Забытые
Танцующие довершают повороты и разбиваются на группы по три пары. Меня же Саймон неожиданно выводит из круга.
«Кажется, у тебя есть задачка посерьёзнее, чем водить шен5.»
Недоумённо взираю на дядю, но он кивком указывает на кого-то позади. Оборачиваюсь. Там стоит один из помощников распорядителя с полной корзиной роз. Выразив понимание доброжелательной улыбкой, принимаю корзину. Положение главной дамы обязывает пройтись с ней по залу, раздав цветы всем мужчинам, желающим принять участие в исполнении следующей фигуры. «Розы» ждут с нетерпением на каждом балу. Потому что здесь кавалеры дарят дамам цветы без лишних слов. Так они могут добиться желаемого внимания любой женщины, потому что после вручения цветка отказать кавалеру нельзя. Только нужно оказаться первым.
Предлагаю Саймону взять цветок, но он мягко отказывается и, поцеловав мне руку, уходит с паркета. Решаю пройти кругом по краю танцпола, как через два шага на пути возникает знакомый зелёный мундир.
– Позволите, мисс? – кланяясь, русский указывает на цветы.
Уже знаю, что последует далее, но подаю ему корзину с безмятежным выражением лица. Посол вытаскивает розу и вручает её мне. Хитро.
– Вы решили сберечь наши запасы?
Принимаю цветок со сдержанной улыбкой, разглядывая подвох в его лице. Но там нет ничего, кроме расчётливой радости.
– Я стою на своём до последней возможности, – широко улыбнувшись, русский склоняется ближе и понижает голос, – и всегда достигаю заданной цели.
– Я присоединюсь к вам, как закончу с этим.
Приподнимаю корзину и спешу удалиться. Что-то в этом русском мне не нравится.
Покрутив розу в пальцах, затыкаю её за край лифа – пусть все видят, что они опоздали.
С противоположной стороны танцпола улавливаю знакомые вибрации.
Маркус. Спрятав руки в карманы, он пристально следит за русским послом. Ощущаю его подозрительность и желание избавить меня от навязчивого незнакомца.
«Мне он тоже не нравится. Но нарушать правила фигуры не буду.»
Брат бросает на меня хмурый взгляд и исчезает в толпе.
Признаюсь, его компания сейчас более желанна, чем чья-либо. Но игру нужно доиграть.
ШТЕРН
Какого чёрта я тут делаю каждый год?!
За двадцать лет во главе Республики я так и не смог избавиться от надзора Гарда. И в свои шестьдесят шесть обязан являться к нему по первому зову. Как шнырь в местах лишения свободы.
Это положение повергает в исступление каждый раз, как в голове звучит «обсудим насущное» с указанием места и времени.
Когда он предлагал мне эту работу, он обещал свободу власти. Но умалчивал, что в строго очерченных им рамках. Я понял это слишком поздно.
Но когда-нибудь его глобалистская империя потерпит крах. И их «божественный» миропорядок рухнет как карточный дом.
Очень надеюсь, что я доживу до этого дня.
Десять минут ожидания превращаются в двадцать семь. Гард не отличается пунктуальностью, и это злит до судороги в челюсти.
За это время успеваю скурить трубку и шесть раз оглядеть комнату, где назначена встреча: на стенах – красное дерево, на диванах – телячья кожа, на дубовом паркете шёлковый ковёр, у северной стены – резной мраморный камин. Повсюду стоят изящные столики, хрустальные лампы и бархатные кресла. В буфете напротив, освещённые бликами хрусталя, поблёскивают графины с виски, коньяком и бурбоном эксклюзивных сортов. На столике рядом в деревянном футляре лежит коллекция сигар, таких же редких и дорогих, как и всё, чем владеет Виктор Гард.
У входа возникает движение.
Неужели.
Дверь отворяется, и в свете проёма появляется могучая фигура Гарда и изящная – Колиньяра. Хозяин и его верный пёс.
Оба молча проходят вглубь комнаты. Колиньяр усаживается на диван напротив, Гард разливает виски. Он прекрасно знает, что я не переношу спиртное, но каждый раз пытается уязвить, протягивая стакан.
Сегодня Гард просто ставит гленкерны6 на низкий столик, разделяющий диваны, и усаживается рядом с Колиньяром. Который силой мысли притягивает к себе один стакан и с удовольствием вливает в себя янтарное содержимое.
– Герман, как вам вечер?
