Восемь пуль людоеду
– У-ух! – сказал Плохиш, застегнул «молнию» на джинсах и сел. – Какая ты у меня, однако, сладенькая, Птичка.
Ирина опустила на грудь задранный лифчик, застегнула рубашку на пару пуговиц – лишь бы прикрыться – и, натянув джинсы, села рядом с Плохишом. Обняла его за шею и поцеловала в щеку.
– Покурим? – предложил он.
Речь, естественно, шла о наркотике.
– Если ты хочешь, Вадик, то я составлю тебе компанию.
Плохиш достал из ящика стола спичечный коробок с «травкой» и пачку «Беломорканала». Затем выдул из одной папиросы табак, в два счета забил ее коноплей, послюнявил и закрутил кончик. Прикурил, тут же потерявшись в клубах дыма, и с зажмуренными глазами протянул косячок Ирине.
– Неплохая трава, – сказал Плохиш. – Мне ее один тип с барахолки подогнал, обещал еще партию сделать, если понравится. Как ты думаешь, может, стоит взять?
Ирина сделала три короткие шумные затяжки, посидела, оценивая, потом кивнула.
– Твой тип эту траву на старом кладбище рвет, там ее целая плантация. Вот если бы тебе это кладбище под свой контроль взять, тогда бы я и слова против не сказала, а с пацанами воевать – тут от меня поддержки не жди.
Плохиш присел перед ней на корточки.
– Дунь, – попросил он.
Ирина взяла папиросу огоньком в рот, Плохиш вытянул к ней губы, словно опять собрался целоваться, и Ирина «дунула». Плохиш всосал в себя толстую струю, потер щеки, жмурясь, и хлопнул Ирину по колену.
– Ты все верно говоришь, Птичка, но, как всегда, с некоторым запозданием. Я уже раздумывал насчет старого кладбища, выяснял и пришел к выводу, что пока нам туда соваться не следует. Там слишком серьезные ребята работают, они не станут возиться с кастетами и нунчаками. Нас из пистолетов перещелкают и не спросят, кто такие. У них там за главного какой-то Зубастый, опасный тип, говорят. Говорят еще, что он прежних хозяев кладбища собственными руками передавил. Сейчас у него в банде человек тридцать, взрослые мужики, у всех пистолеты, многие с отсидками, кое-кто и за убийство… Нет, сейчас строить планы насчет кладбища еще рано. Подождем более подходящего случая. А вообще, ты права – стать в тех местах хозяином было бы весьма, весьма, весьма…
Голос Плохиша пошел на затухание.
За воротами сарая послышался топот многочисленных ног. Ирина спрятала косячок в кулак, но в эту секунду калитка распахнулась, и в сарай вошло человек восемь из банды Плохиша. Со многими из них Ирина уже была знакома, но некоторых видела впервые. Войдя в сарай, они тут же разбрелись по нему, как тараканы, – кто принялся ковыряться со стоящим в закутке мотоциклом, кто уселся за стол, а к Ирине подошел Клоп (живой и здоровый, только нос опух и сильно скривился вправо) и попросил затянуться. Ирина отдала ему косячок. Клоп немедленно завалился на диван и принял кайфующий вид.
Несколько минут в сарае невозможно было различить отдельных слов и фраз – стоял мерный гул; потом Плохиш вышел на середину и поднял руку.
– Заткнитесь все! – сказал он. – Клоп, туши косяк и открывай глаза… Беря, оставь мотоцикл в покое, успеешь еще повозиться…
Плохиш обвел своих людей взглядом.
– Надеюсь, все приготовились топать в Овражий? Клоп, ты достал еще кастеты, как я просил?
– Пять штук, – Клоп достал из-за пазухи завернутые в тряпку кастеты и бросил их на стол.
Ирина мысленно кивнула. Сейчас Вадик скажет: «А теперь, Клоп, забери их и спрячь, потому что они нам не понадобятся. Война отменяется». И почему все считают Плохиша мерзавцем? Если бы только люди знали, какой он на самом деле хороший, у них бы язык не повернулся говорить такое. Если бы они знали, как он ее любит…
– Замечательно, – сказал Плохиш. – Парни, разбирайте, у кого нет. У меня еще есть три ножа. Нунчаки в подполе, целая связка. Беря, спустись, достань. Мы не будем ждать до вечера, к тому времени могут возникнуть осложнения.
– Какие осложнения? – тут же встрепенулся Клоп.
