…Но Буря Придёт

– Что сказали они мне, почтеннейший?

– Разве боги умами детей своих вершат? – пожал старый дэирвиддэ плечами, – ты ведь прежде сама избрала́ эту нить, дочерь Кадаугана… сама а́лкала прежде прозреть свою долю, о том вопрошая у них.

Он воздел палец ввысь к резным сводам святилища.

– Боги там… Только мы средь людей – и их воля и думы, стремления их нашу нить челноком увлекают в огромном утоке суде́б.

Этайн в волнении стиснула пальцы, закутавшись тёплым плащом на меху.

– Разве я по чести́ не пыталась со всеми из фейнагов речь завести? Ко всем ним преклонялась как дочерь им равного, раз уж мне по закону не вышло супругою быть для владетеля их, кому все они служат. Все глухи – и ладно ещё хоть не все меня видя кривя́тся…

– Так – у всех и в войну свои замыслы с тщеньями… – вздохнул старый дэирвиддэ, опершись руками на посох, – и к закону взывают они, о порядке радея. Ведь закон это то, что в умах служит прочной опорой устою, не давая обринуться в бездну.

– Отчего же закон их ко мне так суров, многих прочих подобных не видя? – Этайн вскинула взгляд на почтеннейшего.

– Не к тебе он суров, а к тому, с кем ты рядом – с кем избрала ты быть… Наш владетель ведь сам в глазах фейнагов древних домов не по чести рождён был – но не смеют оспорить они его власть, как вождя-ратоводца его признавая в час распри с могучим соседом, видя то, как сын Дэйгрэ упорен и так же удачлив в военных делах в эти годы. Но преемство не могут они допустить не по праву, дав тем повод в грядущем попрать и иные устои – не желая, чтоб Тийре не внял их желаньям, став как ёрлы дейвонов во всём самовластен… И так он немало забрал их старинных свобод и обычаев, укрепляя страну и законы сводя воедино.

Седой Ллугнамар смолкнул на миг, глядя Этайн в глаза.

– Ведь и Дейна дом в землях народа его прежде сам своей власти лишился от самоуправства последнего ёрла Аску́льфа Тяжёлое Слово… Всё же Афтли нарушив присягу владетелей орну восстали отнюдь не на месте пустом, взняв с собою иных недовольных – устроив на годы кровавую смуту, и скригге их орна Хатге́йру взложив на чело тот венец властелина Хатхалле, одержав там победу в войне меж семействами.

– Разве Тийре не вождь их, не арвеннид – кто хранит все дома, пресекая обиды и ссоры владетелей? И разве сам он не в силах решить, кто женой ему будет?

– Не готовы признать наши фейнаги, чтобы власть над семействами взяли в грядущем потомки его, не по праву рождённые – ибо так по их думам и дальше не станет владетель внимать им, решая всё сам. Ты для них как причина той свары меж Тийре со всем домом Конналов – от которой лишился он множества копий. Таков уж закон – что порой он сильнее владетеля.

Этайн молчала, в волнении закусив себе губы.

– Знаю – просишь меня, чтобы я своей волей смирил их сердца к тебе, дочерь Кадаугана. Был бы в силах их всех преклонить – давно была бы ты по закону супругою Тийре. Не по силам и мне это дело, увы…

Ллугнамар смолк на мгновение.

– Но ты что-то ещё жаждешь знать, как я вижу?

– Да, почтеннейший! – Этайн склонила пред ним голову, – ты к богам ближе всех, волю их прорекаешь и зришь. Вопроси – попроси их – пусть дадут мне дитя! Ведь не только лишь свару с отцом мне в укор ставят фейнаги, но и шепчут уже за спиной, что взял Тийре бесплодную бабу – неспособную даже продлить род владетелей – и что это-де кара Троих за подобное… что несу я проклятие дому его, пресеку его род.

Седой дэирвиддэ усмехнулся.

– Разве мне – старику, кто древнее за Борну – говорить вам двоим, как детей муж с женой сотворяют?

– Отчего же тогда…

Ллугнамар вскинул руку, прервав её речь.

– То не кара тебе, кто бы что не твердил языками. Может просто не время ещё…

Он умолк, неотрывно взирая на женщину.

– А возможно за жизнь платой может быть чья-нибудь смерть…

– Чья, почтеннейший? – вздрогнула Этайн – страшась сказать имя сына Медвежьей Рубахи.

