Молдову. Записки странствующих социологов

Мош Бэтрын свозил меня в свое родное село. Была осень, всё было уже убрано. Земля около дома была черного цвета. Совершенно черного. «Чернозем», – с гордостью сказал Мош и стал перечислять, сколько кур и сколько уток держит хозяйка на этом небольшом участке, сколько было овощей в этом году, сколько фруктов. Соотношение количества урожая с размером участка у меня не связывалось.

Небольшой двор был закрыт от солнца ветвями винограда. Выходящие из двух больших старых стволов ветви вились по всему двору. Лоза уходила корнями в небольшой участок земли, около шести квадратных метров на краю выложенного плиткой двора.

– А это виноград декоративный, или его можно есть? – я привыкла к тому, что широко вьющееся растение, виноград ли, хмель ли, служит только для красоты и удобства.

– Конечно, можно. – Мош ответил не сразу, потому что сначала даже не понял моего вопроса. – Эта лоза дает до ста литров вина, – с гордостью сообщил он.

– Сто литров вина с шести квадратных метров земли? Вы серьезно? – я еще раз внимательно осмотрела место, откуда начиналась лоза. – Так бывает?

– В Молдове бывает, – он усмехнулся своей фирменной усмешкой «старика, которого надо иметь в каждой семье, или купить за любые деньги, если его нет». – В Молдове такое бывает…

…Потом он объяснил мне, что не столь важно, сколько метров земли отведено под корни лозы, сколь важно, какую площадь она покрывает ветвями. Виноградные ветви в доме Моша покрывали всю площадь двора, около ста метров. Но тем не менее двор не был огородом, он был двором…

На обед мы ели одну из уток, которая еще недавно ходила по черной придомовой земле. Было вкусно. На столе вообще было всё свое.

Надо добавить, что вино в Молдове – это пищевой продукт, а не продукт для достижения состояния опьянения. Вино действительно дают даже детям, но только в виде извара. Извар – это разновидность глинтвейна, только его варят чуть подольше, выпаривая из него спирт, оставляя полезные вещества. Изваром лечатся от простуды, добавляя в него специи и травы и ложась под теплое одеяло после выпитой кружки. Разбавленное вино пьют по утрам перед выходом на полевые работы вместо кофе, говорят, что оно предупреждает жажду и лучше утоляет ее, чем вода. Мы с Сергеем очень мало понимали в вине до тех пор, пока не подружились с молдаванами и гагаузами, и только пробуя то вино, которое они пьют сами, мы поняли, что это такое и зачем оно в жизни.

Я пью извар зимой. Составила свой рецепт. Беру домашнее вино Инфлакараты, добавляю в него куркуму и корицу, кипячу, именно кипячу в турке, наливаю в маленькую коньячную рюмочку и пью маленькими глоточками. Зимой, когда солнце не может подняться над домом напротив, когда солнечный свет с трудом пробивается через низкие серые тучи, тогда для меня самое время пить извар. Молдавское солнце вливается в меня с каждым глотком.

Мать выкормила Мош Бэтрына после войны изваром. Он макал кусочки хлеба в кипяченое вино и пил. Спасла в страшный голод 1946—1947 годов, когда коллективизация пришлась на засуху, когда от голода умер каждый пятый молдаванин.

Сто литров с шести квадратных метров земли?!

В Латинской Америке есть поговорка: «Плохие дороги – хорошие люди. Хорошие дороги – всякие люди». Я бы ее несколько перефразировала: «Плохой климат – хорошие люди. Хороший климат – всякие люди». В плохом климате человек не выживет без поддержки других людей. А чтобы получить такую поддержку, надо быть если не хорошим, то по крайней мере приличным человеком, соблюдающим правила сообщества. Правила же должны быть направлены на выживание сообщества в целом и препятствовать доминированию интересов одного человека, или одной семьи, или одного клана. Здесь рождаются предпосылки к демократичности общественного устройства. Один человек и даже один клан не могут обеспечить устойчивое демографическое развитие популяции в условиях высокой смертности и малой плотности населения, как обычно бывает в плохом климате. Необходимо разнообразие генома, отсюда терпимость к инаковости при определенной доле солидарности внутри сообщества, которые, как правило, укоренены в культурах плохого климата.

