Приятели ночи

Поступил я в инженерно-физический, на факультет «К» – кибернетики, значит. Там как раз учили математике и физике, и был это ближайший вуз, откуда не загребали в армию. В армию мне не хотелось. И не потому, что трудностей боялся: парнем я вырос крепким, неплохим пловцом, – а потому что нравственного насилия над собой не хотел. А вся наша армия (как, кстати, и любая армия любой страны) построена на прямом, громком приказе, который не обсуждают. Я же, напротив, любил обсуждать и рассуждать, стараясь добраться до сути.

К четвёртому курсу, благодаря наукам, мир стал мне понятнее в мелких частицах и представляем на макрокосмическом уровне. Нет, я по-прежнему, как и все, не знал, почему он устроен именно так, но с некоторыми частностями разобрался. На твёрдую четвёрку.

И тут меня вызвали в деканат и оставили наедине с моложавым мужчиной с седыми висками, назвавшимся Александром Витальевичем.

– Предлагаем перейти учиться к нам, – начал он, разглядывая моё лицо.

– Так ведь учусь уже… – удивился я. – Математике, физике…

– Да, ничто лучше математики не развивает мыслительных способностей.

– Способностей?

– И для их конкретного применения нужно переходить к нам.

– Куда это – к вам? – без интереса спросил я. Переходить я никуда не собирался.

– К нам, в нашу школу. После окончания будете работать в Первом Главном управлении. В разведке.

– Как это – в «первом главном»? Если «главное», то уже по определению «первое». Разве не так?

– Не так, – Александр Витальевич покачал головой. – Не обязательно главному лезть в первые. А первый – всего лишь первый. Кому придёт в голову, что он главный? Верно?

– Действительно, – на всякий случай согласился я, скрывая удивление. – А почему вы именно меня выбрали? За какие заслуги?

– За красивые глаза, – не задумываясь, ответил Александр Витальевич. И, как оказалось впоследствии, не соврал.

* * *

Виски в бутылке, что выдал Фриц, оказался порочного, можно даже сказать хулиганского, если не преступного вкуса. Бутылка опустела, а настроение не пропало. Пришлось отправиться на поиски Фрица, чтобы потребовать добавки. Я чувствовал себя лучше, но почему-то не пьянел.

Ни Фрица, ни других членов команды видно не было. Ветер с правого борта был пронырлив и шершав. Сейнер, как старая кобыла, тащился сам, отлично разбирая дорогу без понуканий задремавшего хозяина. Я спустился в трюм. Там воняло рыбьими потрохами, но хранилась отнюдь не рыба. В сумрачной глубине, как монумент победы здравого смысла над разумом, высился штабель из ящиков с тем самым виски, которому я радовался на палубе. Эге, да я в компании бедовых контрабандистов! Не раздумывая, я вскрыл один ящик и вытащил бутылку. От первого же глотка проснулись бесшабашность и напор. Я вновь сделался готовым к приключениям. Как и тогда…

Учиться разведке оказалось не сложно. Все премудрости логичны и основаны на здравом смысле. Чуть-чуть хладнокровия, капля выдержки, внимание, наблюдательность, налёт психологии и много-много цинизма – вот и все основные вводные. Правда, однажды предложили бросить осколочную гранату. Ну что ж, надо значит надо. Бросил я им гранату.

А вот секретов от начальства быть не могло. За этим следили строго. Анкеты, опросы, разговоры по душам… А душа в тот момент оказалась развёрнутой и трепетной, как стяг впереди колонны. Тогда я был влюблён.

Почти со всеми случается подобная оказия. Случилась и со мной по окончании спецшколы. Девушка выдалась отменной! Причудливая смесь красоты, гордости и отваги. Порочная и нежная, щедрая и требовательная. Помешанная на сексе и преданная в любви. Вот такая мне выпала девчонка. А было ей всего девятнадцать! Рядом с нею у любого вырастали крылья. Такие встречаются раз в жизни… ну, максимум два, не чаще.

Славный разыгрался роман. Нешуточный. Мы не представляли себя друг без друга. Но тут меня направили на четыре семестра в Массачусетский технологический институт. Под видом студента из Австралии я подтянул английский и повторил физику. Там же приобрёл очаровательный акцент и научился курить травку. Уезжая, обещал вернуться через два года. Мне не разрешили раскрыть ей подробности профессии – только намекнуть, что не моя на то воля. Она заплакала.

