Хромаю за Рыжим и думаю о Смирнове.
Пока я переживал только о себе, его ломали, как и меня.
А я даже не знал. Он для меня был символом силы. Я считал его сильнее, смелее себя и когда такие люди сдаются, ты почему-то сам перестаёшь в себя верить, и что победа вообще возможна…
Но мысли о Смирнове постепенно вытиснились другой проблемой.
Я шёл за Рыжим, и думал, куда попаду, в санчасть или госпиталь…
6. Инфекция
Езда в буханке по разъебанной дороге – это отдельный вид удовольствия.
Всегда, как ребенок радуюсь этим «русским горкам». Однако, с ногой, которая почти не влезает в ботинок, удовольствие превратилось в пытку, которую я стоически перенёс, радуясь, что не оставили в санчасти.
Со мной едет пацан, у которого грибок сожрал обе ноги, оставив на стопах лишь гниющее мясо.
Но это не мешало ему сидеть с достаточно хорошим настроением и смотреть на меня. Челу явно хочется поговорить.
-Два дня продержали в санчасти суки, только сейчас повезли.
-А что у тебя с ногами-то?
-Гриб сожрал.
-Ты чё, их не мыл?
-Нет, зачем? Если бы я регулярно их мыл, то не оказался здесь и не ехал бы отдыхать в госпиталь, а получал бы пиздюлей в роте.
-Зачем так запустил сильно, вдруг, у тебя уже кости там гниют?
-Да чтобы наверняка. Сам знаешь, если попросишься к медику, то сразу все будут считать, что ты косишь и съебаться хочешь, проходу давать не будут. А если Рыжий решит, что твоя болячка ерунда, то ты либо в роту вернёшься, либо в санчасти осядешь для профилактики. Ещё неизвестно, что хуже.
Молчу, смотрю в окно. Слушать про тот треш, откуда я временно съебался больше не хочется.
-Я даже два раза таблетку с хлоркой хавал. Ну чтобы язва открылась и меня комиссовали. Но хуй знает, после первой ничего не почувствовал, только просрался, после второй ещё поблевал, но живот даже не болел почти. Сильный он у меня, похоже.
Тип смотрит на меня не совсем здоровой улыбкой.
Замечаю, что двух зубов впереди у него не хватает и один сломан.
Хотел спросить, здесь он потерял или нет, но передумал.
Приехали.
Тип, охая, по-прежнему со странной улыбкой, выскочил из буханки.
Я залипаю через окно на улицу, мимо проходит гражданская девушка. Она как ангел.
-Выходи, калич!!! – орёт толстый водила-контрабас так, что Рыжий, сидящий рядом c ним, вздрогнул.
Собираюсь ответить, но передумал.
Срывать «отпуск» неохота. Клянусь себе, что если он же попадётся мне на пути назад в часть, то обязательно покажу ему, кто из нас калич.
Выхожу.
Я, тип и Рыжий идём в госпиталь.
– Как там в санчасти два дня прошли? – всё таки спрашиваю я.
– А-а-а, более-менее. Нас трое в палате, остальные башкиры и двое дагов. Друг с другом много терок у них было. Потом там один из наших как-то накосячил перед ними, они его пиздили днем и ночью, под кроватью спать заставили. А я просто старался не светиться, ночевал в туалете, работал там по хозяйству помогал.
-А тот тип в итоге что?
-Не знаю. Я уезжал он так и лежал под кроватью.
Заходим в госпиталь.
Рыжий передал нас мед. персоналу и отчислился.
Оформляемся, сдаем бушлаты, ждём.
Меня вызывают первым, чтобы идти в отделение. Бросаю ему на прощание:
-Давай удачи. Может в части, в столовой свидимся.
-Нет, я туда не вернусь.-он слегка нагибается заговорщически. – Я буду почти каждую ночь ссать в кровать под себя и меня спишут.
Смотрю на него. Он весело подмигивает.
-И тебе советую так же сделать.
Больше я его не видел.
В отделении переодеваюсь в робу, времен конца первой мировой войны. Пока складываю армейскую форму, чувствую, как ужасно пахну. Намекаю санитарке, что неплохо было бы помыться.
-Мытье по расписанию! – отрезает строго она.
Наверно бесится, что в её расписании давно нет секса.
Пока иду к палате, вижу немного местных аборигенов: южане хищно на меня смотрели, вместе с ними сидел русский 100-килограммовый бугай и так же на меня глянул, как на его собственность.
К моей радости меня подселили в отдельную палату. Врач (уже более приятная женщина, лет 40) сказала, что я должен быть изолирован, так как у меня заразная инфекция.
Я не был против.
Моя палата представляет собой комнатку три на три метра.