Плодородный слой почвы, если он вообще есть, в плохом климате тонок, и сообществу приходится следить за его разумной эксплуатацией, избегая его истощения, начиная с перевыпаса скота. Скудная земля плохо, медленно восстанавливается после повреждений, отсюда внимание к экологии хозяйствования.

Плохой климат, скудная земля кидают популяции вызов, если брать терминологию А. Тойнби10, и сообществу приходится давать консолидированный ответ. Ответом в том числе может быть и самоограничение, отказ от потребления, довольствование малым – малым количеством еды, одежды, предметов обихода и прочего.

Молдавские климатические условия слишком хороши для того, чтобы изначально в них были предпосылки к демократичности, солидарности, командности, терпимости и устойчивому развитию. Сложно истощить молдавскую землю, сложно разорить пищевую базу, «кормящий ландшафт» (Л. Гумилёв), и, даже если это и происходило в результате войн и прочих социальных бедствий, земля и люди быстро восстанавливались. Коллективизация вместе с засухой в 1946—1947 годах уничтожила каждого пятого жителя села, а уже через двадцать-тридцать лет колхозы были богаты, а плотность населения одной из самых высоких в СССР.

Молдавская земля относится к человеку как молдавская мать к единственному сыну. Никакого вызова она ему не бросает, и ответ ему давать не на что.

Крестьянин, в отличие от морехода, охотника и ремесленника, не может скрыть или хотя бы закамуфлировать свое благосостояние, свой урожай. Поле у всех на виду, в хлев можно заглянуть. Поэтому крестьянина можно обобрать почти дочиста, оставив ему и его скоту на еду и на семена, зная, что он опять посеет и опять пожнет, и опять всех прокормит.

Молдавского крестьянина можно обирать долго, очень долго, почти дочиста, молдавская земля его все равно спасет и выкормит, он не умрет с голоду, молдавская мать выкормит детей кусочками хлеба, размоченными в горячем изваре, сделанном из винограда, собранного с клочка земли у крыльца.

Дело даже не в том, что так происходит долгие века, а в том, что происходящее долгие века оставило отпечаток в культуре11. Выжгло клеймо в душе. Или нет, все-таки чуть мягче, сделало слепок. Народная культура есть слепок с жизни народа.

Проблема холода, вечная проблема культур холодного климата в Молдове тоже решалась легко. На короткую зиму крестьянам хватало обрезков виноградной лозы и кизяка, то есть засохшего навоза. Конечно, я сейчас не говорю о современном уровне потребления, когда в ванную комнату подается горячая вода. Я говорю о прошедших столетиях, когда формировались правила общественных отношений, национальный характер и ценностные системы. Хотя и сейчас в Молдове есть дома, в которых зимой живут в одной комнате и жизнь вертится вокруг печки, в которой горят обрезки лозы. Газ в Молдове дорогой. Всё по той же самой причине. Молдавский крестьянин найдет, чем ему согреться. Ему всё не до смерти.

Я думаю, что все, или почти все, войны за территорию Молдовы были войнами за право обирать молдавского крестьянина.

Плодородная территория, с развитым сельским хозяйством, на которой произрастают практически все типы культур, от льна до винограда, а сейчас еще и районированные тропические фрукты, с трудоспособным и чадолюбивым населением. Кто бы отказался от такой территории в составе своего государства или в числе своих данников? От нее никто и никогда не отказывался на протяжении ее существования, начиная с Рима, который первый подчинил эту территорию своему управлению. Может быть, не господству, но управлению, распространил свою юрисдикцию, право, налогообложение и перенаправил часть доходов этой территории в свою сторону. В принципе, что далее всегда с этой землей и народом и будет происходить в течение очень долгого времени.

Сейчас эти потоки носят, с одной стороны, совершенно явный характер, с другой – часть их ушла в серую зону. В Европу, Россию и весь остальной мир утекает человеческий капитал страны. В эти же стороны утекает и львиная доля доходов оставшегося населения через потребление иностранных товаров и ресурсов. Если верить нашим респондентам, а я им верю, то туда же течет и некая часть финансовой помощи, официально получаемой страной.