Командировку продлили на три семестра. Связи с подругой у меня не было. Мне создавали чистое австралийское прошлое. Когда вернулся, она оказалась вовсю беременной и замужней. Встреча вышла скомканной и унылой. Даже упрёков дельных не получилось. После я психовал и гулял.

А через два месяца меня вызвали старшие товарищи и грубовато сказали:

– Хватит, лейтенант, со всякими давалками путаться.

Я уже старлеем был, поэтому осмелился встрять:

– Это вы на кого конкретно намекаете, старшие товарищи?

– А на этих… Алиску из Кунцева и Веру из «Интуриста». Знаем твои неприятности. Вздыхаешь… Завязывать надо, нехорошо это…

– Что именно?

– Девкам головы морочить, надежды подавать. Жениться тебе пора, лейтенант.

– Вы серьёзно?

– Есть у нас на примете одна… – пропуская мою иронию, продолжили старшие товарищи. – Скажем так: то что надо.

– Поподробнее, пожалуйста. Вы все мои анкеты читали…

– И что же?

– Там чётко написано, что я не выношу две вещи… – Был я тогда молод и горяч, а потому почти кричал, хотя в глубине души стояла гулкая пустота. Любовь из взаимного чувства сделалась невкусным воспоминанием.

– Какие именно? – невозмутимо спросили старшие товарищи. – Напомни.

– Водку и рыжих баб, вот какие!

– Придётся полюбить, – прозвучал суровый ответ.

– Водку? – пересохшими губами с надеждой спросил я.

– Нет, – внятно, не меняясь в лице, ответили старшие товарищи. – Рыжих, как ты выразился, баб. На, погляди на одну.

Она реально оказалась рыжей. Медь с отливом. Но, к счастью, не конопатой. Нежная, прозрачная, тонкая кожа. Хрупкие запястья и лодыжки. Вздёрнутый носик и зелёный, под цвет глаз, клетчатый жакет. Улыбчивый рот, удивлённо изогнутая бровь, в руке зонтик. Именно так она выглядела на фотографии.

– Вот ваша будущая жена, старлей. Распишитесь в получении. – Старшие товарищи пытливо заглянули мне в лицо, стараясь угадать впечатление. Дудки вам, решил я и разместил на физиономии каменное равнодушие.

– Товарищи командиры, – я отложил фото в сторону, – а какое дают приданое?

– Не наш вопрос. Сколько дадут, столько и возьмёшь. И будешь рад…

– И когда вы нас познакомите? – Я снова взял фото, чтобы оценить бюст.

– Это ты сам, – вкрадчиво ответили старшие товарищи. – И сделаешь всё быстро, потому как возле неё паренёк из Лидса вьётся. Так что поторопись, жених!

* * *

Правильный скотч: пробуждает воспоминания и придаёт твёрдость духу. Небо приблизилось к лицу так близко, что звёзды покалывали, как лосьон после бритья. Рядом возник Фриц.

– Эй, Фриц, где брал виски? В каком магазине? Ни разу такого не пробовал.

– Не в магазине, сэр. Хайленд, друг капитана, гонит сверх нормы. Берём по три с полтиной, сдаём по пять с четвертью. Такая операция.

Оказывается, операцию, под кодовым названием «свадьба», планировали несколько лет. И обучение в МИФИ, и технологический институт были частью плана. Учёба в разведшколе, аналитика и психология, логика и грамматика, разумеется, тоже. Разве что бросание осколочной гранаты не оттуда. Взрывать невесту гранатой не предполагалось. И на том спасибо. Конечно, по ходу дела вносились изменения, но цель оставалась неизменной и до поры для меня неизвестной.

– А вдруг не понравлюсь? – Грудь под жакетом не особенно просматривалась. – Окажусь не в её вкусе?

– В её, – успокоили старшие товарищи. – Мы все её вкусы знаем.

– Ну и каковы они?.. – Я посмотрел на свою будущую невесту без интереса.

– Сам потом разберёшься. Пудик соли съешь – и разберёшься. Короче, приступай немедленно.

– А для чего именно жениться? Может, вас устроит, чтоб я с ней погулял только?

– Кончай болтать, лейтенант. Женись, не упирайся. А зачем – мы тебе потом скажем. Пока рано. Так надо. Устраивает?

Фриц взял у меня бутылку и плотно приложился. Вместо закуски внимательно посмотрел на этикетку, причмокнул и, непонятно к кому обращаясь, сказал:

– Прилипло – не оторвёшь!

