Грибники-2. Станция забытых людей
– А я так смогу?
– Если есть способности – наверно. И ещё практиковаться надо.
– А Яша так умеет?
– Не знаю. Он определенно может воздействовать на сознание. Дезориентировать и внушать мелкие, но очень навязчивые иллюзии. Я сам это видел. Или это происходит помимо его воли – я не уточнял. А его способность видеть мы в разговорах и вовсе не затрагивали. Ну а что касается воздействия… это должно быть здоровое человеческое сознание… а не такое.
– Это лес виноват? Эйзен говорил – лес умеет.
Рэнни пожал плечами.
– Может, и лес. Но начали они явно сами. Здесь нельзя открывать сознание.
Кристина кивнула. Она знала, что во-первых, тут с сознанием людей иногда происходят странные вещи; а во-вторых, люди иногда сами со своим сознанием странные вещи творят. Словом, беречься надо, чтобы не спятить. Особенно человек восприимчив, когда устаёт.
– Спасибо, Рэнни, – сказала она.
Монарх Эйзенвилля проводил ее до дома, а после работы, на выходе с фермы, ее уже ждал Джафар.
– Ты б зашёл, – улыбнулась Кристина. – Я сегодня какого-то птенца видела, пятнистого такого. Посадила его повыше, от котов. Не могу понять, чей. Думала, вдруг ты знаешь, ты ведь тут давно.
Джафар как-то упоминал, что некогда был просвещаем Эйзеном на предмет местной фауны, и все запомнил.
– В следующий раз.
Механик был мрачен и погружён в себя. В отличие от Кристины, которая физически сильно устала и теперь хотела каких-то внешних эмоций.
– Тебя Рэнни попросил меня встретить? – продолжала она попытки общаться.
– Да.
Кристина вздохнула.
– Ладно, пойдём… Спасибо, что встретил… Я что-то упахалась так, что едва на ногах держусь…
Сказав это, Кристина действительно оступилась; Джафар придержал ее за плечи, выровнял, и теперь держался чуть позади, чтобы успеть подхватить, если что.
– Тоже устал? – спросила Кристина, хотя общаться через плечо было странно.
– Нет, – с прежним лаконизмом ответил Джафар. Затем, понимая, что ведёт себя уже совсем невежливо, дополнил: – Работы было немного. Но предчувствия давят. Правда, мои предчувствия часто иллюзорны и касается меня одного, как ты наверняка помнишь по прошлому году.
…Вечером, едва упав в постель и закрыв глаза, Кристина вдруг четко вспомнила:
«Долгий сон, долгий сон, долгие сборы, долгий рост, долгий путь. Чуждая плоть, страшная плоть, все растворить, перемолоть. Длинный барьер, начатый пир, тянет рука, издалека. Цвет это боль, больше не стой, вон уходи…»
Странно, что оно так хорошо запомнилось. Словно текст в книжке Виджена Гнедича. А надо было бы запомнить другое, то, что Рэнни говорил. Но оно длинное. Впрочем, исцелить всегда труднее, чем испортить.
*
А на следующий день на ферме уронили лестницу.
Если бы это произошло с обычной легкой стремянкой, используемой для ремонта, то и говорить было бы не о чем. Но стремянка до чердачного окна нужного сарая не доставала, поэтому решено было взять огромную деревянную конструкцию о двадцати трёх ступеньках, сработанную неизвестными солдатами, служившими в «Солнечном», когда оно ещё так не называлось.
– Имя их неизвестно, – выразился как-то раз про это изделие Единоверыч, – но творение их бессмертно, как Парфенон. Будьте с ним осторожны, парни.
Итак, чтобы починить облицовку под верхним окном одного из сараев, лестницу надлежало переставить, а поскольку Макс в этот момент занимался перегрузкой комбикорма, начать дело решили Дима вдвоём с Эриком.
Только вот Дима, который накануне ночь кутил в «Грибнице» и не выспался, свою половину не удержал.
Кристина в это время стояла внизу, осматривая ухо кошки Гармошки (на ухе возникла подозрительного вида плешь), и все двести килограмм тяжёлой деревянной конструкции полетели прямо на Кристинину шею. И наверно, легко перешибли бы ее, если бы не Эрик.
Вовремя выбросив вбок руку, он поменял траекторию падения, в результате чего одна из вертикальных опор только ударила Кристину по плечу и рухнула – взметнув пыль и сильно перепугав кошку.