«Молдаванское коренное население, как и русское, добродушно и незлобиво; в нем нет большой подвижности, способности и стремления к накоплению богатств; будучи первыми непосредственными производителями ценностей, местные жители не умеют их сберегать и обменивать…»12 – говорил князь Урусов, губернатор Бессарабии, в своей речи в 1903 году, двести лет спустя после того, как Молдавию описал Кантемир. «Невероятно легко обирать молдаванина: он сам идет навстречу поборам и как будто доволен, когда ему удается всучить солидную сумму аферистам, караулящим его на всех углах…»13 – так описывает Урусов молдаван начала XX века. «Высокие урожаи дорогих хлебов, близость портов и границы довели в Бессарабии арендную цену на землю до высоких цифр. Удобрение в мое время применялось там редко. …Обыкновенно бессарабский помещик оставлял себе виноградники и небольшой кусок земли, а остальное имение сдавал в аренду, большею частью передававшему мелкие участки крестьянам, от которых сам помещик был далек, живя по городам и за границей. Показная роскошь, пользование благами городской жизни, стремление больше получить и еще больше истратить – таковы были бросавшиеся в глаза черты бессарабских помещиков…»14 Во второй и третьей главах своей замечательной книги Урусов подробно описывает налаженную систему поборов с евреев и молдаван полицейскими чинами. Как это перекликается с Кантемиром: «Самомнение и высокомерие являются матерью и сестрой молдаванина. Если у него есть породистая лошадь и отличное оружие, то он убежден, что нет никого превыше его, и, если ему представится случай, не откажется воевать с самим Богом…»15

Молдавского крестьянина можно обирать долго… Очень долго. Но даже его можно довести до голода.

Молдавская культура – это культура голода на плодородной и щедрой земле. Это культура отжима всех соков земли и народа в пользу нескольких семей или, в самом лучшем случае, кланов. Это культура социального разбоя, упакованного в мягкие, респектабельные формы. Но это и культура выживания не только «через не могу», но и «через не хочу», это культура фантастической жизнестойкости в перманентно плохих социальных условиях. Это культура травы, разбивающей бетон, культура любви, продолжающейся после забвения и жизни, идущей сквозь смерть.

Цитаты к разделу16

Характер определяется не аристократами, не верхней прослойкой, как и фольклор… А народ всегда был бедным. Кто страдал больше от всех этих войн? Народ. Кто страдал, например, от засухи? Народ. Потому что у правителя всегда были какие-то свои закрома. Народ формирует сознание нации, общие какие-то черты. Вот эта часть истории, которую мы прошли, когда нас имели все, кто хотел, это всё и создает. Хотя есть эта гордость. Есть воспоминание былой славы. Мы были страной, которая смогла остановить турок при Стефане Великом… (ж., 45+, наука)

Султан сказал: кто даст больше, тому и отдам трон Молдовы. …Тогда приходили эти фанариоты, которые менялись со скоростью света иногда, потому что приходили сюда и грабили быстро. (ж., 45+, наука)

Привычка подстраиваться. Под того, кто сильнее. На протяжении веков. Когда правили греки-фанариоты, молдавские бояре вместо того, чтобы договориться вместе – сбросить чужака, они писали кляузы друг на друга, чтобы приблизиться к этому чужаку. XVIII век. (ж., 35+, СМИ)

Мы не привыкли к собственности, мы не умеем ею воспользоваться правильно и грамотно. Земли были раздарены людям, потом они их потеряли, продали. Знаете, откуда это появилось? Это стратегия выживания. Постоянно были набеги. Создавать что-то на долгие века не имело смысла: то татары заберут, то турки, то какие-то авары. Это стратегия быстрого проживания, быстрого воспроизводства, быстро воспользоваться условиями, а дальше будь что будет. Я не планирую на 20 лет вперед, только на 3—4 года – максимум. «А потом видно будет» – вот наш менталитет. Большинство этим руководствуется, даже политические элиты – только до следующих выборов, а долгосрочных стратегий нет. Нет государственного мировоззрения ни на уровне граждан станы, ни на уровне элит. (м., 35+, медиа)

