Эта атака осталась и последней. В результате этого сражения, многие пехотинцы, объявленного по указке англичан газавата, нашли здесь могилу. Сбежать удалось немногим. Бросая оружие, боеприпасы и все остальные вещи, которые им мешали бежать, немногие уцелевшие, ловя разбежавшихся коней обоза и артиллерийских упряжек, разбегались во все стороны, кто конный, кто пеший, остальные, сдались в плен.
Никто из них, не собирался больше участвовать в этом безумии, называемой войной с Иоанном Тёмным, взявшим себе новое прозвище – «Мститель». Но оставались ещё двадцать две тысячи всадников, ушедших вместе с Хуссейном Абдаллахом, судьба которых была ещё не решена.
После победы, голова убитого в бою английского генерала, была отрезана и высушена под жарким солнцем, а затем, отправлена в дар ещё живой королеве, вместе с десятком чудом выживших пленных англичан.
Рас Алулла взял на себя ответственность и написал в записке, приложенной к ней от имени царя Судана Иоанна Тёмного.
– «Милостивая королева, посылаю Вам столь экзотический подарок. Увы, в моей стране не цветут больше цветки любви, подобно прекрасным орхидеям в диких джунглях. В моей стране, сейчас цветут страшные цветки смерти, так знакомые Вам! Прошу принять от меня этот подарок в знак нашей вечной вражды и ответный жест, на убийство моей невесты Заудиты. Вечный покой вам, и маркизу Солсбери – титулованному убийце. Ваш смертельный враг, Иоанн Тёмный (Мститель), князь, король, царь, и будущий император Африки».
О том, что Мамба потерял невесту, и кто за этим стоял, расу Аллуле сообщил курьер, приплывший к нему незадолго перед наступлением воинов газавата, и передавшем ему личное письмо от Мамбы, а что-то передав и на словах. Так что здесь, если и была отсебятина, то весьма условная и незначительная.
Воины раса в ходе битвы захватили богатые трофеи, состоящие из восемнадцати вполне исправных пулемётов и тридцати полевых орудий, а также почти пятьдесят тысяч винтовок, и огромного количества боеприпасов, как к ним, так и к орудиям. Но глава газавата Хуссейн Абдаллах ещё не был пойман. Но на встречу с ним, уже спешил сам Мамба.
Глава 4. Разгром
Две сотни всадников из моей личной гвардии, вместе со мной совершали манёвры, смысл которых понятен был только мне. Пускай я был не самым лучшим всадником, но злость, желание отомстить, и уже привычка идти до конца, творили чудеса. Многие подумают – опять «превозмогатель»!
Но нет, когда у тебя нет другого смысла жизни, когда ты годами, только и делаешь то, что преодолеваешь трудности, обходишь смертельные опасности, и неожиданные ловушки, пытаешься продумывать наперёд, постоянно спотыкаясь и падая, а потом, вставая, идёшь вперёд, это переходит в привычку.
Если ты не умеешь – учись! Если не хочешь, а надо – заставь себя! Хочется порыдать? – рыдай, а потом, вытерев слёзы и сопли, снова пытайся, снова и снова сделать то, что не получается у тебя. И так до бесконечности. Старые как мир слова – «из искры, возгорится пламя» – это квинтэссенция человеческой настойчивости и воли, и только это, делает из человекоподобного существа, действительно человека.
Вот и Мамба, набивая себе шишки и натирая мозоли на ногах, пытался неумело управлять благородным скакуном. Судорожно сжимая уздечку обеими руками, он старался заставить спокойную вроде кобылу, делать сложные манёвры.
Кобыла, ерепенилась, недовольно взбрыкивала, нетерпеливо перебирала ногами, пытаясь скинуть неумелого седока со своей спины. Слава Богу, это был не жеребец! Иначе, я бы давно валялся на земле, придавленный её тушей, а то и награждённый ударами увесистых копыт.
Уж я насмотрелся, как несутся раздражённые неумелым седоком кони, а то и пытаются кувыркаться вместе с ним, норовя зафутболить седока вперёд, либо назад, брыкаясь задом. Ничего приятного.
Вот оттого и досталась мне спокойная кобыла по кличке Марух, которая не сильно то и понимала, что от неё хотят. Наконец, я смог ездить на ней достаточно быстро, трясясь в галопе, и научился быстро разворачиваться на ней. Ну и самое главное, по моей команде, на полном скаку, она останавливалась, имитируя ранение, и ложилась на землю.