– Один из тех, кого мы поймали вчера в Овражьем, попал в больницу, к нему приходил следователь. Если этот сучонок раскололся, то вечером нас могут там поджидать менты. Поэтому мы начнем немедленно, сейчас нас никто не ждет.
Ирина не поверила своим ушам. Ей даже показалось сначала, что Плохиш шутит – сейчас он рассмеется и скажет, что просто проверял своих бойцов на преданность и что никакой войны с Овражьим не будет, во-первых, потому, что это глупо, а во-вторых, что его попросила об этом она, его крошка Ирина, которую он очень любит.
Она напряглась в ожидании этих слов, но они так и не прозвучали.
И тогда она все поняла.
Ирина медленно поднялась с дивана. К ней сразу же повернулись. Она была единственной девчонкой в этой банде и привыкла уже, что в ее адрес постоянно отпускались шуточки, разной степени солености, иногда ее шлепали по заду и щипали за грудь, но всегда это принимало форму шутки – грубой, неотесанной, но шутки – и еще никогда никто не осмеливался напрямую приставать к ней, ведь для всех она была девушкой главаря. И если поначалу она еще немного побаивалась этих парней и предпочитала отмалчиваться, то теперь решила говорить при них все, что считала нужным. И не собиралась молчать сейчас, когда ее предали…
– Вадик… – сказала она, не в силах найти нужных слов. – Вадик, ты что? Ты же мне обещал!
Плохиш повернулся к ней и сморщился.
– Что я тебе обещал?
– Вадик, там же мой брат. Ты же сказал… Это нечестно!
Нужные слова по-прежнему не шли на ум. Да и говорить она уже не могла, чувствовала: скажи она еще хоть слово – о честности, об обещаниях, о любви, – и ее прорвет, хлынут слезы, и это будет ее полным крахом. В этой компании слезы не в почете.
– Нечестно, – повторил Плохиш и рассмеялся.
Его поддержало дружное гоготанье из восьми глоток.
– Представляете, пацаны, только что я узнал любопытную вещь… – Плохиш с довольным видом оглядел своих слушателей. Ему внимали с великим интересом. – Сивуха, ты помнишь вчерашнего сопляка, который тебя с первого же удара вырубил?
– Ну уж не с первого… – начал Сивуха, но Плохиш его оборвал:
– С первого, с первого. И меня тоже с первого. И Клопа, говорят, гнал, как зайца, по виадуку. Так вот, братва, этот щенок, оказывается, родной братец нашей крали.
«Нашей крали»? Ирина не поверила, что он это сказал. Она никогда не была «нашей кралей», и никто ее так не называл – она всегда была только девушкой Вадика. Неужели ей это только казалось?
– Тошка Савченко? – удивленно спросил кто-то – сквозь застилающую глаза слезную пелену Ирина уже не видела ничего вокруг.
Кто-то присвистнул.
– Я слышал об этом типе, – голос Клопа. – Он недавно в люди выбился, но сразу же подчинил себе почти весь Овражий. Раньше там Хребет все в руках держал, но Савченко его быстро потеснил. И сильно. А впрочем, это нам даже на руку, теперь мы их по отдельности валить можем.
– Правильно, – сказал Плохиш. – Я тоже так подумал. Потому я и хочу как можно скорее приняться за этого сопляка.
– Вадик! – закричала Ирина, чувствуя, что слезы уже катятся по ее щекам и дальше сдерживать их она не в состоянии. – Ты же… Ты же обещал мне!
Плохиш расхохотался. Ему с удовольствием вторили.
– Обещал! – сказал Клоп с гоготом, оглядывая аудиторию и потрясая перед собой руками, словно был на сцене и призывал зрителей поддержать себя аплодисментами. – Ну и дура!
Плохиш разразился отвратительным уханьем, это даже не был смех – скорее просто издевательские мерзкие звуки.
Обида была настолько сильной, что Ирина не могла больше сдерживаться. С плачем она бросилась сначала на Клопа, наотмашь ударила его по лицу, без всякого результата, впрочем, потом накинулась на Плохиша. Продолжая смеяться, тот отмахнулся от ее рук, по инерции она сделала вперед еще два шага, наткнулась на стол и пронзительно закричала от душившей ее обиды. Хохот в сарае стал еще громче, и обида от этого еще только усилилась, хотя это и казалось невозможным. Ирина окончательно потеряла над собой контроль. Взгляд ее скользнул по столу и остановился на лежащем тут ноже Плохиша.
Я заставлю вас заткнуться, свиньи!
