Восемь пуль людоеду

Мотоциклы с оглушительным рокотом неслись по Овражьему околотку. Справа вдоль обочины тянулся кажущийся бесконечным ряд одинаковых аккуратных сосенок – их посадили здесь лет десять назад, когда дорога, по которой они сейчас ехали, еще не была покрыта асфальтом, а Овражий околоток состоял всего из нескольких пятиэтажек и представлял собой большую строительную площадку.

Через несколько минут в свете фар стал заметен поворот налево, и мотоциклисты снизили скорость. Сразу же за поворотом начинался большой овраг, через который был переброшен виадук. Мост был широкий, капитальный, но въезжать на него из-за поворота на большой скорости было делом рискованным – Ирина помнила несколько случаев, когда любители больших скоростей, не вписавшись в поворот, проламывали железные перила моста и глазом моргнуть не успевали, как оказывались на самом дне оврага. Остаться в живых, упав с такой высоты, было почти невозможно. Во всяком случае, до сих пор никто не оставался…

– О, черт! – вскрикнул вдруг Плохиш.

Крик был хорошо слышен даже сквозь рокот мотоциклов, и от нехорошего предчувствия у Ирины сдавило сердце. Она закрутила головой, пытаясь сквозь стеклянное забрало шлема рассмотреть, что же стало причиной этого крика, но понять ничего не могла. Впереди метался свет фар, сверкали красные огни стоп-сигналов, мелькали какие-то тени.

– Черт! – снова крикнул Плохиш.

А потом послышался звонкий удар, металл о металл, и Ирина почувствовала, что мотоцикл начинает заваливаться на бок. От страха и неизвестности она закричала. Скорость была небольшая, но и на боку мотоцикл протащило по асфальту с десяток метров. Сноп искр взметнулся из-под защитных дуг и ударил Ирине прямо в лицо. Она продолжала кричать, пытаясь удержаться за Плохиша, но какая-то невероятная сила выдернула ее из седла и отбросила в сторону. Кувыркаясь, она пролетела еще несколько метров и остановилась.

Сознание она не потеряла. Она не раз ударилась головой о дорогу, но на ней был шлем, и это спасло ей жизнь. При последнем ударе шлем в конце концов слетел и откатился в сторону, а Ирина сразу же вскинулась. Бегло осмотрела себя. Кожаная куртка разорвана, из драного рукава стекает густая кровь, в темноте кажущаяся черной, плечо горит. Кости гудят, но, кажется, переломов нет.

В эту секунду со стороны моста донеслись крики, и Ирина тут же забыла о себе. С усилием встав на ноги, она повернулась к мосту. И сразу же поняла, что произошло. У моста шла драка. Вернее, дракой это можно было назвать с большой натяжкой – шестерых мотоциклистов Плохиша, выбитых из седел, избивали человек десять, били жестоко и методично – дубинками, железными цепями, нунчаками.

Ирина заметалась. «Где Вадик? Где он?» Она сделала решительный шаг к мосту, под свет фонарей, но сразу же остановилась. Снова отшатнулась назад, в темноту. Никто ведь не посмотрит, что она девушка, для них она такой же враг, как и все остальные, и поступят с ней соответственно… Цепи и нунчаки – удары ими она не выдержит, их и парни не выдерживают, а у нее кости тонкие, хрупкие, лопнут при первом же ударе. Ее убьют и даже имени не спросят.

Стало очень страшно. Но не только за себя. И за Вадика тоже. Возможно, тем, кто устроил здесь на них засаду, и неизвестно еще о происшедшем двадцать минут назад побоище в их районе, но… А если уже известно? Если они готовы сейчас на все, даже убивать?

Ирина совсем растерялась. А у моста по-прежнему шла бойня, сопровождаемая криками и звонкими металлическими ударами.

«Ну где же Вадик, где?!» – Ирина все еще ни на что не могла решиться. Ее начинало трясти, даже боли она уже не чувствовала. Инстинкт самосохранения заставлял ее бежать отсюда – спрыгнуть в черный кювет слева, скатиться вниз по мокрой траве, а там бегом вдоль оврага в ближайшую рощу, где ее уже не найдут, но мысль о Плохише не давала ей сдвинуться с места. У моста его почему-то не видно, впрочем, там вообще не разобрать, где кто, – свалка, а мотоцикл все еще лежит где упал и, кажется, горит. Вероятно, из бака вылился бензин и вспыхнул, а вскоре пламя охватит и весь мотоцикл.

«Мамочка, мама!.. Его убьют, убьют…»

Вдруг сбоку к ней метнулась большая тень. Она машинально отшатнулась, закрывшись руками, почувствовала, что кто-то схватил ее за куртку и отшвырнул к кювету. Ирина коротко вскрикнула, но сильная рука тут же зажала ей рот.

