…Но Буря Придёт
– Дурно тебе? Может кликнуть служанок? – участливо тронул её за рукав фейнаг Габ, – в этот зной и мужи еле в силах его перенесть – не сравнимо с тобой, кто взвалил на себя столь огромную ношу на плечи…
– Нет, почтенный – не нужно. Я всё же хотела бы это дослушать… Ведь редко кто зрил тебя тем человеком, который сейчас предо мной – у кого в груди тоже живое есть сердце, – Этайн взглянула в глаза собеседнику, – мне всё кажется, слышала я это прежде уже от кого-то…
– Возможно… – Безусый опять усмехнулся, взирая на дочерь Кадаугана.
– Что я мог дать ей сам, кроме всей той любви? Всё, что сам я имел как один из сынов дома Габ, и что мог бы взять в будущем – всё, но не имя… Кем была бы она, как была бы там прозвана прочими – кто в глаза называл её вслух потаскухой? Кто признал бы на равных рождённых без брака моих с ней детей, дал им право назваться потомками фейнагов – стать ими после быть может?
Голос у Конлойха стал вдруг суровым и жёстким, как будто железным.
– Я бы мог… мог сломить несогласных всех силой, мог заставить признать их союз наш по че́сти – восстать, разметать их останки по Шщаровым норам, заткнуть их поганые рты их же собственной кровью с кишка́ми – даже может уйти от присяги владетелю Эйрэ и стать самовластен – таковою, любою ценой… И я был готов. Но она не согласна нести была это…
Моя мать, видя то, как ослабший за смуту и войны наш дом опускается в бездну – как и то, что по смерти столь многих мужей всех ветвей и погибели старшего брата в восстании я теперь стану грядущим владетелем – умоляла меня взять иную жену по закону пред всеми, чьи дети продлили бы род кийна Габ, были всеми бы приняты в Эйрэ – а она пусть останется подле. Но любовь моя была горда – не желала остаться второй, моей блеклою тенью без имени, чтобы делил я её с кем-то прочей, являлся к ней в ложе отмывшись от запаха той другой женщины… чтобы даже любимою будучи, с нею была не на равных – и все наши дети. И сама упросила меня возвратить её прочь в отчий дом, где три брата её всё же сумели утишить весь гнев у отца и нашли ей супруга достойного, чей род поскорее бы жаждал увидеть наследников, когда в Распри Помежные павших мужей было тоже не счесть в их семье, а все младшие дети их фейнага были в час хрупкого мира в заложниках в укрепи Ёрваров – и не стали бы сильно ворчать, что не с девой окрутят их старшему руки в святилище.
Этайн на миг отвернула свой взгляд, впившись взором в обличье Дарующей – уже поняв, о ком идёт речь.
– И ты возвратил её?
– Да… возвратил. Сам отвёз её через всё Эйрэ на запад, в последние дни с нею будучи рядом, прощаясь навек.
Конлойх дотронулся левой ладонью до начисто бритой губы, проведя по ней пальцем.
– Ибо клялся, что всё позабуду, её не посмею тревожить с супругом в их новую жизнь, всё сотрётся меж нами как след на воде, как раздутая по́ ветру пыль – как и до́лжно по че́сти. И зарок дал, что буду любить лишь её, её помнить навеки – и буду безусым пока ту присягу двойную храню. Я жене своей Гвендолен из дома Гуайрэ верен был, честен, не зрил на других, и любил её тоже, как до́лжно жену свою мужу – и люблю и досель – но не так, как её… и забыть ту не в силах – но клятву держу.
Порой тысячи раз задавался вопросом, чьим был её первый из тех четверых сыновей, принесённых ей мужу в супружестве – ибо даже и та повитуха всё же женщина, и постигнуть всё может, понять и принять – и иной раз солгать о приметах и сроках. Но к чему мертвецов вопрошать о минувшем, какого уже не вернуть? Много лет и себя, и её проклинал за решение это, что смог отпустить, пока сам не смирился – пока не постиг, что лишь так было нужно, так правильно, до́лжно – ибо плата порою бывает весьма высока, и не в силах её уплатить мы по че́сти, как рок то потребует после…
Хеб-Кроймилл опять замолчал, глядя прямо в глаза собеседницы, всё внимавшей тому, что случилось однажды.