Тот же самый манёвр отрабатывали и остальные две сотни. У каждого всадника, кроме короткого кавалерийского карабина было по два револьвера, а у десятников ручные пулемёты Макклейна, названые им – «БигМак».
Тренировались мы так. Обе сотни неслись на врага, потом в испуге от превосходящих сил разворачивались и скакали во весь опор, нахлёстывая лошадей.
Через некоторое время, повинуясь моей или моего сотника команде, те, что несли с собой пулемёты, имитировали ранение коней, ложились с ними на землю, и, установив сошки на седле и спрятавшись за крупом лошади, открывали огонь на поражение «преследующего» их противника.
Манёвры мы проводили в городе Эд Дамер, пока ждали известия от Айда Вашера, о разгроме отдельного отряда арабской конницы. После получения радостных известий о разгроме этого отряда, я немедленно отдал приказ на выступление, стремясь успеть на помощь расу Алулле, которого бросил по сути одного, сражаться против всей армии газавата.
Моя армия пошла вперёд, двигаясь одновременно по реке на плотах и лодках, пешком вдоль Нила. Через двое суток пути, впереди показались очертания города Донгола и шум третьего порога древней реки. Оттуда доносились звуки отчаянного боя.
Подойдя ближе, мои передовые отряды увидели, что город Донгола осаждён армией газавата, и за него идёт яростный бой, исход которого был заранее предрешён. Его оборонял только малочисленный отряд, оставленный там расой Алуллой.
С плотов и лодок открыли огонь, пытаясь не допустить захват и разграбление города. Но всё пошло совсем не так, как мною ранее задумывалось. Но и другого выхода, тоже не было.
С плотов, стал высаживаться десант, с ходу вступая в бой за стратегический город, не давая возможности врагу им овладеть. Вдоль реки спешно подтягивалась пехота, стремясь успеть поддержать своих товарищей, опередивших их по реке. Я с двумя сотнями своей личной гвардии двигался вместе с пехотой.
***
Хуссейн Абдаллах, надеялся с ходу захватить Донголу, и это ему уже почти удалось, если бы не приплывшие по Нилу мамбовцы, а вскоре во главе основного войска, показался и сам Мамба.
Вся масса всадников газавата, обтекая город, на узких улочках которого, не было смысла биться всадникам, устремилась навстречу главному врагу, в роли которого был Иоанн Тёмный, восседавший на коне, со своим воспетым во всех негритянских песнях копьём.
Там, в тёмной массе войск, стали образовываться оборонительные стрелковые цепи, готовые встретить многочисленных всадников своим огнём. У царя Судана Иоанна Тёмного тоже была конница, но почти вся она находилась на противоположном берегу, и теперь судорожно искала мелководье, чтобы переправиться и вступить в бой.
Хуссейн Абдаллах поблагодарил Аллаха, за такой подарок судьбы и, совершив ритуальное движение руками, как будто бы омывая свою лицо и бороду, ещё раз помолился, благодаря Аллаха за посланную им удачу, а потом, хлестнул своего жеребца, изукрашенной серебром и золотом дорогой камчой, направив его прямиком в бой.
Увидев огромную массу конницы и верблюжьих всадников, шедших в атаку, Иоанн Тёмный, несомненно, испугался и, бросив свои войска, спешно ставшие окапываться и пристёгивать штыки к своим винтовкам, рванул во главе всего лишь двух сотен всадников, в сторону от предстоящего места сражения.
«Аллах Акбар!» – вскричал, радуясь Хуссейн ибн Сауд, и во главе пяти тысяч всадников, бросился за трусливым негром, заранее радуясь своей победе, над чёрным шакалом. Остальные пятнадцать тысяч или чуть больше, атаковали пехоту, надеясь опрокинуть их в реку, пока к ним не подоспел большой отряд конницы уже нашедший брод и собиравшийся прийти им на помощь.
Я громко матерился, настёгивая свою кобылу вместе со всеми своими всадниками. Что за невезуха! Мало того, что пришлось с ходу вступать в бой за город, так ещё за нами увязалась не тысяча всадников, а…
Оглянувшись, я увидел огромную массу конных воинов, размахивающих оружием, и атакующих нас с громким улюлюканьем в азарте погони.
