…Но Буря Придёт

Бундин сжал в пальцах изношенный хрингур. Глубоко, резко выдохнув он подшвырнул его стёртый кружок и поймал на ладонь.

Хищный змей взирал прямо на ничейного сына двоих неизвестных отцов.

– Вот! А я говорил – наш ты будешь, товарищ! – Брейги радостно обнял его, сжав медвежьею хваткой за плечи, – конь же есть у тебя? Ничего, у нас тоже имеются, лучше чем Дьярви мохнатые клячи! Полетишь среди нас как орёл!

Бундин сам меж тем молча сидел, лишь вполуха внимая речам земляка и Копыта. А с взмокревшей ладони в глаза ему немо взирал хищный взгляд распростёршего ко́льца огромного змея, властелина холодного Ормхал.

Ветер гнал по реке против тока воды́ во́лны зыби, набегая их мощью на топкий пологий берег Малл-э́байн, пригибая пожухлый к зиме камышовый ковёр, уходящий в поросшую ельником чащу прибрежья. Первый снег сыпанул в эту ночь, убелив своим тонким покровом раздол вдоль приречий как свиток писца из осветленной кожи, по которому вились следы перевалки с прыжками от лап севших птиц, петли заячьих троп и волчиные гоны их стаи. Поверх них пролегли и следы от возка, к коим вскоре примкнули и вмятины конских копыт небольшого загона, когда громкий пронзительный стрекот сороки пронёсся над лесом.

– Шкажешь што, шкотокрад? Вшё шпокойно?

– Никого – класть мы можем на Ёрваров! А следы уже тают, не лежит чернотроп этот долго… – ответил их старшему Кохта, повертев головой и прислушавшись к чаще, что шумела под ветром, качающим ветви деревьев.

– Ну и шлавно! Давайте живей! – подогнал всех Стозубый, указав на мешки в волокуше, что тянул жеребец бурой масти.

Двое знавших друг друга неспешно брели вдоль реки, где камыш их скрывал ото взоров любого, кто мог оказаться случайно на том берегу.

– Передай благодарношть родителю – што вшегда помогает нам в деле, што рукой нашей шлужит досель. Как он шам?

– Жив пока. Дурно чужое добро забывать, Всеотец в том свидетель… – дейвон мимолётом дотронулся мизинцем до шеи, где под воротом тёплой суконной верховницы показался заросший уродливый шрам.

– И долги наши с вашими мы им ещё не сплатили… – добавил он хмуро.

– Придёт время – вшё шплатим как должно. Не тревошьшя, ведь дело нам обшшее…

Вдвоём они вновь возвратились к возку, где люди уже закидали мешки под рогожу и уселись верхом по коням. Дейвон глянул на тающий снег, где просыпался груз из мешка с подослабленной завязью, мелкой крупкой черневших праши́нок упав в белизну. Слой порошевой пади под ним набряк алым, точно кровь из разверзшейся раны на горле.

– Памятно? – с зловещей усмешкой спросил его а́рвейрн, и все сто зубов его скрипнули в мрачной ухмылке.

– Не все долги ещё сплачены – так что дело нам общее… – отпустив мимолётом стиснутое ладонью горло ответил дейвон, надевая на лоб наголовник плаща, – мы с отцом не воители, верно… но и мы не прощаем той крови.

– Как и мы. Жа троих вот живу… – шепелявый Стозубый нахмурясь умолкнул, тронув пальцами собственный шрам, и лицо у него потемнело на миг.

– Ладно – ветер довольно пугать! – а́рвейрн ловко запрыгнул в седло, взяв поводья в ладони, – жду тебя как наштанут морожы – передашт тебе пошле отец, где ишкать меня там, как получит ижвештия. Твой Горяшший вам в помошшь!

– И тебе тоже добрых дорог!

