И если в таком разрезе посмотреть на этих двух ребят, вполне можно было сказать, что они были из тех тростников, что хотели колоситься. И тут же: быть непохожими друг на друга. Хотя и в разности порой складывались вполне идентично и почти идеально. Вполне же и почти, как сигналы и синонимы: «не по всему». Не по тем же черным «тату», к примеру. Где, в свою очередь, в арсенале Никиты их было всего ничего. Но и не на лиц…е.
Всего их было три штуки… Но и те же вразброс… Контурный алмаз – в ямке над и меж ключицами. Такой же квадратный конверт с письмом и сердцем-печаткой – на левой части груди и в области того же самого сердца. И две мои прописные от руки
фразы. Но и в форме же отпечатка губ – на его левой кисти у большого пальца… Как он сказал сам: для мамы. И от нее же – ему… «Девочка с грустными глазами. И вытянутыми рукавами». Они ведь идеально ей подходили… И подошли бы, если бы… Хотя изначально были обо мне и адресованы мне же. Но что, мне жалко, что ли? Тем более что это и в две стороны, по сути. В память о ней и как он хотел бы помнить и защищать меня. Как не смог в какой-то степени и ее… Ту девочку! Как ее же саму и ту, что была в ней. В маме. Ведь никак и ни в какую не хотел и не видел же в ней женщину. Мать. Которая должна была почему-то и с чего-то защищать его… Своего сына. А не он вот и ее же саму… Хороший парень!
Ну, а что я? Я же что?.. Была последней в тройке игроков. Но и кем-то вроде Никиты. В юбке… Но и без юбки! Не мое это. Как и платья. Разве что длинные и… темные. Кхм! Ну ты же знаешь… Уж что-что… Но и все ли? Нет, не все. А, казалось бы, я же столько души вывернула в тебя… Столько ее выжала… Всю же практически. И продолжаю же это делать до сих пор… А так дерзко, практически внаглую, так и не дав никаких данных о себе. Ни личных – внешних. Ни… Все-то ты понимаешь. И вроде хорошо, да – я оставила тайну и какую-то изюминку за собой… И до какого-нибудь следующего раза! Но… Я ведь вижу тебя и держу в своих руках как тело. И расписываю твои внутренности как душу… Своей же душой! И ничего не даю взамен. И не отдаюсь телом, дабы уравновесить это хоть как-то. Уж полгода как даже уже и чуть больше с тобой, именно с тобой знакомы… А все, что ты знаешь обо мне, что и я даю тебе знать о себе, имя, рост и… как выглядит мое лицо. С кучей триггеров и незакрытых гештальтов души в придачу… Опять же, без тела! Уж лучше бы описа?ла себя целиком и полностью, правда, чем так? По чуть-чуть и помаленьку… Что ж… Попробую. О себе же всегда трудней писать, чем о других. По части… да всего! Но и как-то тяжелее все же внешне. Да, внешняя описательская часть себя страдает конкретно, ведь: «Как сказать от себя и о себе же так, чтобы вдруг не принизить, но и не возвысить?». Извечный вопрос! Сразу после же: «В чем смысл жизни?». С чего бы начать?.. А точнее даже – продолжить?.. Я ниже Никиты на пять сантиметров. А Влада – и на все двадцать! И была всегда, как и есть же сейчас, такой же низкой и детской, как и младший из братьев. Можно было сказать, что и «площадкой». Но я бы дополнила к этому еще – и «доской». Ну… почти! Скрестя пальцы и скрипя зубами… Деревянной такой… «Деревом»! Мальчишеское же телосложение… Сколько себя помню и просыпалась с утра все мое тело, как и его отдельные части, было стабильно и на одном… весьма узком… уровне. Вроде того же таза, грудной клетки и плеч… И талия всегда была слабо выражена, выдавая собой как и всем же в комплексе коренастое и худое, даже худощавое телосложение. И можно было сказать, что именно поэтому одежда была длинной и темной. Ко всему еще и чаще всего же безразмерной. Широкой. Да, но и как минимум, это было одной из причин. Не самой главной. Да и важной… Хоть и… «плоская» же! За исключением… Кхм! Да, там все было почти что и более-менее. И можно же было бы сказать, что все, что нужно было для определения пола, было. С ударом же на пусть и средне, но и вполне себе же выпираемое и явное… Было! И да. Как ни странно. И что есть, то есть. Хотя бы есть. Небольшое, да
зато свое. Аккуратное же, ухоженное… И вполне себе, вместе с тем, упругое, подтянутое тело… Со вполне же себе и стройными ногами! Пусть и короткими…
И с такими же руками. С не менее ухоженными
ногтями средней длины и квадратной формы. И в противовес же одежде чаще всего нюдовыми. Иногда прозрачными и почти безликими. Что, в свою очередь, как нельзя лучше подходило под макияж, лишь косящий под «дневной и естественный». Невидимый! И… На самом-то деле – никакой. Только для коррекции диспропорции между верхней и нижней частью лица. С легким затемнением широких мест, что хоть визуально хотелось бы сделать у?же. И высветлением тех, которым был нужен дополнительный объем. Словно сглаживая и разглаживая углы, подтирая их, как и верхнюю треть лица, уплотняя нижнюю. Чтобы не было чересчур массивно и вызывающе, не выбивалось из общей картины мира. Вроде и того же лба! Подбивая впалость и щек. Но и не трогая и так суженый подбородок, как и скулы. С бровями же… вот бровями я по-настоящему гордилась!