Глаза его заблестели, как лужи на Пикадилли.

Звали будущую жену Бетти. Элизабет Стайрон. Двадцать три года, Лондон, Англия, родом из среднего класса. Жаль, не аристократка – мне бы подошло.

Меня назвали, как и в прошлый раз, в Америке, Томасом. Томасом Куком. По легенде, австралиец отучился в Америке и нашёл работу в Англии. Родители остались в Канберре. Отец – отставной моряк, мать – домохозяйка. Реальные люди! Я специально туда летал, чтобы познакомиться. Не знаю, как их завербовали и где их настоящий сын, не моё это дело, но мамаша Розмари Кук могла быть, право, не такой толстой. Если дело дойдёт до свадьбы и им придётся лететь в Европу, будет за неё неудобно. А папаша молодец. Морской волк. Бронзовое лицо и крепкие волосатые кулаки. То что надо.

Река сделала поворот, и лунная дорожка нечёткой линией легла поперёк фарватера. Встречный теплоход просигналил басовитым гудком. Я ответил ему взмахом руки и глотком виски. Этот глоток оказался вкуснее ещё и потому, что я вспоминал про моего залегендированного папашу Дугласа Кука, которому симпатизировал и чьё отчество Дугласович носил с удовольствием.

А с Бетти я познакомился так. Рисковать и рассчитывать на случайность было нельзя. Поэтому не годилось подходить на улице, подсаживаться в библиотеке, пристраиваться в магазине. Нужно было действовать точно, наверняка и с первого раза – второго могло не быть. Зависеть от её настроения, внутреннего состояния и прочей ерунды было опасно. Я должен был заполучить её на один час, когда она в романтическом настроении, свободна и открыта для всего мира, и для меня в том числе. Одним словом, встречу следовало готовить вдумчиво и основательно.

Я принялся наблюдать за Бетти. Она жила одна на Чарлвуд-стрит, на девятнадцатом этаже многоквартирного дома для среднего класса с консьержкой и подземным гаражом. Работала она в консалтинговой фирме экспертом по акциям наукоёмких предприятий. Зарабатывала неплохо. Молодая, свободная, самостоятельная женщина. Я не совсем понимал, почему именно на неё пал выбор нашей разведки.

Бетти Стайрон не была красивой. У неё была неплохая, на любителя фигура, сильное, гибкое тело, энергичная, чёткая пластика, правильная осанка. Но вот лицо… Лицо её не выдерживало критики. Было в нём нечто, что никак не красило идущего рядом мужчину. Встречные мужики могли непонимающе и с удивлением на тебя посмотреть: дескать, … же люди!

Но через пару недель наблюдения я стал привыкать к Бетти и – поразительное дело! – был озадачен. Считая себя знатоком и ценителем миниатюрных женщин, сейчас я уже без неприязни приглядывался к довольно высокой Бетти. Предпочитая блондинок, в крайнем случае – русых, теперь я, бывалый гуляка, намеревался добиться успеха у рыжей, некрасивой женщины.

«А надолго на ней женюсь?» – как-то спросил я у старших товарищей. Ответ прозвучал двояко: как пойдёт, но станет невмоготу – пришлём замену. И пришлось впрячься. Как говорится, работа есть работа. Правда, план покорения вызревал неохотно. Наконец у старших товарищей сдали нервы, и они поставили жёсткие условия: знакомство случится к седьмому ноября, любовь должна разразиться к Новому году, а помолвка состояться к международному женскому дню. С юмором у моих старших товарищей всё в порядке: не к дню защитника отечества, а именно к международному и именно к женскому. Наверняка сейчас какая-то русская разведчица клеит себе по заданию этих же старших товарищей мужа-американца, и ей как раз срок выкатили 23 февраля, и никак иначе. Для отчётности.

* * *

Снова вылез на палубу Фриц. Хлебнул, икнул и доложил, что мне постелено в кают-компании. Поскольку спать я пока не собирался, остался наверху.

Операция «Свадьба» имела несколько условий. Первое: место встречи должно быть таким, чтобы невеста не могла резко отвалить. Второе: она не должна никуда торопиться. Третье: невеста должна пребывать в хорошем настроении, то есть в предвкушении приятного события. И четвёртое: невеста открыта для романтики – её сердце свободно.