– Только так должен был поступить, как твердит мне доселе рассудок, всё взвесив и взмерив стократно, не в силах того изменить, что нам выпало с нею… Но ни дня с той поры не обчёл, чтобы всё же о том не жалел – о том выборе.
– Почему ты, почтенный, мне имя её всё не в силах сказать – будто я то не знаю, не поняла, кем была она? – глухо спросила дочь Кадаугана.
– А нужно? – фейнаг Габ чуть прищурил глаза, глядя прямо на Этайн, – вся в неё ты – такая же сильная, столь же прекрасная, столь упрямая, гордая… столь же умна, как и мать. Лишь тебе то решать, как сплести ваши судьбы в полотнище тысяч суде́б на отмеренных роком вам нитях.
На губах у Хеб-Кроймилла вновь проскользнула усмешка. Взор его – ещё прежде мгновение бывший сочувственным, горьким и скорбным – вновь стал как и прежде, с тем лисьим прищуром во взгляде, проницательно-колким и хитрым.
– Ну – довольно речей – вижу, как утомилась ты к вечеру. Твой мужчина, наш арвеннид – он взнял всю страну на дыбы, отражая противника, силу его преломив и отринув – и жаждет победы, как многие. Но как тот жеребец, что поднялся на задние ноги во весь рост, не может всё Эйрэ столь долго стоять – и должно либо ринуться дальше навскачь, либо рухнуть. Рано ли, поздно – но снова придёт час речей, когда мир так иль так нам придётся принять. А мир меж домами могучие люди куют не одним лишь железом и словом закона – но и кровью его укрепляя меж сильными.
Безусый с усмешкой кивнул, уловив в лице Этайн волнение с болью.
– И владетель наш – кем бы он ни был, каким бы великим – и он человек, и как всякий продлить должен род по чести́ и закону – кой порой и превыше владетелей. Ты умна – и сама это всё понимаешь, что будет однажды…
Этайн молчала, держась за берёзовый столп с резным ликом Праматери – всеми силами тщась удержать своё сердце, что билось в груди невпопад, тёмным кругом застыв пред глазами.
– Ну а Ольвейн… Поймёшь ты когда-то сама, что наш долг защищать тех кто дорог, стеречь благо домов своих, близких нам доле способствовать. Уж прости – но она, а не ты моя внучка – так выпало долей родиться вам некогда…
Этайн молчала, всё так же взирая в глаза собеседнику. Солнце садилось за край небосвода, и сумерки чёрною тенью ложились на стены стерквегга подобно распушенным перьям крыла́ птицы ночи. В небесах в поредевшей уже синеве загорались слабейшими вспышками первые звёзды.
– Лишь тебе выбирать, как проляжет ваш жребий, дочь Кадаугана. Лишь тебе выбирать – и нести за то плату.
ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 16
Долог и шумен был этот Великий Совет всех прибывших ко Столу Ёрлов скригг каждого из дейвóнских семейств.
Много было произнесено громких речей и увещеваний, много взварилось там споров и свар, много токота посохов об пол и звона мечей в поясных ножнах их разгорячившихся и не находивших меж собой общего хозяев прозвучало в тот долгий день под сводами обнесённого лесами мастеров-камников и уже отстроенного после Огненной Ночи Высокого Чертога. Казалось, день тот готов был закончиться едва ли не кровной враждой меж иными из орнов сварившихся тут скригг и их свердсманов – если бы не священный ещё со времён Дейна обычай под страхом вечного изгнания не чинить распрей и кровопролития в Красной Палате высокой обители ёрлов.