– Вашу мать! – проныла Кристина, протирая плечо. – Дима, у тебя глаза на жопе, что ли?
Дима пробормотал что-то типа «да блин». Эрик криво улыбался, прижимая к себе пострадавшую конечность.
В ответ на вопросительный взгляд Кристины он подошёл и морщась, позволил себя осмотреть.
– Перелом, – заключила Кристина. – Пошли в госпиталь. Только… стой. Сначала я лонгетки наложу, а то там, похоже, обе кости вдрызг.
*
– Четыре осколка, – восхищенно посчитал Феликс Андреевич, рассматривая рентгеновский снимок. – Четыре! Хотя лично я видел и больше. Я, знаете ли, как-то лечил локтевой бугор – небольшая, плотная кость – расквашенный на двадцать частей. Это как пылевая туманность в космосе! Не во что даже проволоку воткнуть, куда там штифты! Но я собрал. На скобы собрал, хотя пациент стал после этого ощутимо тяжелее с правой стороны. Через пару лет, знаете ли, вынул…
Кристина слушала с большим интересом, представляя, как бы чинила локтевой бугор она. Правда, немного беспокоил Ярослав, сидящий за оцинкованным столом, положив на него сломанную руку с невероятно опухшим локтем. Ярослав был бледен, скептичен – то есть, история про двадцать осколков его не увлекла – и явно находился в ипостаси Тейваза. Теперь Кристина умела отличать его субличности.
Ей было неловко и непривычно – если раньше она спасением своей жизни была обязана Джафару и немножко себе самой, то теперь у некоего бывшего сектанта, вора и шантажиста тоже имелись воспоминания о том, как он спасал Кристину от лестницы. И хуже всего, что теперь это были их общие с Кристиной воспоминания. Не говоря уж о том, что все видел этот мерзкий Чекава. А может, и инициировал. Хотя вряд ли – для таких глобальных гадостей нужно быть человеком большого риска, чего про Диму не скажешь.
*
– Он спас тебя от лестницы? – уточнила Данка, когда они вечером собрались возле «Грибницы» и стояли, вяло хлопая на себе комаров.
Джафар молчал; если рассказ Кристины и вызвал у него какие-то переживания, то угадать их было трудно.
– Она валилась прямо мне на шею, – сообщила Кристина. – Ребром боковой стойки. Если б не Ярослав, веселилась бы я сейчас с вами без головы.
– Если б не Ярослав, – резко вмешался Джафар, – лестница стояла бы себе спокойно, потому что Чекава не кантовал бы ее в одиночку.
– Кто его знает, – пожала плечами Оксана и хитро сощурилась. – Он уже который день ухлёстывает за Кубиком и совсем потерял голову.
– В этом смысле ему нечего терять, – заметила Данка. – Но я бы предупредила Кубика, чисто из женской солидарности.
– Она не поверит, – убежденно сказала Оксана. – Баба так устроена, что пока сама не обожжется, будет себе выдумывать всякое хорошее про всяких уродов.
Зато после того, как она разочаруется, у Рейнольда возникнет шанс, подумал Джафар.
– Так или иначе, – сказала Кристина, – Феликс сегодня Эрика прооперировал, и ему придётся ещё пару дней провести на больничной койке. Я планирую зайти к нему завтра после обеда.
– Я тогда зайду послезавтра, – чопорно сказала Марина. – А вот и Юрка! Наконец-то!
– Извините, заработался, – улыбнулся Юрик. – Константин сегодня орал больше обычного. То он сваливал с работы ровно в шесть, а теперь сидит до девяти. То ли занятия йогой сказались, то ли просто характер с возрастом испортился.
Кристина и Джафар переглянулись, однако поговорить не успели – народ всей компанией двинулся подальше от комаров и поближе к коктейлям.
Кристина начинала привыкать к этому заведению. Портреты живых и мертвых героев, колоритный Вацлав в чёрном фраке с высоким воротником, и непонятное существо, убирающее со столов. Говорили, что это то ли внучка Вацлава, то ли внук. Нанимала их обоих Регина, а она вряд ли расскажет.
Кафе «Грибница» изнутри. Стена с портретами.
*
На следующий день после обеда Кристина, как и обещала, решила навестить больного.
Эрик лежал на койке ещё довольно бледный и слабый, однако встретил ее улыбкой.
– Ты меня спас, – поздоровалась она, устанавливая ему на столик фруктовый салат.