Только когда все четыре условия были отработаны, мы приступили к ключевой фазе – к знакомству. И вот наступил тот самый прекрасный день, а именно – 10:17 этого дня, когда я на пятнадцатом этаже вошёл в лифт, в котором уже спускалась Бетти. Мы, как незнакомые люди, сухо кивнули друг другу и уставились в дверь. Через двенадцать секунд лифт встал между седьмым и восьмым этажами.

Российской внешней разведке это событие стоило сто двадцать четыре тысячи фунтов стерлингов с шиллингами и пенсами в придачу. Ещё тридцатку я добавил из своих кровных, чтобы Чарльз, механик лифтового хозяйства, торопясь на починку нашего лифта, зашёл по пути в паб «Лев & Кролик» на углу с Денби-стрит.

Двумя неделями ранее наш сотрудник, имя которого не имеет никакого значения, обратился в компанию, где служила Бетти Стайрон, с просьбой помочь ему в приобретении пакета акций нескольких наукоёмких компаний. В этот день в одиннадцать тридцать он должен был встретиться с мисс Стайрон для уточнения нюансов и подписания окончательного соглашения об управлении этим пакетом. Надо отметить, что по результатам соглашения сама мисс Стайрон получала в качестве дополнительного вознаграждения больше трёх тысяч фунтов. Настроение её в момент выхода из квартиры, если я что-либо понимаю в людях, должно было быть отменным. Таким образом, третье условие встречи было соблюдено. Сам момент выхода мне подсказали другие наши сотрудники, которые сидели в съёмной квартире в доме напротив и через сильнейшую оптику наблюдали за перемещениями Бетти по жилищу. Я нажал кнопку лифта ровно через секунду после неё.

Саму остановку лифта обеспечили специально командированные коллеги, за четыре с половиной тысячи подкупившие диспетчера лифтового хозяйства и механика участка. Лифт, как уже говорилось, замер. Мы с Бетти остались наедине. Первое условие также было выполнено. Но Бетти торопилась. Под угрозой оказывался её личный достаток и – что недопустимо – её хорошее настроение. Тут-то ей и позвонил наш сотрудник, имя которого не имеет никакого значения, и заявил, что все бумаги он уже подписал и положил на её рабочий стол, более того – прибавил Бетти процент комиссионных. Также он заявил, что встречаться лучше не сегодня, а завтра – с нею и руководством компании прямо в ресторане «Fine Line» напротив собора Святого Павла, чтобы уже не за рабочим, а за дружеским столом отметить начало плодотворного сотрудничества.

Стоя в лифте, я услышал, как Бетти взвизгнула от удовольствия. Она получила всё, что хотела, и сейчас ей никуда не нужно было торопиться. Так было выполнено второе условие. Что касается четвёртого, то сердце Бетти было освобождено от «любовного томления» ещё полторы недели назад. Наши товарищи (не путать с «другими нашими сотрудниками», «специально командированными коллегами» и тем более с «сотрудниками, имя которых не имеет никакого значения»), случайно встретившись с господином из Лидса, который по неким признакам решил всерьёз приударить за Бетти Стайрон, дали ему крепко выпить русской водки с добавлением лёгких депрессантов, засунули в нагрудный карман несвежие, неправдоподобно большие женские трусы и выставили его перед Беттиной дверью. Хотели было ещё обмочить ему брюки, но решив, что это уже будет чересчур, ограничились тем, что блеванули вполсилы манной кашей с винегретом на полы его тёмно-синего клубного пиджака. Сработало: господин из Лидса получил решительную отставку.

На всё про всё, с транспортными расходами, съёмными квартирами, суточными выплатами, гонорарами, специальным оборудованием, пакетом акций наукоёмких компаний (который, кстати, до сих пор приносит неплохую прибыль), ушло больше ста двадцати тысяч фунтов стерлингов.

А теперь в лифте на покорение Элизабет мне была отведена сорок одна минута. Не будучи склонным к хвастовству, всё же скажу, что хватило тридцати четырёх. Через тридцать четыре минуты Бетти стала моей… Нет, не в плотском понимании слова, а исключительно в оперативном и деловом. Мы вышли из лифта друзьями. И дружба наша разгоралась всё ярче и ярче. Впереди был целый свободный день. Дела, в связи с поломкой лифта, расстроились. Мне не нужно было сломя голову лететь на службу (я представился научным сотрудником). И мы отправились на выставку живописи… Нет, я не фанат этого вида искусства, считаю музеи прибежищем одиноких, с разбитой личной жизнью людей. Но некая магия в картинах всё же есть. Я как-то простоял час перед «Поклонением волхвов» Леонардо в Уффицци и теперь утверждаю, что из полотна прёт некая устойчивая сила. Возможно, сам Леонардо. Хотя… Короче, не помешает женщину, прежде чем накормить, пополоскать перед бессмертными картинами.

