Естествознатель. Книга 4. Зловещие топи

Приход Азора в лагерь многое бы объяснил, и Артур ни секунды не сомневался в том, что придет лишь он один.

В столовой стоял непривычный для казарм суетливый галдеж, и даже надзирателям не получалось утихомирить взволнованных узников; слишком уж необычным оказалось вчерашнее происшествие. Бесследно пропали двое, не вернувшись с работ – событие, совсем несвойственное предсказуемому Доргейму, где каждый день повторяет предыдущие. Неприкасаемые тоже вносили свой неоценимый вклад во всеобщий гомон, но в отличие от остальных, они продолжали вести собственную игру, весьма профессионально изображая сумасшедших. Так, Чероки с упоением, которому позавидовали бы даже обитатели психиатрических лечебниц, обливал остальных жидкой кашей из осоки, Базил с мрачным видом уставился в одну точку, не замечая ничего вокруг, Шнурок и Кокос фальшиво горланили какую-то странную песню, состоявшую не из человеческих слов, а из нечленораздельных мычаний. В их компании были и другие, но Артур не знал их. Бросив испепеляющий взгляд в сторону Чероки, юноша прошел с подносом к повару. Ему показалось, правда довольно смутно, что наглец тихонько прошептал ему в спину:

– Как шишка? Не болит?

Артур горько усмехнулся. Вздувшийся бугор на виске, пожалуй, был одной из наименьших неприятностей, которые могли с ним приключиться. Получив скудную порцию осоковой каши с кленовым сиропом, клипсянин хотел было сесть к своим, однако Джехар прогнал его.

– Вали к Одди, братишка. Заодно и потолкуешь с ней по душам, – безапелляционно заявил он. Артур увидел, как на лицах Спайки и Чанга появились двусмысленные ухмылки. Юноша с деланным безразличием пожал плечами и направился к девушке, одиноко восседавшей за своим столом.

Оделян была одета, как парень, и манеры ее были грубыми и жесткими, однако, возможно даже помимо ее собственной воли, подобное поведение делало владычицу топей еще более женственной. С копной волнистых черных волос, строгими плотно сжатыми аккуратными розовыми губами, серьезными, немного грустными карими глазами, она смотрелась настоящей красавицей армутского толка. Деланно улыбнувшись Артуру, она спросила, не без доли любопытства и некоторого кокетства, присущего многим девушкам:

– Сам пришел, или Джехар прогнал?

– Решил разнообразить утреннее времяпрепровождение, – хмыкнул Артур, подделываясь под ее тон. Оделян сверкнула карими глазищами и улыбнулась, на этот раз куда более искренне. Юноша с аппетитом принялся за осоковую кашу, которая, впрочем, по вкусу отчетливо напоминала болотную тину, а Оделян, не притронувшись к тарелке, без тени смущения глазела, как ее сосед по столу поглощает завтрак.

– Ты ничего не ешь? – сказал наконец юноша, не сумев сдержать раздражения в голосе. Ему не нравилось, как Одди таращилась на него. Впрочем, не одна только госпожа топей, но и все ребята с огромным любопытством смотрели теперь в их сторону, словно ожидая забавного театрального представления, которое вот-вот должно было разыграться в столовой.

– Вчера кое-что произошло, – строго произнесла Оделян. – Джехар считает, что ты хотел сбежать вместе с Азором и Четверкой. Это правда?

– Разве похоже, чтобы я сбежал? Как мне кажется, я сижу напротив тебя сейчас, а не пробираюсь по непролазным болотам… – буркнул Артур, впрочем, избегая прямолинейного ответа.

– А вдруг пропавшие найдутся, признаются в неудавшемся побеге и расскажут, что ты был с ними заодно? Что тогда станешь делать? Клянусь, для твоей шкуры было бы лучше правдиво поведать мне обо всем сейчас… По крайней мере, я настоятельно советую тебе избрать именно эту линию поведения. Если же мне станет известно, что ты врешь, я накажу тебя, причем довольно жестоко, несмотря на установившиеся между нами дружеские отношения. После чего у тебя уже не будет никакой защиты перед Духом Доргейма.

– То есть если кто-нибудь, например Азор, станет на меня наговаривать, ты сразу ему поверишь, мигом забыв про нашу дружбу? – с иронией поинтересовался Артур, с вызовом глядя на девушку. Та пожала плечами.