– Это все грибы, – оправдался Эрик. – Я пытался свести татуировки, – он коснулся скулы, где была руна, – грибами тридерисами. Долго. И это настраивает на единение с природой. Свести не получилось – подошел критический срок. Наверно, осталось чуть-чуть, но я испугался. Светоч… в смысле гуру Теребилов, узнал и велел прекратить. Сказал про чудовищ. Я тогда не знал, как они называются. Теперь знаю.
– И кто бы, – засмеялась Кристина, – превратился в сторна? Ты или Тейваз?
Протянув руку, она коснулась позорной руны. Эрик улыбнулся.
– Тейваз, конечно. Ушел бы в лес… Под плесенью татуировок не видно. А я остался бы здесь, чист, как младенец.
– Как ты себя чувствуешь?
– Сожалею, что у вас не лечат грибами. Один день – и всё.
– А потом расплата.
– За счастье спасти такую прекрасную даму…
– Перестань. А то кто-нибудь подумает…
– Что ты пытаешься меня морально поддержать, только и всего. Что тут ещё можно подумать?
Кристина смеялась. Нахальство Тейваза было немного неприятно, но в то же время… волновало.
Ещё минут пять, подумала она, и я пойду.
*
Тревога, съедающая Джафара, скорее всего была очередной манифестацией слишком медленно затухающего постэффекта от некогда пережитого им в разных местах планеты, но могла быть – он допускал эту мысль – и чем-то другим. От морока, наведённого лесом, до чисто физических последствий слабой дозы токсина, продегустированного на тюремных нарах.
Эйзен ещё в первый раз пытался выяснить у Джафара, что это было, но тот смог рассказать о симптомах весьма немногое. Слишком он тогда поторопился впасть в анабиоз. По его словам, он сделал это с чисто детективной целью, но на самом деле и с намерением выжить тоже.
На следующий день, закончив работу, он зашел на ферму навестить Кристину. Одиночество становилось все острее, хотелось поговорить, увериться, что люди в этом мире еще на своих местах.
Однако девочки-лошадницы сообщили, что Кристина уже полчаса как отправилась в больницу, узнать о состоянии ушибленного лестницей Россохина.
Джафар почему-то надеялся, что и Макс там же. Однако, поднявшись на второй этаж, в хирургическое, он не заметил никаких следов гиганта, да и вообще не увидел людей. Только из одной палаты доносились голоса и громкий смех. Джафар осторожно заглянул внутрь.
Кристина сидела возле кровати больного, что-то рассказывала ему и ласково смеялась.
Они оба смеялись.
Она и Эрик – бледный, с загипсованной правой рукой и рассыпавшимися по белой подушке каштановыми кудрями и Кристина – в белой футболке с котёнком, в джинсах, обтягивающих ее округлые бёдра так, что невозможно было не смотреть. Двое людей в палате говорили, перебивая друг друга, и являли собой картину, по мнению Джафара, полного эмоционального единения.
Тут, собственно, его и накрыло.
Отступив на шаг, он постарался удалиться бесшумно, чтобы пережить все это в отдалении, но резкая слабость в ногах побудила опуститься на стоящую в коридоре банкетку. Он рассчитывал посидеть там минуту или две, а потом все же уйти, но внутренние обстоятельства не позволили ему сесть тихо – металлические ножки банкетки проехались по кафельному полу, издав неприятный скрежет.
Кристина прервала беседу и сказав «я сейчас», выглянула в коридор.
– Яша? – удивилась она. – А что ты не заходишь?
– Не хотел вам мешать, – язвительно ответил Джафар.
Вот досада. Разумеется, он хотел сказать что-то другое, потому что знал, что эта фраза все испортит и выдаст его с головой, но в сознании была только она. Но не молчать же.
Кристина закономерно погрустнела.
– Я не ожидала, – тихо сказала она, – что ты придёшь…
Только бы, уговаривал себя Джафар, не устроить сцену здесь, в больнице.
– Я, пожалуй, сейчас уйду, – сказал он, вставая с банкетки – на этот раз легко и бесшумно. – Счастливо оставаться. И твоему новому другу, – Джафар на миг обернулся, – скорейшего выздоровления.
*
Она догнала его на пустоши – он специально свернул туда, когда понял, что его преследуют. Сейчас хорошо было бы домой и закрыться от всех, отключив звонок, но сперва следовало объясниться. И когда Кристина приблизилась, он выждал секунду, потом обернулся:
– Я уже сказал, что не хотел вас прерывать.