Потом мы обедали в ресторанчике морской кухни. Мидии в сливках, лосось и освежающее белое вино из долины Луары. Засиделись… О чём мы говорили? Да обо всём! Я был новым человеком, и ей было интересно. Я же неплохо подготовился и знал, что её интересует, а что нет.

В конце вечера я благоразумно не стал к ней приставать, но дал понять, что сдерживаюсь с трудом, что страсти меня переполняют, подступая к самому горлу. Бетти мои сигналы понравились. А через два дня было ещё сочнее. Мы успели друг по другу соскучиться. Особенно она.

После старшие товарищи объяснили мне, почему в таком двусмысленном деле, как женитьба, выбор пал именно на меня. Я оказался в Беттином вкусе. Те, кому было поручено, тщательно изучили, проанализировали и протестировали её вкус и составили усреднённый портрет Мужчины Её Мечты. И, к удивлению, одной из ключевых особенностей этого портрета оказались мои татарские глаза!

Не берусь судить об остальных, но для меня монголо-татарское иго не прошло бесследно, а чётко и ясно отразилось на моей физиономии. Именно мои чуть раскосые татарские глаза оказались ловушкой для Элизабет Стайрон, хотя сама она, возможно, даже не подозревала об этой своей черте.

Так я познакомился со своей будущей женой. С перевыполнением плана (ко дню защитника отечества) мы обручились. А поженились, по русской традиции, на Красную горку. Свадьбу сыграли хоть и скромную, но шумную и весёлую. Из Австралии нагрянули мои родители, и, кстати, в грязь лицом не ударили. Папаша Дуглас столь азартно бил ирландскую чечётку, что публика ревела и стонала в экстазе. А мамаша Розмари, по моей просьбе скинув с десяток фунтов, так состроила глазки моему тестю, что тот враз позабыл про сухопарую тёщу и полез щипаться.

Праздник удался. И тут, в качестве свадебного подарка, меня наконец известили, для чего старшим боевым товарищам потребовалась моя женитьба на Бетти Стайрон.

6. Закрытый город

Прошедшее длительное

«Всё предстоящее или невыполнимо, или ненужно. Только невыполнимое заслуживает усилий».

И. Ю.

– Что вы сказали, Прожогин? – Сергей Сергеевич посмотрел на Прожогина, как хороший стрелок на крупную и неповоротливою мишень. – У вас есть план?

– План – это, пожалуй, громко сказано… – невозмутимо ответил Прожогин. – Просто я знаю, что нужно делать.

– И что же?

– Сообщить ошибочное доказательство.

– То есть?

– Я доказал, что собрать частицы в заряд невозможно…

– Да уж… – вздохнул Сергей Сергеевич. – Доказали на нашу голову.

– А теперь им, противоположной стороне, – продолжил Прожогин, – требуется предоставить веское – я подчеркиваю: веское – доказательство обратного.

В кабинете повисло молчание. Сергей Сергеевич и Моветон уставились на Прожогина непонимающе, только каждый по-своему: первый – с заливающей глаза ненавистью, второй – с интересом.

– Доказательство того, что энергию собрать всё-таки можно? – уточнил Юлий Борисович.

– Именно.

– И кто же им это докажет? – не без язвительности спросил Моветон.

– Я. – Прожогин спокойно смотрел на начальников. – Вернее, уже доказал.

Сергей Сергеевич взглянул на часы. Ему казалось, что в сумасшедшем доме время должно течь иначе, чем в нормальном мире. Но часы шли правильно.

Юлий Борисович на часы смотреть не стал. Он был человек с дальним прицелом и дело своё знал крепко. Под его началом была толпа, свора, если угодно – стая учёных, а отнюдь не бригада, артель или, упаси Бог, команда. Мало того, что все они, и без того учёные-переучёные, хотели знать больше, так ещё и знать каждый своё, только ему одному интересное. Вот ведь напасть какая!