. Как и одной из частей-черт, не единственной и не последней, но и неповторимой, отца во мне. Как и длинными черными ресницами. Но тут уже скорей от мамы… И практически же не трогала ни одни, ни другие. Лишь слегка – будто бы приподнимая и вытягивая… Веки же, как и губы да и нос, если и трогались, то слегка. А так… Тоже вообще незаметно… И будто все тот же самый неизменный набор «папиной дочки»… Только-только – с пылу, с жару
вновь готов! И уж не знаю как ты, а я этому из всего же передавшегося от него радовалась как… последнему. Потому что остального я не столько не понимала, сколько не принимала в себе! Вроде и того же самого правого большого пальца. И вот она ирония – да, квадратного, но и небольшого и какого-то урезанного. Будто его обкромсали и обкорнали по сравнению же с левым. Объясню почему. Он единственный был квадратной формы не только по ногтю! А еще… с ним как бонусом… и к нему же в компанию «трогательных уродств»… шло светло-коричневое пятно…
. Пятно, смахивающее на грозу
или облако.
И если со вторым еще можно было как-то побороться… Вспомнив, к примеру, того же самого отца и его такое же пятно. Казалось бы, да? Но и на том же самом месте! Передавшееся, как водится, от отца к сыну… А от него уже… и к дочери!
Если верить его же словам и расскажу же его об «ангеле-отце-кузнеце»… Что ковал оружие во времена той самой первой и последней войны меж ангелами, демонами и людьми, происходившей наверху. Но, конечно же, затрагивая, и непосредственно трогая же, низ.
Ведь и залетные тоже были. Крылья же тогда еще были в почете и разрешались для полетов открыто – с их видимостью… И ковал он его на адском огне, обжигая в лаве преисподней при самых и что ни на есть высоких температурах. И чуть ли не при полной темноте… Когда с отварами из ядовитых растений, стертых в порошок. И яда, полученного как из них, так и из подобных им животных… Когда – и нет. И то… не чтобы убить, а лишь сильнее и глубже ранить. Возможно, что и обезвредить на некоторое время, усыпив. Добавляя лишь толику от себя несокрушимости и затемнения. На случай, если оружие будет потеряно, будучи выбитым из рук. Чтобы противник и не видел какое-то время. Или, наоборот, нападавший. А может, и оба сразу. В зависимости от помыслов – их чистоты или грязноты… И однажды просто слишком резко опустил меч в котел с водой для закалки. С тем самым отваром! И мало того, что обжегся, так еще и в рану его залил… И от этого-то и остался шрам. Со временем почти и сровнявшийся с кожным покровом… И ты можешь сейчас сказать, что регенерация вполне бы справилась с ним за минуту. А там – и секунду. Но он оставил его на память и в память обо всем этом, передав его по наследству. Будто знал, что только он и останется как то самое наследство и память. Как о нем же, в частности… Как об отце и деде. Петре. Ушедшем на фронт в свои двадцать восемь лет. И погибшем на поле боя… Так и обо всем же, в общем. У пятилетнего же мальчика – его сына и моего отца… А все почему? Остальное же затерлось со временем. Буквально – затерлось! С приходом же Совета как и новой равноподеленной и сбалансированной власти… Затерлась вся память о прошлом как до бунта и своевольничества по чуть-чуть от каждой стороны, так и сам процесс… И после… Было стерто все и у всех же без исключения. Кто погиб и кто нет… В последнем случае – оставшись как память о пропавших без вести. Без возможности найти, как и найтись. Да и кто же были зачищены скопом под ноль по итогу – для «нового настоящего и великого будущего». Оставив лишь мелкие детали, вроде «ничьи» же меж этими и теми. Но и без деталей! Вроде как и каким образом она была достигнута. И тех, что не помешают, но и не позволят же одновременно, повторить это. В том числе и в качестве мести же за родных… О нем отец узнал лишь потом, так и не вспомнив, и уже из «Книги судеб». Где, как я уже где-то и говорила, имена, как и прочие данные о рожденных ранее, живущих ныне и умерших в дальнейшем, писались сами! И перечеркивались же с уходом. Или переписывались. Но и уже с перерождением. И в новом формате. Концов же не сыскать, в любом же случае… В случае же… моего деда… было второе. «Пропал без вести». Отец просчитал и прочитал это уже сам и только по своему же имени из таблицы. Своего же рода «Древу семьи». К которому, нему, стремились же две ветки. Соответственно мать и отец. До того же момента, взросления и обращения он, как и все дети того потока, попал сюда – вниз. И в детский дом. А уже из него вошел в новую и свою жизнь… Но и вот что странно, про вторую ветвь, а именно – мать, он сдержанно умолчал. И умалчивал же, как и до сих пор. И говоря же сдержанно, это я и имею в виду. Чуть ли не скрежеща зубами и не подергивая нервно глазом. То одни, то другим… То и обоими сразу.