Воз, вминая колёсами тающий снег, резко стронулся с места, и в обратную сторону сквозь камыши понеслись конно арвейрны, погоняя своих скакунов, стремясь к мелкому броду поблизости. И лишь небо в разрывах сплошной седой хмари взирало безмолвно на алый, что окрасил снега́ в месте встречи двух знавших друг друга – крепко помнящих кровь, что была пролита́ много раньше – и того не желавших забыть… не желавших прощать, как гласил тот закон, что довлеет над миром… кровь за кровь, жизнь за жизнь, смерть за смерть поголовно всем недругам их…

Две седмины спустя войско арвеннида вновь вошло в земли Помежий, углубляясь из Айтэ-криохан на запад – в уделы дейвонского ёрла, отпавшие под руку Тийре весной, после битвы у Эиклундгейрда и прочих успешных выправ ратей Эйрэ за лето. Скригги местных семейств либо вместе с роднёй и людьми устремились на запад, либо молча склонились пред новым хозяином, уповая на милость его – присягая на верность владетелю Бейлхэ, дабы тот им оставил былые уделы отцов. Покорность явил и глава орна Фрекиров Свейн Волкоглавый, к чьему дому теперь прибывал Неамхейглах.

У раскрытых ворот тверди Ульфху́лургейрда – Волчьих Нор – их встречал сам хозяин с женой и прислугой. Скригга орна, хранившего прежде Помежья и прочие земли союзных Хатхалле домов среди арвейрнов склонил голову перед прежним противником.

– Приветствие дома Фрекиров… владетель, – учтиво сказал он, с заминкой промолвив последнее слово. Следы приступа, копоть и груды камней на стенах обвалившихся веж его тверди безмолвно могли рассказать, как не в силах сдержать мощь пришедшего воинства Эйрэ после многих осад и выправ того лета он был вынужден молча признать над собой господином уже не дейвонского ёрла. Трепыхался в порывах холодного ветра их стяг – завывавшие к небу на кручу с востока три волка на зелени леса – чуть приспущенный вниз.

– Приветствие дома Бейлхэ, достойный, – Тийре спешился, бросив поводья коня в руки служки, – да будут прочны твои стены как прежде века́.

Скригга с семейством и слугами сопроводил всех гостей в свой чертог, где ждал стол, накрываемый к ужину. Военные нужды, набеги, приход чужих войск обеднили всех здешних владетелей – но и теперь Свейн Ульфсхофуд встретил их как и до́лжно. Из уцелевших к зиме погребов доставали копчёные дичь с рыбой, овощи с фруктами, связки колбас. Остро пахли соления, паром курились едва лишь из печи тушёная печень овцы и лосиный язык, пироги с разным мясом. Из последних запасов достали вино, и сам скригга разлил из сосуда по кубкам хмель вишни и ягоды лоз.

– Где все твои сыновья, почтенный? – спросил Тийре у старого скригги подчас их учтивой беседы.

– Ушли к западу с воинством ёрла, владетель – оставшись верны его роду. Къеттиль всех своих братьев увёл за собой.Я же тут на обломках былого пытаюсь хоть как сохранить уцелевшее. Это Асквъёльд из Горного Камня сумел найти силы покинуть свой дом и укрыться в закатных уделах их орна – а Фрекиры вот уже тысячу лет как пустили свой корень на этой земле, и иного не знаем угла.

– То известно, почтенный. С тем и хотел бы с тобой говорить…

– Всё припасы, оружие и скакунов я поставлю, как клялся. Но прошу не вести моих в воинство, арвеннид. Всё же уж столько веков дом наш был здесь хранителем средних Помежий – и сражаться теперь с сыновьями, что досель уповают вернуться сюда как хозяева… это тяжко, владетель.

– Знаю, почтенный. Уже много веков волки Фрекиров воют на го́ру, как знаем мы оба. Но помним и то, что был дом твой когда-то и вольным от клятв пред Хатхалле, хозяином собственных су́деб – а веков шесть назад даже клялся на верность Высокому Креслу. Если твои сыновья присягнут, я и им передам все наделы дедов по чести́ и закону, как кончится эта война.

– Ей пока окончания даже прозрящим не видно, владетель… – Свейн вздохнул, воткнув острый вилец в кусок печени.