– Я должна была к нему зайти, – выдала Кристина фразу, которую выбирала все то время, пока шла за Джафаром. Все прочие оправдания выглядели глупо. – Он меня спас.
Вторая часть, поняла она тут же, была лишней. Потому что спасать ее имел право только Джафар.
– Я тоже безгранично благодарен ему за это, ответил Джафар, прижав руку к груди и иронично поклонившись. – Что не так?
– Ты ревнуешь, – обвинила Кристина.
– Естественно, – кивнул Джафар. – И в этом я неправ. И я хочу пережить эту свою неправоту где-нибудь в одиночестве.
– Ты правда думаешь, что он…
– Он тебе, черт возьми, нравится! – сорвался Джафар. – Я это вижу. Ты любишь исцелять и собирать по частям всех убогих и разрушенных, а я уже относительно собран и не представляю для тебя того интереса, что раньше. Я уже отработанный материал, а вот трагический Эрик, у которого две личности…
– Это не так! Ты тоже…
– Тоже? Вот спасибо!
– Подожди…
Джафар остановился. Его постепенно накрывала ярость. Надо было уйти, изолироваться и как-то пережить приступ. Кристина этого не понимала. Она думала, что может остановить его сама.
– Послушай. Я ждала тебя…
Стало совсем невыносимо.
– Ждала меня, развлекаясь с Эриком? Серьезно?
Он снова обернулся и схватил ее за плечо.
– Я просил, – говорил он хрипло, – просил избегать этого человека! Он не тот, за кого себя выдаёт! Но мои просьбы для тебя ничего не значат. Я и сам для тебя всего лишь удобный кавалер, которого можно бортануть, если захочется. Тейваз говорил, что его миссия здесь – служение графу Гнедичу, но не сказал, в чем именно оно заключается. Не в том ли, чтобы утешить тебя, если я, например, рехнусь или сдохну? Ты не думала об этом?
– Яша, не надо…
Жалобно пискнув, Кристина сложилась куда-то вниз, и Джафар понял, что своей железной хваткой чуть не сломал ей ключицу.
Пора было уходить. Убегать. Пока он никого не убил.
– Извини…
Разжав пальцы, он осторожно поставил Кристину на ноги. На ее плече теперь будут синяки – след от пальцев. Он мог бы сделать и хуже. И стыдно за это было уже сейчас.
– Прости, пожалуйста, – сказал он ещё раз. – Оставь меня. Я же просил меня оставить…
Кристина держалась за плечо и смотрела на Джафара, не моргая.
Последним усилием он взял себя в руки. Ярость – безумная, невыразимая – превратилась в дрожь. Его трясло так, что он не мог сфокусировать взгляд.
– Крис, – слова выдавливались с таким трудом, словно перед ними был бетонный барьер. – Не смотря ни на что. Я все ещё твой друг… Не надо сейчас со мной говорить. И объяснять не надо. Будет только хуже. Меня сорвало. Это нужно пережить. Мне одному. Понимаешь?
Всхлипнув, Кристина кивнула.
Тогда, развернувшись, Джафар быстро пошёл прочь. Проводив его взглядом, девушка опустилась на землю и заплакала.
Она долго не могла остановиться; а через какое-то время в голове сложились слова, показавшиеся ей утешительными:
«Долгий сон, долгий сон, долгие сборы, долгий рост, долгий путь. Чуждая плоть, страшная плоть, все растворить, перемолоть. Длинный барьер, начатый пир, тянет рука, издалека. Цвет это боль, больше не стой, вон уходи…»
Получается, ей теперь тоже требовалось кое-что пережить. Встав на колени, она начала раскачиваться, выталкивая воздух сквозь сжатые зубы. Получалось смешное жужжание. Скоро она перестала плакать.
Глава 2. Долгий сон
Часов в одиннадцать вечера, когда над «Солнечным» взошёл узкий растущий серп, Джафар поднялся с кровати, стянул с себя дневную одежду – джинсы с серой футболкой – и облачился в чёрное. Даже кроссовки заменил на сапоги из мягкой кожи и с короткими голенищами, содержащими несколько карманов. В один из карманов он поместил короткий, идеально отшлифованный нож-кунай, а браслеты, с которыми не обычно расставался, снял и оставил на тумбочке.
