– Не тороплю. Это несрочная задача, – ответил я, шагнув к палатке с больными.
Изнутри раздавались громкие голоса. Их владельцы оживлённо о чём-то спорили. Я отодвинул полог и заглянул, не спеша заходить. Ангелина и Яра нашлись спокойно сидящими на своих местах. Полудница на кровати, уже почти полностью здоровая, и только имитирующая тяжёлую болезнь. А Ангелина сидела подле на стульчике, держа девочку за руку.
Зато ругались два других члена моего отряда.
Дед Семён стоял на печке и орал во всё горло, словно при пожаре, а на него тихо огрызалась берегиня.
– Ты, ить, зачем, курица бестолковая, туда лезла?! – кипел в негодовании домовой.
Сложно было представить, что могло вывело спокойного деда из равновесия.
– Да ладно, всего-то чуть-чуть.
– Чуть-чуть?! Это чуть-чуть называется?! Воровка! Где такое теперь найдёшь?
– Не надо истерики, – прикрыв веки, отвечала Медуница.
– Истерики?! Да я придушу сейчас тебя! – орал дед пуще прежнего.
– Что за священная война? – осторожно спросил я, проникая в пространство палатки.
Под ногами скрипнули деревянные настилы, лежащие под брезентовым полом. Матерчатые окна были открыты, и в маленькое помещение проникал свежий воздух.
– Это не Медуница! – сразу закричал дед, указав пальцами на берегиню. – Это Медовуха. Она у меня весь запас спирту вытаскала.
– Там было-то чуть-чуть. И это на медицинские цели, – парировала берегиня, потупив взор и слегка шатнувшись.
– Чуть-чуть, – снова пошёл негодованием домовой, – пять литров чистого спирту. Ты его выжрала, алкашка. А коньяк восьми лет выдержки, тоже на медицинские цели?
– Ну да. Я ж медик, значит и цели медицинские.
– А ещё она у меня тридцать пачек мыла дегтярного упёрла, и хлорки полкило, и пятнадцать банок тушёнки!
– А что, я должна была стерилизацию инструмента без закуси делать?
– Какого инструмента, пьянь?
– Да тебе что, жалко, что ли? – слегка качнувшись, переспросила Медуница.
Я только сейчас заметил, что она еле держится на ногах. Была бы человеком, давно умерла от такой дозы, но она тоже потусторонняя сущность, хоть и обладала плотным физическим телом.
– Так! – повысил я голос. – Спать!
– Я не умею, – ухмыльнувшись, ответила Медуница. – И мне ещё у всех анализ крови собрать надо.
– Мне без разницы. Через час ты трезвая! А то понасобирешь анализы, врагов не надо будет.
– Будет исполнено, – пожала плечами берегиня, схватившись рукой за блестящую дужку армейской кровати.
– Ангелина! Оторвись, наконец, от больной! – повысил я голос, – утихомирь эту отморозочку.
Моя хранительница, вздохнув, встал с табурета и подошла к берегине, возвышаясь над той на две головы.
А я не стал ждать развязки событий и пошёл в кунг. Осторожно взобравшись по металлическим ступеням, подобрался к Александре, спавшей на дальней нижней полке. Она накинула на себя тонкую серую простыню из комплекта армейского спальника.
Я сел на край полки. Шурочка бормотала во сне. Она редко бормотала, но если это делала, то что-то предстояло. В прошлый раз она чуяла боль Тика, но не смогла понять, что это. Потом чуяла безумного демона, готовившего месть другому сверхъестественному, но при этом готового подорвать термобарическими зарядами целый квартал. Тогда удалось поймать тварь. Теперь новая порция бормотания.
Если в первом случае это было короткое: «Больно», а во втором: «Сожгу! Сожгу дотла!», то сейчас речь была вообще неразборчивой.
Но в отличие от тех раз Шурочка мягко улыбалась, обхватив себя руками и сжавшись калачиком, как младенец, а по щекам текли слёзы. Слёзы вперемежку с улыбкой.
Я положил свою руку на её ладонь. Александра вздрогнула и проснулась, правда глаз не открыла.
– Что стряслось? – тихо спросил я.
Шурочка всхлипнула, но не ответила.
Я вздохнул, устав от этих загадок. Может, рейд в лес откроет часть этой тайны?
– Там тебя ждут, – тихо произнесла она, вытерев рукой глаза.
– Где?
– За дверью.
Я кивнул и вышел. Прямо перед входом стояла демонесса, одетая в багровое платье с глубоким декольте. Я осторожно огляделся. В глаза бросились Сорокин, которого трясло при виде этой княжны преисподней, и Кирилл, пускающий слюни, как озабоченный подросток при виде полуголой женщины. С некой смешанной растерянностью издали наблюдали разведчики, а волки, напротив, не сильно обращали на эту особу внимания.
Рядом с демонессой стояла, заложив руки за спину, голубоглазая девчурка с короткой стрижкой и в розовом сарафанчике. Девочка стояла, глупо улыбаясь, словно была на наркотиках. Я видел такое. Это продавшая душу. Она находится в полной рабской зависимости от демона. Демон может приказать отгрызть себе руку, и продавшая душу сделает это с улыбкой. Я помню, как другой продавший душу держал голыми руками перед этой адской сущностью алюминиевый котелок с кипятком, глядя на свою госпожу с восхищением. Помню зомбированного Володю, которого еле-еле удалось выручить из плена беса.
– Что тебе надо? – осторожно спросил я, посмотрев на демонессу.
Та широко улыбнулась и заговорила бархатным голосом.
– Я просто хочу, чтобы ты, если что, защитил это невинное дитя, если кое-кто решит выпотрошить его на алтаре. Ты же не дашь убить дитя?
Я промолчал, стараясь разобраться, что к чему. Не просто так она пришла и задаёт вопросы с подковыркой.
– Что тебе надо? – наконец, повторил я.
– Как тебе это создание? – ласково посмотрев на ребёнка, спросила Лилитурани-Пепельный-Цветок.
– Симпатичная девочка, – осторожно произнёс я, переводя взгляд то на демонессу, то на её жертву.
Та потрепала светлые волосы подростка.
– Да, хороший мальчик. И он будет всей душой у нас влюблён в другого мальчика.
Я услышал, как хихикнул Кирилл, а обернувшись, увидел, как у Володи вытянулось лицо. Наверное, и у меня тоже. Заставлять кого-то любить? Да ещё так?