– Тише, не ори. Это я.

Плохиш… Лицо разбито, волосы слиплись от крови. Но – живой.

– Все, уходим отсюда. Плохо нам придется, если поймают…

– А как же ребята? – слабо спросила Ирина, хотя ей было глубоко плевать на всех этих подонков, которыми окружил себя Плохиш. Но чувствовать себя предателем она не хотела.

– Выкрутятся. Сейчас мы им ничем помочь не сможем, только сами пропадем. Надо сматываться. А завтра я устрою в Овражьем бойню…

Он снова рванул Ирину, и они скатились в кювет. Их никто не заметил – схватка у моста все еще продолжалась, хотя крики уже стали тише. Плохиш с Ириной по сырой узкой тропинке спустились к оврагу, где тропинка становилась еще уже и сквозь густой кустарник шла вдоль обрыва. Тут темнота была полная, Ирина даже Плохиша не могла рассмотреть, хотя они шли совсем рядом и его хриплое дыхание было слышно совершенно отчетливо.

Вскоре крики у моста совершенно стихли – либо драка кончилась, либо они убежали уже достаточно далеко. Тогда Плохиш остановился, выпустил руку Ирины из своей и наклонился, уперевшись в колени. Он тяжело дышал и непрерывно плевался. Ирина терпеливо ждала.

– Гады, – наконец сказал он, когда слюноотделение закончилось. – Суки… Ты поняла, что произошло?

– Не очень, – сказала Ирина. – На нас напали?

– Это и ежу понятно, – Плохиш распрямился и утер лицо рукавом. – Они поставили поперек дороги трубу. Там фонари светят только у моста, и когда я увидел трубу, то было уже поздно. А Клоп ее так и не заметил. Похоже, ему кранты – шею сломал. Да и остальные тоже… Хорошо еще, я вовремя заметил эту трубу – успел завалиться набок. Колено повредил, да кусок мяса с ноги сорвало. А ты как?

– Немного ушиблась, но, в общем-то, все в порядке. Могло быть хуже.

– Конечно. Гораздо, гораздо хуже… Но ничего, я завтра же отыграюсь и за себя, и за Клопа, и за остальных. Они у меня, суки, попляшут, я им все кости переломаю.

– Ты их запомнил? – осторожно спросила Ирина.

Плохиш махнул рукой.

– Это не имеет значения. Главное, что они местные, и я буду отыгрываться на всех, кого встречу.

– Но ведь так нельзя… – попробовала возразить Ирина, но Плохиш ее перебил.

– Еще как можно! – заверил он. – Я всем им, гадам, рога пообломаю. Пусть не думают, что этот вечер им так легко сойдет с рук… Но все же одного из этих гадов я хорошо запомнил. К нему у меня счетик особый.

– Ты о ком?

– Да был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка, я даже поначалу на него и внимания не обратил, думал, что случайно затесался… Но потом он Сивухе так кастетом сунул, что тот кувырком полетел и уже не шевелился. Этот щенок, оказывается, у них там что-то вроде главаря…

– Как ты у своих? – поинтересовалась Ирина.

– Почти. Только этот сопляк, помладше. Но дерзкий тип. И держался крепко. Когда я сообразил, что он у них главный, сразу к нему рванулся, хотел вывести из строя первым делом. Но просчитался.

– Почему?

– Он оказался сильнее меня, – признался Плохиш.

Ирина взглянула на него с удивлением – таких слов от своего парня она не слышала никогда. Он был слишком самолюбив, чтобы признаваться в таком, и, должно быть, в этом пареньке он увидел действительно серьезного противника.

Так оно и оказалось.

– Он сшиб меня с ног первым же ударом, – сказал Плохиш с задумчивыми нотками в голосе, словно попутно вспоминал, как все это происходило. – Я и сообразить ничего не успел – от неожиданности должно быть, – как он завалил меня. Нос, кажется, сломал, сука! Все кастетом в висок метил, я еле успел увернуться, так он мне чуть затылок не проломил.

Плохиш вдруг зло рассмеялся.

– Как, однако, бывает обманчива внешность, – заметил он. – Больше всего меня смутило то, что он совсем еще пацан, я рассчитывал его одним пальцем раздавить. А он, видать, не промах. Из новых – никогда раньше с ним не встречался. – Плохиш снова рассмеялся, и на сей раз его смех понравился Ирине еще меньше. – Ничего, я с ним еще встречусь. Я тоже ему отметину поставил, щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется.

Плохиш показал Ирине кулак, забрызганный капельками крови.

– Вот только мотоцикл жалко, сгорел… Ну, ничего, я с ним за все рассчитаюсь!