Ирина схватила нож и бросилась туда, где, по ее расчетам, должен был находиться Плохиш – пелена слез настолько застлала ей глаза, что она уже практически ничего не могла видеть, только размазанные силуэты. Она взмахнула ножом – очень неумело, даже сама почувствовала, как глупо выглядит со стороны, но сейчас ей на все было плевать, хотелось лишь отомстить за свое унижение.
Хохот сразу смолк, а в следующую секунду удар тяжелым ботинком по руке вышиб нож из ее руки, а второй удар, в грудь, бросил се на пол.
– Ах ты, сука, падла, шлюха вонючая…
Один за другим последовали сильные улары ногами в лицо, в живот, по рукам и спине; сначала бил ее только Плохиш, «милый Вадик», потом к нему присоединились Клоп и еще кто-то. Она попробовала закричать, но увидела летящий в лицо ботинок и сразу же сжала зубы, закрылась руками. «Только бы не выбили зубы, – подумала она, прежде чем ей на голову обрушился оглушающий удар и сознание помутилось. – Я не переживу, если мне вышибут зубы…»
Когда сознание оставило ее, бить перестали. Кто-то плеснул ей в лицо холодной водой. Она затрясла головой, отплевываясь.
– Сволочи, – прошептала она. – Вас всех изуродуют! Мой брат боксер, у него все друзья боксеры, они из вас отбивные сделают!
– Да что ты говоришь! – воскликнул Плохиш. – Мамочка, как я испугался! Как я боюсь твоего сопливого братца!
Он схватил ее и поднял с пола. Рубашка с треском порвалась, в два рывка Плохиш сорвал ее окончательно. Потом сорвал лифчик и отшвырнул его в сторону.
– У меня коленки дрожат от страха! Я весь трясусь!
Он схватил Ирину за волосы и швырнул в толпу. С хохотом ее подхватили, стали трогать за живот, за грудь. А Плохиш кричал как сумасшедший:
– Ребята, минуту внимания, у меня для вас хорошая новость! Я дарю вам эту шлюшку!
Громкий восторженный рев.
– Можете развлекаться, даю вам полчаса! А потом возьмемся за дело!
Снова рев. Ирина сразу же поняла, что ей сейчас предстоит вытерпеть, но ни страха, ни брезгливости не почувствовала – ей было все равно. Она хотела только, чтобы все это поскорее кончилось, и она смогла бы отправиться на поиски Тошки, чтобы предупредить его. «А уж он-то вам покажет… Он вам устроит… Как он там сказал? Ночь длинных ножей?»
Но она зря надеялась – когда все закончилось, ее не отпустили.
– Бросьте се в подпол, – приказал Плохиш. – Пусть посидит, пока мы разберемся с делами. Да, и заткните ей рот, чтобы орать не вздумала, пока нас нет.
Ей связали за спиной руки, заткнули рот какой-то грязной, воняющей мазутом тряпкой и бросили в подпол; на крышку же поставили тяжелый диван.
За ней вернулись только вечером. Усталые и злые. Драка в Овражьем произошла не совсем так, как они рассчитывали, – их там уже поджидали, и война, которую они так красочно себе представляли, вдруг обернулась для них чем-то вроде «избиения младенцев», причем в роли последних оказались именно они. Мрачно переговариваясь, они выпили несколько бутылок водки, потом достали Ирину из подпола, развязали и разрешили попить воды. Предложили водку, но Ирина лишь презрительно отвернулась.
– Капризная шлюха, – сказал Клоп.
– Выброси ее отсюда, – раздраженно сказал Плохиш, закуривая «косячок». – Она действует мне на нервы.
– Куда выбросить? – спросил Клоп.
– Куда угодно. Отведи на пустырь, и пусть топает на все четыре стороны… Или ты хочешь еще с ней покувыркаться?
– Да ну ее к черту. Пусть проваливает.
Через лесопосадку ее отвели на пустырь. Только там развязали руки и толкнули в шею.
– Иди, – сказал Клоп. – Ио запомни, детка, если ты хоть слово пикнешь о том, что произошло, или еще хотя бы раз попадешься мне на глаза – тебе не жить. Это я тебе обещаю. Кстати, то же самое можешь сказать и своему братцу.
– Тошка вам отомстит, – сказала Ирина, отойдя на несколько шагов. – Вам всем будет плохо.
Вслед ей кинули камень.
Глава 4
– Корпус работает, – сказал Роман Макарович. – Активнее, Антон, активнее… Во-от, молодец! Витька, а ты не уходи от боя. Давай, показывай свои финты, ты же умеешь. Тебе самому через час драться, так что тренируйся.