Нынешний скригга Дейнблодбéреар Доннар Бурый всё же добился своего – спустя полдня зычных пререканий и пересуд в древних стенах Хатхáлле все прежде несогласные орны запада и юга Дейвóнала́рды дали своё изволение на продолжение затянувшейся и уже обременявшей многих из них войны с владетелем Эйрэ, и обязались привести из низменных приморских земель всё то требуемое от них Советом снаряжённое воинство и припасы, дабы этим летом пополненные войска смогли выступить на захваченные áрвеннидом земли юга. Взамен же правящий дом Скъервиров признавал за ними возвращение многих прежних их вольностей, утраченных при владычестве прошлых ёрлов Хъярульва и Къёхвара – как требовал того нынешний скригга сáмого великого из семейств Прибрежий и Островных земель, потомок древних Владетелей Моря Ройг Твёрдое Колено из дома Утир, занявший то место после павших в кровопролитной битве у Я́рнфъялл-гéйрда старшего брата Виганда Широкого с младшими сыновьями и случайной гибели в штормовом море старшего из отпрысков Брейдура – прежде подчинявшихся воле сидящих за Столом Ёрлов без прекословия.
Как и ожидалось, с согласия старейших каждого из съехавшихся сюда больших и малых семейств и правящего дома Скъервиров, за коего от лица юного ещё сына упокойного Стейне, безвольного и немощного Вигара Малого ответствовал опекавший его старший родич Сигвар Клонсэ – глава всех купеческих и торговых дел владетельного орна, хранитель казны и печатей – по всеобщей их воле Доннар Бруннэ во всеуслышание был громогласно наречён вершним над всем воинством Дейвóнала́рды. В его праве было вместо недавно почившего Эрхи Древнего возначалить с этой поры силы всех орнов и повести на врага – ибо никто из лучших ратоводцев страны не мог нынче сравниться в военном искусстве со старшим сыном Трира Кольчуги, лучшим среди своего орна военачальником, признанным и поддержанным в том всеми, тем более Скъервирами – сейчас крайне нуждавшимися в надёжных и сильных союзниках. Пылких речей нового скригги Дейнблодбéреар хватило и без того, чтобы переломить всяких колеблющихся.
Там же на Великом Совете сообща определялись и меты грядущих выправ в это лето. Решалось, сколько кто даст из своих уделов воинов и коней, железа и кож, хлеба и мяса, припасов и снастей для осады, кто из западных орнов Прибрежий будет заготавливать впрок для воинства рыбу и соль, чьи лари дадут сколько мер серебра или горящего камня на все эти нужды, и кто из свердсманов поведёт в бой каждый из собранных когуров – кто людей своих семейств под их стягами, а кто в подчинённом дому ёрлов постоянном воинстве.
Дочерь Конута прибыла вместе с дядей в прекраснейшую среди всех чертогов Винги Красную Палату под своды Хатхáлле – хотя и сильно пострадавшего после учинённой воинством Убийцы Ёрлов Огненной Ночи, но не менее величественного. Но она не была среди участвовавших в Совете владетельных мужей, молча сидя рядом с прочими знатными гостями и жёнами их на резных ясеневых скамьях вокруг Стола Ёрлов. Скригги всех семейств свердсманов восседали рядом с нынешним малолетним правителем и его роднёй, около которых на обитом знаками владетельного дома деревянном возвышении с почётом была разложена развёрнутая скрутка ветхого уже дара áрвеннида Мурхадда, чьей волей владыкам дейвóнов некогда были дарованы обширные западные уделы Эйрэ, о чём и нынче не преминул заявить во всеуслышание главенствовавший тут Клонсэ, властно указав перстом на эти выцветшие уже письмена и печати как на полноправное владение своего дома – которое по неизбежной в грядущем победе даст новые владения всем участвовавшим в тянущейся распре свердсманам семейств Дейвóнала́рды.