Тийре чуть отстранил от себя полный кубок с вином.

– Я, почтенный, скажу тебе прямо. Сам не знаю, как ляжет удача иль воля богов в этой распре – то держит верх ёрл, то опять моё войско. И раз Трое мне дали возможность придти сюда в земли дейвонских Помежий, я желал бы привлечь к себе здешних владетелей – не железом и силой сломив их, а словом с законом влеча всех на сторону Эйрэ. С тем и готов говорить, не взирая на тех, кто из фейнагов жаждет изгнать всех дейвонов на запад как некогда. Как я вижу, ваш ёрл и дом Скъервиров совсем не желают пока говорить – но желают ли то ваши орны?

– Говорить всем придётся однажды… – вздохнул Волкоглавый, – было так и на нашем веку в час Помежных Раздоров. Вся дурная кровь вышла с огнём и железом в домах враждовавших, и самые стойкие и трезвомыслые поняли некогда после, что решать пора миром, кто что тут возьмёт. Велика стала всем им цена их утрат и победы – и тем, и другим…

– Может быть ты и прав в том, почтенный – но пока что дом Скъервиров должен мне крови в избытке… и ещё кое-кто из дейвонских домов, – лоб Тийре прорезала риска морщины, – а они, как я вижу, впряглись в эту распрю как добрый скакун, и ничуть осадить не стремятся.

– Да – пока всё как есть…

– Так как в здешних уделах, почтенный? Что мыслят о том все семейства Помежий? Или как молвят иные, вражда тут в крови у людей закоснела?

– Если бы кровь одна всё в нас решала… – вздохнул старый Свейн, протянув служке кубок наполнить пустую посуду вином, – даже в Дейновом доме порою такие рождались, что… Тьху! Жизнь порой таковыми нас делает – здесь так тем больше. То, чего устрашатся иные, стремятся избечь – у других только страсть вызывает.

Он умолк на мгновение, глядя в окно.

– Был в наших землях один… Сам из данников Ёрваров с севера родом – так и мать и отец вроде были достойные люди – уж не хуже иных тут живущих… как все. Но вот он в час Помежных Раздоров таким кровопийцей с лет юных возрос, что и вспомнить на ночь не желаю. Любил делать всё… – скригга поморщился, смолкнув на миг, – …медленно. После служить людям деда отправился к западу в дом побогаче, но и тут на Помежьях всё время бывал – а где Шщар его носит теперь даже знать не желаю. Как же там звали его… вроде бы Бе́рульф?

– Вот уж точно не так! – возразил скригге старый помощник и домоправитель, кто тут вершил прислугой, торопя разливавших вино, – а как звался не вспомню. Кровопивцев таких держать в памяти – всех достойных забудешь ещё.

– Бъярни – ты же был вершним стражей и помнишь того… людореза, – обратился Свейн к родичу, что сидел чуть поодаль у края стола, уплетая колбасы. Судя по лицу с волосами, чуть поддетыми пеплом седин, мать его была явно из арвейрнов.

– Да по имени кто его помнит, собаку? – хмыкнул тот, нарезая кровянку кусками, – лишь по прозвищу разве что только! – и поднял свой нож.

Исчезали с тарелок и блюд колбаса с языком и печёнкой. Опустели горшки и тяжёлая супница с сердцем быка и грибами в отваре из проса с морковью. Слуги несли друг за другом бутыли с вином, что за троих каждый сам поглощали гостившие тут подле арвеннида тысячники воинства Эйрэ.

– Кровь в нас та, что отцы с матерями оставили в жилах. Но всегда ль сын злодея таким же взрастёт – и всегда ли достойных людей будут годны потомки? Жизнь нас правит подобно резцу, что искусника длань из холодного камня стачает замо́к для стены, для огнища со смертью ядро или дивную статую с обликом точно живую. Но где убийства – там больше убийцы растут, как известно…

Ульфсхофуд умолк, вновь повернув лик к окну, где за тонкой слюдой их ячей завывала холодная вьюга, белой рябью позёмки сгибая корявые ветви лесов и пожухлые травы лежавшей вкруг пустоши.

