Коллекционер безумия
– Перелома или вывиха челюсти нет. Зубы не повреждены. У него будет просто синяк, – он поднялся и обратился к набежавшим врачам, – я же говорил, что самыми лучшими боксерами были бы хирурги? Теперь пора осмотреть, что с остальными.
– Вы как нельзя вовремя, герр Ланге, – проговорил Йенс Шнайдер, пока врач начал его осматривать.
– А вы только успели прийти, уже людей спасаете. Хотя, как я думал, в больнице это работа врачей. Шучу. Я рад, что вы появились так вовремя.
Желтый ореол вокруг головы доктора был таким спокойным и ярким. Паулю редко когда доводилось видеть людей, что находились в такой гармонии с собой. Хорст Ланге осмотрел Йенса и Пауля. С обоими все было в порядке.
Доктор пригласил детектива и психолога к себе в кабинет. Обставлен он был весьма скромно, даже немного старомодно. Письменный стол, за ним – кресло. Перед столом стояли два резных стула, на которых и уселись Йенс и Пауль. По бокам стояли книжные шкафы, забитые снизу доверху трактатами по медицине. На стенках их висели благодарности и грамоты. Усевшись в свое кресло, доктор начал неспеша попивать кофе. Из окна за его спиной струились лучи солнца, что смешивались со светом его золотистого ореола вокруг головы. Невиданное сияние. Пауль ощутил всю моральную силу этого человека.
– Так что же случилось? – спросил Хорст Ланге, – почему там драка завязалась?
– Типичная история, – ответил Пауль, – пара недопоняла друг друга. Он любил её, души в ней не чаял. Таскался за ней повсюду. А она в нем не была заинтересована. Нет, ей безусловно льстили внимание и подарки. Но он не был тем, кто был ей нужен. В таком состоянии они провели пару лет. В один момент ей надоело. Она всячески подавала знаки, что он ей безразличен, что он ей надоел. Парень же не понял их. В итоге девушка решила ему чем-то насолить. Вот и всё.
– Вы так спокойно об этом говорите, герр Ларкин, – удивился доктор, – и как же вы это узнали?
– Такие истории случаются постоянно. От этого же я и говорю так спокойно. Я думаю, что вы тоже не переживаете из-за каждого перелома. Наши профессии похожи. Ваше призвание – лечить тело человека, моё – душу.
– Это лишь отчасти верно, что я не переживаю. На самом деле, каждая операция ощущается по-новому. Всегда присутствует хотя бы минимальный страх совершить ошибку. Я еще не поставил свою профессию на конвейер. И, признаться не хочу. Знаете, это чувство… после успешно выполненной операции. Ты видишь человека, чью проблему ты решил, видишь улыбку на его лице и на лицах его близких, видишь счастье в их глазах. Это ни с чем не сравнить. Наверное то же самое, герр Йенс, испытываете и вы, когда раскрываете очередной дело.
– Да, вы определенно правы, доктор, – ответил детектив.
Пауль же не мог согласиться. После каждой успешно-выполненной работы, на его душе оставался осадок, от которого было очень тяжело избавиться.
– Ладно, мы сюда не просто поговорить пришли, – опомнился Йенс, – мы хотели поговорить с вами насчет одного из ваших пациентов, о Фреде Шольце.
– Шольц? Да, помню его. Удивительная воля к жизни. С теми повреждениями, с которым он был доставлен к нам, только воля к жизни могла бы удержать его на этом свете достаточно долго, чтобы мы успели оказать помощь.
– Лично я не увидел этой воли, когда первый раз поговорил с ним, – сказал Йенс Шнайдер.
– Она может скрываться гораздо глубже в душе человека, чем мы привыкли думать, – заметил Ларкин, после чего обратился к Хорсту Ланге, – скажите, доктор, пока он у вас находился, он проявлял какие-нибудь признаки… сумасшествия?
– Честно, нет. Он оказался очень спокойным и приятным человеком. Хотя его подавленность и нелюбовь к себе немного портили картину. Единственное, когда он еще пребывал в коматозном состоянии, он постоянно что-то бормотал про страшный суд, грехи, кричал о каких-то монстрах. Все время повторял имя…
– Этель? – перебил его Пауль, доктор Ланге кивнул, – мы ищем эту девушку. Есть подозрения, что Шольц убил её, а труп спрятал. Есть все основания полагать, что у него был психоз. И хотя я не распознал лжи в его истории, что-то могло остаться неявным.
