Из камбуза выбегают два тела и присоединяются к колонне. Доходим до места.
–Разойтись.
Строй разваливается, кто-то идёт к курилке. Я не курю и собираюсь идти в роту, но вижу одиноко идущую шатающуюся фигуру Семёнова вдалеке.
Поднимаюсь на этаж, вглядываюсь в лица ребят моего прызыва, вспоминая, кому на вчера отдавал напрокат иголку.
–N-ов, выручай! – подлетает ко мне Точилкин. -Денег надо.
–У меня нет, сколько надо?
–Чем больше, тем лучше. – морщит подбородок он так, будто собирается зарыдать. -Мне сказали платить им или меня узкоглазые выебут.
–Да не выебут. Пугают просто. – пытаюсь я подбодрить товарища.
–Могут. В соседней роте уже опускали пацана так. Он в дурку съехал в итоге. Эти тоже могут…
У меня идёт мороз по коже.
–Правда нету? – смотрит Точилкин на меня глазами, полными мольбы.
–Правда. Я с таких ебеней приехал сюда, что мне письма даже не доходят, а про деньги вообще можно не мечтать.
Точилкин оглядывается по сторонам, перестав меня слушать, затем, увидев, Сорокина, несётся к нему.
Смотрю ему вслед и думаю, – как хорошо, что у меня пока получается оставаться здесь незаметным.
Надолго ли?
Ночью чёрные подрались с «восточными».
Я лишь видел в темноте, как Фахылов – мощный башкир-боксер, лихо влетел в потасовку и молниеносным ударом отправил Исламова в нокаут.
Отвернулся на другой бок, стараясь подавить себе ужас от мысли-куда я попал?
После этой драки давление на нас обострилось. Бить стали чаще и все подряд.
–Пацаны, есть пятьсот рублей? – с полными отчаянья глазами спрашивает Дайнеко нас, когда мы сидим в кубрике после утренней уборки.
–Ну ты даёшь Дайнек. – лыбится Сорока. -Конечно, есть.
–Бля, пацаны, я серьезно! – почти плачет он. -Они поклялись меня опустить, если денег не найду.
–Кто? – спрашивает Тимоха, что держал свежую подшиву для воротника в руках.
–Какая разница кто его ебать будет, подумаешь наложницей в гареме больше. -криво ржёт Сорока и Чернобродский его поддерживает.
Дайнеко-высокий и самый старший из нас, ему двадцать пять лет. За плечами у него институт, год работы, жена и сын. Парень, почти мужчина, смотрит на нас девятнадцатилетних щенков глазами, полными отчаянья и безысходности.
Я виновато пожимаю плечами.
–Правда нет, дал бы, была бы хоть копейка. – говорю я.
–Они же это сделают…-тихо сказал Дайнеко Сорокину и Чернобродскому, что продолжали злобно глумиться, отпуская шутки на тему сексуального рабства.
–Суки вы… – шипит он. -Вас они тоже рано или поздно нагнут!
–Вот и полезло говно.-прокомментировал Тимоха. -Вот потому я не впрягаюсь никогда.
–Тебя разъебать?!! – выходит из себя Дайнеко и напирает на сидящего Тимоху с безумными глазами.
–Стой, тормози! – влезаю я у него на пути. -Ты лучше свой пыл оставь на чертей этих. Надо нам не ржать друг над другом, а объединиться. Попробовать отмахаться как-то…
–Ага. Сколько их тут, а сколько нас, да и никто не согласится. – подает из-за шконок голос Точилкин.
–Да похуй на количество. – выдыхаю я, чувствуя, как в душе поднимаются силы жить.
–Если сообща действовать, то все получится!
–Сам-то, решишься или только пиздеть можешь? – бурчит с соседней табуретки Сорока.
Дайнеко уходит, не дослушав.
Не успеваю ответить, в кубрик заходит Отец-гориллоподобный огромный чел старшего призыва с глазами животного, руками примата и повадками уголовника. Он волосатый как ёбаный йети (пока учёные ищут снежного человека в горах, он успел отслужить в армии) и, судя по его не изуродованному интеллектом чучелу, он помесь цыгана и шимпанзе.
Мы все притихли, я сажусь на табурет, но внутри всё трясет от адреналина.
Надо показать. Что я могу. Не Сороке. Себе.
Огромный Отец, тяжело ступая по полу, проходит мимо нас… и я, не до конца понимая, что делаю, выставляю ногу.
Он спотыкается, смотрит на меня звериными глазами, и огромная нога в кирзаче врезается мне в голову…
Прихожу в себя на полу, возле лежащей табуретки. Ребята по-прежнему сидят, подшиваются, будто ничего не произошло.
–Ну что, не передумал? – улыбнулся Сорока так, будто радуется проёбанному шансу попытаться что-то исправить.
Держусь за гудящую голову, шатаясь, иду в туалет.
Каждую ночь нас поднимают.
Старший призыв устраивают ночные качи, сопровождающиеся тумаками.
Во время этого «восточные» по одному вылавливают некоторых из строя и уводят в темноту, в конец кубрика…
Позже, нам говорят: «Быстро, уебались спать!».
Мы падаем по шконкам, засыпаем и нас будят через полчаса и всё по новой.
