…Но Буря Придёт

ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 5

Неспешно летели те летние дни и седмины, когда воинство Эйрэ стояло у занятых твердей дейвонского юга и средних земель, удержав там попытки противника вновь перейти в новый наступ – не дав взять им нанóво в осаду удержанный прежде Брейдалу́риннгéйрд, где к весне их державшие здешнюю твердь уцелевшие люди до подхода войск арвеннида с голода пожрали всех коней и скотину, птиц ловили и крыс – но не сдались владетелю Винги. После битвы отринутый враг отошёл от Широкой Долины, прочно занятой силами воинства Тийре, преломившего силы собравшихся Ярнвегг и загонов от Ёрваров, Утир и Морк, истощённых в сражениях всю эту зиму – взявших жизни у многих.

Укрепляя разбитые тверди стерквеггов, чьи муры всю зиму сокрушали дейвонские вороты, сын Медвежьей Рубахи желал препынить тут возможные подступы вражеских сил, кто опять попытается взять этот гейрд и ближайшие земли в грядущем – а тем больше собрать сюда свежие воинства Эйрэ, чтобы дальше пытаться продвинуться к западу, устремляясь вперёд к Свартифъяллерн и твердям Железных Ворот.

– И зачем ты всех там порубил – а, земляк? Хоть бы выкуп с них взяли какой – всё же были не пешцы какие, из знатных дейвоны.

– Или хоть обменяли бы их на кого из своих… – добавил второй.

– Пусть зме́ю свой выкуп там платят, выблю́дки… – с безразличием бросил – как будто отрезал – в ответ им сидевший поодаль, лениво водя по клинку мокрым камнем из «вечного льда», – я без их серебра обойдусь…

Он на миг препынил острить меч, проведя мокрым пальцем по левой щеке, ощущая те рытвины в коже.

– Ты хоть брату их дал допросить?

– Его дело. Одно толку нет… Третий год не уймётся как Родри.

– Смириться не в силах, бедняга… – вздохнул громко первый.

– А слыхали – тот Киан из Лодан хромой, что из данников Нер, в прошлом месяце тоже погиб, как загон их столкнулся с Железной Стеной, что вёл Книжник?

– Кто рассказал?

– Сиге Крикливого брат его младший Крунд – из Речного Истока который. С ним был в том сражении.

Точивший клинок, продолжая свой труд, тихо буркнул:

– Жаль… Надёжный был парень, земляк. От начала войны с ним ходили.

– Везучий ты, Мейлге! Из наших из сотников, кто из Маэннан и Бранн в первый год вышел с Борной – только ты до сих пор уцелел! – говоривший – земляк из южан дома Слеан – подкинул в костёр сушняка, оправляя котёл на треноге, в котором варился обед.

– Все мертвы, а ты сам ни царапины – даже в сражении том у Медвежьей! – поддакнул тому их товарищ из Кромдех, темноволосый как больк.

– Везучий… – Кулак глухо хмыкнул, скривившись, и потрогал ладонью ужасный корявый разруб на лице, проведя по буграм багровевшего грубого шрама. Много он бы отдал, много шрамов и язв – лишь бы не было этой единой за срок всей войны им полученной страшной царапины, ставшей навеки отметиной.

– Так ведь жив же! Вот – у старого Геррке из Тёмной Дубравы все пять сыновей полегли в этот год… Младший даже жениться и то не успел, как ушёл вместе с войском. Вот кому уж домой не вернуться и баб не обнять.

Мейлге, заслышав то, лишь покривился сильнее, и лицо его стало унылым, бескровным.

– С такой мордой домой возвращаться не хочется…

– Ты как будто без ног иль чего между них… Вотдурак! – усмехнулся земляк, ворошивший кострище, – твоя Койнхенн засохла давно уж наверное!

– Или другого нашла, раз ты даже на день за три года домой не явился, как прочие! – влез опять и второй, утирая ладонью усы от вина, приложившись к уже опустевшему жбану.

Кулак не ответил, сжимая в ладони блестевший на солнце витой оберег Повелителя Мёртвых, бурча себе что-то под нос.