Вновь и вновь тот проклятый, изветшалый кусок писчей кожи в перевязи пронизанных нитью цветастой плетёнки сухих восковинок печатей служил поводом для очередного кровопролития…
Обрядившись в тот день из привычных ей домотканых одеяний в богатый, расшитый серебром наряд с доставшимися от матери нашейными украшениями из привозимых с далёкого северного моря искристо-жёлтых горящих камней, дочерь Стерке с восхищением оглядывала величественные и искуснейше изукрашенные многоцветием красок, резьбы и лепнины высокие своды и стены чертога, где прежде века назад до повергнувшей их власть смуты и распрей меж всеми родами Дейвóнала́рды восседали её гордые предки.
С едва утаиваемым отвращением Майри издали наблюдала за бывшим тут главным среди Совета, проницательным и казалось всеслышащим Сигваром Клонсэ и его вёрткой роднёй, подававшей ему в руки всё новые и новые скрутки посланий с указами, над коими без устали корпели сидящие в отдалении писцы. Изредка молодая женщина сама ловила на себе пристальный, издали жгущий её взор старшего из сыновей Когтя – присутствовавшего здесь нового вершнего стражей, молодого статного красавца Горма Норквеммира, который больше разглядывал дочерей собравшихся тут свердсманов, чем участвовал в речах. И с некой жалостью она взирала на робко сидевшего за изукрашенным ткаными вышивками Столом Ёрлов – совсем ещё мальчишку с тонкой шеей и полуосмысленным взором – Вигара Малого, худую кровь почившего два лета тому назад Къёхвара Стейне, вокруг которого ежечасно суетились прочие из дома Скъервиров, постоянно что-то нашептывая ему рассеянному на ухо, подавая остро начиненные перья с печатями к подносимым на подпись указам и поправляя дурно сидевшие на нём и вечно оползающие богато расшитые одеяния, подобающие владыке дейвóнов и иных народов во всех обретённых от предков уделах и землях.
Когда долго тянувшийся Великий Совет наконец завершился, а утомлённого и едва державшегося на ногах малолетнего Вигара служки и молочный брат Ульф увели под руки в опочивальню, тогда в ярко освещённых сотнями восковых свечей древних стенах трапезной палаты Хатхáлле хозяева учинили обильный пир. На него собрались помимо созванных сегодня заседавших тут свердсманов также первейшие семейства ходагéйрда и близлежащих владений, богатейшие из купцов и владельцев ремёсел.
Явились на пир и прибывшие в Вингу посланники из всех союзных с Дейвóнала́рдой земель, и от ардну́рских владык Малой державы из Сорфрáмандлáндида. По договору с домом дейвонских владетелей, присягнув именем своего Единого и Единственного они пообещали, что за серебро Скъервиров наймиты из Ж'айш-арамли́ – могущественного Войска Песков – должны будут к осени полною силой выступить через раскрытый для них проход Каменной Глотки Ф'ам-альхажа́ри меж хребтами Больших и Малых Сорфъяллерне к южным уделам на помощь владетелям Винги, дополнив уже появившихся ранее. Люди владетеля Зейда Мутахи́д-аль-Аэ́ды поклялись взнять сталь как против воинства Эйрэ, так и для подавления смуты в отпавших там от Стола Ёрлов Вольных Городах.
И где-то с края столов подле уже захмелевшего Фийны из Бейлхэ, пусть и почётным, но малозначащим нынче тут гостем теснился вершащий союзными Скъервирам кийнами арвейрнов Гвенбранн Два Камня, без устали полня пустевшую чашу хозяйскими винами, с кислым лицом воззирая вокруг на богатых и знатных соседей.