Он замолчал, еще раз сплюнул в темноту и, развернувшись, прихрамывая, зашагал по тропинке. Ирина засеменила следом.

– Ты иди домой, – приказал ей Плохиш, не оборачиваясь. – А у меня еще есть дела…

Ирина не ответила. Она знала, что спорить с Плохишом в таком состоянии не имеет смысла, да она и не хотела сейчас спорить – больше всего на свете ей сейчас действительно хотелось домой. Она даже не думала о том, что скажет ей мать, увидев порванную куртку и кровь. Нет, ничего доказывать она не собирается. Она собирается в постель. Скорее забыться.

Домой она добралась быстро. С Плохишом расстались не попрощавшись, он только буркнул сквозь зубы: «Я им, гадам, устрою!» – и исчез в темноте. Проводив его взглядом, Ирина подошла к дому и встала под окнами своей квартиры, напротив детской. Привстав на цыпочки, трижды стукнула ногтем по стеклу. Входить в квартиру через дверь она не хотела – мать обязательно проснется, а это был бы не лучший поворот событий.

Подождав с минуту, она повторила стук. В окне замаячил худой силуэт Славика, младшего брата. Стукнули шпингалеты, окно раскрылось.

– Двери нет? – недовольно спросил Славик.

– Цыц, – сказала Ирина. – Где мамка?

– Спит уже, где же ей быть?

– А Тошка?

– Не знаю, не приходил еще.

Ирина ухватилась за раму, подпрыгнула и, скользнув ногами по стене, впорхнула в комнату. Квартирка у них была маленькая, всего из двух комнат, одна являлась гостиной и спальней родителей одновременно, а во второй приходилось ютиться всем троим детям Владимира и Елены Савченко. У мальчишек кровати стояли в два яруса, верхняя принадлежала Славику, а снизу безраздельно властвовал Тошка; Ирина же довольствовалась старенькой софой в углу у окна.

Не зажигая свет, она сняла куртку, повесила ее на спинку стула и легла на софу, прямо поверх покрывала. Расслабилась и сразу же поняла, что падение с мотоцикла прошло вовсе не так бесследно, как ей казалось. Тело моментально заныло, загудело, и, даже не рассматривая себя, Ирина могла сосчитать все свои синяки. Левая нога – один сплошной синяк, левое плечо тоже, тело было почти сплошь усыпано мелкими ссадинами.

Разбудил ее тихий стук в окно. Она моментально открыла глаза, словно и не спала. За окном темнота, значит, еще по-прежнему ночь. Ирина нащупала на тумбочке будильник и поднесла его к глазам. Стрелки слабо светились и показывали два часа ночи.

Стук повторился. Ирина резко села на кровати и едва не вскрикнула – тело уже не просто ныло, а буквально разрывалось при малейшем движении. Шепотом ругаясь, она встала и открыла окно.

– Где ты шлялся? Мать узнает, голову оторвет.

– Подвинься, – сказал Тошка, вскарабкиваясь в окно. – Ты сама-то давно нарисовалась?

– Я уже взрослая.

– По твоей морде не скажешь.

Ирина дотронулась до поцарапанной щеки. Царапины были большие и уже покрылись толстым слоем запекшейся крови.

– На себя посмотри, – обиженно сказала она, посмотрев на Тошку. – Твоя морда ничем не лучше. Кто тебе щеку порвал?

Неожиданно она замолчала. Вдруг испугалась чего-то, хотя в первую секунду не сообразила, чего именно, только почему-то подумала: «Все пропало!» А уже в следующее мгновение поняла, что ее испугало.

«Я тоже ему отметину поставил, – вспомнились слова Плохиша. – Щеку кастетом разорвал, шрам хороший останется…»

«Был там на мосту один типчик. Сопляк еще совсем, щенок, малявка…»

А Тошка, между прочим, боксер, уже два года занимается, призы домой носит, грамоты, тренер пророчит ему большое будущее, через неделю состоятся областные соревнования, где Тошка собирается забрать главный приз.

Тело сразу же перестало ныть, вернее, эту боль затмила другая – пронзительная боль в груди. Вероятно, это был страх, а может, просто предчувствие чего-то нехорошего, чего она так боялась и что все-таки случилось.

– Где ты был? – с замирающим сердцем спросила она брата.

– А тебе какое дело? Я же не спрашиваю, где была ты!

Тошка закрыл окно, скинул куртку и зажег ночник. Уставился на сестру, словно видел ее впервые в жизни.

– Кстати, а где ты была? И кто тебя так подрал? Тебя изнасиловали?

– Кретин! – сказала Ирина. Потом схватила брата за грудки и встряхнула. – Ты был на мосту? Был, я тебя спрашиваю?!

– На каком мосту? – Тошка казался очень удивленным.