И было бы вполне оправданно и логично, если бы не было так критично и… расистски. Даже нацистски. Про мою мать ведь, кстати, он так же не говорил и не говорил. Точнее, так же не. Как не говорил, так и не говорит. А схожесть-то налицо. Что там же, что там был демон… Но и хочется же все верить еще вполне детскому и невинному, влюбленному в родителя сердцу в то, что это совпадение.
. Но вдруг. И да… И это же то самое исключение из правила, что его и подтвердит?.. Верю. Надеюсь. И… жду объяснений от него же самого… Где-то внутри же уже полагая и догадываясь не только поэтому и за это. Но еще и за то, что и от нее, как и моей же бабки, мог передаться этот п… палец.
Равно как и достаться мне же от меня из-за моей же все прирожденной неусидчивости, ака шила в одном месте, и неумения сосредоточиться на чем-то одном, сделать же это полностью и сразу.
Знаешь, о чем я, да? Как от отсутствия концентрации и извечной противоречивости. «Ты одно сплошное противоречие»: сказал мне как-то отец… и «спасибо» ему за это. Вот честно… Не знала! Лучше бы, действительно, сказал то, что я в действительности же не знала! И о себе. А я бы уже в ответ ему сказала, что: «Не стоило выбирать демоницу к себе в протеже. Ведь все так и так пойдет по… рифме». Но да!.. Чья бы корова мычала… Да и куда же и мне-то в сослагание истории и исправление прошлого? Тем более настоящего. А там – и будущего. Где на двух, окей, трех ангелов в моей жизни… один же еще из которых, ты же, такая же грязнокровкакак и я… и два же чистых… приходятся девять… если и не десять… давай уж округлим… за счет твоей же все и моей темной стороны… десять демонов! Перевес же явно не в пользу нас и моего же благоразумия. Как и разумности и адекватности… Волчок не уволочет, да, подавится скорей и подохнет… Либо ядом и тьмой. Либо иглами, что редко, но метко предоставляют… они же. Как и мой характер. Либо… зубами!
О да! Вот чем я точно могла получить свой прекрасный палец. Ты спросишь как? А я отвечу. Легко! Такими вот, знаешь, двумя… и все от рождения… передними… весьма и выдающимися… зубами! Как у зайца. О-о-о! Ими ж не только ступеньки считать и землю рыть… Ими все что угодно делать можно. Хоть морковь, как тот же все заяц, грызть… Хоть лед, как та же самая белка из мультика «Ледниковый период»… И ты не исправишь меня на желудь! Потому что всякий раз, когда она его хватала, тут же теряла… А вот льда и снега нагрызлась навалом. Прямо-таки и завались! И если раньше я их стеснялась… Как и легкого заикания на тех же все ранних стадиях… Возможно, что и как раз таки из-за той же все самой боязни тех же самых зубов… Что они другие. Не как у всех… И далее, и далее… То вот сейчас я с ними свыклась. И даже обвыклась в какой-то степени. Как и привыкла же к легкой кривоте внизу и нижних же прямо под ними зубов… Но и знаешь что? Здесь – не волшебство. Не волшебная и школа. И волшебной палочки не имеется. Да и я не обратилась еще, чтобы становиться идеальной… К слову, последнее – враки… себе же. Обращение-инициация как и все, что так или иначе меняет, хоть взгляд же на что нужно изменить, хоть и это же самое что нужно изменить да и хоть что, ничего не способно внешне сделать и дать, если нет ничего внутри… Будь то хоть «мозги», чтобы уже изначально не обращать внимания и не общаться же с теми, кто только по «соринкам» и разлившемуся от не собственной же рукожопости, а хозяйки или хозяина, «варенью» в гостях, с собственным же таким хорошим «шилом» в заднем проходе… Так сказать – изнутри «розетки». По правилам. Но без права свинячить и прикрываться же чужим свинством. Не для них же бисер рассыпались. Что и вовсе же не был им. И для привлечения их же особого внимания. Как и ни для кого и чьего бы то ни было… Или «сердце», чтобы наконец уже побороть свой страх и обратиться к стоматологу, а не к экзорцисту, чтобы тот в очередной же раз снял со стены или уже даже потолка из-за зубной боли, какой бы она, на самом деле, ни была… Или «храбрость» найти себя, вытащить, поговорив и решив все от и до, и привести же уже наконец в «дом», «к себе», в который каждый может вернуться, убраться и жить, если действительно этого захочет… и сам. И уже только затем – явить эту самую «уборку»… с собой… и миру. Все же мы Гудвины и для себя, внутри же, так сказать, и так или иначе. Вопрос лишь в том – хватит ли сил явить его огромную мощь и силу при наличии обратной же наружности.