– Скажите, доктор, Шольц еще у вас? – задал вопрос детектив.
– Нет, его выписали, когда его здоровье пришло в норму. Ну, насколько оно могло прийти в норму. Далее он отправился на осмотр и лечение в Желтый городок. Скорее всего, он всё еще там.
Через несколько минут у Хорста Ланге закончился перерыв, и психолог с детективном покинули больницу. Было решено, что Пауль отправится в предгорья, где находится комплекс под названием “Желтый городок”, где поговорит еще раз с Шольцем. Пауль еле скрывал восторг от такого известия. Домой он шел с улыбкой на лице, которая, правда, исчезла в один момент.
Случилось следующее: пока Пауль шел домой, ему ветер прибил к ноге газету. Пауль поднял её, чтобы выбросить, но тут его словно пронзило. Холод разошелся по его телу. На первой странице газеты, которую подобрал психолог, была распечатана фотография одной из звезд Городского кинематографа. У фотографии были выколоты глаза. Пауль пролистал остальные страницы газеты. Открытие театрального сезона в городе Флюсстрасе. Новый законопроект, распространение цензуры. Открытие памятника генералу Олафу. Глаза отсутствовали на всех напечатанных в газете фотографиях.
2. Цвет твоей души
Когда раздался звонок в дверь, Пауль еще накрывал на стол. Он разложил угощения, на которые потратил изрядную часть его месячного бюджета. Всё это для того, чтобы отпраздновать будущее путешествие в психушку. В центр стол была поставлена бутылка вина, а с боку от нее – полупустая бутылка огненного виски, любимого поила Пауля Ларкина, которое обладало жгучим привкусом корицы. Нарезанные колбаса и сыр были спирально разложены на тарелках. В момент звонка Пауль как раз смотрел на свет лампы накаливания, проходящий через хрусталь бокала.
Он легкой походкой подошел к входной двери и отпер её. На пороге стояла его давняя подруга Шейла. Сначала она опешила, увидав его, стоящего в полный рост, с улыбкой на лице, однако, уже через секунду и она заулыбалась в ответ.
– Спасибо, что позвал, – сказала она.
– Тебе спасибо, что пришла, заходи скорее. Я уже почти закончил накрывать стол.
– Ты что? – удивилась Шейла, – я думала, мы как обычно, пирожков поедим, да пива попьем.
– Нет, сегодня у нас сыр и вино.
– Пауль, ты что, болен? – Шейла всерьёз забеспокоилась за своего друга. У неё чуть не выпало пальто из рук, когда он вешала его.
– Шейла, милая, почему ты решила, что я устрою ужин только перед смертью? Нет, всё хорошо. Всё просто прекрасно, уверяю тебя, – он даже не знал, говорить ли ему эти слова спокойно или смеяться от замешательства подруги, – мы празднуем. Скоро скажу, что. А пока, переодевайся и проходи.
Уселись за стол.
– Только свечей на хватает, – заметила Шейла.
– Со свечами будут, когда я вернусь.
– Вернешься? – Шейла тут же занервничала. Она закусила губу.
– Да. Вчера мы были у доктора Ланге. Всё еще по делу Шольца, – рассказывал психолог, наливая вино в бокал, – есть подозрения, что он утаивает часть информации. Надо снова с ним поговорить. И знаешь, где он?
– В больнице, надеюсь, – неуверенно сказала она.
– Ну, ты не далека от правды. В больнице. В психбольнице.
Шейла сжала руками скатерть.
– Я получил разрешение. Официальное разрешение отправится в Желтый городок. Там мне предстоит еще раз встретиться с Шольцем.
– Пауль, не надо, – Шейла заговорила умоляющим тоном, – не ходи туда. Пусть отправят кого-нибудь еще. Вас же, психологов, простите, тьма!
– Это уже решено. Перед тем, как отправится, я хочу провести время в хорошей компании. Так что предлагаю отложить этот разговор на потом. По телевизору скоро программа про путешествия. Предлагаю посмотреть вместе после ужина.
Шейла сидела одной рукой закрывая глаза. На последней фразе она слегка улыбнулась. Какой бы Пауль ни был кретин, по её мнению, он был чуткий кретин. Она ведь только один раз при первом знакомстве сказала, что любит программы про путешествия. Вместо ответа она просто взяла в руки бутылку вина и наполнила свой бокал.