– Азору или Четверке, если они найдутся, я поверю. Они будут вынуждены сказать правду, чтобы Дух Доргейма не наказывал их сразу же, ведь, пытаясь убежать, они уже совершили одно серьезное преступление. А Дух, как ты знаешь, не дает второго шанса.

– Понятно, – сухо ответил клипсянин, даже не скрывая досады в голосе. Он хотел бы поинтересоваться у Оделян про те случаи, когда Азор делал вид, что совершает побег, а на самом деле вероломно обкрадывал новичков. Так ли он боялся соврать? Судя по рассказу Неприкасаемых, Азор врал напропалую и, что самое любопытное, всякий раз выходил сухим из воды. Как же ему удавалось обыграть всеведущего Духа? А может, суровая Оделян сама испытывает слабость к благообразному Азору, как знать? И всячески выгораживает его…

Оделян покровительственно положила свою мозолистую ладонь на руку Артуру и произнесла проникновенным голосом:

– Ну так что ты выбираешь? Скажешь мне правду?

– Конечно. Ты испачкалась в каше, – невозмутимо ответил клипсянин, пальцем указывая на ее щеку, на которой действительно остались следы кленового сиропа. Одди вздрогнула и очень хмуро посмотрела на своего наглого собеседника; очевидно, она просто не знала, что ответить на эту бестактную дерзость.

– Я бы не хотел опоздать на урок, ведь Доргейм не дает второго шанса, – иронично добавил Артур и, пока девушка не опомнилась, поспешно встал из-за стола. Он был прав; время, отведенное на завтрак, подошло к концу. Лишь Неприкасаемые имели право сидеть в столовой до бесконечности, но даже они лениво поднялись со своих мест.

Если бы Артур знал, каким сегодня будет первый урок, он бы вряд ли так спешил на него. На открытой мшистой поляне ребят уже с нетерпением поджидал господин Шандонэ, облаченный в одно лишь трико, которое настолько туго обтягивало его тучное тело, что он со стороны казался жирной колбасой в черной кожуре. На ногах у него красовались блестящие жокейские сапоги из змеиной кожи, а в руках он держал длинную крючковатую палку, с каковой обычно люди ходят за грибами. Почти прямо над ним висела одинокая черная туча и секла дождем; так что по гладкому костюму преподавателя скатывалась влага, оседая где-то в недрах его глубоких сапог. С надрывом визжал ветер: здешний суровый и аскетичный край показывал скверный характер.

За спиной господина Шандонэ угрюмо возвышался темный бор с высокими разлапистыми елями, которые, будто суровые стражи, не позволяли узникам покинуть надоевшую им до дрожи тюрьму. Мрачные декорации как бы свидетельствовали о том, что в скором времени на этой одинокой мшистой поляне, выщербленной серым камнем, разыграется не менее унылое представление. Кто же населял Доргейм? Школьники или заключенные? Преступники или добропорядочные люди? Казалось, они и сами ничего о себе не ведали. Рядом с учителем, чуть дрожа своим гибким телом, стоял олененок; и такой он был неуклюжий, смешной, так доверчиво малыш прижимался к толстой ноге хозяина, что ученики невольно начинали улыбаться, глядя на него. Животное забавно шевелило ушами и тянуло носом, словно пытаясь по запаху определить людей. Артур встал вместе с остальными напротив учителя и горестно покосился на животное; он уже сердцем почувствовал что-то нехорошее. Учитель же дождался, когда остальные соберутся, и провозгласил громко и радостно, словно возвещая о скором внеплановом пиршестве:

– Сегодня мы будем стрелять из лука.

Напряженное молчание послужило ему ответом. Юношеские лица были направлены в сторону учителя, но ни одно из них не выражало тех эмоций, которых, судя по всему, ждал господин Шандонэ.

– Что же, разве вы не любите стрелять из лука? – с наигранным удивлением поинтересовался учитель.

– Мы не видим мишени, господин, – ответил тогда Джехар за всех. Голос его дрогнул, как натянутая тетива.

Господин Шандонэ хмыкнул с явным неодобрением.

– И правда не видите?

Несколько ребят посмелее робко покачали головами.

– Как же так случилось, что у вас у всех разом отказало зрение? Разве наш школьный врач столь некомпетентен, что не смог предотвратить данное вредоносное заболевание? Между тем, вот и мишень, перед вами. Отличная, надо сказать, мишень, – с этими словами он по-хозяйски положил ладонь на голову олененку, отчего тот забавно задергал ушами, пытаясь сбросить с себя непривычную ношу.