Кстати! Если вдруг… Ну вдруг. Ты задался вопросом и точно же не тревогой за меня: что это ты тут так расписалась?Данные не сдала. Зато… Так разгорячившись и, можно сказать, самолично и себя же распнув, сдала же чуть ли и не с потрохами, подчистую свой же портрет… И не столько именно свой, сколько окружения и… окружающих! Их же, как себя… По ним, если и не по тебе легко же будет тебя же саму вычислить…Легко, не спорю. Но и как, как минимум же, еще семерых таких же, как я. Пусть не во всем и не везде… Но! Помнишь же про параллельные вселенные и миры? А знаешь ли так же про двойников, разбросанных чуть ли и не по всему свету,
, если и не конкретно же в этом самом мире и… мирах? Вот и я о том же. Пока же это все дело дойдет до печати… Пока сгорит и направится к Совету… Или лично им и в руки перейдет… Пока они сверят и прошерстят всех же нас… Даже, а и тем более начав с меня… Будто и без меня у них дел нет… Времени пройдет и уйдет, знаешь, столько?.. Что я и несколько томов накропать успею! А как только запахнет жареным и меня же прижучат – там уже и срок давности, со сроком же и годности, уж выйдут. Ха! А ты думал? Буду прятаться? Дважды «ха»! Да и где это видано?.. Чтобы «опьяненные властью» и к опьяненной же… чем… правдой? Тогда уж – за правду! Хотя… Да и неважно! Уж за что, за что… а за это?.. И посидеть не жалко, знаешь ли. Не убила же. Не восстала и против. Не предала. А выдала секрет и тайну? Ну, разве что опять и опять же «Мадридского двора». Где-то приукрасив. Где-то заменив и подменив… Добавив и отсебятинки… Я же – не художник! Хоть и пишу – как вижу. Буквально. Но и если только от слова же и «худо»… Ничего. И до меня передавали все и не все – как есть. А я чем хуже?.. А чем и лучше?.. Ну, хотя бы и тем, что не бегу от ответственности. Как и внешность менять бежать не стремлюсь.
Сказала же, что приму, значит приму ответственность. Какой бы она ни была… Но только свою! Как и себя же саму приму. Да и уже… уже принимаю… принимаю… и… приняла! Как и роды же прям. Смех смехом, а… смеху и рознь. Ведь… Мне же все в себе и нравится. И не еще, да. Уже! Так было давно, есть сейчас и будет. Останется и… И чего ты вообще привязался ко мне с этим, а? Отстань! Да и все к тому же верху – исправлять можно и нужно, когда есть чтоне нравится в себе.
. Я же приняла себя такой. И совершенно неважно, что по большей части только из-за того, что нижнюю челюсть не видно, когда я открываю рот… А верхнюю… Ну да, называли «заикой»! И как только не называли! Но потом же я стала и «зайкой»… И вуаля! Мир заиграл поистине новыми красками… Шутка.
Ведь мне и правда же нравится быть «зайкой» и «зайцем».
А кому и не понравится вообще? «Заяц с зайчонком»: так же нас называли наверху… Эх! Были ж времена. Теперь же…
Ладно… Ладно! Не так все драматично и трагично… Но почему бы и нет? Я и заяц, и зайчонок… Прекрасный коллаб внутреннего переребенка и внешнего недовзрослого. Я так считаю. А ты? Заяц… с кудряшками. Точно! Я ж еще была Кудряшкой Сью. И как же могла это забыть! Папина любимица. Что сама расчесываться не любила, так еще и ему запрещала. А чесать-то было что… Все-таки средней длины-то копна, чуть ниже плеч, темно-каштановых волос. В разы темнее же Влада и слегка лишь темнее Никиты… Но и не в черный же совсем уж уходя. Балансируя на тонкой, тонюсенькой грани… Брюнетка, да! Подстриженная «Лесенкой» со слоистыми и рваными прядями – в переплетении же с «Каскадом». С отросшей и симметричной челкой, поделенной не поровну и левым же пробором… И именно же чесать, вычесывая и почти выдирая все с клоками и… слезами. Тогда же как раз, вроде и в подростковый период, выпал момент моего очередного схождения. И соседства же в лагере с весьма живучими личностями. И я не перепутала – живучими. С живущими же. Просто они… Ну… Так сильно любили природу и все же в ней живое,живущее и… живучее, а, на самом деле, так же не любили расчесываться, как и я, но и в отличие же от меня, так и не полюбили, пусть и насильно, что… и приютили кое-кого к себе. Благо, что и не в себя. Хотя и такие, возможно, были… Но я не знала! И слава… Совету!
В общем… Нет. Это не были цветы. Животные… Разве насекомые и… Это были вши! И… Врагу же не пожелаешь, как и другу, такого же… счастья. Через ш, щ, ж, з… И прочие такие же прекрасные буквы, являющиеся зачином шипения или… ругательств. Вот честно… Но вернемся же к ребятам! Хватит уже обо мне. На сегодня и… сейчас.