– В этих суровых уделах уже все пятнадцать веков как столкнулись народы дейвонов и арвейрнов… и нет конца той незримой войне род на род, дом на дом не взирая на кровь и обычаи предков. Все устои суровых веков живы тут и поныне, владетель – где железо закон, умолкают слова и уставы. Жизнь людская дешевле истёртого хрингура – а иные задаром готовы отнять её вовсе. Где разбой, воровство и грабёж, там вовсю процветают убийство с насилием – не жалея ни дев, ни детей с уже век доживавшими старыми… Здесь иного не видели люди вовек, по-иному не жили – а война за войной то лишь множат. Повидал я такого, что страшно вот тут за столом говорить…

Зажурчало вино из закатных дейвонских уделов астириев, наполняя багровым как старая кровь соком лоз кубок скригги.

– В Великую Распрю народы дейвонов и арвейрнов столь содрогнулись от ужаса с горем, что та война принесла всем уделам обоих домов их владетелей. Тут же она не стихала веками, и поныне тот жар лишь опять разгорелся как прежде… Ты, достойная, тоже должна до́бро знать, – обратился он к Этайн, что сидела по левую руку от Тийре, – ведь дом Конналов также живёт на Помежьях.

– Да – в избытке чего рассказали мне в детстве отец и все дяди… – согласно кивнула дочь Кадаугана, – и сама тому многому стала свидетелем…

– Сотни семей – и беднейших, и знатных – раздор тот проклятый как звенья цепи́ разрывает. Тут и жён, и детей похищают как скот. Кто-то в род свой забрать, дабы ими погибших своих возместить; кто-то выкупа щедрого жаждучи; а иные замучить, убить – воздаяния близким их ради… Нравы времён прадедовских суровы, жестоки. Так иные о них забывают совсем, о пропавших своих – дабы сердце не рвать, что те стали там кровью и семенем недругов, что такими же станут взрослея, таких же на свет принесут. Иной раз проще мёртвыми их посчитать, чем…

Волкоглавый умолк, отхлебнув из богато резьблёного кубка вина.

– А иные их тщатся годами найти, разыскать – но порой лучше уж не найти бы… Дочерь тётки моей вышла замуж за парня из орнов союзных земель – и лишь годы спустя поняла, как узнали родные, что то есть её брат, прежде кем-то похищенный, взрощенный там вдалеке. Как им быть было после, раз трёх деток уже принесла и зрел в чреве четвёртый? Только жить, о том помня…

Скригга снова пригубил вина, на миг смолкнув.

– А в роду у жены моей хуже история есть. Расскажи уж им, Эрна…

Та, учтиво кивнув, взяла речь.

– Моего деда Трира брат Бер Два Удара был славным в час Сторстрид водителем, вершил загоном у Ёрваров. Двадцать лет он пытался найти жену с дочерью, кто пропали в Великую Распрю там взятыми в плен. Весь озлобился, сердце его очерело, не знал он пощады к врагам ни к кому… И взяв укрепь одних из его неприятелей всех там велел перебить без разбора – и баб, и детей. И потом лишь, как люди его трупы те обирали от ценностей, один мечник узнал на жене их владетеля знак, что в семействе моём служил тайною меткой. Так Бер понял, что дочь и пять собственных внуков своими устами велел убивать, их слезам и мольбам не вникая, любуясь насилию с кровью.

Как узнал он о том, только имя её в голос крикнул – и с тех пор онемел, ни единого слова исторгнуть не смог из себя… пить и есть перестал, заморил себя голодом до смерти. Стало жить ему незачем попросту…

– Что за знак был, почтенная? – спросил у жены Волкоглавого Тийре. Но вместо неё вдруг ответила Этайн.