…а, по меньшей мере, в три раза больше, и их было, уж никак не тысяча. А мой «БигМак»…, и я ласково провёл ладонью по черненой поверхности кожуха воздушного охлаждения, …мой БигМак ещё толком и не пристрелян.
Да и второй номер моего пулемётного расчёта, тут я покосился на скакавшую слева от меня Азель, которую навязал мне, практически насильно, Палач. Так вот, мой второй номер, вечно стремился меня закрыть своим упругим телом, а не подать мне очередной пулемётный диск.
Конечно, лежать под мягким женским телом, безусловно, приятно, но вот почему она так делает, ей что, посмертных лавров Заудиты не хватает? Сомнительная радость на мой взгляд. Не понимаю я этих женщин, а казалось бы… Нет, не понимаю.
Сейчас мы скакали о двуконь, понукая своих лошадей, и стараясь одновременно оторваться и от преследования, и заманить подальше от своего отряда, этих всадников. Но нет, пожалуй, хватит уже убегать! Преследовавшие нас всадники ощутимо быстро нагоняли нас, стреляя на ходу в нашу сторону из карабинов. Подождав удобного момента и местности, я подал условный сигнал.
Получив его, все пулемётчики стали останавливать своих лошадей, и укладывать их на землю, имитируя ранение. После чего, стали лихорадочно отстёгивать ручные пулемёты от сёдел, к которым они были привязаны.
Пять, десять, пятнадцать секунд, и вот я вижу на мушке своего пулемёта, нет не фигуры врагов, а плотно замотанную какими-то тряпками грудь Азель, а потом её глаза.
– Они повернули, отсюда плохо стрелять, тебя обойдут, Змей!
Вот… Уже и обзываться стала! Хорошо, хоть змей, а не козёл, барин, или баран!
Я выглянул из-за крупа кобылы. Так и есть, всадники, громко улюлюкая и размахивая саблями, неслись не прямо на меня, а слева, зачем-то обойдя меня сбоку. Времени, размышлять не было, и, переместившись на более удобную позицию на вершине бархана, я открыл огонь, присоединившись к тем пулемётчикам, кто открыл огонь на секунду раньше меня.
Пулемёт громко застрекотал, бешено дёргаясь от судорожных усилий железного механизма, исправно выплёвывая из себя крупнокалиберные пули; опустошая пулемётный диск; и стремительно нагревая кожух воздушного охлаждения.
Впереди на расстоянии не больше двухсот метров, стали валиться вместе со своими лошадьми, убиваемые пулемётным огнём всадники. Кони ржали, вставали на дыбы, сбрасывая с себя седоков, и, либо валились сами, либо, освободившись от седока, скакали, куда глядели их глаза, в ужасе прижав уши к грациозной голове благородного животного, древнего спутника человека.
Ведя стволом пулемёта влево-вправо, я скашивал всех, кто скакал в мою сторону. Пулемётный диск закончился, а враги нет! Всё-таки это ручной пулемёт, а не станковый, и ёмкость его диска, весьма ограниченна.
– Патроны… Азель! Стрелявшая «по-македонски» рядом со мной из двух револьверов Азель не сразу поняла, что от неё надо. Пришлось добавить лирики в свой голос.
– Пулемётный диск давай, дура! Вот что хорошо в арабских и негритянских женщинах – они не обижаются сразу, а может это потому, что вокруг нас жужжали пули, аки шмели на клеверном поле. Не знаю.
Ждать, пока она сообразит, что надо подать мне пулемётный диск, лежащий в кожаном мешке, я не стал – не до того, и полез за ним в мешок, который был прикреплён к луке седла моей лошади.
Вокруг нас слышался грохот боя, состоящий из пулемётных очередей, выстрелов из карабинов и винтовок, грохота сабель, и криков ярости и страха. Везде, где только было можно, виднелись трупы коней и людей, скошенных ружейно-пулемётным огнём.
Сила атаки и количество атакующих было так велико, что они не успевали испугаться, теряя людей в самоубийственном порыве мощной атаки. Всё же пять тысяч, против двухсот человек пусть и с двадцатью пулемётами, это было много.
Но мало-помалу, положение стало выравниваться, а тяжёлые потери атакующих, сказываться.