Влад… да и не дай же мне ругнуться снова… был… прост! И мог позволить же себе это. Как и все. А это и практически всегда и везде. Ведь был весьма свободным и, что не маловажно, свободолюбивым. Во всех же ее проявлениях! Как и жизни – на полную катушку. Он же позволял себе траты на все. А если не на все, то на свои излюбленные удовольствия – вредные привычки. Куда входили не только указанные мной ранее вещи… Но и места
жительства… будь то временные или нет… машины, ну и… девушки. Конечно! Куда ж без них
! Для чего же именно, думаю, не стоит объяснять… Для того самого. Ага. Питания! С последним же были, как я уже поняла, проблемы поболее, чем со всем же вместе взятым до и… И не у него. Конечно. Как и не у них же – с ним. Но зато только вот у окружающих – с ним. Прям и не за что. И с этого же момента, как я опять же поняла, и начиналась особенная нелюбовь брата и братьев же к другому своему брату… Но и, собственно же, с этим нам с тобой только лишь еще предстоит разобраться. Как и со… всем! Вопросов же все больше… А ответов, как водится, все меньше. Но кто сказал, что будет легко? Учитывая наличие не одной, а почти и трех семей при себе. Как и точек зрения от каждого из их членов. И… у меня же одной!..
Что же до его стиля… Как и он же сам, тот так же был весьма «свободен», но и не чересчур… «спортивен». Зато порой и чересчур домашен… Прямо-таки и одомашнен. Был простпо всему и всем – и этим же все было сказано. Непростительно даже прост, я бы даже сказала. Но только и снаружи… Опять же, со слов Никиты! Где он сравнивал его с… той самой обшарпанной и побитой временем дверью… На которую взглянешь – ничего необычного! И наверняка внутри же за ней – то же самое. Но внутри… Дело-то как раз было в этом – в отсутствии этого самого обычного. Внутри же него и за ней – был по-настоящему глубокий… глубочайший мир, который он прятал от всех за своим же трухлявым сарказмом и какими-то до боли избитыми детскими шалостями… Ну, как по мне, во всяком случае… За своим же и прожженным детским лепетом… Как и душу. Сердце… А точнее, душу… и в сердце! А уже его – не хуже, чем и Кощей свою же смерть в игле прятал. Он боялся боли! Все той же самой боли и… Ты скажешь: как все. Но он вот как-то и почему-то же сильнее всех… И вряд ли же все вновь утыкалось в семейную драму… Детские травмы… И тот самый же ему долг – за рождение и родом же откуда… Хотя могло быть и так… Но стоило же узнать это у него лично, чтобы уж и не догадываться. Не строить воздушных замков… из песка. Но и так, чтобы и непредвзято… А, собственно, и что? Что мы имеем с ним на момент? Курение, алкоголь… Вещества и связи на ночь… Разгульная и веселая жизнь! Понимаешь, да?
В чем причина… В попытке угнать и угнаться. Не загоняясь и лишний раз… Убежать! Как мог же и может вот – все старается и пытается… Да только от себя не убежишь… Как и от того, насколько же бывало, что и выдавал сильные вещи! Сильные. И не столько же по внешнему признаку, сколько по внутреннему… Мощные и дельные! Он же мог дать насущный совет и разложить все дотошно и по полочкам… А мог не заморачиваться
и просто порекомендовать в добровольно-принудительном порядке намотать слюни и сопли на кулак. Со слюной же у рта и тьмой… чернотой в глазах. По большей же части лишь потому, что начинали же подбираться, таким образом, к нему самому. Так близко и… просто. А это уж – не по нему. Ведь он это прячет. Прячет себя… Но, правда, как и с убеганием и тем, что все проходит и это пройдет: момент придет и все всплывет.