Ненавижу этот заботливый хозяйский тон. Что за привычка разговаривать со всеми по-отечески, будто его действительно интересуют чьи-то мнения и проблемы, кроме своих?
– Слишком шумно, и в глазах рябит от роскоши, – даже не пытаюсь скрыть раздражение.
– Разве вам не приятно наблюдать за цветом вашего государства? За этими людьми будущее, и им нужно ваше внимание.
– Ну да. Только почему-то вы удерживаете их внимание на себе.
Сохраняю хладнокровное выражение, но едва сдерживаюсь, чтобы не состроить презрительную гримасу. Гард в лице не меняется, но воздух вокруг него заметно холодеет. Настолько, что запотевают изнутри стаканы на столе.
– Всё верно. Но это не значит, что ты можешь обиженно надуться и заползти в тёмный угол, Герман. Ты выполняешь свои задачи, я – свои, – Гард закидывает ногу на ногу, усаживаясь удобнее, и неспешно притягивает на ладонь второй гленкерн. – Когда двадцать пять лет назад мы обсуждали условия договора, пункт о любви и уважении верноподданных в соглашение ты не внёс. Не стоит настраивать электорат против себя и собственными руками рушить и без того низкие рейтинги.
Он давно хочет меня убрать. Но я слишком хорошо делаю свою работу.
Позволяю себе злорадно усмехнуться:
– Заме́ните меня, как старый подшипник?
– Пока государственная машина работает ладно, замена не требуется. Но твои ресурсы на исходе, Герман. Ещё один срок, не больше.
И этим мужчиной я восторгался в молодости. Питал надежду стать его соратником. Но ему нужны только рабы и собачки на побегушках.
Передёргиваюсь от отвращения.
– За это время тебе нужно завершить юридическое объединение с Америкой и Африкой. И выстроить прочные связи с Россией.
Гард замолкает, изучая мою реакцию. Держусь изо всех сил. Не видать вам, паразиты, моего гавваха7.
Виктор разочарованно вздыхает, движением кисти помешивая пойло в стакане. Сеоман же хищно сверкает глазами с другого края дивана.
– Империя наконец-то призна́ет ответственность за ядерную бомбардировку?
Праведное возмущение годами не даёт покоя. Если бы император не нажал на «красную кнопку», уже полтора века миром бы правила суверенная Европа. А не коммерческая Корпорация.
– Не призна́ет. Это не её ответственность.
– А чья же? Ваша? – гневно взираю на обоих, вцепившись в подлокотники.
– Отчасти, – президент «Логуса» спокойно выдерживает мой взгляд, даже бровью не ведёт. – Пришло время построить с русскими нерушимый союз. Они – ключ к выживанию человечества.
И это говорит тот, кто веками подминает мир под себя.
Кто и не человек вовсе.
– Народ не примет…
– Народ примет всё, что нам потребуется.
Взгляд Гарда чернеет и становится острым. Он излучает свою жуткую энергию, от которой начинаю трястись крупной дрожью и не могу отвести глаза в сторону.
– Твоя задача убедить их в необходимости пересмотра взглядов на «врага». Потом – в важности строительства экономических и политических мостов. Затем последует внедрение идеи объединения. Мы сформулировали концепцию в текст. Сегодня он направлен тебе на стол. Для ознакомления.
– Для Республики и её народа это станет потрясением.
– Скорее для тебя, Герман, – Колиньяр вставляется с издевательским замечанием. Которое, конечно же, задевает предел моего терпения. Встаю с места, чтобы отойти к окну. От вида лиц напротив воротит до тошноты.
– Твоё единовластие заканчивается через семь лет, – Гард бесстрастно вещает об упразднении суверенитета огромного государства, будто грядёт не уничижительное поглощение независимости, а перезаключение договора об управлении.
Хотя в его мире происходит именно это.
Помешать его планам можно только оставаясь на своём месте. Времени мало, но оно ещё есть.
– И что потом?
За окнами темнота освещается гроздьями гирлянд и цветных фонариков. Танцующие олухи даже не подозревают, кто их обожаемый Виктор Гард на самом деле.
– Это уже за пределами твоей заботы, Штерн, – он осушает стакан и движением руки отправляет его по воздуху обратно в буфет. – Я хочу представить тебе контактное лицо Империи, с которым ты будешь обсуждать все вопросы. Он имеет безграничный доступ к императорской семье и пользуется полным доверием её членов.