Горячее поветрие от непрестанно подносимых служками в расшитых двуцветных нарядах к пиршественным столам из стряпных многочисленной жареной дичи, рыбы и прочих яств с пахом свежего пива, медов, настоек и вин напомнило дочери Конута о родном доме в Хейрнáбю́гдэ, о тех славных временах осенних празднеств с танцами, песнями и гаданиями, где также было шумно и весело в кругу собравшихся земляков и родни в чертоге у старого Хеннира. И позабыв о тревогах Майри отдалась на волю веселья и танцев. Рядом с ней за столом была и явившаяся сюда с супругом, снова ходившая на сносях молодая Грелёд Хёрдсдо́ттейр из Хейрна́бю́гдэ, с которой дочь Конута радостно вела долгие разговоры, делясь с подругой вестями и повествуя о своей доле последних двух лет – то, что могла рассказать ей из знамого.
Пир был богатым и шумным, полным веселья. Благо на тешивших гостей искусных музыкантов прижимистый Сигвар Клонсэ не поскупился, словно давая понять всем, что и после утраты большей части людей их семейства на ратных полях – когда безжалостный серп воинства Льва А́рвейрнов пожал едва ли не весь сноп колосьев мужей рода Скъервиров – то и сейчас их дом как и прежде силён и богат, не потеряв своей власти – пусть уже не мощью копейного кулака, но как и прежде щедрыми ручьями серебра из ларей одаривая верность старых и новых союзников.
Доннар Бурый в тот вечер не знал в речах отдыха. С большинством скригг значимых орнов Дейвóнала́рды успел он переговорить на пиру, в том числе и с обходительным, но несгибаемым в своей воле Ройгом Твёрдое Колено из далёкого закатного Ве́стрэсъёлхёфне, подле которого тихо, безмолвно внимая речам отца с прочими скриггами встала как тень его дочерь – высокая тощая девочка лет десяти.
– Ты знаешь, почтенный, за что я заслужил своё прозвище? – вдруг прервал их учтивую беседу о грядущих военных выправах чуть более низкорослый чем Доннар, но ещё более широкий в плечах и могучий глава дома Утир, пристально взглянув в лицо скригги Дейнблодбéреар своими пронзительными серо-голубыми глазами на угловатом лице – один из которых был чуть более серым как тяжёлые дождевые тучи, а другой более голубым как небо над океаном.
– Поделись этим, достойный – раз вряд ли найду я столь знающих правду как сам ты… – ответил Доннар, пожав плечами, – ведь неспроста ты об этом обмолвился?
– Верно, Бурый. Мы оба присягнули сегодня на верность владетелю, обещая поддержку в сражении с áрвеннидом Эйрэ – но есть и иные долги между нами со Скъервирами. У тебя они есть, как известно… Ты слышал наверное, что в час восстания Прибрежий дом Утир оказался расколотым надвое – и мой брат встал на сторону ёрла, а я взнял оружие против дейвóнов.
– Никому то не тайна, почтенный. Многих ваших домов сыновья в те года были порознь в час смуты.
– Как и давали им имени два – и своё, и дейвонское… И каждый сам избирал с коим жить. Мог бы брат мой быть Бу́эном, а я… Къёхваром… – покривился глава дома Утир, – но из нас каждый сам себе выбрал дорогу и прозвище.
– Наслышан про это, почтенный. Однако к чему эта история из минувшего?
– Так слушай. Спустя год непрерывных сражений восстание было разбито. Наши вожди во главе со старым Кербаллом пали под силами воинства Скъервиров, а последние укрепи потомков А́ргвидд-Мар рушились и пылали под огненными камнями загонов Эльдлéйте, преградившего реки цепями и кольями против наших шедших в подмогу судов. Суровый и жёсткий, ни к кому он не знал ни крупицы пощады. Но я уцелел, хоть и был среди них…
Прервав речь, Ройг взял с блюда большую морскую ракушку, лежавшую подле разваренных лап морских раков и гадов с присосками.
– Когда всех наших сдавшихся или схваченных земляков вывели перед Раудом, он велел преклонить колени перед собой как посланником Хъярульва – дабы встретить смерть без мук себе и их родичам, что воздаст он упорствующим. Все – сильные и ослабшие духом, живые и раненные – под принуждением столь страшной судьбы для ближайших склонились пред ним, пали ниц. Всех их тотчас обезглавили люди Эльдлéйте – одного за другим.