Что же по тьме и черноте глаз… Это не просто фигура речи. Отсылающая к злости, ярости или гневу… Резкости и дерзости… Холодности и расчетливости… Нет. Это и правда превращение. Затемнение и даже «затмение», демонизация глаз. Происходящая, как в случае же с Владом, и неспроста я сделала на нем этот этакий акцент, не так просто, как, например, у темноглазых. Где уже и сами зрачки были черными, почти и сливаясь с темными радужками. И им же ничего не оставалось более после этого, как кроме поглотить еще и глазные яблоки, не растрачиваясь же практически на них. Тьма легко отходила от них и в мгновение того же самого ока, одного и второго, изменяла оставшуюся поверхность глаз. Не так сильно контрастируя, буквально и только отходя… а уже и поглощая. Как итог же – полностью черные глазные яблоки. Разве что и с небольшими «хрусталиками». Чисто – для проформы, как температура и блики же от света извне, отраженные таким образом изнутри… Но и если даже в уменьшенном виде, того же Никиты, словно и при демоверсии, это все смотрелось, скажем так, не менее жутко. То здесь, в случае же Влада, и увеличенном и полном формате, все было куда хуже, как по мне… Смотрелось же все от начала и до конца. От зрачка до глазного яблока… И это… захватывало, равно как и пугало. Страшная красота! Пусть я и видела это только раз да и в черно-сером, почти же черном цвете. У Никиты же… Вместе же и с крыльями! Попросив же сама и показать… Думаю, у Влада это выглядит не менее впечатляюще. Как и у меня… Да, так и пугающе! Хотя и в его же случае это не только как затемнение, а скорее всего как и само же «затмение»… Луны или Солнца. Сразу же и двух… И в двух же! Глаза его становятся почти черными, но все еще с тонкой белой каемкой… Будто и изначально же белые глаза стали с черными, но уже и расширенными донельзя зрачками. Страшно красиво… У него… У них! Окей. И нас же всех. Ладно. А там… и у остальных! Старших и маленьких…
Да. Хоть Никита и был самым младшим среди… них… своих братьев… но его это и не особо расстраивало и коробило. На началах, да, конечно, было такое! Как и он же сам говорил и признавался… Но после… он просто понял и принял это. Привык к этому… Да и вовсе же стал благодарить за это. Как за опыт. И за жизнь… Пусть и за раннеобращенную и неизменяемую… Но и все-таки! Жизнь… А все благодаря тому же выходцу в четыре цифры возраста… Что забавно – и в сорокалетний даже почти и сорокапятилетний опыт на вид, как и жизненный стаж… За жизнь, которую он ему дал как отец. И за семью, которую так же предоставил. Пусть в некоторых моментах и делах почти и не считаясь с ним… Уповая на свой возраст и опыт в сравнении же с его и их же, на самом-то деле, отсутствием, знатно превалирующие над его и ним самим… Но и на это он не обращал особо внимания… Да и на подмогу же в отвлечении и переключении внимания тогда ему приходили учебные заведения… Вместе с их учащимися и обучающимися – его же сверстниками и сверстницами… Почти и не почти. На человеческий же манер! Его друзья и подруги по сердцу… И сестры и братья по разуму… Пусть, правда, поначалу да и где-то же дальше продолжая, точно и не заканчивая, не все так и считали… Но и в семье же не без урода! А дети – злые. И по всем же сторонам… Как и взрослые! Но больше, конечно, люди… и их же родители! Пусть они и до конца поняли, но не до конца и приняли наличие, помимо себя, еще каких-то особей… Сущностей! Которые еще ко всему и выглядят же как они… Но и не они! Неизменность в этом плане не столько не помогала… вообще не помогала… сколько и подпортила же крови. И не только тем, у кого ее не было… Соответственно, да? Она почти что уже и вредила. И опять-таки всем! Как никогда. Да и как ничто… Как никто и нигде! Не все же жили одно количество времени – лет и… веков! Только обращенные ангелы и демоны. А люди… Это давало ход сменяемости их. И тех же, кто между сущностью и ими, выбирал их. Одни уходили – на их место приходили другие… С другими энергиями и способностями… Но неизменным оставалось… оставались неизменяемые. Что существенно портило и поджимало, поджевывая, картину мира некоторым особо интересующимся: «За какие такие заслуги?».
Но что интересно, если чистые ангелы и демоны, как и их смеси, меж собой еще как-то и успевали проскочить под горячей рукой людского правосудия, то вот смеси первых и последних… вызывали что ни на есть ажиотаж… с самыми прекрасными… ужасными чувствами. Под нелицеприятные и прямо-таки бранные слова… Вот-вот и готовые же перейти в рукопашку. Битву, бойню, а там… и войну! Но что же во всем этом стоило понимать, помнить и знать, так это то, что… не все же были такими. Опять же, семьи и уроды… Что были, что стали… Но были. Были и есть такие! От этого никуда не уйти и не спрятаться. Но хоть это было и логично… Но как логично, так и крайне прискорбно. Ведь равновесие и баланс работали по всем сторонам… А уж тем более меж добром и злом. И ты спросишь: и что же тут не так? А то, что порой одно имеет под собой куда более и совсем же другое… И вот уже зло из сказок перетекает в бытие. А добро бытия – в сказки… И на месте, где мог просто образоваться серый мономир из совокупности и симбиоза двух миров, черного и белого, и существовать же как просто серая зона и золотая середина меж них, пусть и не совершенно самостоятельно и автономно, но и кто может же этим похвастаться, как и синонимичной же идеальностью, образуется смерч, снося все и всех на своем пути. И остается лишь только молиться, верить и надеяться – не оказаться внутри, не вдохнуть его неожиданно зеленых испарений и не примкнуть же, в случае неисполнения первых двух пунктов полностью, полюбив вдруг, к одной из сторон… не только чтобы было психологически спокойно, комфортно и не быть одному… чтобы «дружить против» и восстать против второй и предать не только свое, но и все, а остаться в стороне и просто понаблюдать за всей этой ахинеей и анархией. Не хуже, чем и за горящим Троянским конем на масленицу. Вот только это не просто конь. Да и масленицы никакой нет. Как праздника. Не до него же… уже и конкретно же сейчас. Но какая разница, когда все весело кричат и прыгают через его отвалившиеся и упавшие обугленные части? Никакой. Как и в том – какая часть его отлетела первой. Плохо всем. Хоть и на деле – стонут от боли и падают в него… из него же… не все. Из этого же самого не просто коня. Только чтобы не задохнуться и не умереть! Лучше ли – сгореть в таком случае? А лучше ли – смотреть со стороны и делать ставки: «На кого же в этот раз упадет жребий – на орла или решку?». Про себя же прося: «Только бы не на обоих – не на ребро». Ведь в таком случае – это вновь повторится. Только уже в новом времени и при новых же локациях, с новыми и людьми… Не с новым же лишь смыслом и посылом, как и истиной. Все спрашивающими же где-то внутри с подсказкой, но как будто бы и со стороны, все тем же ведь рассказчиком, вновь и вновь и будто по кругу: «Кого же все же жальче – поджигателей или внутри горящих? И лучше бы, конечно, не повторяться». Как и не казаться. И, на самом деле, оставаться при своем и себе. При своем же лучше и себе же хуже. Чем при своем же хуже, но и всех же лучше.