– Тут в Помежьях у многих домов есть древнейший обычай. От рождения детям на теле взрезают тот знак, что на память им будет до смерти – чтобы даже беспамятных их, потерявшихся, рода и предков не знавших, забывших, смогла б хоть когда отыскать их родня. Он у каждого дома отличен по виду – как вот этот…

Ладонь её левой руки легла подле ладони владетеля Эйрэ. На указательном пальце сын Дэйгрэ увидел темневший багровым витком след надреза по коже, как будто кольцо – коего прежде и не замечал.

– Вот, достойная – сразу ведь видно где ты рождена, что с Помежий! – поддакнул Ульфсхофуд. Он отстранил от виска прядь волос вокруг уха, показав свою метку – темневшую круглую точку, пробитую риской наискось.

– Вот такие обычаи тут в здешних землях, владетель… Жизнь такая такими нас делает – или может быть самые худшие делают жизнь таковой… уж не знаю. Вот наш знак, что несём мы с рождения, Фрекиры – а у Ёрваров он…

В чертоге раздался вдруг плач. Ребёнок – едва годовалый быть может – что спал до сих пор на коленях у женщины младше за Этайн, проснулся, ища ртом и ручками грудь. Та, доселе сидевшая в полном безмолвии, с каким-то испугом взиравшая на всех гостей их семейства, вскочила, стремясь отойти от стола до печей, где на лавке вдали от всех глаз могла дать молока для младенца. Дочерь Кадаугана тоже поднялась со стула – стремясь той помочь, раз в чертоге в тот час не осталось служанок, ушедших в стряпные – и пока та поспешно стремилась развить все узлы на завязках одежды, взяла дитя на руки и прижала к себе, попытавшись унять и утешить.

– Ужель сыновья твои так торопились уйти с войском ёрла, что кто-то жену с его чадом оставил под носом врага без защиты?

– То не невестка – дочь… младшая, – помедлив с ответом сказал старый Свейн, – и ей лучше уж здесь, чем с роднёю отца её чада, храни его боги…

– Славный ребёнок, почтенный. Кто отец его? – спросил Тийре у Свейна.

Волкоглавый какое-то время молчал, хмуря брови.

– К чему мёртвых теперь поминать? Много достойных ушли к праотцам в эти годы – и от них и их славы того даже вовсе следа не осталось. Пусть мой внук будет Фрекиром… Дом наш мал, потерял уже стольких мужей на войне – и пусть новая кровь их заменит под солнцем.

– Говоришь мудро, почтенный, – Тийре согласно кивнул, а в душе укорил себя – дав согласие скригге явиться к ним в твердь Волчьих Нор. Будто назло оказалась их дочерь с ребёнком в чертоге – не слепой ведь, увидел как Этайн сидит подле них, а сама как ножом её ткнули под сердце, и чуть не рыдает. С той ночи, как ходила в святилище Трёх, как сама не своя… про какую-то цену обмолвилась кратко в ответ. Свою цену и он уплатил жизнедавцам – но всю ли, и как ему знать, не возьмут ли ещё с сына Дэйгрэ они за то право любить эту женщину всем вопреки, быть владетелем и ратоводцем, обязанным в этой войне победить?

Свейн заметил суровую риску морщины на лбу у владетеля Эйрэ. На губах скригги Фрекиров вдруг расцвела ну мальчишечья просто ухмылка.

– Но зато тем суровым обычаям здешним быть может и я благодарность скажу. Не они бы, не дикие нравы людей на Помежьях – то не встретил бы я свою тень, что мне стала женою и сердце согрела моё…

Рука его в сетке морщин и привздувшихся вен нежно стиснула пальцы супруги.

– Расскажи уж, почтенный, раз речь ты завёл? – Тийре поднял свой кубок.

На губах жены Свейна по-девичьи тихо зарделась усмешка.

– Вновь гостю ты приплетёшь половину придумок…

– Да вот чтоб меня, Эрна! Горящим клянусь, всё и было ведь так – слово в слово! – привскочил скригга Фрекиров, и вновь обернулся к их гостю.

