Рэнни кивнул, потом испытующе глянул через стол и заявил:
– Зато у меня есть… довольно близкие друзья.
– При ваших капиталах друзья обычно ненастоящие, – не удержалась Аня.
– А вы хорошо осведомлены обо всех тонкостях жизни, – уважительно заметил Рэнни. Аня не поняла, комплимент это или ирония.
– Вовсе нет, – призналась она, отламывая вилкой очередной кусок под соусом. – Я три года работала с человеком, который мне нравился. А сама так и не поняла, как он ко мне относится.
Рэнни снова посмотрел на нее. Взгляд его был «закрытым» – отстранённым и ничего о его настроении не говорящим. Вежливое любопытство – вот и все, что смогла прочитать Аня.
– А мне было восемнадцать, – поведал он вдруг, нехотя откусив от наколотого на вилку пельменя, – когда я впервые влюбился. Это была студентка юридического института. Она подрабатывала горничной в нашем доме. До этого я был занят только музыкой и литературой, хотел поступать в… ладно, неважно. Там своя среда, люди, интриги. Я вникал. И вдруг появляется она. Из другого мира, где все иначе. Полгода я ходил, как в тумане. Мы стали встречаться, и это выглядело, как путь в светлое будущее.
Рэнни разрезал вилкой последний оставшийся в тарелке кусочек сначала напополам, потом каждую часть ещё на две.
– И вот однажды, проходя мимо кабинета отца, я услышал, как она с моим батей о чем-то спорит. Я остановился и прислушался. На общем фоне беседы о деньгах я уловил фразу… сейчас, конечно, трудно уже вспомнить дословно, как это звучало, но общий смысл выглядел как: «и долго ещё мне нужно будет ублажать твоего обалдуя».
Рэнни усмехнулся, сделал паузу, доел последнюю четвертинку и отпил компота, не трогая пока что сливу.
– Из разговора я понял, что она была любовницей отца, а со мной встречалась за его деньги. Для моей, если можно так выразиться, социализации, как объяснил мне батя через три дня, когда я отлежал их с температурой примерно сорок один… врачи заключили: стресс. Большая учебная нагрузка. Этой историей я хотел сказать, что тоже не всегда понимаю, как ко мне относятся люди на самом деле… Что?
– Нет… ничего, – Аня отломила кусочек хлеба и смотрела на него без особого аппетита. – Это… как-то дико… неужели в наше время такое бывает?
– Обычное дело, – обиделся за свою биографию Рэнни. – Но в те далёкие времена тоже я не был в достаточной мере осведомлён о рутине такого свойства. Возможно, если б я тогда встретил вас, вы бы смогли отговорить меня от необдуманных поступков. С вашим-то знанием жизни.
– Вряд ли, – светским тоном заметила Аня, аккуратно складывая на поднос свою опустевшую посуду. – Я сама склонна к необдуманным поступкам. Села, вот, к вам за столик.
Глядя, как она с подносом направляется к окошку для сдачи использованной посуды, Рэнни допивал компот.
Возглавить культурную жизнь, думал он. Это куда ближе и понятнее, чем жизнь экономическая. Стоит ли эта рыбная Аня того, чтобы ради неё что-то возглавлять? Вредная какая-то.
С другой стороны, может, смысл и не в ней, а в том, чтобы спасти культурную жизнь от возглавления ее Костиком?
Аня вернулась за своей сумкой – жёлтой, кожаной. Явно подбирала по цвету к темно-зелёному трикотажному костюму, подумал Рэнни. У Ани были светло-янтарные глаза, приятное лицо с высокими скулами и маленьким острым подбородком, и кудрявые волосы цвета старого золота. А ещё фигура, как на винтажных пин-ап открытках. Рэнни представил повелительницу рыбок коротком платьице – белом, в мелкий красный цветочек – и невольно сглотнул.
Нет, возглавить определенно стоит.
– Вы не хотите, – спросил он, – вечером составить мне компанию в «Грибнице»?
Аня замерла, потом покачала головой.
– Спасибо, но не сегодня. Там слишком мрачно.
И ты, господин Клемански, слишком глупо выглядишь, мысленно закончил ее сентенцию Рэнни.
Противную сливу он так и оставил в стакане.
*
Вечером Аня передумала и первую свою зарплату все же решила потратить в кафе у Вацлава: заказала шоколадное пирожное с розочкой и безалкогольный коктейль.
Пока наслаждалась коктейлем, пришло сообщение от Олега: мол, скучаю, надеюсь, платят тебе хорошо.
Аня отослала ему фото своего обеда и ужина с подписью: «вот так тут кормят». Потом подумала и добавила фото красавца Рейнольда, подписав: «а это владелец бизнеса». На что Олег незамедлительно ответил: «надеюсь, он к тебе не пристает. Если что, пиши, я приеду, тебя спасу».
Ровно на секунду Аня поверила, и ей стало тепло. Ее спасут.
Нет. Приедешь ты, как же.
– Повторить?
Похожий в своём чёрном смокинге на старого упыря Вацлав взирал на неё из-за стойки выпуклыми серыми глазами. Стеклянные фонарики, излучавшие желтый ретро-свет, придавали ему совсем потусторонний вид.
– А у вас точно алкоголь нельзя? – вздохнула Аня.
– Только по субботам и с десяти до одиннадцати, – отозвался Вацлав. Голос у него был низкий и хриплый; он вызывал в помещении кофейни непривычное эхо.
Послабление про алкоголь придумал герцог, не желая разбираться с контрабандой спиртного, осуществляемой через дорожных рабочих вроде Коленыча. Пусть, сказал он, кто хочет выпить, позволяют себе пару коктейлей в баре, чем вынашивают мрачные замыслы объемом в полтора литра за крупное вложение в теневую экономику.
Аня посчитала дни до субботы и вздохнула: суббота была вчера.
Может действительно стоило пойти с Рейнольдом?
Стало грустно.
– Добрый вечер, – вежливо сказал кто-то, кого она не видела сбоку. – А можно составить вам хорошую компанию?
Аня повернулась.
На фоне стены с фотографиями мертвых людей стоял симпатичный невысокий парень в белой толстовке.
– Хорошую? – недоверчиво улыбнулась Аня.
– Меня Дима зовут, – сказал новый знакомый, устраиваясь рядом на стуле. – И я тут самый веселый. Клянусь здоровьем нашей кошки. Вы ведь любите кошек?
*
– А если бы Августина сейчас вернулась, ты бы кого предпочёл: ее или меня?
Едва проснувшись, Эйзен и Полина наблюдали рассвет через большое панорамное окно спальни. День обещал быть тёплым – ещё недавно густой, туман рассеивался над сопками, клочьями оседая на покрытых лесом склонах.
– Тебя, – беспечно ответил Эйзен. «Девочковые» вопросы, раздражавшие его в исполнении других женщин, умиляли и даже льстили, если исходили от Полины. Наверно потому, что были искренними. Лжи и манипуляций в арсенале Полины совсем не водилось.
– Почему же?
– Потому что десять лет назад я был человеком, – Эйзен перевернулся на спину и потянулся, – выбравшим Августину. Теперь я человек, выбравший Полину. Мои запросы и приоритеты поменялись; в немалой степени ещё и от того, что Августину я потерял и залечил боль от этой потери. После этого у меня были другие женщины; я узнал о жизни чуть больше и изменился.
– А ты не боишься, что я когда-нибудь тоже… захочу кого-то другого?