Гард замолкает, и в комнату входит ещё один мужчина. Он неспешно направляется ко мне, удостоив хозяина и его приспешника лишь беглым взглядом.
– Александр Симонов, – говоря учтиво с надменной улыбкой в пол-лица, русский протягивает руку. – Посланник Его Величества Императора Государства Русского Александра IV.
Руки не подаю. А демонстративно сцепляю обе за спиной.
– Нахождение на территории Республики лиц, имеющих имперское гражданство, карается законом независимо от целей пребывания и статуса пребывающего лица.
Русский улыбается только шире:
– Я осведомлён об этом, господин канцлер. Благодарю за напоминание. Но мы с вами находимся на земле Глион-Шале, не связанной трастами ни с одним государством. Вы, как и я, как и любое законодательство Республики, здесь безвластны. Лишь воля господина Гарда имеет значимость.
Ну конечно. Что же ещё может говорить его собачонка.
– Рад вашей осведомленности. Уверен, вы осведомлены и о том, кто стоит перед вами. Поэтому представляться не буду.
Имперец снисходительно хмыкает и продолжает в упор пялиться на меня. Бесит.
Желание отделаться от этой троицы становится непреодолимым.
Заглядываю русскому в глаза:
– Насколько далеко вы готовы зайти в предательстве своей Империи, господин посланник?
– Вы что-то путаете, господин канцлер, – впервые с лица имперца сползает улыбка. – У «Логуса» и Империи единые цели – объединить земли, народы, знания, чтобы построить единое высокоразвитое гармоничное общество.
– Путаю? Я, наверно, просто не понимаю, как ваша мегалитическая стена и полуторавековой «железный занавес» поспособствуют единению.
Утаивать от Гарда и Колиньяра что-либо не имеет смысла – они всегда знают всё. Но честный и прямой разговор без подмены понятий и скрытых смыслов злит их неимоверно. А мне приносит чувство удовлетворённой справедливости.
Мужчины на диване напрягаются. Симонов хмурится, но продолжает разыгрывать великодушие:
– Никогда не поздно с благими намерениями повернуться друг к другу лицами.
Ухмыляюсь, не таясь:
– Благими намерениями выстлана дорога в ад. Если мы все туда так отчаянно стремимся, подгоняемые пастухами, значит это то, что мы действительно заслужили.
– Если вы готовы оказаться в аду, господин канцлер, вы там непременно окажетесь. Я же намереваюсь привести свою страну к процветанию, изобилию и единству мирным путём, исключая любые распри и всякую недобропорядочность.
– Вы либо идеалист, либо идиот.
– Возможно, – русский становится серьёзным. – Я люблю Империю также сильно, как верю Виктору. Надеюсь, однажды вы прекратите позволять себе компрометирующие высказывания в его адрес.
Свои надежды оставь при себе, господин посланник.
– Конец у всех один, независимо от того, во что каждый из нас верит. И у них тоже, – не стесняясь, киваю в сторону Гарда. – Некоторые вещи невозможно изменить, даже с благими намерениями.
– В одиночку да. А конец – это вовсе не конец, господин канцлер.
Русский снова расплывается в улыбке. Подмигнув, он протягивает руку. На этот раз почему-то решаю её пожать.
– Ваш император сильно удивится, узнав, что вы делаете за его спиной.
– Император – это не самая большая проблема, которая ждёт нас. Поверьте, Герман.
Выдержав мой взгляд дольше, чем нужно для дипломатического рукопожатия, Симонов уходит.
– Я рассчитываю на твоё здравомыслие, Герман.
Голос Гарда из глубины комнаты возвращает к реальности. Комментировать пожелание не считаю необходимым.
– Другого шанса мирно достичь цели нет. Помни это, когда в голове появляются мысли о сопротивлении. По окончании твоя работа будет щедро вознаграждена.
Щедрее, чем твоё исчезновение, Виктор Гард, нет для меня награды.
Отворачиваюсь к окну наблюдать светляков. Скрип диванной кожи и приглушённый звон хрусталя обнадёживают на избавление от неприятного общества.
Человечество живёт в рабстве две с лишним тысячи лет. И если кто-то считает, что поработитель может искренне захотеть отпустить своих рабов на волю, он безумен. Ибо никто не отказывается от власти во благо других.
Тишина режет слух. Они ушли, оставив после себя чувство обречённости.