– Храбрый ты мужик, Мейлге – ни вражьих копейных, ни даже хоть Шщара совсем не боишься – а к жене возвратиться вот трусишь! – поддел исполина товарищ, смакуя с ножа разопрелую кашу на сале, усердно её остужая своим дуновением.

– А то точно другого найдёт, как жена одноглазого Рудрайга… Хоть бы весть о себе ей отправил? Земляки говорили, кто прибыл из дома зимой, о тебе вопрошала у наших, кто с фейнага сыном тогда приезжал за людьми и конями.

Мейлге так и молчал, прикрывая ладонью свой шрам. Лицо сына Железного Зуба вдруг стало по-детски испуганным, робким, когда исполин из Маэннан услышал слова земляков.

– Убью мохнорылых выблюдков… – едва пробубнил он под нос – страшась этого мига возврата сильнее за скайт-ши из врат в бездну Эйле – желая того лишь, чтобы эта война не кончалась, и между женою и им была та непроглядная даль полей распрь и смерти – не желая вернуться таким.

На ходу жуя кашу из миски к ним тихо подсел и четвёртый.

– А, почтенный –и ты тут? Как твои? Много раненых?

– Десять в сражении. Много больных. Хоть теперь на постое подлечатся тут.

– Хоть узнал ты чего? Пленных уйма.

– Нет –все с юга и запада, здешних немного… Про загон тот Бергейров не слышал никто.

– Да без толку всё, Родри! –махнул рукой Мейлге, кривясь –не убрав пальцев с рытвин корявого шрама, –третий год ты всё ищешь, умом помешался на этом. Мертвы они обе давно –или хуже…

– Молчи… –родич скрипнул зубами, оторвавшись от каши, –даже так хоть –да хоть бы могилы найти, где их кости лежат.

– Если псы их иль волки не съели, как прочих тех сотни таких же.

– Отыщу…

– Да нет никакого загона Бергейров того. Всё наврал тебе тот мохнорылый, а ты и поверил.

– Есть он – другие сражались с Бергейрами, знаю.

– Да нашёл бы другую, как все. Было бы легче. Ты без бабы засох уже ведь…

Родри вдруг повернул к брату голову.

– Ты другую чего не найдёшь сам? Твоя хоть жива, и цела –а ты трусишь вернуться, дурак.

– С такою-то мордой? –родич Родри пнул землю своим сапогом. Лицо его перекосилось от гнева с бессилием.

– Будто за морду лишь любят…

– Да не любила меня моя Койнхенн… Я её добивался два года, отец за меня её выйти принудил. Лишь с рождением сына оттаяло сердце её – а как сгорел от трясучки наш Дайдрэ, замкнулась опять, очерствела, на меня не смотрела. А тут я с такой мордой, за змея страшнее…

– Будто любят за морду одну…

– А иди ты… где волки живут! – вспыхнул Мейлге, подскочив резко на ноги.

– Эй, почтенные, тихо! Чего завелись? –подскочил между ними южанин из Кромдех, –говорят же: где двое Маэннан –там ссора, а трое –и драка!

– Да мы с детства ругаемся-миримся – дело обычное … – Мейлге дружески ткнул сына Довара в бок кулаком, – всё же родичи, братья отцы наши.

– Оно видно – что оба вы разумом тронулись – каждый по-своему… – хмыкнул южанин, обернувшись к Картавому.

– Неужели и вправду надеешься их отыскать ты, почтенный? Третий год ведь как нету вестей никаких.

– Отыщу… – Родри так и сидел неподвижно, как камень – взирая под ноги себе.

– А сумеешь принять, что случилось там с ней, если Бранвенн жива? Ведь дано бы подала на выкуп с кем весть, как порою иные… Сам ведь знаешь – порою с другим остаются, как вон с нашим Крунху из Бранн чья-то баба из ихних, кого он в Помежьях себе подобрал в час выправы. Прижилась с ним за годы, забыла, что была женою иному.

– Да что ты на Бранвенн возводишь враньё, сам не зная что как там? – вмешался товарищ из Слеан, – может нет ей возможности даже ту весть передать. Может увёз её кто до Закатного моря?

– Может… А может и нет, – буркнул тот, кто из Кромдех.