Нож в ладони у Ройга умело поддел створу ракушки, раскрывая захлопнутый панцирь попавшего в кипень глубинного жителя моря – и искусно поднял его мягкое тело вильцом, извлекая наружу. Брызнув смешанной с кислью и солью подливы на мякоть, скригга Утир лениво стал рвать челюстями змеящийся сгусток. Бурый молча сидел подле Хардурне, терпеливо внимая владетелю запада.
– А меня, ещё юного, в этот миг обуял дикий страх – которого я верно не испытывал ни прежде, ни после за жизнь. Я тоже пытался пасть ниц, желая спасти своих брата с отцом и сестёр, кого люди Эльдлéйте не пощадят – но колени мои точно одеревенели, их свела страшная судорога, и правое вообще не могло согнуться. Так я и стал перед ним полусогнутый на бок, охваченный страхом и ненавистью одновременно, пытаясь склониться против собственной воли – но тщетно.
Огненный Взор засмеялся, увидев меня таковым – и сказал своим людям, что хоть у кого-то колено осталось твердо из изменников. И так вот из страха перед смертью и вопреки судьбе я смог уцелеть, пробыв пленником в Винге целые десять зим, прежде чем смог возвратиться в Прибрежья к родне.
С того часа я понял, что никогда больше не преклонюсь перед Скъервирами, что оба колена мои будут прочно тверды. Лишь упорство и смелость страшны тем – всех пресмыкающихся они не щадят. И волей Владыки Моря я стал во главе нашего древнего дома вместо моего угодливого ёрлам брата – и возьму своё причитающееся, что забрали когда-то твои пришедшие с севера предки… потом, как придёт это время. А пока что Когтю немедля нужны корабли к берегам вдоль Полночного моря, броня и оружие – и он их получит. Ибо он знает, что я для него так же важен как ты – и вынужден быть нам союзником больше, чем мы дому Скъервиров. Так что почтенный Доннар – позволь я подниму эту чашу за твоё здоровье и за успех наших воинств в это лето.
Скригга Дейнблодбéреар молча поднял чашу с вином, встречая приветствие нового владыки Прибрежий и Островов.
Рядом с мочившим усы в винном хмеле Гвенбранном Два Камня подле уже перебравшего Фийны лениво воссел на скамье низкорослый и плотный посланец владыки из Малой державы Ардну́ра – с усмешкою гладя ладонью кудрявую бороду в завитках и внимая горячим речам собеседника, говорившего с ним по-дейвонски восточным наречием, кое гость разбирал без труда как и здешнее.
– Ну разве владетелем можно назвать того выщенка, славный Дахха́б? Конюх он, а не арвеннид! Как согнулись колени у фе́йнагов старых домов, чтоб на верность ему присягнуть?
– Да… к-к-аакой он… владетель? – икнул пьяный Фийна, с трудом держа чашу в ладони, – братоу-бийца…
– Верно, почтенный! А ведь Килуха сын был первее рождён, и не какой потаскухой как этот! Говорят, Родри проклял его перед смертью – и весь его род до скончания века, и так дважды проклятый. Щенок этот родича кровного как поросёнка зарезал, проткнул его в Домайнэ-лох – и ради чего только? Срам!
– Но ведь и ты сам вот, достойный, как молвят… – усмехнулся арднурец, огладив рукой бороду.
– Я Киана в битве убил за измену присяге, собаку! – перебив гостя фыркнул Два Камня, – а не за бабу какую-то, сучку из Конналов эту! Поделить не могли, кто иметь её будет из них, потаскуху… И такому владетелю кланяться?
– Я владетелем д-до-олжен был… быть по чести́… Я… – Фийна икнул, приложившись к вину.