Узники Доргейма хмуро переглядывались между собой. Задиристый Спайки, суровый и непреклонный Джехар, циничный Чанг, да и все остальные с неприкрытой жалостью смотрели на будущую жертву. Какими бы испорченными и черствыми не казались на первый взгляд обитатели колонии, тем не менее они, судя по всему, таковыми не являлись на самом деле. Так или иначе, они были вполне способны понимать ценность другой жизни, и отнимать ее просто так, потехи ради, им вовсе не хотелось. Даже Оделян смутилась, не зная, как реагировать на слова учителя. Артур догадался, что ранее ребят не заставляли оттачивать свое мастерство на живых мишенях.

Заметив всеобщую растерянность, учитель прокашлялся, а затем принялся убеждать, пуская в ход все свои ораторские уловки. Суть его речи заключалась в том, что будущим бойцам следовало бы заковать сердца в броню, дабы они не дрогнули при встрече с настоящими испытаниями. Действительно, им впоследствии предстояло воевать с живыми людьми, а не манекенами. Если они не научатся отнимать чужую жизнь теперь, немедленно, то, следует полагать, не смогут и потом. А еще учитель настаивал на мысли, что только по-настоящему храбрый человек может забрать другую жизнь; ведь одно дело отвечать только за самого себя, и совсем другое – дерзнуть распоряжаться судьбой других людей.

– Да и потом, – закончил свою речь учитель, – у вас действительно нет выбора. Вы уничтожите лишь небольшую часть (притом не самую лучшую!), а взамен спасете тысячи обреченных, которых каждый год прогоняют с дерева без средств на существование, что равносильно смертной казни. Но, к сожалению, часть может состоять из людей вполне безобидных и даже симпатичных на вид, как это животное перед вами. Не дрогнет ли у вас рука? В противном случае, вы подвергаете риску все наше предприятие, товарищей, дружбу, идею, ради которой боретесь. Этого олененка все равно ждет незавидная участь; школьные повара намереваются приготовить его на ужин. Его судьба предопределена свыше, от вас же требуется лишь участие в неизбежном. Сейчас я отойду, вам же полагается взять в руки оружие. Цельтесь хорошенько – он не привязан и легко может сбежать. Проявите ловкость и мастерство, стреляйте без жалости!

Во время этой длинной и довольно абсурдной тирады Артур хмуро смотрел на говорившего; клипсянин с удовольствием исполнил бы его приказ, за тем лишь исключением, что в роли мишени он выбрал бы самого учителя. Суровые доргеймцы, кажется, были вполне солидарны с ним, ибо и в их глазах читалось отвращение и неприятие ситуации. Господин Шандонэ поискал глазами Оделян.

– Можете начинать, – предложил он ей. Девушка помедлила, но затем все-таки подняла с земли лук и выверенным движением вложила стрелу в тетиву. Мышцы на ее крепких руках вздулись, как если бы они в действительности принадлежали сильному мужчине, а не хрупкой девушке. В какой-то момент Оделян замерла и с любопытством взглянула на Артура, проверяя, следит он за ее действиями или нет. Затем девушка выпустила стрелу на свободу; взметнувшись вверх, она чуть-чуть не долетела до бедного олененка, который пока еще с любопытством наблюдал за происходящим и шевелил ушами.

– Ая-яй, Одди, – с мягким укором произнес господин Шандонэ. – Я ведь знаю, что ты отличный стрелок!

Девушка невинно пожала плечами; на губах ее появилась мимолетная лукавая улыбка, предназначавшаяся, как оказалось, вовсе не прославленному учителю, а Артуру. Очевидно, пример Одди был очень важен для других ребят; теперь каждый умелым движением брал в руки лук, с наигранной ловкостью натягивал тетиву и благополучно не попадал в цель. Кажется, спустя несколько таких удачных непопаданий учитель стал кое о чем догадываться. Он нахмурил брови, а когда клипсянин (и без того не особо отличавшийся меткостью) так же демонстративно выстрелил мимо цели, хотел было уже вмешаться и выдать очередную, слабо убедительную тираду, но возмущение его было прервано неожиданно в тот момент, когда стрела, пущенная Артуром, приземлилась возле высокой сосны и воткнулась в мокрый мох.