Всё верно. У меня осталось семь лет, чтобы устранить с планеты самых страшных паразитов.
Виктора Гарда и его монстра – Корпорацию.
АВРОРА
Корзина пуста. Кто не успел – так им и надо.
Отдаю реквизит помощнику и отправляюсь на поиск своего кавалера. Попутно выискиваю в толпе Маркуса.
Он так и не подошёл за цветком.
Ощущаю какую-то смесь радости и разочарования. Я бы хотела, чтобы из моей подмышки торчала его роза. Уверена, что брат хотел того же. Но Вселенная решила иначе.
Замечаю русского, спускающегося по лестнице со стороны сигарных комнат. Пока нехотя мнусь у стенки, он подходит первым:
– Ущипните меня, если в приступе счастья я забуду, куда ставить ноги.
С удовольствием.
Вежливо улыбаюсь, подаю руку и уже вместе с послом направляюсь на исходную позицию.
Начинается что-то лёгкое и игривое. Симонов рукой уверенного танцора обхватывает мою талию и увлекает за собой в тур по паркету. Вальсируем расслабленно, будто летим. Он не докучает разговорами, но глаз не сводит с моего лица, чем несказанно бесит.
– «Перемена дам!»
Как вовремя. Сохранять дружелюбное лицо уже надоело.
До завершения тура остаётся четыре квадрата.
– Мисс Гард, вы великолепны. Нашему двору не хватает вашего шарма и танцевального мастерства.
Русский мурлычет на ухо, отчего хочется треснуть его, да посильнее.
– Вы сильно удивитесь, – говорю громко и резко, чтобы он не обольщался насчёт умения постоять за себя, – когда завтра утром увидите меня на ристалище с мечом наперевес.
Мужчина вздымает брови, имитируя удивление, но ощущаю, что он знает обо мне намного больше, чем увидел сегодня.
– Ваша задача выполнена, господин посол. Желаю вам приятного полёта.
Мило улыбаюсь напоследок и хватаюсь за руку девушки слева. Мы делаем с ней красивый переход и меняемся кавалерами.
Каким-то образом я оказываюсь перед Виктором. Опешив, на мгновение теряюсь. Но отец подхватывает меня и по воздуху уносит дальше.
«Я думала, ты занят более важными делами, чем танцы.»
«Я думал, ты тоже.»
Не нахожусь, что ответить и просто пожимаю плечами. Виктор не интересуется, почему я изменила решение. Рада этому несказанно, потому что внятно объяснить сейчас ничего не могу. А после произошедшего в саду и вовсе опасаюсь думать в эту сторону. Не представляю, что он сделает с нами, когда обо всём узнает.
«Не могу отказать себе в удовольствии потанцевать с дочерью.»
«Удивительно, что я до сих пор никому не оттоптала ноги.»
«Вы с Эдвардом хорошо подготовились.»
«Он сильно мне помог, да. Но, признаюсь: я топчу туфли только тем, кто мне не нравится.»
«Изобретательно. Сегодня, значит, тебе нравятся все.»
«Нет. Просто я наконец-то не пытаюсь играть в хорошую девочку. Прости, пап. Неугодные ко мне даже не подходят.»
«Как родителю, мне неудобно твоё поведение, дочь. Мне не нравится твоя дерзость в общении с важными для меня людьми. Не нравится твоё вольготное поведение на публике. Меня не устраивает твоё безответственное отношение к ведущей роли этого Бала.»
С каждой претензией меня прибивает к полу. Становится стыдно и хочется разреветься от обиды. Вот она – цена своеволия. Но Виктор продолжает:
«Я старался воспитать вас гармоничными личностями. Старался не навешивать ярлыков, не ограничивать в действиях. Я учил вас брать ответственность за слова, действия, за ваши жизни. И что в итоге?»
Отец выдерживает паузу. Я уже готова провалиться под паркет. Но он неожиданно расплывается в самой довольной улыбке, какую только можно представить на его лице:
«В итоге я имею двух смелых, честных, сильных, амбициозных, любящих детей.»
Хлопаю ресницами, не понимая, как реагировать и куда девать глаза.
«Ты не обязана соответствовать моим ожиданиям. Ты вольна поступать, как считаешь нужным. Но взамен я хочу, чтобы ты доверяла мне. Даже в тех решениях, которые тебе не понятны. Всё, что я делаю имеет глубокий смысл, не передаваемый словами. Всё это – для того, чтобы ты, Маркус, мама, Лена и все вокруг были счастливы.»