– Не придуряйся! Я говорю про виадук! Это ты был там со своей шпаной?! Отвечай, боксер чертов, или я из тебя всю душу вытрясу!

Ирина снова встряхнула его с такой силой, будто на самом деле намеревалась вытрясти из брата душу, хотела встряхнуть еще раз, но Тошка схватил ее за запястья и оттолкнул от себя.

– Не ори! – прошипел он. – Мать разбудишь, она устроит тебе «ночь длинных ножей». Откуда ты знаешь про виадук?

– Значит, это все-таки был ты! Что же ты наделал, гад! Ты же Клопа убил, щенок! Человека убил! Из-за тебя теперь здесь начнется настоящая война!

– Из-за меня? – уже совсем не шепотом спросил Тошка; в голосе его слышалось немалое возмущение. – Эти подонки избили четверых наших, один из них, Костя Жмыхов, сейчас в реанимации. Ему глаз вышибли, теперь кривым будет, если вообще жив останется.

«Мамочка!» – испуганно ахнула Ирина.

– Откуда ты знаешь? – прошептала она.

– Женька Сомов все видел из окна своей квартиры. Он вызвал «Скорую» и сразу же позвонил мне. А я придумал сделать засаду на мосту.

Тошка замолчал.

– Послушай, – сказал он немного погодя, – а тебе-то какое до этого дело? При чем тут ты? И откуда тебе известно про засаду?

Он приблизился к сестре и взял ее за подбородок. Пробежал взглядом по царапинам на лице, по изодранной руке, по ноге и сказал:

– Ты тоже была там, да?

– Почему ты так решил? – Ирина отдернула голову.

– У тебя интересные шрамы, сестренка, – все направлены в одну сторону. Такие шрамы остаются, когда падаешь с мотоцикла на асфальт и тебя тащит по нему несколько метров. У тебя разбито колено, значит, ты сидела сзади, потому что спереди тебя защитили бы дуги… Ты была с ними, да? С этими гадами?

– К твоему сведению, – стараясь казаться злой, заявила Ирина, – с этими гадами у меня нет ничего общего. Если я там и была, то не потому, что мне нравится их компания. Я была там с одним-единственным человеком, который мне дороже всех на свете!

– Что? – Тошка даже рассмеялся, коротко и зло. – Дороже всех на свете? Один из этих подонков? Ну ты даешь, сестренка! И кто же это, если не секрет? Уж не Клоп ли?

– А вот это уже совершенно не твое дело, братец!

– Ты стыдишься своего дружка? Тогда, может быть, это Сивуха?

– Заткнись!

– Нет? Не иначе это сам Плохиш! Я угадал? Ну, точно! Надо же, никогда бы не подумал.

Он покачал головой и вдруг шлепнул Ирину по щеке, не сильно, пальцами, но очень обидно. Ирина тут же залепила ему ответную оплеуху. Тошка уже вознамерился снова ударить сестру по щеке, как вдруг его остановил сонный голос младшего брата:

– Вы что там, совсем сдурели? Идите на улицу, там и деритесь… Дайте поспать, а?

Брат с сестрой замерли. Посмотрели друг на друга ненавидящими взглядами, отвернулись, стиснув зубы, и разошлись в разные стороны. Тошка завалился на свою кровать, а Ирина снова легла на софу. Они молчали долго, почти полчаса. Потом, когда стало отчетливо слышно громкое сопение Славика, Тошка сказал шепотом:

– Передай своим, что, если Костя умрет, я завалю Плохиша собственными руками.

– То же самое Вадик сказал и о тебе, – немедленно отозвалась Ирина. – В том случае, если умрет Клоп.

– Вадик? – с усмешкой переспросил Тошка. – Вот, значит, как зовут Плохиша… Ну-ну. Скажи своему Вадику, что его Клоп жив и здоров, драпал от меня через виадук, как заяц, и про мотоцикл свой забыл.

«Клоп жив!» – облегченно вздохнула Ирина и порадовалась, что в комнате так темно. Она не хотела, чтобы брат видел, как прояснилось ее лицо в этот момент.

«Завтра прямо с утра найду Вадика, – решила она. – Надо будет первой сообщить ему хорошую весть и уговорить не мстить. Теперь они квиты. Только бы Костик остался живым, тогда, может быть, и Тошка не стал бы начинать войну. Он хоть и псих, но с головой на плечах, он понимает, что эта война ни к чему хорошему не приведет. Дело может кончится колонией для несовершеннолетних». «А если Вадик не захочет меня слушать, – подумала она, уже засыпая, – я применю все свое очарование, чтобы его уговорить. Я знаю, ради меня он пойдет на все, и если я скажу, что он собирается воевать с моим родным братом, то он трижды подумает, прежде чем что-то предпринимать…»