– Не стре-еляйте, пожалуйста! – послышался робкий блеющий писк, раздавшийся откуда-то из леса. Господин Шандонэ замолк на полуслове, так и оставшись стоять с широко разинутым ртом. Остальные с удивлением перевели взгляд от неблаговидной гримасы учителя на источник подозрительного звука: из пролеска, размашисто шагая, вышел Азор. Артур выдохнул. Это можно было предвидеть. Ах, как жаль, что он не успел ничем помочь Жабе… Эта благочестивая мысль замерла, так и не оформившись окончательно, ибо вслед за благообразным брюнетом на свет вылез и сам Четверка.

Ребята были полностью измазаны в болотной жиже, словно им обоим пришла в голову одна и та же абсурдная мысль – принять грязевые ванны. Но погода совсем не располагала к подобным курортным процедурам, а жалкие лица беглецов выдавали такой искренний испуг, что мысль об их праздном времяпрепровождении сразу решительно отбрасывалась, и на смену ей приходили размышления совсем иного толка. Артур почувствовал, как от страха у него сжалось сердце, а ладони похолодели. Судьба его в некотором смысле зависела теперь от слов этих двоих; выдадут ли его, расскажут ли, что он тоже хотел бежать? Наверное, лицо его покрыла неестественная бледность, раз Оделян с подозрением покосилась в его сторону. Впрочем, справедливого гнева владычицы топей Артур боялся меньше всего на свете, на самом деле его страшила встреча с Духом Доргейма, или же с Тенью – если набраться смелости и называть вещи своими именами.

Беглецы нерешительно приблизились к тренирующимся и встали напротив них, как бы отдавая себя на их суд. Оба выглядели виноватыми и растерянными, казалось, они не предполагают, что делать дальше.

Оделян, оправившись от удивления, выступила вперед и грозно воззрилась на провинившихся.

– Где. Вы. Были? – с убийственной отчетливостью проговорила она в полной тишине. Азор уныло переглянулся с Жабой и сделал нерешительный шажок в сторону Оделян. Артур отметил, что у того расцарапана щека, и с нее свисает почерневшая кожица, будто кто-то когтями драл ему лицо.

– Госпожа Лян, я бы хотел признаться кое в чем. Вернее, мы оба хотим признаться, – своим приятным звучным голосом начал незадачливый беглец. Клипсянин напрягся всем телом.

– Говори, – вполне благосклонно вымолвила Одди, чуть наклонив свою прекрасную голову. Никто не усмотрел никакого противоречия в том факте, что провинившийся обратился к девушке напрямую, а не к учителю; ведь, исходя из иерархии Доргейма, именно она была здесь главной.

Азор, запинаясь, продолжил:

– Ни для кого не загадка, что я нахожусь в Доргейме уже очень долго. Я отлично знаю здешние края и вполне привык к болотам. Еще в самом начале заточения мне пришла в голову интересная мысль – а что если попробовать извлечь некоторую выгоду из моего пребывания здесь?

– Это разве как-то относится к делу? – строго перебила его Оделян. Азор немного подумал и нехотя кивнул.

– Хорошо, продолжай.

Снова у Артура в голове мелькнуло подозрение, что девушка испытывает к Азору нечто сродни симпатии.

– И я кое-что придумал. Пользуясь своей безупречной внешностью и прекрасными манерами, я втирался в доверие к новичкам, все досконально узнавал про них и, если оказывалось, что ловкач припрятывал во время шмона ценные вещи, я предлагал ему побег. Разумеется, до тех пор, пока бы у меня не набралась кругленькая сумма, я планировал оставаться в Доргейме. Мне достаточно было заманить наивного простака на болота, забрать причитающиеся мне трофеи и оставить его погибать в топях. Возвращался я всегда точно к завершению работ; никто и не думал начать меня подозревать. Так я проделывал несколько раз: с Бобби, Арчибальдом, Дрейком и еще кое с кем. Мне хотелось собрать деньжат, чтобы в конечном итоге благополучно свалить из Доргейма. Вот у Четверки я хотел стянуть золотую цепочку, которую я бы успешно сбыл в Мире чудес. Разумеется, я не собирался участвовать в освободительной войне против беруанцев, или как вы там называете ту белиберду, в которую так истово верите, – Азор резко замолчал. Казалось, он сильно устал, выдохся, но было непонятно, своя ли обличительная речь столь его утомила, либо же вынужденная ночевка посреди болот. Брюнет держался вызывающе и даже небрежно, но конвульсивно сжатые руки и дергающийся уголок рта явно свидетельствовали о плохой актерской игре.