– Если СЕЙЧАС Тошка поймает меня на моем финте, то ЧЕРЕЗ ЧАС драться я уже не смогу, – резонно возразил Витька, скользя по кругу.
Шел уже третий день областных соревнований по боксу. Их спортивная школа по очкам была на первом месте, правда, делила его со школой Юго-Западного микрорайона. Собственно, никаких неожиданностей в ходе соревнований пока не происходило – все шло точно так, как Роман Макарович и планировал. Но завтра должно было все решиться. Теперь все зависело от того, сколько очков наберут Витька Панков и Тошка Савченко в личном зачете. Если Витька проиграет бой с большим отрывом, то Антону придется сильно постараться, чтобы добавить в общекомандную копилку такое количество очков, которое позволило бы им сохранить за собой первое место. За Тошку тренер был спокоен, а вот Витька… Три первых боя Витька провел с неплохим результатом, но зато четвертый обернулся для него оглушительным поражением. Некто Савин из спортшколы. Все свои бои он провел с разгромным счетом, и Витька не стал исключением. Бой закончился нокдауном, и с тех пор обычно бесстрашный Витька – Витек, Витус – словно заболел страхом перед схваткой. Даже сейчас, на тренировке, в спарринге с лучшим другом Тошкой, он словно не верил в себя и, что хуже всего, – не верил Тошке. Витька явно боялся, что его могут ударить так же сильно, как это сделал Савин.
Тренер и с сожалением покачал головой. Это хуже всего, когда начинаешь бояться ударов. Если ты не сможешь преодолеть этого страха, ты уже не боксер. И на ринге тебе не место.
«Нет, Витька не выдержит, – с сожалением подумал Роман Макарович. – Виду, конечно, не подаст, что боится, не убежит с ринга, но и очков много не заработает…» Хорошо еще, что противник у него не ахти, Семенов из Железнодорожного района. Этот парень вышел в финал не потому, что хорошо дерется, – просто волей жребия противники ему доставались не из лучших, и по очкам он шел далеко впереди Витьки, однако в бою во многом ему уступал. В этом Роман Макарович не сомневался. Если не случится ничего непредвиденного, если Витька не испугается в последний момент, если размеренно и настырно будет зарабатывать очки для себя и команды, то…
Впрочем, что значит «то»? Имеется еще очень много «если». Как поведет себя Тошка в этот последний день соревнований? Как сложатся оставшиеся два боя? В исходе первого можно не сомневаться – здесь тоже противник не из лучших, но во второй схватке, вероятнее всего, драться придется все с тем же Савиным, а это уже серьезно. Зверь, а не парень.
Тренер взглянул на часы и поторопился дунуть в свисток. -
– Все, ребята, заканчиваем. Сходите в душ, переоденьтесь – и в автобус. Через час начнутся соревнования.
Тошка с Витькой стукнули друг друга по перчаткам и отправились в раздевалку, зубами развязывая шнурки на перчатках. За ними отправились остальные ребята, обсуждая предстоящий день.
Тошка нисколько не волновался. Он видел, что ребята волнуются не столько за себя, сколько за него (для них соревнования уже практически закончились, теперь все в основном зависело только от него), что тренер тоже волнуется и нисколько этого не скрывает, но сам он чувствовал себя совершенно спокойным.
Два боя? Фи! За те два года, что он занимался в секции Романа Макаровича, он выдержал столько боев, что предстоящие два можно было считать ничем. Подумаешь, какой-то Савин с Юго-Западного! И почему его так все боятся? Возможно, о нем говорят больше, чем он стоит. Правда, Тошке еще воочию не доводилось видеть его в деле – соревнования проходили в спорткомплексе «Сибирь» в очень жестком режиме, в двух залах, у участников не было свободной минуты, чтобы наблюдать за каждой схваткой и высчитывать своего возможного противника. На соревнования было отведено лишь три дня, а спортсмены собрались со всей области.