Я по дороге иду, и я вижу: этот молдаванин, этот русский. Различаю их легко. Это выражение лица, выражение глаз. Молдаване неуверенные. Он продает, но не может продать свой товар, ему как-то стыдно. Я не знаю, чего он боится, но он не умеет, не знает, не подготовлен. Русские здесь всегда были из высшего общества, например, администрация, которая была после Второй мировой войны. Молдаване были крестьянами, мы русских сёл не имеем. Это накладывает отпечаток, это провинция. (м., 45+, управление)

…молдаване… их считают и считали вторым классом людей. Они от этого страдают. Они понимают, что их как бы немного недооценивают и используют. С этой проблемой они живут. От этого избавиться не могут. (м., 45+, управление)

Для меня богатство – это быть уверенным, что я смогу обеспечить семью необходимым, обеспечить младшую дочь нужным обучением, пойти вовремя к врачу – такие тривиальные вопросы. Это не всем гарантировано. Это нечеловеческий труд, без уважения. Их слишком сильно обкрадывают, потому что-то, что у них есть, это не то, что у них должно было быть. Скажем так. Они работают намного больше. То, что им остается, это остатки. (м., 45+, управление)

С одной стороны, это хорошо, то, что у нас природные условия. Но, с другой стороны, это не сыграло роль для воспроизводства. Достаток – это чтобы иметь что-то на зиму, чтобы в погребе было. Полный чердак и полный погреб – признак самодостаточности. То есть если у него была одна корова или несколько овец плюс то, что он собирал со своего участка – это был достаток для него. Он не продавал излишек. Это не дало ему развить торговлю или развивать сельское хозяйство. Это страна выживания. (м., 45+, наука)

До 1940 года существовала еврейская торговая инфраструктура. Они были коммерсантами, они закупали у крестьян. Еврей покупал у крестьянина тогда, когда тому нужны были деньги. Еврей из Бельцев приезжал в село и говорил: «Дядя Ион, в этом году виден большой урожай орехов, ты мне продашь, я сейчас тебе ссужу перед Пасхой деньги». На Пасху у нас было принято одевать детей. «Я тебе сейчас даю деньги, а ты осенью мне продашь орехи. Я у тебя покупаю будущую кукурузу» и т. д. То есть он давал ему деньги весной тогда, когда крестьянину они были нужны. А потом осенью он покупал по той цене, которую он диктовал. (м., 65+, наука)

Голодомор был не только на Украине, у нас тоже. Мама говорила, что бабушка рвала траву и варила непонятно что. Кукурузу молола и делала какие-то лепешки, чтобы мы не умерли с голоду. То поколение 40-х годов, которые поднимались, я знаю депутата парламента, он постоянно говорит: «Я не могу забыть тот голод. Я даже сейчас иду в магазин, у меня состояние такое, что я хочу кушать, у меня на подсознании. Я сознательный человек, доктор экономических наук, дошел до депутата, живу нормально, и всё равно на подсознании этот голод». (ж., 45+, управление)

В 40-м году только освободили, только аплодировали на площади, как на следующий день списки были уже готовы – кого депортировать. Вторая депортация – в 46-м году. (м., 45+, наука)

Было несколько волн (депортации). Была волна 13 июня 1941-го – до начала войны, очевидно, Сталин готовился к войне, не знаю как, и он убрал отсюда возможно около 10 тысяч семей… Вторая волна была 6 июля 1949-го. Я уже ее помню и видел. Потом была волна в начале 50-х – депортация крестьян, например, иеговистов. (м., 65+, наука)

Миролюбивость эта в каком-то смысле положительная, а в каком-то смысле негативная из-за той же этнопсихологии фатализма. Но что еще делать этой части народа, этой части земли? Она отделена от родной части Молдавского княжества. Возможностей как-то воспрепятствовать этой повальной миграции, повальному приходу сюда разных этносов не было возможности. Это было причиной молдавского миролюбия и того, что с ними можно было так поэкспериментировать. А потом это дало свой эффект – молдаване привыкли к мультикультурности. Мы до сих пор являемся одной из немногих в мире наций, где более или менее мирно сосуществуют разные этносы. Я не могу сказать, что это плохо. Это хорошо. Но нужно подумать еще о том, что делать дальше. (м., 35+, медиа)