Услышав это откровенное и, надо признаться, несколько вызывающее признание, ребята страшно заволновались. Кто-то даже выкрикнул с презрением: «у-у, гадюка!», «сдохни, гад!». Да что там говорить, сама Оделян покраснела от внезапной злости и обиды; здесь надо отметить, что хозяйка топей всегда искренне доверяла Азору, считая благообразного юношу своим, в некотором роде, доверенным лицом. Даже ее ввела в заблуждение приятная внешность, обходительные манеры, невинный взгляд влажных зеленых глаз и скромная улыбка.

Азор частенько с охотой рассказывал Оделян про своих сокамерников, выдавая все их секреты. С помощью него госпожа Лян контролировала Джехара, второго вожака Доргейма. А теперь выясняется, что Азор не только ябеда, но еще и подлец? Злостный убийца и вор, а она сама потворствовала тем ужасным вещам, которые творил этот негодяй? На глазах Одди выступили слезы злости и разочарования, но Азора, казалось, мало трогало мнение других. Он нагловато ощерился, как хищный волк, который, предвидев близкую гибель, скалит желтые клыки своре собак.

– Я и на сей раз захотел обдурить новичков. Четверка вот клюнул. Только мне не удалось сделать ничего путного. Мы были вынуждены вернуться.

– Ты… Раскаялся в своих поступках и поэтому решил вернуться? – очень медленно и с каким-то мрачным нажимом проговорила Оделян.

– Черта с два! – с циничной усмешкой хмыкнул Азор. – Я ни в чем не раскаиваюсь, разве только в тупости людей, готовых бездумно внимать каждому моему слову.

Артур заметил, что несмотря на излишнюю браваду, Азор конвульсивно сжимает и разжимает кулаки, из чего, вероятно, следовало, что подобная игра дается ему с превеликим трудом.

– Мы вернулись, потому что… – здесь у Азора не хватило выдержки, и он шумно выдохнул, – встретили его.

– Его? – тихо переспросила Оделян.

– Духа!

Ребята взволнованно ахнули. Да, про него говорили, судачили, травили байки, но никто еще не встречался с незримым властителем Доргейма лицом к лицу. Разве только Неприкасаемые, за что они, собственно, однажды и поплатились.

– Это произошло сразу после того, как я оставил Четверку на Чертовом болоте, – изменившимся голосом произнес брюнет, каким-то беззащитным жестом дотронувшись пальцем до своей щеки; очевидно, рваная рана доставляла ему немало хлопот, но при этом явно имелось кое-что пострашнее пустяковых царапин.

Оделян, да и все остальные, включая самого преподавателя, с неподдельным интересом и удивлением уставились на беглецов. Таинственный каратель Доргейма являлся скорее некой страшной фантазией отчаявшихся ребят, жуткой сказкой для подростков, но никак не реальным персонажем. Никто даже не представлял, что Дух имеет плоть и кровь, как любой нормальный человек, и его действительно можно случайно повстречать на территории школы, праздно прогуливающимся по черничным полям. Господин Шандонэ, судя по выражению его лица, вообще не был в курсе происходящего.

Взрослые, к сожалению, очень часто не придают должного внимания словам подростков, считая решительно все сказанное ими детской болтовней, лишенной смысла. Иные же, чуть более сознательные взрослые, понимают, что высказывания детей порой наполнены такой мудростью, которую им самим никогда не постичь. Кстати, именно поэтому они специально не слушают, чтобы их увеличенное до невероятных размеров самолюбие лишний раз не страдало. Преподаватели Доргейма не вмешивались в отношения своих подопечных, ибо таков был установившийся порядок в колонии. Так что господин Шандонэ молчал, с нетерпением ожидая развязки.

– Опиши его! – властно потребовала Оделян, которой, наравне со всеми остальными, не терпелось узнать, как же выглядит загадочный субъект, уже столько времени будораживший их умы. Но ко всеобщему удивлению остальных, Азор лишь обреченно опустил голову и тихо пробормотал:

– Я не могу его описать.

– Вот как? И почему же?

– Он не разрешил этого делать. Собственно, в своем рассказе я подошел к объяснению причин моей внезапной откровенности.