– Присягают порой не тому, часословы и свитки кого благородней и чище – а тому, кто способен на многое, попирая свой страх и усталость пред недругом… – гость из дальних краёв говорил по-дейвонски гортанно, но чисто, и степенно оглаживал пальцами бороду, глядя на Да́клойха, – знаю сам ратоводца, чья кровь благородна от матери славой их древнего дома народа песков, кто древнéй рода наших мухаррибов – хоть не брал её наш властелин как жену по закону… Но дрожат нечестивцы и трусы пред взором его, устрашённые яростью этого воина, слава кого не померкла подобным рождением, свитками чести забытым. И Единым клянусь – сам его ты узришь, когда Рубящий Меч дома Заи́д придёт сюда с войском по зову почтенного Сигвара, уже взяв успех в отбивании юга. Сам себе он закон в поле битвы, как и твой недруг из Бейлхэ или лучший его ратоводец, что прозван тем именем страшного хищника.
– Тьху! Какой там закон с часословами?! Безродный щенок огнековцевой дочки! И жениться по чести не стал, как отец – а сношает владетеля Конналов дочь, потаскуху с болота… – фыркнул южанину Гвенбранн, – племянницу этого… чтоб его дальше скривило, урода проклятого…
– У К-конна-лов этих… в крови́… пол-ловина воды из их… лужи… – поддакнул тому Фийна, – Т-тедель-мид этот… дед её… с-сукин тот с-сын… на круинну тогда меня первый… потребовал гнать вон… с Высокого Кресла… скотина! А братец, предатель… мальчишку того своего держал к-конюхом прежде!
– Да тот Тийре как конюхом был – таковым и остался! – одобрительно хлопнул его по плечу ухмыльнувшийся Даклойх, – там этот Безусый за ниточки дёргает им как бараном на привязи глупым, и дом Габ при дворе выпирает наверх… Я Тремя поклянусь – вот увидишь, сумеет как жаждет и внучку свою под него как жену подложить вместо этой дурёхи!
– П-под-ложит… А Б-без-зусый… подлец… я ему позапрошлой весною писал – я… на краткой ноге с благороднейшим Къёхвар-ром… миром решим с ним все наши р-раздоры помежные… стань я владетелем Эйрэ… как должен был некогда. Так он… лис этот хитрый… мне пишет: «должно быть… с-страдаешь ты, Фийна, почтенный… без хмеля родной стороны… всё дейвонскими винами горе своё утешаешь. Я пришлю тебе, вспомнилось чтобы…»
– И прислал? – покривился глава дома Катайр.
– П-прислал… целых сорок два бутыля… От свежайшего, до мно… многолетнего все… по годам, как я изгнан из Эйрэ… Подлец же какой! Издевается тонко так…
Посланник ардну́рцев поморщился краешком рта, приподняв над лбом брови. Уж он-то бараном себя не считал – этот тощий как жердь и похожий на крысу союзник владетельных Скъервиров, любивший жать руки всем так, словно пальцы сломать им желает – хоть мог бы учтивости ради и знать, что достойный и кровью от семени древних владетелей гость перед ним также назван был именем гордого зверя с рогами, повелителя стад и бойца, чьих копыт иногда устрашится и хищный враг волк, а таранный удар головы вышибает и двери овчарни – словно сам Мир Сотрясший Хазáт-аль-элáм, Низверзающий Твердь. Что возьмёшь с него – жердь… Впрямь и в сердце он с камнем, и вторым в его жёлуде с плешью, как молвят тут оные.
– Но видит Единый и вечно Единственный, что успеха добился он в воинском деле не тем, как по чести ль с законом отец его чреслами двигал с той девой… – ардну́рец налил себе в кубок из цельного камня зелёного света хмельного напитка из мёда, вдыхая его аромат, – и вовсе не он – а ты сам вот, достойный – сидишь здесь бродягой без прежних уделов как пёс на цепи у владетеля Сигвара…