Но дело даже не в том, видел ли Тошка своего противника в деле или нет. Просто он был уверен в себе. И полон злости. Прошло чуть больше недели с той ночи. когда бандой Плохиша были жестоко избиты четверо ребят из Овражьего околотка и когда была устроена та эффектная засада на виадуке. Битва на следующий день наглядно показала, что ребят с Овражьего не так– то легко взять на испуг. Война закончилась, не успев начаться, но Тошка продолжал ждать подлости со стороны Плохиша. Он находился в постоянном напряжении, ожидая подлого удара в спину, но за прошедшую неделю больше не было ни одного налета со стороны Плохиша. Возможно, это было связано с начавшимися соревнованиями – за ними внимательно следил весь город, каждый мальчишка болел за честь своего района, и подобное перемирие могло быть вполне понятным, если бы… Если бы Тошка не был уверен: Плохишу плевать на спорт. Скорее всего он просто выбирает удобный момент для нанесения удара. Он, конечно, псих, но не дурак – понимает, что сейчас не самое лучшее время для разборок. Тем более после того, как стало ясно, что Костик Жмыхов ослеп на один глаз. Вероятно, Плохиш просто выжидает, когда улягутся страсти.
Но он еще не знает, что злость в Тошкиной душе не уляжется никогда… В тот вечер, когда Тошка увидел, что Плохиш сделал с его сестрой, он понял – покоя ему не будет, пока месть не свершится. Не то чтобы он испытывал какие-то глубокие чувства к своей сестре – они жили разной жизнью, виделись практически только по вечерам, да и характеры их были разными. Если Тошка пошел в мать, такой же обычно невозмутимый и предпочитающий держать эмоции при себе, то Ирина была вся в отца, такая же взбалмошная, непоседливая (не зря получила прозвище «Птичка»), неуравновешенная, всегда уверенная в правильности совершаемых ею поступков, за что не раз и получала по носу. Взять хотя бы ее недавнюю сумасшедшую любовь к Плохишу. Сейчас она не могла понять, как смогла влюбиться в такого типа («Скотина, сволочь, подонок!»), но три месяца назад она готова была горло перегрызть каждому, кто отозвался бы плохо о ее ненаглядном.
Сейчас, по прошествии недели после разрыва с Плохишом, синяков и шишек у нее все еще было предостаточно, а вот от былой любви не осталось ничего. Вернее, осталась одна ненависть. И жажда мести. И жгучий стыд от того, что теперь многим ее друзьям (во всяком случае – некоторым) хорошо известно, как с ней обошелся ее «любимый Вадик»… А ведь ее предупреждали, ей говорили… Не-ет, это непростительно. Она убила бы его собственными руками, если бы могла. Ну ничего, зато у нее есть брат, который сказал в тот день, стирая мокрым платком корочку запекшейся крови с ее лица: «Потерпи, Ирка, потерпи еще немного… И я за тебя отомщу, обещаю…» Она удивилась тогда – странно было слышать такие слова от Тошки. Она никогда особо серьезно не относилась к своему брату, считала его еще слишком маленьким, чтобы разговаривать с ним на равных, а уж для того, чтобы просить у него помощи, он вообще еще был в ее глазах сопляком. Но после событий на виадуке она взглянула на брата по-новому. Не то чтобы она прониклась к нему уважением, просто поняла: братец уже не мальчик. И на него можно положиться. И если он сказал, что отомстит, то можно не сомневаться – отомстит. Он такой. Он всегда был таким, только сейчас, ко всему, еще и стал взрослым…
Тошка тоже в себе нисколько не сомневался. Он знал, что рано или поздно (лучше, конечно, рано, чем поздно) возмездие свершится. Он найдет Плохиша, даже если тот зароется под землю или взлетит под облака.
Никуда ему не деться. Вот только закончатся соревнования.
– Славка, ты пойдешь смотреть соревнования? – спросила Ирина. – Сегодня последний день. Говорят, Тошка получит главный приз, если выиграет решающий бой.
– Не знаю, – сказал Славик, водя фломастером по альбомному листу. – Я и так уверен, что Тошка выиграет Он всегда выигрывает.
– Завидуешь? – улыбнулась Ирина.
– Еще чего!
– А почему ты думаешь, что он победит?
– Вычислил математически. Первый бой он выиграет легко – ему предстоит драться с Кривичем; он из области, крепкий парень, но Тошке и в подметки не годится. Все так говорят.
– А кто второй?
– Это пока еще неизвестно. Но скорее всего Савин с Юго-Западного, он все бои провел без поражения, так что он пока единственный кандидат.
Ирина медленно опустила руки. Вместе с этим она почувствовала, как опускается куда-то в живот сердце.
– Кто? – спросила она сипло.
Славик оторвался от альбомного листа и косо посмотрел на сестру.
– Савин с Юго-Западного, – повторил он. – Хороший боксер, и весу в нем побольше, чем в Тошке, но все равно я уверен: Тошка победит.