Узники Доргейма обступили Азора и Четверку со всех сторон: каждому хотелось первому услышать разгадку. Побеги из колонии были столь редким явлением, что, несомненно, произошедшее с двумя беглецами, если выразиться метафорически, не могло не всколыхнуть застоявшуюся воду Доргеймских болот. Азор отчетливо видел, как взоры, обращенные к нему из крайне неприятельских, превращаются в жадные и любопытные, и в глазах его загорелся огонек досады.

– Дух обнаружил меня на обратной дороге к Доргейму. – Азор нервно сглотнул и продолжил, справившись с собой: – Мы встретились, и он вполне доступно изложил и обосновал ошибочность моих намерений… И пообещал, что более мне не удастся обманывать других. Он сказал, что я должен во всем признаться, чтобы вы сами решили, как меня наказать. Насчет Четверки… У него еще есть шанс. Да, он так и сказал: «Есть шанс». Конечно, Четверка не так виноват, как я. Но все же он хотел сбежать, нарушив правила, следовательно, его вы тоже должны наказать по своему усмотрению.

– Но… Дух – это человек? – воскликнул кто-то.

Азор рассеянно взглянул на толпу окружавших его людей, тех, кого он ни во что не ставил и тех, кто должен теперь решать его судьбу, и произнес с небольшой задержкой:

– Я не могу сказать вам больше позволенного.

«На самом деле Дух вовсе не человек, а Тень», – с досадой подумал Артур. Теперь ему стала предельно ясна причина, из-за которой Азор признался: Тень пообещала сделать с ним то же самое, что с Чероки и другими Неприкасаемыми, если он не скажет правду. И Азор счел, что гнев Одди все же не столь страшен и разрушителен, как воздействие Тени, что, конечно же, было вполне справедливым размышлением. Однако почему Азор при этом придал своей речи такой вызывающий и нахальный оттенок? Почему не попытался изобразить раскаяние? Будучи обманщиком по жизни, ему бы не составило труда и на сей раз немного притвориться, однако по какой-то загадочной причине ушлый Азор не захотел использовать свои умения и выставил себя с самой неприглядной и невыгодной стороны. Зачем? На этот вопрос, как и на многие другие, пока не находилось ответа.

Одди выглядела ужасно расстроенной. Казалось, ее действительно заботит происходящее в Доргейме.

– Четверка? Что ты можешь добавить? – обратилась она к человеку, про которого все на время забыли. Круглое и неказистое лицо Жабы не выражало ни единой эмоции; даже на вопрос юноша отреагировал с заметным опозданием. Впрочем, подобное поведение казалось логичным; он испытал сильный стресс и теперь находился целиком и полностью под влиянием пережитого.

– Я… Азор говорит правду, – наконец промямлил он и уставился себе под ноги.

Оделян резким движением руки поправила свою пышную черную гриву, а ее ледяной взгляд словно бы пронзил Азора насквозь. В нем читался приговор. Здесь надо отметить, что хозяйка топей по своему характеру была весьма категорична и прямолинейна. Для нее не существовало полутонов, а были только кардинально противоположные понятия. Предатель для нее всегда оставался таковым, несмотря на причины, толкнувшие его на предательство, а хороший человек, по ее мнению, и вовсе не имел права на ошибку. Она не учитывала тот фактор, что люди бывают переменчивы, словно полузеньская погода; так называемый «хороший» может за считанные секунды стать плохим и переметнуться в противоположный лагерь, равно как и наоборот, поэтому вполне логично, что, обладая таким категоричным складом характера, а также учитывая, что осужденных в дальнейшем готовили к войне, где не имелось места для ошибок, она немедленно приговорила Азора к суровому наказанию.

– Вы говорили, нам надо учиться убивать? – невинным голосом вопрошала она учителя.

Господин Шандонэ важно кивнул головой, ибо уже предвидел скорое развлечение.

– Только… Одди, дорогая, заключенных нельзя приговаривать к смерти, – добавил он виноватым голосом. Девушка небрежно повела плечом и переглянулась с Джехаром.

– Мы не собираемся убивать его, только проучим. Ты не против, Джех? – спросила она.

Главный покачал головой. Откровенно говоря, ему было совсем не жаль провинившегося, ибо он сам уже давно подозревал, что с Азором не все так чисто. Медовые речи, ласкавшие слух, непривычно звучали в Доргейме, где ругань и сквернословие главенствовали над всеми прочими звуками, а масленый взгляд и навязчивое желание помочь новичкам крайне настораживали.