– Да пусть… – тихо вымолвил Родри, – лишь бы только найти её с дочерью…

Южанин угрюмо вздохнул, сочувственно глядя на родича Мейлге.

– Да, почтенный – и впрямь ты как духами Эйле объят, только этим живёшь.

– Чем мне жить ещё, Койнах? Родители умерли, братья погибли, земляков потерял за три года без счёта. Только Мейлге, баран этот Карнаха младший – кто трусит вернуться к жене – и остался из близких. Если в это не верить, так только одною войной остаётся мне жить…

– Упрям ты, почтенный. Я в первое лето войны был с Убийцею Ёрлов – так тот как и ты в каждом селище севера что-то распытывал, каждого встречного тряс.

– И о чём?

– А я знаю? Спроси у него, как вдруг встретимся где-то. Тоже знать что-то жаждет наверное.

– Как-то узнает… И я тоже их разыщу.

– Упрям ты, почтенный. Как будто душой помрачился, – южанин вздохнул, поправляя сапог на ноге, – дед мой твердил, как был жив, поговорку одну: «не всё то, что нашёл ты, желал бы найти». Сам ведь знаешь – не малый…

– Я знаю… Найду их, хоть как…

Килух из Бранн оторвался от жбана с подкисшим в жару тёплым пивом, утирая ладонью усы и намокшие ости щетины на давно уж небритых щеках – и вручил их владетелю свитки посланий, что как раз шли с горы и от прочих земель, и ему вручены были Конлойхом в путь до Широкой Долины.

– Значит, брат твой с отцом в этот мор полегли?

– Так, владетель… И дядя Баэдан едва уцелел, встать не может доселе на ноги. У Бранн в это лето дела так себе – четверть селищ пустует. Урожай будет осенью дрянь, это точно.

– У нас тоже за зиму от мора немало людей перемерло в загонах. Сыпуха вовсю лютовала, а в земли у Кинир и Габ даже чёрная смерть от кочевников прибыла…

– У Речного Истока все селища вымерли. Подкрепление вряд ли получит старик в этот год, – Килух опять приложился губами к сосуду, глотая хмель пива, – разве что пару сотен копейных сумеет мой дядя отправить.

– Жаль… Рассчитывал я, что Д'ао́бга опять поведёт все загоны на юг, – Тийре резко нахмурился, – принёс Гулгадд недавно слушок, что арднурцы готовы вмешаться туда подле Когтя, встав Скъервирам в помощь…

– Ну пока то слушок лишь, владетель… Увидим как будет. Сейчас все дела закипят в средних землях должно быть. Как, почтенный, здоровье твоё?

– Как?! – ответила Этайн вопросом, пока руки её заменяли повязку на левой ноге их владетеля, – да в нём дыр теперь больше, чем в рыбаческом во́локе!

– Вот ты скажешь ещё… Каких пара глыжей угодила излётом, и только! – усмехнулся сын Дэйгрэ, шутя принимая заботу своей верной тени, – вот других клятый ворот тот снёс всех во тьму, кто был рядом со мной в том ряду.

– И Троих ты моли, что коня под тобой лишь убило, под дурнем набитым! – воскликнула Этайн, утерев рукой слёзы, – снова ты как и Лев впереди, на виду у врага – что по вам первей метят.

– Как ты можешь о нашем владетеле так вот, почтенная? – Килух снова приклался губами до жбана, глотая подкисший уже пивной хмель.

– Это вам он владетель…

– А ты помнишь ещё, как крал сливы я в детстве, – пошутил ей ответно сын Дэйгрэ.

– А ты сердце моё, дурачок… – обняла его Этайн.

Килух допил жбан до дна, отставляя его от себя на столешницу. За тканью натянутых стенок намёта задувал летний ветер, растрепав стяги фейнагов Эйрэ, что шли с воинством арвеннида, удержавшего твердь у Широкой Долины, чей стерквегг они заняли нынче, став с загонами подле того на соседнем холме среди белых берёз древней рощи.

– С севера тоже приходят к нам вести, что средь тех их племён вдоль Полночного моря война – новый вождь одного из них стал собирать всех соседей в единую силу, устремляясь к востоку и северу всех их земель. Может быть что и к нашим уделам союзных Высокому Креслу диде́лисов сможет придти и забрать их края в свою власть – а и то полезть дальше…

Тийре нахмурился, слушая Килуха, пока Этайн закончила мыть его рану настоем из трав и теперь снова брала повязки из льна и крутила их завязи.