Но и сам Юлий Борисович тоже не лыком шит, поучёней многих будет. Он и лауреат, и трижды герой, и лежать ему с почётом, но, в отличие от остальных, всё что надо уже знал и понимал невыполнимость задачи познания. Ну не получится у человечества раскусить устройство мира, разгадать – почему он именно такой, – как не получится у дрессированной собаки или говорящего попугая, сколько бы они ни занимались самообразованием, постичь тонкости производства айфонов третьего поколения. А ещё его крайне заботило, что человечество не задумывается о возможном наличии у окружающего мира многих неизвестных ему свойств и не пытается их обнаружить, изучить и использовать. Несчастное электричество, пропитавшее ныне всю цивилизацию, открыто было всего-то пару веков назад по незначительным признакам вроде электрического ската, светлячков, молнии и шерсти, встающей дыбом, если её грамотно потереть. А что, если свойство мира не имеет видимых признаков в повседневной жизни? Как тогда?

– Так что же ты доказал, Игорь? – вкрадчиво спросил Моветон. – И то и это?

– Именно! И то и это.

– Объяснитесь наконец, Прожогин! – Сергей Сергеевич был раздражён.

– Пожалуйста! – Прожогин откинулся в кресле. – Год назад, когда я подключился к этой тематике, мне нужна была ясность: правильным ли делом мы занимаемся? Не тянем ли, как говорится, «пустышку»? Не идём ли по тупиковой ветви познания?

Он примолк, погружаясь в воспоминания. Моветон, напротив, оживился и ещё колючее уставился на Прожогина.

– Ну-ну… и? – поторопил Прожогина Сергей Сергеевич. Тот очнулся.

– Тогда я пришёл к выводу, что всё в порядке: цель достижима, теорема доказана, выкладки верны.

– Доказал и промолчал?.. – укорил его заметно оживившийся Юлий Борисович.

– А к чему было говорить-то? – удивился Прожогин. – Это считалось очевидным, и результат был лишь вопросом усилий. Промолчал, чтобы не будоражить никого своими сомнениями. Но…

– Что «но»? – насторожился Сергей Сергеевич. – Что-то произошло?

– Ничего особенного… – Прожогин как бы нехотя обвёл присутствующих взглядом. – Просто законы физики не вечны.

– В каком смысле? Законы природы меняются?

– Не совсем так. Проходит время, человечество узнаёт новое и в свете последних данных меняется его взгляд на явление. Ведь физический закон есть не что иное, как взгляд человечества на то или иное явление в данный момент. Прошло время, изменились знания – меняются и законы, в том числе и физические.

– Как часто?

– По-разному… – Прожогин замялся. – Евклидова геометрия продержалась примерно двадцать два века. Сколько простоит закон Ома – пока не ясно.

– Вернёмся к нашему вопросу. – Сергей Сергеевич несколько успокоился: – Почему вы считаете, что ваше предыдущее доказательство неверно?

Прожогин замялся:

– Видите ли, я до сих пор не уверен, что оно неверно…

Взгляд Прожогина подёрнулся поволокою. Он снова, будто в бездну, начал уходить в себя.

– Прожогин, вернитесь! – Сергей Сергеевич терял терпение. – Вы морочите нам голову!

– На данном этапе познания нет сомнений, – продолжил Прожогин, – что собрать достаточное количество энергии невозможно. Но вот что нас ждёт впереди… – Он помолчал и продолжил: – Мало ли что нам откроется. Другая энергия, другие силы, другие, в конце концов, физические законы. Но само доказательство возможности, которое я сформулировал год назад, выглядит безупречно. Если бы я сам не доказал обратное, поверил бы в него без сомнений.

– Так сформулируй же нам наконец доказательство возможности, Игорь! – воскликнул Юлий Борисович.

– Пожалуйста!– Прожогин подошёл к грифельной доске. – Смотрите.

– Погоди-ка! – Моветон на цыпочках подошёл к двери кабинета и резким рывком распахнул её. За дверью никого не было. Удовлетворённый, он снова закрыл дверь и дал отмашку – дескать, продолжай!

Набрав в лёгкие побольше воздуха Закрытого города, Прожогин произнёс длинную, убедительную фразу, чертя при этом линии и цифры на доске:

– ♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯♯ [зачернено из соображений секретности].

Сергей Сергеевич с Юлием Борисовичем ошарашенно уставились на него.

– Ну и где же здесь ошибка? – наконец спросил Моветон.

– Ума не приложу… – задумчиво ответил Прожогин.