Слушаю Виктора отстранённо, пока не замечаю Маркуса, стоящего у подножия лестницы. Вокруг него крутятся хорошенькие девушки, демонстрируя аппетитные формы и откровенные намерения. Но, безучастно облокотившись о перила, парень игнорирует их всех. И смотрит только на меня.
Живот сжимается от неизвестного чувства. Понять, от какого, не успеваю, потому что отец заворачивает в другую линию и меняет шаг. Чтобы не опростоволоситься, сосредотачиваюсь на слаженности движений и музыкальных тактах.
– «Стакан утешения»! Начинает первая дама!
Завершаем рисунок поклонами. Пытаюсь улыбнуться. Выходит как-то глупо и неестественно. Отмахиваюсь от блуждающих мыслей и перевожу внимание на центр паркета. Там уже стоят в ряд три стула, и возле центрального – официант с хрустальными бокалами и бутылкой игристого. Отец сопровождает меня к исходной позиции. Усаживаясь, замечаю, как, не дожидаясь, пока Виктор выберет для фигуры двух кавалеров, к боковым стульям направляются Саймон и Маркус. Мужчины решительно занимают места. Официант подаёт наполненный фужер. С началом музыки я должна отдать бокал тому, кто останется его осушать сидя.
Несмотря на дикое желание снова оказаться на паркете с братом, вместо руки подаю ему шампанское.
Надо отдать должное – он только криво усмехается, принимая продолжение игры. Звучит мазурка. Выхожу с довольным дядей под аплодисменты и одобрительный свист. Свободные стулья тут же занимают следующие по очереди девушка и мужчина. Маркус большими глотками опустошает бокал и получает приглашение.
Саймон выбирает сложный старинный шаг. Помню его с трудом. С ещё большим трудом поспеваю его исполнять. Маркус же с лёгкостью копирует дядины па и буквально тащит за собой остолбеневшую от счастья партнёршу. Тур за туром идём на равных: брат с наставником соперничают в искусности финтов ногами, мы с девушкой быстро оставляем попытки выпендриться и, включив обаяние на полную мощность, красиво кружимся и изящно подаём им ручки.
Паркет наполняется парами настолько, что демонстрировать танцевальное мастерство становится бессмысленным. Люди, «утешившись» игристым, уже стараются удивить окружающих не замысловатыми связками, а стройным попаданием в музыкальный ритм.
– И напоследок для самых смелых мы разворачиваем «Поле битвы»!
Воодушевлённые началом конца, помощники Эдварда проявляют феноменальную расторопность и снабжают всех кавалеров танцпола воздушными шарами с привязанными дротиками. Мужчины, танцуя в парах с дамами, должны сохранить свои шары целыми как можно дольше. Но при этом им необходимо выбивать соперников с поля, лопая их шары. В качестве трофея «победитель» забирает даму «поверженного» и продолжает танец уже с ней до следующей победы. Или поражения. Как повезёт.
Триумфатор будет только один.
Пары не меняем. Выстраиваемся в три круга: один внутри другого, другой внутри третьего. Мы с Саймоном вальсируем по внешнему кругу, Маркус со своей партнёршей – по внутреннему. Он начинает «битву» первым, лопнув по очереди шары трёх танцующих в середине. «Лишние» танцоры покидают паркет. Маркус становится в пару к девушке третьего «побеждённого» и высматривает очередную жертву.
Саймон же ввязываться в «бой» не спешит. Он ловко уклоняется от покушающихся и изящно обходит любые помехи.
Музыка меняется несколько раз. Столько же раз перестраивается рисунок танцпола. Всё это время то там, то здесь звонко лопаются шары. Настаёт момент, когда в центре остаётся четыре пары: мы с дядей, Маркус с какой-то девушкой и два незнакомца с партнёршами. Звучит кадриль. Останавливаемся квадратом. Какое-то время стоим не двигаясь, изучая друг друга. Мужчины принимают решение и осторожно сходятся к центру квадрата. Исполнив вольные па, они уходят обратно, предоставляя выход дамам. Не заморачиваясь, идём «звездой», переходим в «карусель» и, меняясь несколько раз, возвращаемся. Маркус стоит по диагонали напротив. Жестом он предлагает мужчинам с другой диагонали снова по очереди сойтись в центре. Они соглашаются и начинают первыми. Но, как только они достигают центра, брат со скоростью света делает два огромных шага и лопает шары обоих.