– Твой почтенный дед Борна говаривал как-то отцу, что война точно камень, заброшенный в тихую воду – далеко от него разбегаются волны, тем раздором мутя берега… От искры той занялся восток, теперь к северу жар докатился по кругу. Было так в его век, как он зрил на глаза в час Мор-Когадд – и так есть и теперь…

– Большой огонь далеко обжигает… – согласно кивнул ему Килух, – и чем больше кострище, тем дальше от искр пожары ползут по земле.

– Что ещё за известия прибыли? Что у горы? – вопросил его арвеннид.

– Сам прочтёшь всё, владетель, что Конлойх с Ан-Шором прислали тебе, – пожал Килух плечами, вставая с седушки, – я-то был там лишь день, даже родичей всех при дворе повидать не сумел из-за дел своих воинств. И у озера тоже не был по пути я, достойная… – обернулся он к Этайн на миг, несогласно мотнув головой на её бессловесный вопрос.

Тийре молча кивнул, отпуская товарища прочь из намёта, и рука сына Дэйгрэ стала ломать воск печатей на первом из свитков Дубовой Ручищи, развернув его толстую скрутку письма.

Ветер веял над рощей, пугая ночную ещё предрассветную тишь. Лишь мерцало во тьме серебро полноликой луны, освещая холмы и равнину. Догорала жаровня, треща и курясь едким призрачным дымом – и последний из свитков с горы догорал в её углях, мерцая в глазах сына Дэйгрэ отсветами пламени.

– Что такого тебе написал фейнаг Габ? – обняла его Этайн, укрывая мужчину плащом поверх плеч.

– Что и раньше… – угрюмо ответил ей Тийре, не глядя на женщину, хмуря брови под лбом, перерезанным пашней глубоких морщин, – что я должен…

Он вновь замолчал, повернувшись лицом к ней.

– Всё по внучку свою – что так нужно для Эйрэ, твердит… Мол – ты вождь, уже дважды при смерти побыл, а наследника нет в кийне Бейлхэ законного прочим домам – и я должен… Ну уж нет!!! – он вдруг яростно пнул от души вилковатый треножник жаровни, и пылавшие рдевшие угли как сполохи утра рассыпались наземь, сея искрами в стороны подле их ног.

Этайн долго молчала, сидя рядом с ним кожа о кожу, плечо о плечо под одним их укрывшим плащом, слыша как он через сжатые зубы тревожно дышал во всю грудь. Мысли рвали ей сердце, кои чаще и чаще вонзались в него точно жало – что за всё мы должны заплатить. Что дурное и доброе всё в нашей жизни несёт свою цену… и что выбор её, предрешённый когда-то то зрящею Марвейн, тяжёл. Выбирать между теми, кто дорог – нет страшнее судьбы никому… Весь тот час она тенью была подле Тийре, став надёжной опорой ему в трудный час, и согнуться не смела под силою бури, что давно бушевала над краем отцов – и под собственным избранным роком. Только ль выдержит ношу ту сердце её – когда буря ломает и камень порой?

– Может вправду так нужно? – негромко шепнула она не взирая на Тийре, говоря в пустоту, во мглу ночи, что в сиянии полной луны за покровом её затянувших стеной облаков пролетала над миром, – может рок наш таков – что не быть нам с тобой по чести́ вдвоём рядом?

– Даже думать не смей так! Не смей… – он обхватил щёки Этайн руками, притянув к себе ближе, впившись ртом в её губы – точно той налетевшей на них дикой яростной страстью пытаясь отбросить, одолеть тот невидимый рок их суде́б, что незримо довлел над сердцами, разделяя их жизни надвóе как режущий ткань полотна острый нож.