– Господи… – сказала Ирина. – Господи…
Потом рванулась в прихожую, сорвала с вешалки куртку и, ругаясь сквозь зубы, принялась торопливо завязывать кроссовки.
Славка боязливо выглянул из комнаты.
– Ты куда? – осторожно поинтересовался он.
Ирина подняла на него безумный взгляд.
– Мне срочно надо поговорить с Тошкой, – сказала она.
Витька Панков явно шел впереди. Во всяком случае, по очкам он опережал своего противника; не то чтобы сильно, но разница все же ощущалась. Тренер был доволен, он никак не ожидал, что в этом бою Витька так проявит себя. Роман Макарович уже заранее подсчитывал очки, которые команда может недосчитаться после этого боя, а также то их количество, которое понадобиться набрать Тошке, чтобы удержать свою спортшколу на первом месте. Но как только прозвучал гонг, призывающий спортсменов на середину ринга, как только последовали первые обмены ударами, – тренер понял, что был слишком низкого мнения о Витьке. Если он чего-то и боялся, то на время боя предпочел об этом забыть. Теперь на ринге был прежний Витька-Витус, который не боялся никого и ничего, и цель у него сейчас была только одна: победить. И он шел к этой цели упрямыми шагами, гоняя своего противника по рингу, прижимая его к канатам, то и дело проводя великолепные серии ударов, умудряясь уходить от ответных ударов. В общем, Витус делал все, что от него зависело, дабы не уронить себя в глазах друзей, тренера и отца, стоящего почти у самых канатов; он старался на всю катушку, и уже очень скоро его противник сломался – прижался в синий угол и ушел в глухую защиту. Мальчишки орали и свистели, девчонки – визжали и пищали, и Витус, чувствуя эту поддержку, только усиливал мощь своего напора, окончательно деморализуя противника.
– Вау-вау! – орали мальчишки, размахивая руками. – Левой, Витус, левой! Снизу!
Роман Макарович, естественно, не кричал и не свистел, хотя испытывал огромное желание сделать это. В волнении он расхаживал от стойки к стойке, а когда прозвучал заключительный гонг и рефери поднял Витусу руку, он проскользнул между канатов, подхватил Витуса за под мышки и подбросил вверх. Витус с улюлюканьем взмыл над головами рефери и своего огорченного соперника. Девчонки с визгом рукоплескали, мальчишки издавали непрерывные боевые кличи.
Из-за стола поднялся главный судья, кашлянул прямо в микрофон и объявил:
– И, наконец, финальный бой наших соревнований… На ринге Антон Савченко, центральная спортшкола, и Вадим Савин, Юго-Западный микрорайон.
Зал загудел, заголосил, заглушая микрофон. Тошка ударил перчаткой о перчатку и поднялся со стула; друзья хлопали его по плечам и подталкивали в спину.
«Главное – разозлиться, – говорил он себе, перелезая через канаты. – Сейчас я разозлюсь, и все будет в порядке. Я сильнее этого парня с Юго-Западного, все так говорят. Пусть он тяжелее, но у меня техника лучше. Так тоже говорят».
Он вышел на ринг и огляделся. Казалось, что все смотрят на него, а впрочем, так оно и было. Вон мальчишки, все еще машут руками и орут, но он уже не обращает на это внимание. Он полностью готов к бою. Ага, а вот и отец – тоже машет ему рукой. Должно быть, он специально отпросился с работы, чтобы увидеть финальный бой. А вот и Ирка. Только что пришла. Лезет сквозь толпу и что-то кричит. Ладно, сестренка, потом все выскажешь, сейчас не до тебя.
Слева толпа зашевелилась, расступаясь. Савин идет. Роста он невысокого, его светлая стриженая макушка едва заметна в толпе, но Тошка знает – не в росте дело.
Он снова посмотрел направо, где бесновались его болельщики. Ирина уже пробилась сквозь толпу, она была уже почти в первом ряду и что-то кричала, пытаясь оттолкнуть с дороги грузного и неповоротливого дядю Ваню, отца Костика Жмыхова. Разобрать смысл слов Тошка был не в состоянии, сначала он пытался прислушиваться и даже приставил перчатку к уху и крикнул, не слыша самого себя: «Что?!», а потом махнул рукой. «Потом, Ирка. Не до тебя…»
Он похлопал себя перчатками по голове, взлохматив коротко остриженные волосы, и повернулся к противнику, пытаясь дружелюбно улыбаться, как и положено участнику соревнований.