У каждого народа есть своей менталитет и, на мой взгляд, абсолютно этнический. Каждый народ имеет какую-то свою определенную черту характера. Например, немцы очень педантичны, они не очень открыты. Финны, например, очень медлительные, не совсем досконально, но все-таки досконально. Русские как бы открытые, но всегда была агрессивность, с моей точки зрения как историка… Например, итальянцы. Они шумные. Они жестикулируют. Они гостеприимные, веселые и находчивые… У нас особенно в Республике Молдова и вообще молдаван есть черта какой-то жертвенности, безысходности. Вся эта жизнь, историческое развитие страны постоянно это была бедность, какое-то недоедание. У нас создается виноватость – не дай Бог, мы обидим гостя. У нас иногда гостеприимство зашкаливает до маразма. Мне это говорят люди, приезжающие к нам. Какая-то жертвенность, комплекс неполноценности. Мне кажется, вся эта история развития последних 300 лет все-таки влияет как-то на характер. У нас даже есть поговорка. Не знаю, как перевести дословно, но в переводе она означает: «Склоненную голову сабля не рубит». (ж., 45+, наука)

Я верю в то, что Молдова – страна которая процветет. …я работаю, у меня есть свобода, я библиотекарь, у нас есть свобода мысли, свобода слова, не у всех стран такое есть. У нас у большинства есть свои дома, то чего нет в Европе, уверяю, да хоть что-то маленькое, где-то в селе, но это свое. Молдова в этом плане впереди, может, люди об этом не знают. У нас маленькие зарплаты, но могу сказать, что есть цены, с которыми можно жить. (ж., ст., в/о)

Я знаю, что за этот год произойдут перемены. Произойдут перемены в лучшую сторону. Если субъективно, я говорю не за всех, я говорю только за себя, потому что в контексте каких-то объективных факторов я не рассчитываю на то, что стране будет лучше, я думаю, на каждом это отобразится и будет еще хуже. (м., ст., в/о)

…остались люди, которые мало что говорят, потому что они уже устали защищать свои права и ходить на какие-то там демонстрации, кричать там. И они останутся и будут подчиняться и молчать. И будут говорить: «О, у нас хорошо. Дали одну машину в деревню, чтобы врачи там вели прием, ну и слава богу. Спасибо, хорошо». То есть вот такой вот народ. Я не говорю, что мало умный. Это тоже умные люди, хорошие, но они просто устали бороться. (ж., мол., в/о)

…когда у нас есть запал какой-то, и мы упираемся в преграды – у нас времени не хватает. И как только человек поднимается на какой-то уровень, что он может получить через коррупцию какие-то деньги, то он прекращает эту войну. И если ему там финансово комфортно, то все заканчивается. Если все были бы порядочные, что-то бы получилось, а у нас никогда ничего не получается. Потому что у нас, когда кто-то поднимается, то думает, что мне хватит, остальное побоку. У нас никогда и ничего не поменяется. (м., ср., в/о)

Я часто смотрю на наше государство и провожу аналогию: «Государство словно мама, которая не смотрит за своим ребенком, которой наплевать на своего ребенка». То есть мы стараемся любить ее (маму-страну) такой, какая она есть, стараемся что-то делать дома, но ей это не надо, ей все равно, мы ей не нужны. Как будто мама (страна) пытается только воспользоваться нами. (м., ср., с/о)

…От Штефана и по сей день каждый, кто приходит к власти, должен платить, чтобы прийти к власти, это у нас в крови, не изменить. (м., ср., с/о)

Понимаете, видят, что стараются люди выживать как-то, и у нас народ такой, вот само население этой маленькой страны, оно трудоспособное, оно прошло многое. И вот те, наверху, видят, что нагнулся молдаванин – и дальше пашет. На нашем терпении держится страна, потому что они всё равно знают, что наш человек выжмет какие-то деньги в Италии, Испании и что-то будет здесь вкладывать. И они же будут сюда привозить товар. Потому что человек захочет сделать какой-то забор. Возвращаются со временем, ностальгия и семья, поэтому будут пользоваться нами и ломать нас. (м., ср., в/о)