Уже через полчаса, они сидели рядом друг с другом на диване и наблюдали кадры, как по бушующему черно-белому морю плывет черно-белый парусный корабль. Ему предстояло преодолеть сто морских миль, чтобы добраться до родной бухты Города. После программы телевизор был выключен, зазвучало радио.
– Кажется, – задумчиво сказала Шейла, – все-таки пришло время для разговора.
– Ладно, но мне нужно подготовиться, – сказал Пауль и залпом выпил рюмку виски.
Он прокашлялся и разлегся на диване. Взгляд он свой отправил в потолок, но так, будто он пробивает его, пробивает соседей, чердак, да и саму небесную твердь, теряясь среди звезд. Он вздохнул.
– Ты ведь знаешь, Шейла, что я не совсем “нормальный”. Думаю, ты всегда это понимала. Я долго рассуждал… это все так видят мир, или только я. Даже спрашивал, знаешь. А в ответ злые людские глаза впивались в меня с недоумением во взгляде. Так и решил, у всех всё как у людей. Кроме меня…
– Ты про что, Пауль? Ты все время не договариваешь. Знаешь. Как бы ты ни описывал, насколько к тебе несправедлив мир, ты все равно что-то утаиваешь. Ты, видимо, так к этому привык, что и сам не замечаешь. Общаясь с тобой, я все время прихожу к мысли, что ты говоришь куда меньше, чем думаешь. Будто хранишь сокровище, или мрачную тайну…
– И то, и другое, мила моя фройляйн. Сокровище для мира, мрачная тайна для меня. Вот я тебя всё время называю синей. А ты даже не обижаешься, не замечаешь. Знаешь, почему я так тебя называю? Вокруг твоей головы мерцает синий нимб. А ты и не видишь. Никто не видит этой красоты. И эта синяя красота… в ней вся ты. Каждый отблеск твоей души воплощается в синем ореоле.
Пауль встал с дивана и начала расхаживать по комнате. В один момент он достал сигарету и закурил.
– И так с каждым человеком. Друзья, коллеги, прохожие, что плывут рядом со мной по улицам. У всех вокруг голов сияет цвет, что как бы отражает их суть. Показывает характер и душу, отражает настроение. Показывает, врет человек, или говорит правду. Ты – синяя, Йенс Шайдер, мой коллега – желтый. Человек, что напал сегодня в больнице на медсестру – красный. Вернее, даже бордовый, что интересно. Очень интересно.
Шейла, что до этого молча и безэмоционально сидела на диване, приподнялась и сложила руки в замок.
– А ты, Пауль? Какой ты?
Повернувшийся к окну психолог резко развернулся, щелкнул пальцами правой руки и протянул её в сторону подруги.
– Так ведь в этом и суть! Ты спрашиваешь меня, что тревожит меня, зачем мне в психушку. А ответ-то на поверхности. Какой я? Красный, желтый, синий, зеленый? Да не ебу я!
Шейла вздрогнула.
– Прости. Я не хотел. Дело в том, что я правда не знаю, какой у меня цвет. Смотрю в зеркало. А вокруг головы – пустота. Смотрю в глаза людей, и в отражении их глаз вокруг головы лишь радужка.
– Так, а какая тебе разница тогда, какой у тебя цвет?
Пауль застыл в замешательстве. Вопрос показался ему настолько странным, неуместным и тупым, что психолог застыл посреди комнаты. Лампы люстры позади его головы образовывали фигуру, похожую на колпак шута на иллюстрациях старых книг.
– А как еще мне узнать, какой я человек?
– Самоанализ. Ты же психолог, разве тебе не знать? Или у друзей спроси.
– Нет, нет, ты не понимаешь. Все методы классической психологии… не буду говорить, что они совсем плохие. Они действенные. Но они лишь слегка приоткрывают занавес на душе человека. А этот ореол, он всегда отражает самую суть. Когда у тебя есть такой мощный инструмент для понимания людей, ты уже не можешь мерять их другими категориями. И как тогда мне оценить себя, если ореола нет?
Шейла ничего не ответила, она просто молча уперлась своим взглядом в Пауля. Он сел обратно на диван рядом с ней. Одной рукой он приобнял свою подругу.
– Ты ведь еще тогда, в университете рассказывал про цвета людей, – прервала молчание Шейла, – хотя, если вдуматься, ты и раньше это упоминал. Я думала, что это у вас, психологов просто система такая.
– Ну, я всем так и говорил, боясь сойти за психа.