По дороге завернул к семнадцатому домику. Свет у Кристины не горел, зато горел на кухне, и даже из-за забора просматривалось, что все три подруги там: сидят за столом и пьют чай. Наверное, грустно подумал Джафар, обсуждают, какой я ревнивый ублюдок. Больной на всю оставшуюся кукуху. И скорее всего, они правы – той кукухи и впрямь уцелели лишь фрагменты. Но это и хорошо, потому что функция ламии совместима разве что с добротной и зрелой паранойей, а вовсе не со здравым смыслом. Если говорить о его общеизвестном понимании.
Миновав семнадцатый, он вышел к третьему, где теперь проживал Рейнольд, и услышал кошмарные звуки терзаемого инструмента – кажется, скрипки. Видимо, не сложилось у Рейнольда Яновича с этой русалкой Аней, и кто знает, может, оно и к лучшему.
Джафар перемещался от тени к тени, в слепых зонах немногочисленных камер и уж точно не попадаясь на глаза прохожим. Неизвестно ведь, чем дело кончится, а третий раз в тюрьму не хотелось. Правда, если все сложится как надо, то в тюрьму сядет не он, а следовательно, прятаться надлежало ещё и для того, чтобы избежать чьей-нибудь мести, ежели она воспоследует.
Больничное крыло никогда не закрывалось само по себе; запирали на ночь только ворота и калитку. И конечно, сонный вахтёр не заметил тень, за долю секунды взлетевшую на забор, легко перемахнувшую через чугунные навершия и бесшумно упавшую на дорогу из плитки.
Через три с половиной минуты Джафар был уже на втором этаже, в отделении хирургии. Доктор Феликс давно ушел спать, а дежурная медсестра смотрела на компьютере какую-то старую мелодраму. С точки зрения Джафара она подобрала самый правильный жанр. Смотри она, например, фильм ужасов, возиться с ней предстояло бы больше. А от мелодрам всем хочется либо спать, либо плакать, он по себе знал.
Подойдя к медсестре со спины, механик осторожно надавил определённые точки на ее шее, подержал для верности, уложил даму поудобнее, а потом вежливо поставил кино на паузу. Когда медсестра проснётся, то сможет начать с прерванного момента. Но проснётся она часа через полтора, не раньше.
…Вспомнилось, что Тейваз лечился в той самой палате, в которой в прошлом году умирал герцог. Правда, на другой койке. Та, что из-под герцога, стояла пустая и отодвинутая к стене.
Каждый раз в этой больнице какая-то драма, опечалился Джафар.
Эрик спал, и свет тонкого месяца, струившийся из окна, четко делил его лицо на светлую и тёмную половины. Светлая была нежной и миловидной, а тёмная, меченая почти невидимой в темноте руной, при таком освещении напоминала череп.
Загипсованная правая рука лежала поверх одеяла, и наружу торчали только пальцы – суставчатые, с четкими прямоугольными ногтями.
Простоват ты, подумал Джафар, для двух субличностей. Не потянешь. И руки у тебя не воровские. Тебе бы лет сорок назад играть светлооких коммунистов, строящих БАМ. Или телевизоры чинить, чтобы этих светлооких коммунистов на их экранах было лучше видно. Хотя нет, на роль коммунистов, помнится, брали более угловатые лица, полагая их сильно мужественными. Так что эта роль, как и нынешняя, немного не для тебя… не в своё дело ты влип, красавчик.
Джафар немного постоял, выравнивая дыхание, затем наклонился и вынул из сапога стальной кунай.
Подойдя к спящему, он прижал обе его руки к кровати и негромко сказал:
– Просыпайся, дорогой Эрик.
Эрик тут же открыл глаза; дёрнулся было, но тут же обмяк: рука все ещё сильно болела.
– Джафар, – прошептал он. – Зачем? Что случилось?
– Ничего, – ответил Джафар. – Извини, что прервал твой волшебный сон – днём времени не было. Только теперь вот отыскал время тебя послушать.
Эрик снова попытался вывернуться, но Джафар только сильнее прижал его к кровати. А потом вдруг отпустил. В лунном свете блеснул короткий клинок.
– Говори, зачем ты здесь, – приказал Джафар.
– А ты? – прошептал Эрик.
– Ты рассказал половину правды, – Джафар прижал острую сталь к его лицу. – Теперь я хотел бы услышать все. С самого начала.
– А если я не скажу? – усмехнулся Тейваз.
Клинок переместился в левую глазницу, под основание верхнего века.