Вот мы и политики сейчас в одной машине, которая застряла в реке, и мы вот люди по одному камню ставим, чтобы эта машина выбралась из грязи, а они там все коррупцией занимаются. А честный человек попал в эту коррупцию и не может оттуда вылезти, потому что его тоже заставят в этой коррупции работать, потому что иначе этот механизм не будет работать. То есть если он себя настолько уважает, то он должен уходить из этой структуры. А структура такая: или ты берешь, или уходишь. (ж., ср., в/о)

…мне кажется, что мы виноваты. Мы безразличны, очень безразличны. Мы не реагируем ни на одно их беззаконие. (ж., ст., с/о)

…вижу будущее оптимистично, но скажу почему. …наш народ Молдовы очень особенный и необычный, говорят специалисты из психологии, социологи. Изъян содержится в комплексе неполноценности, и поэтому не могут найти себя. Специалисты сказали, у молдаван есть этот минус, который они могут перешагнуть, если осмыслят его. Есть эта черта, не у всех, но у большинства. И если перешагнуть этот комплекс, то дела могут улучшиться. (ж., ст., в/о)

Глава III. Повозка странствий Молдовы, ее колеса и седоки

или бочонок Рара нягрэ

В этой главе я опять вернусь к транспортным средствам, на которых народу более всего удобно передвигаться в истории, и расскажу, на чем, по моему мнению, движется Молдова.

Рара нягрэ – это старинный молдавский сорт винограда, сорт, который пережил взлёты и падения, полное забвение и возрождение. Вино из этого сорта – рубиновое, яркое, свежее во вкусе с нотами вишни, сливы, сухофруктов. В настоящее время вино Рара нягрэ переживает второе рождение и набирает популярность после длительного периода забвения.

Лошадь-ресурсы тянет Повозку-страну, в которой едет население страны.

Молдавская крестьянская лошадка совсем небольшая, подчас ростом с пони, но других статей, с тонкими, стройными ногами. Как будто обычную лошадь уменьшили в размерах или одну большую лошадь разделили на две одинаковые, но маленькие.

Она тянет бричку, небольшой, двухколесный экипаж. «Такая бричка была у нашего председателя колхоза, – говорит Мош. – У него там было мягкое сиденье. А когда он напивался, то лошадь сама привозила его к конторе».

Лошадка небольшая. Повозка легкая, тоже небольшая. Мест в повозке совсем немного. Пара, тройка, не больше. Четвертому разве что на подножке и ехать. За места в повозке шла и идет адская борьба.

Повозка двухколесная, потому что стоит только на культуре народной, первой оси Повозки Странствий, второй оси, оси высокой культуры, в молдавской повозке нет или почти нет. Последние ее остатки держатся на труде энтузиастов, которым время от времени говорят, что им, видимо, просто ехать некуда, иначе бы их давно в стране не было.

Отступление

Она была так красива, так романтична, ее красивые руки так артистично взлетали в такт ее словам… Она была так грустна, раздосадована и придавлена происходящим с ней, что мне, несмотря на мою изначально заданную позицию наблюдателя, безумно захотелось ей помочь. Слушая ее ламентации, я, как булгаковская Маргарита, испытала сильное желание просить за нее у сильных мира сего. Маргарита просила Воланда не подавать Фриде платок. Я же должна была просить о том, чтобы Фриду не ставили в такие условия, когда она вынуждена удушить ребенка.

Ее ученики, задушенные нищетой, уезжали. Очередной раз, очередной выпуск уезжал в полном составе, не в силах вынести груз житейских проблем, наваливающихся на бедных людей. Она только-только выучила их, воспитала, выпестовала – и они бросали ее. Ее дело страдало, ансамбль рассыпался, красота исчезала. Я перебирала в голове всех, кого я знаю, но не находила подходящего человека. Маргарите повезло больше, у нее на примете был Воланд.

Я долго думала, к кому же из моих друзей или знакомых я могу обратиться с просьбой помочь ей. И не придумала. У Эксплозии масса своих дел и проблем. Инфлакарата пообещает и тут же переключится на что-то другое. Мош Бэтрын пребывает в статусе мудреца и не хочет ни расширять его, ни проверять. Обратиться было не к кому.