Он улыбнулся, вспоминая студенческие годы. Вот, он и Шейла сидят на скамье в парке недалеко от университета. А она с интересом называет имена их общих знакомых с целью узнать их цвет. На самом деле их, общих знакомых, было не так и много. Пауль не был особо общительным человеком. С одной стороны, Пауль сразу видел, понравится ли ему общение с человеком, с другой, мало кому может понравиться общаться с человеком, который каждую секунду видит тебя насквозь. Шейла была одним из столь редких исключений.
– Лично я не считаю, что тебе нужен какой-то цвет, чтобы оценить себя, – Шейла явно смягчилась, – неужели тебе недостаточно знать, что ты уважаемый психолог, что помогает раскрывать преступления? Интересный ты человек.
– Но я уже все решил. Тем более, это поручение детектива Йенса Шнайдера. Я уже не могу отказаться.
– Тогда, как только поговоришь с этим Шольцем, сразу уходи оттуда, – говоря это, Шейла приподнялась и заглянула своими глубокими глазами прямо в душу Пауля через его зрачки, – психиатрия не психология. Это другая территория. На каждом, кто работает в этой области, лежит отпечаток. Я не хочу видеть этот отпечаток и на тебе.
– А если это моя дорога? Я должен узнать всё о моем даре. Видишь ли, я не видел ореола только у мертвецов. А я не мертвец.
– А психбольница тут причем?
– Не так давно я видел человека, чей ореол был бардовый. Не красный. Всего несколько раз в жизни я видел людей с оттенками цветов. У всех у них были психические заболевания. Понимаешь? У больных цвет отличается. А это значит, что мое зрение имеет куда более сложный механизм, чем четыре цвета.
Шейла отвела взгляд в сторону.
– Ты не ребенок, Пауль, и я не могу запрещать тебе делать что-либо, или идти куда-то. Я только, прошу тебя быть осторожнее.
– Я буду, обещаю тебе, – с этими словами он обнял её обеими руками, и затем погладил по голове.
Объятья отлично позволяют скрывать лицо. Хоть Пауль и видел, что его подруга переживает за него, хоть он и знал, в какой она растерянности, он не видел, что в этот момент по её щеке катилась одинокая слеза.
3. Повешенный пророк
Желтый городок находится к северу от Города, в предгорьях. Когда-то душевнобольных содержали прямо в городской черте, но из-за частых побегов, было решено перенести лечебницу подальше. Сейчас на месте старой психбольницы стоит обычный жилой дом с не больно-то хорошей репутацией (а еще целой вереницей слухов и сплетен мистического характера). За холмами, на которых разрастался Северный район, лежали предгорья, а за ними возвышался горный хребет.
По слухам, за хребтом лежал секретный полигон, где военные в годы минувшей войны занимались испытаниями некого новейшего оружия, что так и не было завершено, так как война закончилась. Слухи-слухами, а в одном овраге до сих пор ржавеет старый грузовик в цветах хаки. Пауль этот цвет не любил. Ему даже было интересно, а почему у военных ореол вокруг головы не этого цвета? Такие мысли были у него в голове, пока он шел мимо того самого оврага.
Кривая дорога, что змеей ползла наверх, к горам, вела мимо старой заброшенной церкви. Она была заброшена еще когда Пауль был ребенком. От Шейлы Пауль узнал, что иногда в эти руины приводят душевнобольных помолиться. Она говорила, что кому-то даже помогало. Когда Ларкин проходил мимо руин, сильный ветер с гор рванулся сквозь развалины, издавая подобие крика неведомого чудовища.
– От таких воплей скорее еще сильнее с ума сойдешь, – пробурчал Пауль.
Сырой ветер дул не постоянно, а бил по путнику резкими ударами. Когда до горной долины, где располагалась лечебница, оставалось совсем немного, и из-за холмов уже виднелась черная черепица, прикрывающая желтые стены, Пауль обернулся и окинул взглядом Город. Громада домов расползлась от горизонта до горизонта.
Новостройки загораживали берег залива, подползая к одинокой рыбацкой деревне, которая вот-вот исчезнет в пасти города. В центре возвышался гигант Иггдрасиль, вокруг шпиля которого кружили личные дирижабли правительства. От многочисленных заводских труб на западе города, за рекой Сонг, поднимался черный дым. С ним контрастировал белый пар градирен. В детстве Пауль любил воображать, что градирни – это завод по производству облаков.