– Тогдашнему нашему скригге Аскульфу Зелёному был я не сын даже младший – так, внучатый племянник у дядьки, седьмая вода от владетеля Фрекиров. Денег было – и той десятины копейных не смог бы поднять по коням – а хотелось же славы, почёта. Еле-еле наскрёб серебра на то дело, стремясь вместе с людьми в услужение к Ёрварам вскоре податься, раз в воинство им нужны вольные руки. И Шщар меня видно подбил, дурака, накануне сыграть с одним плутом его же костями…

– Ну известно – свинца так искусно насверлят-зальют под слабейшие стороны, и в рукав себе сунут тайком, чтобы кинуть как нужно им, вы́блюдки! – кивнул ему Тийре, – у меня за такое на первый раз двадцать плетей, а на второй – сразу лапу по локоть!

– Во-во-во, рви их Шщар до скончания века! В общем, в какую восьмину десяток мой стал уж пяти́ной – и то без коней поголовно… Я взмолился – хоть месяц дай срок, всё верну как наймусь служить к Ёрварам! А тот хмыкнул: «Давай-ка со мной. Тут владетель один состязание будет устраивать – ну и награда достойная, хватит с избытком должок оплатить, раз ты рвёшься мечом помахать». Так мы прибыли с ним…

Волкоглавый на миг почесал себе за ухом, вспоминая.

– А пёс знает… куда-то к Расколотой, Хвёгг его вспомни то место теперь и владетеля этого. Вышли в круг все по жребию парами, займодавец мой тоже удачи решил попытать – а вдруг выбудет, мне за двоих меч держать, вот таков уговор. Так и так побеждать нужно было мне там.

Тут народ засвистел: «покажи-ка награду, хозяин!» Тот рукою махнул – и во двор вышла девка какая-то с блюдом в руках. Владетель туда брякнул вязаный кошель – такой небольшой, что коль там серебро, курам на смех награда. Но быть может и золото… кто ж его знает? И говорит: «будет даже с задатком!»

Народ засвистел точно пьянь на питейном дворе подчас празднества. А я думаю: «Вот же жадюга! Мог бы сразу награду всю вывалить, глаз не печалить той кучкой из кошеля». Но раз впрягся – сражайся, сын Конута, дабы с позором домой не вернуться в ту бедность, из коей стремился ты вырваться. А что мало монет – то на долг мой быть может и хватит…

Тийре хмыкнул, поняв в чём тут суть.

– Это я лишь потом уже понял, дурак, за что все они бились… А тогда лишь кошель тот стоял пред глазами – да их морды довольные, наглые. «Нет уж…» думаю: «лягу костями, но сам серебро заберу!» И от злости той так мне легла вдруг удача! Всех я соперников там раз за разом сложил, своему займодавцу сойдясь выбил пару зубов в его жвалах – а последним свалил самого Ульфа Острое Жало из Коттуров… вот кого чудом сумел – прежде первого между блодсъёдда Помежий. Весь в поту и крови, от запала с усталостью точно тот загнанный конь с ног валюсь, и кричу: «Подавай остальную награду!»

Тут хозяин берёт эту девку за руку, и ладонь её мне прямо в лапу пихает: «Держи, заслужил! Какой жеребец ты – Брадсти́нгура даже свалил бабы ради! На тебя, сопляка, ведь и ставить никто не решился, что выдержишь сшибку…»

Я опешил от дела такого, стою рот раскрыв. А он ржёт:

– Что стоишь, точно с бабой не знаешь что делают? Забирай с собой эту мерзавку – и с глаз моих вон её, дуру!» И кошель тот на шею ей точно корове звоночек повесил: «Проваливай, Эрна!»

Свейн налил себе в кубок вина, отхлебнув половину за раз.