Потому что нельзя быть настолько доверчивыми. Особенно на поле битвы.
Тот, чей шар лопнул секундой позже, с озадаченным видом вручает парню руку своей дамы. Она обиженно мнётся, но на самом деле радуется удаче повальсировать с хозяйским отпрыском.
Саймон, так и не выдворивший с поля ни одного «противника», довольно хмыкает. Мельком оглядываю его лицо и в уголках глаз замечаю азартные огоньки.
Он берёг силы для самого достойного соперника.
Теперь понятно.
Кружимся парами вокруг друг друга. Кажется долго, потому что начинает надоедать. Как только это проносится в голове, дядя и Маркус одновременно резко разворачиваются друг к другу и синхронно лопают шары.
Почти.
Это не способен разглядеть человеческий глаз, но молодой элогим оказывается быстрее на полмига.
«Йюххууууууу!!!»
Мысленное ликование разрывает Эфир.
Ну наконец-то.
Наставник растягивает губы в снисходительной улыбке и, вздохнув, вкладывает мою ладонь в ладонь победителя.
«Ты видела, как я его уделал?!»
Ощущаю яркий букет эмоций парня как свой – настолько мне близки его вибрации. Хочется запрыгать с ним от радости. Но от тепла его рук и физической близости, напоминающей о произошедшем у фонтана, испытываю неловкость.
Набираюсь смелости и встречаюсь с ним взглядом. По телу расползаются приятные мурашки.
Не глядя по сторонам, начинаем завершающий тур. Кажется, всё, что исполняю сейчас, происходит невпопад. Но зрители так не считают. С каждым квадратом звучит всё больше аплодисментов, раздаётся всё чаще «браво!». А уверенность, что я делаю всё верно, становится непоколебимой.
«Ну признай же.»
Сложно думать о чём-то серьёзном. Да и не хочется.
«Что?»
«Что я достоин.»
Обычно, философское занудство в неподходящее время – это про меня. Можно просто насладиться моментом?
Но любопытство не позволяет молча отмахнуться.
«Чего?»
Следует долгая пауза, заставляющая перебрать в уме стопятьсот вариантов.
Звучит торжественно-протяжное окончание симфонии. Внутри всё трепещет, отчего спотыкаюсь на последнем па и валюсь на Маркуса. Он, конечно же, элегантно ловит меня и как бы невзначай прикасается к уху, чтобы прошептать губами и повторить мыслями:
«Твоего внимания.»
И без того подкошенные ноги стоять отказываются.
Но зрителям всё равно.
Распалённые танцами, напитками и общим калейдоскопом энергий, они безудержно ликуют и фонтанируют беспричинной радостью.
Поддаюсь всеобщему настроению и позволяю себе расслабиться. Сопротивляться очевидному уже нет сил.
На улице начинается фейерверк. Людской лавиной нас выносит в сад под искры мечт, надежд и чаяний. Зажатые со всех сторон, стоим друг к другу так близко, что сквозь одежду чувствую, как бешено колотится сердце в груди Маркуса. Моё не отстаёт и только убыстряет ход, когда он сильнее сжимает мою ладонь, которую бережно держит до сих пор.
«Только ты и достоин.»
Парень смущённо улыбается, но сразу поднимает голову выше и сильнее прижимает мою талию к своей.
Я только за.
Тело ещё больше покрывается приятными мурашками.
Я нашла ответы.
И даже больше.
Глава 7
МАРКУС
Почему мою дверь долбит дятел?
Пока соображаю, где я и что вокруг происходит, осознаю, что сплю. С трудом выползаю из сна. Стук не прекращается, а становится ещё настойчивее.
Что б тебя…
Зло швыряю в дверь подушку. С глухим шлепком она впечатывается в дерево и сползает на пол. Эфириумом сканирую происходящее снаружи. «Дятлом» оказывается Мия, растерянно стоящая перед порогом.
Переворачиваюсь на спину взглянуть на часы.
06:55.
Что ей понадобилось в такую рань?
Решаю быстрее всё выяснить, вернуть подушку и поспать ещё часов пять. Шатаясь, подхожу к двери и выглядываю наружу.
– Мия, что случилось? Привет.
Девушка выглядит такой же невыспавшейся, но, в отличии от меня, одета опрятно. Её лицо выражает сочувствие, но внутри ощущаю облегчение.