Венчало западную часть города проклятое “Большое красное здание”, за которым был лишь безграничный лес. Город застрял в дорожной петле, как повешенный. Снег уже сошел с полей, обнажив сухую траву, что впитывала придорожную пыль с тяжелыми металлами. Отдельно выделялись линии почерневших сугробов, которые еще не скоро растают.
Скоро стемнеет, и все это озариться светом тысяч огней. Город будет подобен погребальному костру. Вид, одновременно родной, знакомый с детства и надоевший, даже осточертевший. Пауль вошел в горную долину и увидел желтый городок. Конечно же городом он был назван с натяжкой. Всего шесть домов, да пара пристроек. Все здания были покрашены в желтый цвет. Цвет этот уже давно укоренился у жителей Города как цвет безумия. Вся лечебница была обнесена двухметровым забором из железной сетки, закреплённой на бетонных столбах. На въезде в городок стоял КПП, туда Пауль и прошел.
На пропускном пункте у психолога минут двадцать проверяли документы, а потом уже проверили самого Пауля на наличие оружия, колюще-режущих предметов и тому подобного. От скуки Ларкин начал осматривать помещение, но и это ему быстро наскучило. Груда журналов и газет на столе, прошлогодний календарь на стене, банка из-под кофе, до краев заполненная окурками. В глазах зарябило от мигающей подвесной лампочки.
Когда дверь открылась, пропуская Пауля на территорию лечебницы, сердце его что-то кольнуло. Нет, скорее это было похоже на то, что сердце, пытаясь сделать очередной удар, наткнулось на препятствие, горку, которую пришлось преодолеть. Это удар перед прыжком в пропасть, это удар перед признанием в любви. От него замирает дыхание.
Пуль вошел в двор Желтого городка. На его удивление, там было довольно много деревьев. В нос сразу ударил запах сырой древесины и гниющих веток. Он шел по неровной мощеной дороге в направлении главного здания лечебницы.
Рядом с деревьями стояли скамейки, сколоченные из старых досок. Недалеко от входа в главное здание какой-то мужчина с синим ореолом размеренно забивал гвозди в такую незаконченную скамейку. Пауль поздоровался с ним, а тот вскочил от удивления.
– Здравствуйте, – неуверенно ответил тот, – знаете, так необычно, когда на «вы» и «здравствуйте».
Пауль Ларкин нахмурил брови и вдруг увидел, что ореол у мужчины не синий, а темно-фиолетовый. Показалось, или это больной? Вдруг из дверей главного здания вышел мужчина в белом халате с зажигалкой и сигаретой в руках. Он хотел закурить, но, когда заметил Ларкин, подошёл и встал между ним.
– Извините, он к вам пристаёт? – спросил подошедший мужчина.
– А, никак нет, – смутился Пауль, – скорее, это я к нему пристал.
– Тогда лучше не надо так делать. Вы по какому делу здесь? А то я что-то вас не помню.
– Я психолог, Пауль Ларкин. Прибыл от полиции по делу Фреда Шольца.
– А, ну тогда проходите. Вас там, кажется, заждались.
– Неужели? Это из-за Шольца?
– Не только. Тут наслышаны о вас. Как минимум фрау Либерт о вас говорила частенько.
– Шейла что ли? – задал Пауль не нуждающийся в ответе вопрос, заходя внутрь.
Внутри главного здания стояла весьма странная атмосфера. Пауль ожидал услышать крики, стоны или хотя бы различные голоса. На деле же было очень тихо. В приёмном покое блок несколько старых просевших диванов, по бокам от которых стояли тумбочки с книги на них. В покое и коридорах стояло множество цветочных горшков. Пауля встретила врач с чашкой чая в руке. Она широко улыбнулась ему, а её жёлтый ореол словно блеснул, поддерживая её улыбку.
– Герр Ларкин, добрый день, добро пожаловать, рада вас видеть…
– У вас больные работают?
Неожиданный вопрос явно её смутил.
– Нет, не подумайте, не все. Только те пациенты, которые без регулярной занятости могут, извините за каламбур, сойти с ума, – врач посмеялась с Этими словами, явно довольная своей шуткой, – Просто им тут всю жизнь жить, а так хоть занятие есть какое. Не так ли?
– Да… наверное так, – протянул Пауль, – В любом случае, не моё это дело, моё дело – побеседовать с Шольцем.
– Ах да точно, он уже ждёт вас в гостиной, пойдёмте.