Но и, конечно же, как без этого… Основная и куда более важная, значимая причина недовольства и нелюбви к существам была в… чем бы ты думал и подумал… в питании!
В той же самой энергии, которая нужна была всем для жизни. Тут-то ангелы, демоны и люди как раз таки и делились уже не на три группы… С размытой границей – как смесями же меж них… А на ровные и четкие две категории – охотники и жертвы. И если с тем, что выше, неприятием и непринятием, почти что и теоретическим, еще можно было как-то бороться – не можем же мы нравиться всем. То вот тут, уже и на практике, становилось уже не до смеха и реально хуже. Они же были нашим питанием! И мы это понимали… Но и, что важнее же всего, понимали и они. Они. Все так же, правда, не принимая. Ну а мы? А мы питались! Не убивая же, конечно. Не в жизни и не по своей прихоти. Своему и желанию! Как и воле. Во всяком же случае… Да и на сам же момент, лишь спасая и залечивая. Пусть и периодически же лишь в основном… Но и все же! Но и кому какая разница, да? Когда бартер из обычного «дашь на дашь» перетекает в… «энергетический обмен». И если же эмоционально это еще можно было как-то перенести, вынести и вывезти, со слов же делящих, то вот с энергией такое уже не прокатывало. Хотя, что там же, что там одни и те же силы затрачивались. Тратились и выгорали… Просто когда это перешло во внешний мир изнутри и стало видимым потоком, в отличие же от крыльев, все как-то сразу переменилось и все же как-то сразу засуетились. Хотя ничего по факту-то и не изменилось. Что было не видно – стало видно. Все. Но нет же!.. Благо всех же и вся от ежесекундного же «разбора полетов» спасал всегда и всего один лишь только принцип: не ты мне – не я тебе. Иначе говоря, нея тебя – не ты меня и все отстали от всех. Никто никому не мешает и никто ни к кому просто так не лезет. Все друг с другом сожительствуют и сосуществуют – в равновесии и балансе. Лишь периодически же кормясь… Насыщаясь и взаимно перенимая… Были, конечно же, и тут те, кто понимал это, как и то, что без этого никак и где-то уже даже почти и воспринимал же адекватно.
Наравне опять же и с теми, кто – не. Но все было равно. Не от все равно. И все же были равны, как бы там кто и ни казался же равнее.
Ну а долгая жизнь, как и неизменяемость, не всегда же и всем играла на руку. И выходила же в плюс. Каждый варился в своем котле и горел в своем же аду… Как и парил в своих же небесах и в своем свете… Стоило лишь понять и обвыкнуться в этом, чтоб увидеть это так. Так, как правильно. И как это выглядело же, на самом деле. Не иначе. Не все ведь везунчики, как и все не везунчики. И все же – как и с добром и злом… Крайне индивидуально.
И пока учеба же для всех несмотря на спектр всевозможных услуг, предоставляемых существам, как и людям, была и оставалась же обязательным и чуть ли не должным элементом такой же социализации и коммуникации. Никите же просто нравилось от души все это. Учиться. Как и носить форму со сменкой. Хоть и презирал все же «бабочки». Ему по душе же были просто галстуки. Конечно, туфлями и брючными костюмами. Будь то «двойка» или «тройка»… Как и те же самые костюмы, но отдельно и вразноброд… В виде брюк и рубашек. Пиджаков и жилетов… Ой, а вязаные-то, вязаные жилеты… М-м-м! Ну… нравилось! Одному же из немногих, наверное.
. Нравилось быть в этом мгновении и в этих моментах… И да, он единственный получал от этой должности удовольствие. Ну и что! И пусть же даже это не была прям великая потребность… Особенно же для него и… его же настоящих лет… И он вполне мог постигать все это и сам. И в один же заход. Будь то очно или заочно, дистанционно… И уже бы сто раз постиг и не ходил… Но он просто не захотел! И, закончив свое образование до, в который же раз сменив специальность – уже с юриста на редактора, он решил попробовать теперь экономическую специальность, того же, кстати, университета, и просто выучиться на экономиста. Да. Вот так просто. Но и уже вместе со мной и нашей общей подругой.
