Тесная шконка, тумба, отдельный толкан. Блёкло-синие стены и окошко с живописным видом на полузаброшенный городок, где живут в основном семьи военных.
Но для меня это «VIP» зона.
Рядом никого нет!!! Вообще! Я один!!! Ахуеть! Ещё и еду приносят дневальные! ЕБАТЬ!!!…
Это было великолепное время.
Около двух недель я не выходил, пил таблетки, обматывал ногу фурацилиновыми повязками. Достал наконец-то свою тетрадку и… начал писать. Всё, что придётся.
Странно, но в тесной каморке 3 на 3 с видом на упадок, моя фантазия разыгралась и влёт писались очерки, стихи, зарисовки, мысли, чувства… В перерывах между творчеством, читал со второй тетрадки стихи некого Кумыса.
Меня никто не беспокоил, кроме медсестры, что приносила таблетки, мерила температуру и дневального, который приносил и уносил еду.
Даже сейчас, спустя столько лет, я вспоминаю с теплотой эту тесную конуру, в которой я стал свободным, как никогда в то время…
«Свобода – это то, что у тебя внутри», как пелось в известной песне.
Что-то в этом есть.
Грохот в дверь палаты перед отбоем.
Кто-то хуярит по ней, гогочет и матерится.
-Эй, ти тхам не сгниль неть? Выхади паабщаемся! – слышу за дверью.
Рядом гогочет второй голос.
-Приехаль в отделение даже не знакомисся э, так нинада, да.
-Мне нельзя пока.
-Эта нам рищать что тибе нельзя. Завтра чтоб вышель, понял да?
-Выйду. Пообщаемся.
-Смотри, если наебал. – слышу твердый сильный третий голос без акцента.
Слышу звук удаляющихся шагов, судя по всему, троих человек, сопровождаемый гоготом, бранью, рычанием…
–Инфекция…-почему-то шепчу я.
Подхожу к окну. На мобильник, времен конца девяностых, кто-то звонит.
Мама.
Говорю ей, что прибавил на службе 2 кг, что ездили на стрельбище и с товарищами по службе катались на танке.
В общем, что день у меня замечательный.
Говорю, что скучаю.
Это уже правда.
Поговорили.
Положил трубку. Отключил телефон.
–Обязательно пообщаемся, суки. – шепчу, так как почему-то стало тяжело говорить.
Сажусь на шконку, беру с тумбы тетрадку со своим творчеством.
Смотрю нанеёс любовью. Тонкая в клетку, 18 (точнее, уже чуть меньше) листов с той самой зеленой обложкой.
Вздыхаю.
-Спасибо за эти дни. Все было круто. Но нам пора прощаться. – целую её, чудом не тронутую в моей части, пролежавшую в тумбе многие месяцы и убираю её в темную глубь тумбочки.
Ложусь на шконку. Смотрю в тёмный потолок. Глубоко вдыхаю и резко, мелкими резкими выдохами выпускаю воздух.
Отлично.
Я настроен.
Чувства ушли, я снова готов сражаться.
Ждать долго не пришлось.
Уже следующим утром они пришли сами вместе с дневальным, что принес завтрак.
Двое джигитов и тот здоровый, с виду русский.
Один южанин нагло падает на мою шконку рядом со мной от чего та с негодованием скрипнула, второй садится на тумбу, забирает у дневального на колени поднос и жрет мой завтрак.
Здоровый, с деревенско-уголовными чертами лица, важно ставит табуретку передо мной, садится и нагло смотрит мне в лицо.
-Ты кто?
Раньше, когда я только пришел в армию, этот вопрос ставил меня в тупик и я мямлил что-то типа «чилавек», но теперь чётко ему отвечаю фамилию, звание, часть, попутно отметив насколько огромные кулаки у крепыша.
-Я, Вася Бурых. Бурый, короче. Я тут главный на этаже. Здесь мне паразиты не нужны, так что порядок такой: платишь налог, ходишь в наряды если отправляю. Если отправляю пять раз подряд, идёшь и радуешься. Все ясно?
-Нет. Что за налог?
-Налог за то, что койку занимаешь и жрёшь здесь. Платишь или деньгами или подгонами.
Джигит, что сожрал мой завтрак, спрыгивает со шконки и лезет в мою тумбу.
-Эй, пилять, поднос забэри, да! – обернувшись орёт в коридор.