– Может собственный вздох им отдашь как ту плату. А быть может кого-то из тех, кто дороже всего для тебя, и что меньше всего ты готова отдать. Рок судéб и проклятий таков – не отдав не получишь взамен избавления – так бывает под солнцем…

Этайн в страхе молчала, склонив голову. Старый дэирвиддэ опять поднял чашу с дымящейся кровью и выплеснул алую жидкость в горящее пламя на угли.

– Довольно уж знаков богов для тебя на сегодня. Ступай, моя милая – всё в своё время. Ждёт тебя трудный путь, одолеть кой ты в силах – и ничья же рука не сумеет забрать у тебя твоё счастье – кроме собственной…

Этайн молчала, внимая почтеннейшему.

– А теперь возвращайся. Ждёт тебя дома муж, кто судьбой избирает решения более тяжкие, от чьей воли зависят уж тысячи судеб – кто сегодня опять чью-то жизнь предрешил может быть. Ступай к Тийре же, Этайн…

Почтеннейший обернулся к закрытым дверям, слыша чьи-то шаги в тишине древней ноддфы.

– Ждёт меня у ворот второй гость – чьи вопросы не менее горькие – и цена за ответы их может быть трижды весомей твоей…

Когда последний луч света угас, Майри рухнула на колени не будучи в силах стоять. Ужас вот-вот готов был охватить её, но лишь отчаянной волей она сдерживала его костлявую лапу, уже лёгшую исподволь на горло. Кругом был непроницаемый мрак и гнетущая тишина каменного мешка.

«Вот сейчас я лягу на этот песок и умру…» – подумала девушка, опускаясь ничком на холодную землю под сводами бурры, смыкавшейся над нею точно яичная скорлупа. И тут рука упёрлась в кожаный мех, сброшенный ей этим зверем в насмешку – для продолжения мук, лишь на время избавив от жажды. Майри сжала его и едва не взвыла от отчаяния – тот был пуст. Вода там, конечно, и не ночевала. В памяти всплыла прошедшая ночь. Да – он сам тогда допил всю воду, а потом принялся царапать по боковине ножом – словно лезвие пробовать…

Вдруг пальцы дейвонки нащупали что-то твёрдое в кожаной скрутке мешка. В ладонь ей упал небольшой, плотно завёрнутый тряпичный мешочек. На ощупь Майри нашла в нём стальное кресало и кремень. Там же лежал и моток обожжённого трута.

Поджав под себя ноги, боясь дышать, равно как и выронить во тьме кресало из дрожавших от холода и волнения пальцев, Майри осторожно стала ударять им по куску кремня. Тьма озарилась крохотными вспышками срывавшихся с óгнива искорок. Так она гулко стучала металлом о камень, осторожно дыханием дуя на трут, пока аловатые отсветы затлевших нитей не зардели, и яркий язычок огня вспыхнул во мраке, осветив девушке окоченевшие пальцы.

Левой ладонью держа загоревшийся трут Майри завертела перед глазами мех, отряхивая пальцами налипшие колючие жвиринки. Её взору в колеблющемся свете явился затёртый до блеска кожаный бок. На нём вкривь и вкось были выцарапаны дейвóнские руны – всего несколько слов:

«Угол… под песком… вода приведёт».

И всё. Остальное было лишь бессмысленные царапины на вытертой коже.

Майри в тот миг и не думала, что всё это быть может лишь его злая шутка, пустой обман отчаявшейся души, оказавшейся перед ликом ужаснейшей медленной смерти. Она просто метнулась во мрак к сводам стен, отыскивая среди их кольца тот самый угол, о котором ей было тут сказано. Крохотный язычок света на конце трута дрожал, угрожающе притухая от резких движений дейвóнки, рисковавшей тем снова остаться во тьме. Пламя высветило среди черноты нечто похожее на сужение стен, едва не доверху засыпанное каменистым песком – слежавшимся и плотным как глина.

Майри воткнула тлеющий алым трут в щель между глыбами кладки, и обеими руками стала яростно рыть, до боли вонзаясь пальцами и помогавшим ей острым обломком булыжника в стылую землю, ощупывая появлявшийся перед ней сплошной каменный мур. Так она отчаянно рыла подобно кроту, отрывая ногти на пальцах, сражаясь за жизнь, сама не зная что ищет – но не сдаваясь. Верно, прошло больше восьмины, и вырытая яма стала широкой, а трут еле тлел крохотным огоньком на стене, когда её онемевшие от холода пальцы нащупали прореху в каменной толще. С остервенением Майри накинулась с новыми силами на неподдающуюся землю, освобождая это место пошире.