Неспешно летели те летние дни и седмины, приближаясь к тому уже близкому часу, когда вершним предстояло поднять собравшееся в кадарнле воинство и выходить по ту сторону Чёрной. Как будто нарочно пришедшие с юга дожди лишь тянули то время, расквасив поля и дороги, вздымая мутневшие воды раздутого речища – но и то половодье уже начинало сходить. И с каждым прошедшим закатом Áррэйнэ становился всё задумчивее и суровее. Странные мысли исподволь начинали грызть ему сердце, точно шёпот из мглы, из прозримого свыше твердя ему то, что происходившее с ним – когда всё чаще подле себя он встречал этот девичий взгляд, и тенью возле него всё чаще вилась эта долговязая стать с ярким золотом кос – что всё это неправильно, что шагнуть этот шаг к ней не до́лжно, нельзя, что так не должно быть. Но так есть…

Вечер неспешно угасал багровым закатом на небосводе, принося с востока ночную синюю мглу, из которой вынырнул рожок молодого месяца, точно крохотный белый серпец над чёрной грядой ближайшего из отрогов Ан-меан-слейбха. Так он и стоял возле коновязей, не замечая вокруг ничего, когда проходивший мимо весельчак Догёд со жбаном пива в руках хлопнул задумавшегося вершнего по плечу.

– Здорово, Áррэйнэ! Чего ты один без своей тени шляешься? – ухмыльнулся тот.

– Чего? – не понял того он, обернувшись к товарищу.

– Да говорю, ты прям как наш а́рвеннид нынче – везде не один. Прямо непривычно вас порознь двух видеть… – Догёд со смехом удалился, направляясь в сторону бурры.

От его слов Áррэйнэ точно обжёгся.

Да что же такое? Неужели и всем воинам в кáдарнле стало заметно, что с ним творилось последние дни? Или и впрямь он лишился рассудка? Он, Лев А́рвейрнов, десница Старого и первый лу́айд-лóхрэ владетеля Эйрэ – и вдруг точно ум ему волки пожрали, что в голове две седмины не предстоявшая выправа в Дейвóналáрду, не скорые битвы с врагом – а лишь одна эта девка! Да к тому же дейвóнка…

Нет – и впрямь он умом повредился, раз и другим уже стало заметно, что все эти дни лишь она была подле него… а быть может и наоборот.

Видит Бури Несущий – он ей зла не желал, и вместо своего права на месть сделал всё, чтобы Майри благополучно смогла возвратиться домой из неволи… и всё пылью по ветру пошло! Знал бы он, что дейвонка пробудет всю зиму у Коммоха и останется тут словно вправду его дожидаться – за тысячу стрел обминул бы в пути стороной эту клятую укрепь, где на каждом шагу встречал васильки синих глаз в ярком золоте долгих волос, словно гибельные Шщаровы омуты тёмных вод Дуб-э́байн. Он – а́рвейрнский ратоводец, не один уже год оберегавший уделы Эйрэ с союзниками от воинств дейвóнского ёрла – и вдруг помешался… Неужели во всех землях под властью áрвеннида так мало дев и не хуже обличьем и статью, и с глазами такими же синими как и у этой? Но отчего тогда он цепенеет от этого взора живых васильков и становится словно соломой набитый податливый куль, забывая кто он – и она кто на деле – и ведь вовсе не ставшая другу его точно тень дочерь фейнага Конналов Этайн, а дейвóнка… кровью принадлежащая к его вековечным врагам.

Áррэйнэ выдохнул резко и облокотился на изгородь коновязи. Может и впрямь она настоящая чародейка-гальдртала́нди, накликавшая на него мрачные тени из мира иного, лишившие разума с волей – или и впрямь это лишь только то волшебство, коим владеет любая из жён, как сказал ему Коммох? Ещё немного – и он так совсем тут раскиснет под взглядом её точно снег под дождём. Давно же ведь собрался спровадить он эту дейвóнскую девку за воды Дуб-э́байн на запад – так чего же не сделал за всё это время, как сам появился здесь в кáдарнле? Так скоро все его люди будут потешаться в глаза, что их ратоводец совсем уж обабился – и шагу не может сделать без этой вот юбки из Дэирэ. Вот, болтун этот Догёд так вообще уж в открытую со смеху ржёт, на них двоих глядя. А знал бы хоть кто кроме Коммоха, что Майри и не а́рвейрнка ведь вовсе – что бы подумали про него… А вдруг это вправду всем станет известно? Что же будет тогда…

А сам он словно тянет лишь время, откладывая выход их конницы за Дуб-эбайн в уделы подвластные Скъервирам – верно, чтобы хоть лишний день снова увидеть её, услыхать её голос с собой рядом. Учить её вздумал в кругу – для чего?! Ужель потому лишь, что ученицей она оказалась способной? Знает ведь, что она из врагов их – и рубить будет им данным умением головы его побратимов.