Гостиная находилась через коридор, по краям закрытый решетками. Это было просторное помещение с двумя диванами и несколькими креслами, укрытыми пледами. Диваны и кресла эти стояли вокруг стола, на котором были разложены шахматы, кружки с чаем и газеты. Рядом с одним из кресел стояла инвалидная коляска. В кресле сбоку от коляски и сидел Фред Шольц. Это был мужчина возрастом под тридцать лет. Ростом он был не высокий, на голове его росли средней длины светлые волосы. Глаза его были глубоко посажены и, казалось бы, все время выражали грусть или тоску. Создавалось впечатление, что эмоции эти навсегда отпечатались на его лице. Особенно подчеркивали это первые преждевременные морщинки на лбу. Кроме него в комнате было еще несколько пациентов: молодая девушка и двое мужчин.
– Здравствуйте, доктор Ларкин, – поприветствовал вошедшего психолога Фред Шольц.
– Надеюсь, моё появление не нарушило вашего покоя, – сказал ему в ответ Ларкин.
– Нет. Не думаю. Врачи предупредили, что вы придете, да и ничего страшного я в вашем визите не вижу.
– Это хорошо. Я бы хотел провести с вами беседу с глазу на глаз.
– Можем выйти на лоджию, – с этими словами Шольц кивком головы казал на дверь.
– Давайте, вам помочь?
– Не надо, я сам.
С этими словами он ловко переместился из кресла в коляску, после чего направился к двери ведущей на лоджию, чей подоконник был забит цветами. Пауль вышел следом. Отсюда открывался вид на этакий сад Желтого городка, состоящий из ряда высаженных деревьев и скамеек под ними. Больной с фиолетовым ореолом, который пять минут назад чинил скамейку, теперь расчищал сад от оставшегося снега и насвистывал себе какую-то навязчивую мелодию.
– Итак, я хотел бы поговорить с вами…
– Если можно, на “ты”, – прервал Шольц
– Как хочешь, – Пауль пожал плечами с этими словами.
– Не пойми меня неправильно. Просто чувствую неловкость при общении со всеми вежливостями. В таком общении стена появляется что ли. А ты наверняка хочешь, чтобы я говорил так искренне, как только могу.
– Все так, Фред. Полиция считает, что ты мог не всё нам рассказать.
– Ты же сам тогда сказал, что веришь моей истории. Когда я лежал, только-только выйдя из комы. Со сломанным позвоночником, пулевыми ранениями и пневмонией, – он слегка засмеялся, – Угораздило же меня выжить в такой жести. Так вот, я думал, что в полиции твоему слову верят.
– Верят. И я не подвергаю сомнению то, что ты мне рассказал тогда. Но это не отменяет факта, что сказать ты мог не всё. Быть может, маленькие детали, а быть может и огромные факты! Вот я и хочу разобраться.
– Тебе должно быть кажется, что я сумасшедший.
– Нет, по крайней мере я так не считаю.
– А я сумасшедший! Это правда. Только сумасшедший мог сотворить то, что сделал я.
Пауль Ларкин в задумчивости смотрел на Шольца и не мог понять, был ли его ореол чистым желтым, или всё-таки золотым, как ему показалось при первой встрече.
– Что ты сделал? – Пауль знал, что есть моменты, когда человек сможет выдать что-то важное. Он волнуется. Наступает тошнота. Ему нужно выговориться, ему нужно рассказать. Главное в такой момент проявить готовность выслушать.
– Я всё это рассказал при первой встрече. Знаешь, Пауль, когда я создавал эту бредовую танцевальную религию и вовлекал в неё Этель, мною владели тоска, страсть. Страсть некого иного рода. Не назвал бы это обычной похотью.
– Что ты имеешь в виду?
– Я был своего рода одержим Этель, а она была обманута мной. Я не мог уже без неё, а поэтому врал все больше, идя к точке невозврата. Да, я был очень ею одержим, сейчас, по прошествию времени, страшно даже подумать.
– Прости за откровенно личный вопрос. Но у вас был…эм… половой контакт?
– Нет. Но пару раз чуть не случилось. За день до конца. И в самом конце, когда я решил сбросить свою маску пророка. Оба раза меня что-то остановило. Это словно осквернить ангела. Я любил её, но не хотел заходить дальше.
– Могу предположить, что ты влюбился в образ, созданный у себя в голове.
– Да. Это отлично подходит под описание. Но это ещё не всё. Видишь ли, я не просто боялся осквернить её, я боялся вскрыть старые раны. Дело в том, что она до встречи со мной была изнасилована, кроме того, она забеременела от преступника. Это оставило огромный отпечаток на её душе.