Вскоре провал был откопан. В толстой кладке зияла дыра – на шесть-семь некогда выпавших оттуда булыжников – оставленная незамурованной и просто засыпанная тяжёлым каменистым песком. Выгребая ладонями жвир девушка ощущала, что с той стороны за стеной пустота – рука её стала пробиваться сквозь толщу наружу, где ощущалось дуновение воздуха.

Словно дитя из материнского чрева с невероятными усилиями Майри протискивалась во тьме через узкий пролом в толстой кладке, извиваясь всем телом и царапаясь о холодные грани булыжников, будто снова рождалась на свет. Миновав эти страшные каменные уста, она на ощупь поняла, что очутилась в сводчатой узкой норе, выложенной из грубых плоских обломков песчанника и ведущей одним концом ввысь, а противным, откуда тянул слабый ветерок – затхлое, сырое дуновение во мраке – вниз, словно расширяясь в ту сторону. Трут, который она всё это время сжимала стиснутыми зубами, уже дотлевал около губ, алой искрой угасая во мраке.

Счёт времени дочерь Конута потеряла давно, как долго она уже была под землёй. Холод каменных нор замораживал кровь в её жилах, расцарапанные пальцы еле гнулись, а зубы сами собою стучали в ознобе. Дейвóнка упрямо ползла по проходу, следуя против дуновения воздуха, что ударял ей в лицо точно дыхание некоего сокрытого во тьме глубин чудища – и вправду, точно в страшных костяных ямах сотрясателя всех миров, великого змея Хвёгга…

Вскоре спереди донёсся слабый, далёкий плеск вод – точь-в-точь как было сказано выцарапанными на коже рунами. Каменная нора стала шире, и на дне её начала появляться вонючая жижа, поднимаясь всё выше и выше. Верно, как решила Майри, то был отвод всех дождевых вод, сооружённый а́рвейрнскими камниками века назад при возведении ардкáтраха на Лесистой, где сильные ливни легко могли размывать слабые горные склоны. Ей, выросшей на равнинах Дейвóналáрды, такое было в новинку – даже в богатой Винге вокруг мощёных камнем улиц тянулись глубокие сточные канавы, перекрытые поверху деревянными настилами-крышами, медленно унося с собой сор и грязь, смываемые дождями с проездов и рыночных площадей ходагейрда.

Однако удивляться хитро сооружённым ходам ей не было времени, да и трут уж давно как дотлел и угас, оставив дейвонку одну в полной тьме. Погрузившись едва не по горло в холодную воду, она медленно поползла вперёд, куда вело её за собой медленное застойное течение – задыхаясь от вони и цепляясь за скользкие стены. Путь на ощупь во мраке тянулся как бесконечная нить – для неё, потерявшей тут всякий ход времени. Сколько она ни ползла – впереди был один слепой мрак, как бесконечная ночь Áллиргу́ддирнóтт в час погибели мира…

Среди непроницаемой тьмы впереди вдруг забрезжил неясный сереющий круг, и окоченевшая Майри собрав волю в кулак и отчаянно цепляясь руками за холодные своды рукотворной норы стала пробираться к источнику света по самое горло в мерзкой жиже потока. Сколько локтей она так проползла, пока свечение стало концом этой жуткой как Ормхал норы – не обчесть. Мутные воды излились в зловонный болотистый пруд, растекавшийся далее по широкому логу оврага. И в ночной тьме – ибо весь тот короткий осенний день, как выходило, она провела под землёю ползком точно червь, выбираясь из своей могилы в замурованном своде – прямо перед ней замерцал колеблющимся пламенем свет раздуваемого на ветру смоляка, ослепляя дейвóнке глаза.

Заслоняясь ладонью Майри отчаянно попыталась найти под ногами в воде хоть бы что-то тяжёлое, чем можно было оборониться. Тишину ночи над сточным прудом всех ливнёвых и талых вод с тверди ардкáтраха нарушил знакомый уже ей, свистящий слегка мужской голос, сказавший во тьме по-дейвóнски:

– Думал, уже не дождусь тебя, Тивеле…

– Ах ты змеина! – сжавшись всем телом в комок она резко отпрянула прочь и нащупала под пяткой в воде что-то твёрдое. Гнилая ветвь оказалась в её окоченевших ладонях – и выпрямляясь из-под воды на ноги Майри яростно взмахнула рукой, обрушивая палку на голову ненавистного ей врага. Гнилушка едва не разбила Áррэйнэ лицо, и он резко отпрянул, чуть не выронив смоляк в воду, когда Майри в бешенстве взмахивала своим оружием снова и снова, стремительно наседая на опешившего противника.