Снова! Да. Просто снова. Не в первый раз, не в класс… Да и не на курс с группой…
! Доучиваясь же фактически – все же второеполугодие последнего четвертого курса… Да и чего нет? В жизни же нужно попробовать все. Тем более в вечной жизни. Опять же, кто какой смысл вкладывал в это. А ему, как и учиться, нравилось же еще и общаться. Напрямую. И со всеми. И даже если где-то обгонял по темам и понимал больше, скрупулезно верил в повторение какмать учения и подтягивал за собой остальных, если возникали проблемы и потребности. Но и не кичился, не выпячивался и отсвечивал специально. Старался, во всяком случае. Не всегда же, конечно, и получалось… Но и кто здесь не без греха? Точно не он – демон! Пусть и в прошлом же – человек. Еще же чего лучше! За себя и того парня, как говорится. Все грешны. Да! А он еще и в двух жизнях будто побывал. Минимум. Как и я же, собственно, сейчас. И есть. Но и вместе с тем он был, продолжал находиться среди масс. Учился на ошибках, выходя из них. И снова входил… Переживая же лишь только за потоковость. И больше – как смертность. Но и радуясь изменяемости и сменяемости, новости… По нему – жили бы все одинаково. Он бы и не думал об однообразности и стагнации. Наверное… С семьей-то своей он не скучает! А они, к слову, не первый год и век с ним вместе живут.
Ребенок? Да. И еще же какой… Самый же что ни на есть настоящий. С искорками в глазах, интересом ко всему и всем… С открытой душой и сердцем. Не совру, если скажу, что он был самым сердечным среди всех. В сравнении же со мной… И не только в их семье. Как и в моей. И… еще одной. Не только и в университете. В городе, стране… В мире! Не побоюсь даже этого слова: вселенной! Да и не только же из-за своей какой-никакой, а бывшей, и в то же время совершенно не бывшей, человечности. В принципе. Ему же одному, что пока на моем собственном веку и из демонов же да и на сугубо мой личный взгляд, целиком и не частями, не точечно и в моментах, удалось сохранить это и пронести… Как свою же душу и… в сердце! Но и не только это и в себе. А еще и пронять на это же остальных. Перенять от себя и отдать им… Пусть порой и на расхищение – в одну сторону. И не всем же, как и всех… Но иногда же и взаимно!.. Кто учился же с ним да как и я же, собственно, учась, всегда терялись и до сих пор же теряются, теряюсь в понятийном аппарате: «Светлый он или темный? Чужой он или свой? Их или не их? Живой или?..». А он и не спешил открываться до конца, что в новой, что и в старой компании. Ведь как и учиться, общаться ему и нравилось еще быть «чужим среди своих» и «своим среди чужих»… И пусть мир розовых очков чаще всего и всех становился и был его миром… Что было, конечно, и не очень хорошо. Но и не плохо! Учитывая же, как и когда он перенес становление демоном… Да, может, он и не выбирал – кем быть. Но и оставил за собой право – каким им быть. Человеком же. И в демоне. Да! И не наоборот.
Влад же, к счастью ли, горю, но и своим, не поддерживал его в этом. Но, что и важнее же всего, как и значимее же для самого Никиты, и не опровергал. Ничего не говорил против! Может, потому что завидовал, что не мог видеть мир таким, как Ник. А может, как с Дедом Морозом у человеческих семей: не хотел разбивать его веру и надежду… Его желание и мечту!
–
Хоть опять же никогда в этом и не признавался. Да и вряд ли когда-либо вообще же признается, я думаю. Но про себя-то точно сделает это… Если уже не сделал…
Как завидовал и в том, что Никите свезло с большим обхватом территории. Преимущественно же – женской населенности и направленности. Но были и исключения… По нему же сохли все! Вот все. Когда же закадычный наш рыжик привлекал лишь таких же, как он сам. Но и с кем поведешься… Да и он сам же не надеялся на большее. Но и не соглашался на меньшее! Как и Никита, но и в разрезе все той же зависти… Белой, конечно же. На светлом же глазу. Без Владовских же и примесей… Ведь посматривал с ней не в обратку, а вперед. И смотрел лишь на другого… брата. Стараясь же хоть в чем-то, если и не во всем, походить на него. Пусть хотя бы и утонченным и строгим стилем… в той же самой одежде и обуви. Ведь остальное все висело на нем мешком с картошкой, утягивая к земле, или сетью с грузилами, что и без подцепления и подсечек, только набросил – и сразу же на дно. И расползалось же, растекаясь на еще пока влажной коже как маска из папье-маше или разбивалось, раня ее как никогда нежное и хрупкое состояние при первом же порыве и налете ветра на наледь над стоячей водой ранней зимой. Будучи же не «не пошитым под размер», ведь дело и не в нем, разве что в сухости, а буквально выточенным и выскобленным из холодности и тяжести внешней, и снежности и льдистости внутренней, все того же мальчика Кая.
Хоть прошло уже больше, чем пять, а там и десять, лет… По человеческим же меркам… И все – для и по девочке же Герде! Не скромно. Да. И не похоже. Но и его же зовут не так…