– Тогда ты перестанешь видеть, – заверил его Джафар, давно уяснивший, что боли Тейваз не боится. Значит, должен бояться невосполнимых потерь. – И никто не поймёт причину, так как внешне не изменится ничего. Врачи скажут – стресс. И даже грибы тридерисы не помогут вернуть тебе зрение – об этом я позабочусь тоже. А без него тебе не отработать аванс, выданный графом Гнедичем. Только без вранья; сколько бы голосов ты не изображал, я знаю, как звучит твой собственный, когда ты говоришь правду. И не приведи Амон мне услышать что-то помимо неё.
Эрик часто дышал, опасаясь шевелиться; Джафар, очерченный лунным светом, мало того, что выглядел, словно демон из кошмарного сна, так ещё и двоился в левом глазу. Без последнего оставаться не хотелось.
Можно было бы крикнуть; но отделение наверняка пустует. Этот ассасин точно позаботился о том, чтобы криков никто не услышал.
– Планы… менялись… по ходу дела, – выдавил из себя Тейваз. – Я… все расскажу… только убери нож.
Ткнув напоследок куда-то под верхний свод глазницы, Джафар убрал руку и перестал двоиться. Однако видел его Тейваз теперь только правым глазом.
– Если ты не соврёшь, я все верну, как было, – заверил его ассасин. – А если соврёшь, – он провёл клинком по одеялу, – ещё и отрежу что-нибудь.
– Вот с самого начала опасался с тобой связываться, – вздохнул Тейваз. – На кого ты работаешь?
– На господина Раунбергера, герцога Эйзенвилля. Подозреваю, что ты знаешь о нем больше, чем хочешь показать.
…Допрос продолжался не больше часа. Новой информации из Тейваза вышло мало, но она имела принципиальное значение. Кроме того, сам Тейваз верил в некие вещи, которых никак быть не могло. Однако его история расставила кое-что по своим местам, и Джафар прощался с артистом, будучи вполне удовлетворён полученными данными. Даже вернул ему зрение, щёлкнув пальцем по левому виску.
– Холодно тут у вас, – сказал он, поднимаясь со стула и разглядывая одеяло, сползшее с пациента. Вернув одеяло на место, он аккуратно подоткнул его и ещё дополнил сверху пледом.
Когда чертов ниндзя удалился так же тихо, как и пришёл, до Эрика дошло, что временная потеря зрения была иллюзией.
Амон его знает, как он это делал, и какая сила ему в этом помогала. Без силы, Эрик точно знал, он бы не справился. Светоч говорил: человек – ничто без божественных сил. А чтобы они тебя нашли и не забыли, ты должен быть отмечен всяко, и все отметки должны быть на теле. Но у Джафара никаких отметок не было, а он победил хитрого Тейваза. Значит, он был этой силой сам, как и показалось Тейвазу ещё при встрече в подъезде колдуньи Розы.
И всё-таки, подумал Эрик, хорошо, что на Тейваза нашлась управа. Не всесилен он; отнюдь не всесилен. Но как Джафар узнал?
Над этим стоило подумать.
*
Кристина понимала, что увлёкшись общением с Эриком, ошиблась глубоко и фатально. И непонятно, можно ли это исправить. Их связи с Джафаром – изначально немыслимой, невероятной и, как казалось Кристине, не особо вписавшейся в картину ее вечного жизненного невезения – исполнился почти год, и все это время ее партнёр демонстрировал безупречную верность. Конечно, он мог проводить взглядом красивую женщину или перекинуться с кем-нибудь словом не самого пуританского значения; но уже со второй фразы выставлял явственный барьер, зайти за который значило – испортить отношения с мастером поселковой безопасности. А портить эти отношения с охотников не было, даже среди очень смелых девиц, которым – и Кристина это неоднократно видела – он давал понять, что у него есть кто-то ближе, чем они.
И вот получилось, что она не оценила это редкое, по словам Данки, для мужика качество, потому что на пути ее счастья возник паскудный Эрик. Такой интригующий и немного сумасшедший. В чём-то профессионал, в чём-то – абсолютно беззащитный лох. Бывший сектант. Артист, обманщик непонятного характера и странных целей. По его словам – бывший инвалид, которого жаль. Но существовала ли на самом деле его Наташа? Был ли у него сын? И что с ними случилось, если учесть, что в реальности они умерли, Эрик просил их вернуть, а Гнедич обычно выдаёт свои призы авансом? Но если Наташи и ребёнка не было, то кто такой Макс? Его друг? Но они не особо любят друг друга и не очень-то охотно общаются. Его вечный должник? Больше похоже. Но за что?