– Да в тебе видно не одна Его искра, а целый костёр их! – словно шутя отвечал он, торопливо отскакивая шаг за шагом назад, пятясь по топкому берегу прочь от настигавшего его раз за разом обломка в руках пришедшей в ярость дейвóнки – лишь благодаря ему спасённой из своей подземной могилы, но верно ещё не осознававшей того.

– Да полно тебе уж, послушай! – он тщетно пытался унять её, отступая.

– Получи! Получи… вызверь! – она разошлась не на шутку, словно забыв про страшную усталость и сковавший её тело холод, дрожащим ознобом бивший окоченевшую девушку уже вторую восьмину.

– Или скорее свой молот на голову уронил! – всё ещё шутя, но уже более сердито выкрикнул Аррэйнэ, защищаясь левой рукой от ударявшей его ветви, – да прекрати ты, дурная – довольно!

Гнилушка настигла-таки врага, и Убийца Ёрлов озлобленно вскрикнул, получив концом палки по уху и роняя в болото смоляк. В объявшей их тьме дейвóнка отшвырнула корягу и как спущенная с тетивы стрела бросилась без оглядки сквозь ельник, устремляясь ввысь по вытоптанным животными козьим тропам поднимавшегося косогора.

– Стой, дура! Да куда же ты волкам в пасть попёрлась?

Колючие ветви хлестали ей по лицу и царапали руки, в замёрзшие и уже полубесчувственные босые ноги больно впивались сучки и опавшие шишки. Несколько раз дейвóнка едва не натыкалась во мраке на возникавшие перед ней стволы возвышавшихся к небу деревьев – но Майри что было сил бежала вперёд, не зная дороги и не думая даже о том, как обессилевшая и голодная она выберется из лесной чащи и сможет добраться из сáмого сердца земель Эйрэ к родной стороне – лишь бы подальше от него, уже настигавшего её где-то сзади. Дочь Конута сквозь своё сбившееся дыхание слышала хруст сучьев и топот ног бросившегося её догонять Убийцы Ёрлов – едва только он пришёл в себя от удара корягой в висок. С лёгкостью настигая дейвóнку он словно лось без устали вздымался по косогору сквозь заросли, следуя на звуки её ломавших валежник ступней – точно охотничий пёс за подраненной птахой.

В отчаянии девушка ринулась по уходящему вниз склону гряды, раня босые ноги о камни в земле. Едва она уже хотела броситься вправо по открывшейся перед нею затянутой мглою тумана поляне – как вдруг тот поросший раскидистым папоротником спуск оказался на деле отвесным обрывом в уходящую на полсотни локтей вниз ложбину меж кряжей, точно развеявшийся морок приведшего её к самой гибели скилити уже столь было близкой свободы.

Крепкая ладонь настигшего её сзади Льва прочно стиснула локоть дейвóнки, и тем удержала уже закачавшуюся на краю пропасти, в испуге остолбеневшую Майри от падения вниз сквозь туманную мглу следом за посыпавшимися туда камнями из-под её ног, резко одёрнув назад – вновь подчиняя отчаявшуюся беглянку своей воле.

– Летать что-ль умеешь ты, шалая?! – его озлобленный голос показался дочери Конута взволнованным, когда настигший девушку Áррэйнэ резко рванул её на себя, оттягивая вдаль от отвесного склона обрыва. Тряханув пленницу как следует он вновь с лёгкостью закинул дейвóнку себе через плечо и потянул назад к оставшейся за грядою в низине болотине, где среди зарослей уже был виден трепещущий свет небольшого костра, тяжело прыгая с уступа на уступ шедшей вниз козьей тропки вместе со своей живой ношей.

– Чего тебе нужно, змея отродье?! – придя в себя выкрикнула Майри, бесплодно пытаясь вырваться из сжавших её как кузнечные тиски мужских рук, – не убил при всех в укрепи, чтобы самому здесь прикончить как хочется? Поглумиться решил, поиграть как кот с мышью?!

– Вот же дура… Видно не раз Пламенеющий по голове приложил тебе! – хмыкнул Áррэйнэ, словно дразня её позорящими приговорками.

– Отпусти, выродок!

– Зачем ждать было мне лишний день, чтобы убить тебя – когда я волен был у горы ещё сделать с тобой что угодно, раз Тийре тебя пощадил? И так ты в моих руках была, глупая!