Или быть может для того её сам обучал, что боялся – как не всё время сможет быть рядом, не всегда сможет сберечь от беды – потому как всё это не просто какая-то страсть, что вдруг вспыхнула в сердце как прежде к другим, а отчего-то дейвонка вдруг стала ему дорога?

Выбивая копытами влажную землю фыркали скакуны в коновязях, хрустя старым сеном с овсом из кормушек. Вдалеке в кузне ещё гремели тяжёлые молоты, ухали им в ответ долгими вздохами большие меха в поддувалах, звенела остримая сталь на точильных кругах – а Аррэйнэ словно оцепенев всё стоял у ограды, уйдя с головой в эти мысли, не замечая вокруг ничего.

Спору нет – не встречал он ещё такой девы… Строптивая нравом и яростная, вспыхивавшая чуть что как огонь – и в то же время добрая и искренняя – всё то, что так привечалось ему, так было по сердцу в ней. И так вдруг смотревшая на него одного – такая, с кем хотелось бы говорить, а она готова была слушать. Такая же как и он сам одинокая сирота, но за себя умевшая постоять – и лишь Бури Несущий то знал, за что ещё ему приглянувшаяся, эта Майри из дейвóнских уделов. И чего уж молчать – всё больше манившая взор как заря на рассвете, словно не встречал он среди чьих-либо дочерей подобных этой по красоте – хоть он смотрел и видел лишь только глаза её, от которых не мог оторвать взгляд ни на стройную долговязую стать, ни на тонкие губы, ни на всё то манящее прочее, что сколь нужно дал сзади и спереди как у всех баб Всеотец этой деве, одной из его дочерей.

Всё так. Но она была дейвóнка…

И осознание этого точно пчелиное жало сидело под сердцем занозой – каждый миг напоминая о том – что не из детей Бури Несущего она родом, а из тех, кто сейчас и всегда были первыми противниками Эйрэ – и его собственными врагами. И именно эта рука, некогда с острым железом в ладони разившая насмерть и едва не отправившая к праотцам – была ему памятна до сих пор, когда Майри неожиданно появлялась подле него неслышной как тень – тень той, прежней. Он, Ветер Воинств и Ёрлов Убийца, не ведавший страха перед превосходившими его числом кóгурами противника и смело кидавшийся в бой – отчего-то страшился её исподволь, не в силах забыть тот пугающий вечер в окровавленных девичьих во дворце áрвеннида у горы – и шрамы от ран сами ныть начинали, едва лишь нежданной показывалась она рядом… едва он бросал взор на руки её…

Солнце совсем опустилось к закату, коснувшись земли. Тьма наползала на землю. Птахи в лесах умолкали, дав голос ночным певчим, и на небокрае первой зажглась яркая Вечерница. Кáдарнле отходил ко сну. Затихал топот ног с голосами, смолк рёв горна и соп мехов в кузне, остановились круги сталь остривших точил, всё реже всхрапывали по коновязям засыпавшие скакуны. Лишь недрёмные дозорные мерно расхаживали по вежам и вдоль частокола, настороженно выглядывая сгущавшуюся вокруг них тьму за валом.

Все мысли, что неотступно терзали рассудок как ранящий плоть ржавый гвоздь и мешали уснуть, надоели ему хуже терпкой полыни. Встряхнувшись, он резко отбросил их прочь от себя – твёрдо решив, что пора сделать то, что он должен был с первого дня появления здесь. Сегодня на ночь глядя не до́лжно прослыть неучтивым и выставить эту упрямицу за ворота одну среди волчьих лесов – но завтра и ноги Майри здесь не останется, Тинтрéах свидетель тому! Всего через седмину самое большее его войско двинется за Помежья – и что тогда будет делать она в одиночку в охваченном войной и выжженном ими краю, как доберётся до дома?