– Займодавец мой там провалился куда-то – то ли зубы свои от досады вином заливал, то ли праздновал выигрыш мною добытый. Позабыл я про всё и как дурень набитый поплёлся с конём за ворота – а та девка за мною пошла под смешки и осви́сты соперников мною побитых. Это потом уж узнал я, что была она дочерь их прежнего фейнага младшей сестры, кто вдовою вернулась из наших уделов сюда до Расколотой – а их новый владетель теперь захотел её старшую замуж отдать за кого-то из данников. Та девица любила другого – и фейнаг того бедолагу враз чах! – а её силой замуж. Муж был… из тех, кто чуть что сразу бить, и за ним она отбыла месяца три, сбежав к матери родичам. Ну а дальше её и решил он кому скинуть на руки, эту строптивицу, то состязание устроив – мол, «не я отдаю бабу силой – а саму по чести́ её выбрал достойнейший, лучший из воинов здешних земель».

В общем, идём мы по лесу, и сели у брода реки отдохнуть – а в уме лишь кошель тот на шее у девки. Мой ведь, добыл сам в бою серебро – а та дура вцепилась в него всеми пальцами точно клещ в псину и держится… Не отдаст ведь, в глаза ещё вцепится сразу ногтями как кошка – вон как глядит исподлобья со страхом и злобой, своё охраняя. Вот же, думаю, гад этот ихний владетель, что так подшутил… Ну зачем мне та баба?! Жениться ещё может быть?! Плетётся за мною как хвост через силу себе вопреки, только время моё отнимает. Сел я на корточки морду от крови отмыть – и вот тут…

– Что – кошелём тем тебе она в голову дала, почтенный?

– Хуже – на горло мне лёг чей-то нож… То дружок мой щербатый и Острое Жало с товарищем нас там настигли, и решили должки с меня взять, что им должен остался – и бабу, и деньги, – Свейн приспустил воротник верховницы, оголив старый шрам на морщинистой шее.

– Знаешь сам ты, владетель, оно каково, как тебя убивать вдруг пытаются… Порой страх и гнев за троих могут силы придать. Пальчаткой успел я схватиться за нож, выбил плуту щербатому челюсть с мозгами, а потом и тех двух завалил, кто уже на ту девку накинулись. Сам не знаю, как там им зачем-то орал: «Вы выблю́дки волчиные, пёсий умёт – только жену мою троньте!» Только помню, как Ульфа того придушил прямо в речке своими руками, скотину здоровую эту… сломал два ребра мне лапи́щами этот Брадстингур, конище, пока не подох. Как сумел то – богам лишь известно…

В общем – шатаюсь, стою еле жив, весь в крови, и сквозь силу смекаю – что уже ни коня, ни того серебра не осталось, пока с ними бился… лови теперь ветра, куда она бросилась в бегство. Только вижу: стоит где стояла, дубовую палку сжимает в руках – вот с чего тот их третий внезапно споткнулся и пал мне на меч – и чего-то в глазах у неё поменялось. А потом вдруг безмолвно заплакала, и на шее повисла мне. Такая… живая вся, тёплая…

– Ты же один, кто меня человеком увидел, а не кобылой на случку в добычу себе как иные. И женой вдруг назвал отчего-то… – улыбнулась супруга владетеля Фрекиров, – и потом – куда было идти мне тогда? Лишь с тобою… уж видно судьба.

– В общем, седмину из леса того мы вдвоём на спине выбирались… все поляны успели измять, кроме ягод с любовью не зная еды. Сорок лет со мной Эрна как тень – в землях Ёрваров, Дейнова рода уделах, на юге у гор. Семь детей принесла мне под сердцем, поддержкой была и опорой, советчицей верной, любимейшей. Когда я воевал вдалеке – дом хранила с уделами, два набега противников люди мои под верше́нством её отразили успешно. Как тень…

Скригга смолк на мгновение.

– Но женой по закону для всех смог наречь я её лишь лет десять спустя… Когда прибыли к дому, поднялся там вой – что владетеля Фрекиров родич-де бабу себе приволок – до него дважды порчена, кровью своей вполовину из рыжих, да к тому же чужая жена до сих пор, от супруга беглянка! Срам, стыдоба – такой ведь позор утворил я в семействе, что хоть лики богов из святилища прочь выноси! Проклинали её и бранили, хотели вернуть Эрну силою в дом до Расколотой, так и не дав нам согласия к браку. А мне было плевать – лишь бы с ней…