– Отпусти, наволочь!!!

– Да умолкни ты, не то точно с обрыва швырну! – озлившись, Лев едва не огрел кулаком бившуюся как пойманная в силок птица пленницу – почуяв, как та с яростью укусила его в предплечье, и под одеждой по коже потекла струйкой тёплая кровь.

– А-а-а-а… Дура безмозглая! – он в ярости дёрнул плечом, стиснув зубы, – уймёшься же ты или нет, глупая девка?! Чего орёшь, точно режут живьём тебя – ардкатрах же рядом, услышат!

– Или ты к Ард-Брену, выблю́док! – она всё раз за разом пыталась ослабить его прочный хват, извиваясь всем телом, – пусти!!!

– Да заткнись ты! Зря я что ли тебя из темницы на свет сюда вытащил? Или и вправду прибить тебя, чтобы рот свой заткнула?

– Убей уж! Чего ждёшь, волчий умёт?! Жаль – тебя, зверя, добить не успела тогда! – извиваясь всем телом она тщетно вырывалась из его рук, ни на миг не желая подчиняться мужской грубой силе. Дейвóнка как-то извернулась и плюнула ему прямо в лицо, угодив Льву в глаза.

– Вот же дура безмозглая… Запросто! – разозлившийся Áррэйнэ резко скинул её наземь, цепко удерживая рукою за локоть – и Майри оказалась лицом к лицу с ним, встретившись взглядом с его яростным взором во тьме.

На какой-то миг он – уже замахнувшийся кулаком, чтобы огреть для острастки эту шалую несговорчивую крикунью – вдруг оцепенел. Прочно удерживая эту пытавшуюся вырваться девку, готовую прочь от него убежать хоть бы в чащи лесные к волкам в пасть, Лев увидел её пронзительный, презрительно-насмешливый даже в этот миг отчаянной попытки бегства взор – словно вызывающий и хлеставший своей бесстрашной беспомощностью перед его грубой силой, с которой она не желала мириться пусть и перед лицом неминуемой смерти. Презрительно-насмешливый – и отчего-то остановивший его. Аррэйнэ на мгновение замер, безмолвно взирая на взиравшую на него исподлобья дейвóнку, чьё лицо с налипшими мокрыми волосами оказалось совсем рядом.

Всего краткий миг длилось это непонятное замешательство. Точно желая скорее избавиться от этого вдруг ошеломившего его взора Убийца Ёрлов резко разжал руку – и не удержавшись на ногах обессилевшая беглянка рухнула на наваленный у костра лапник.

– Наконец-то утихла… Едва не оглох на то ухо! – ворчал он, ковыряясь в проходе мизинцем и трогая козелок, озирая умолкшую пленницу, – орёшь, будто портят тебя сразу семеро!

– Делай что хочешь… – прошептала она, неспособная больше сопротивляться, смирившаяся – не ощущая больно впившихся в тело колючек и сучьев, – и так нечиста я внутри и снаружи…

– Во-во… Ты сперва на себя посмотрела бы… – в голосе Льва послышалась презрительная насмешка, – красотка – хоть нынче женись! Я хоть давно уже бабы не нюхал – но на такую утопленницу смрадную и с голода не позарюсь! Тут и скáйт-ши тебя испугаются, разбойников можно пугать. Или в поле на кол – ворон от зерна отгонять…

Упавшая наземь Майри сжалась в комок, всю её бил озноб. Полная грязи сырая одежда как кокон прилипла к замёрзшему телу, не дав двинуться с места. Молча лежала она у огня, не в силах пошевелиться – вымокшая и окоченевшая, запыхавшаяся от бега по кручам. Проплутав так на ощупь в ходах под землёй, проползя по норе с нечистотами и вся измаравшаяся в этой липкой и тошнотворно-вонючей их гнуси – дочь Конута представила себе, как и вправду ужасно выглядит со стороны хоть бы его даже взором – и кипевшая в сердце злоба иссякла. На смену пришли страх и непомерная усталость с отчаянием.

– Что ты со мной сделаешь? – тихо спросила она, не отрывая головы от земли, уже готовая ко всему, чего могла от него ожидать – и к насилию, и к мукам, и к смерти.

– Да ничего… – Убийца Ёрлов сел у костра на ствол сваленной бурей сосны, подкидывая в угасавшее зарево мелко порубленный на поленья сушняк и грея исходившим от рдевшего пламени жаром мокрые, застывшие в холоде ночи ладони.

– Отпущу тебя, дуру, домой…