Вытеснение и Реальное дуккхи
Психоанализ опирается на сформулированный Фрейдом механизм репрессии или вытеснения (Фрейд 2001a, 15).
Первичное вытеснение связано со структурным отсутствием Другого. Невыносимая интенсивность, относящаяся к Реальному влечений, не может быть полностью удовлетворена Другим. Зарождающаяся двигательная беспомощность человеческого младенца требует постоянной поддержки со стороны отражающего заботу другого, но она неизбежно не достигается (Верхаге 2004, 189). Отсутствие полного ответа другого – это изначальное вытеснение, лежащее в основе любой субъективности (Бреннер 2020, 42).
Это вытекает из фрейдовского различения между aussto?ung (Нем.: аусштоссунг) и bejahung (Нем.: беяхун) (Фрейд 2001b, 233—240): вытеснение и утверждение. Верхаге рассматривает первичное вытеснение как «структурную травму» (Верхаге 2004, 248—249), которая, если ее не переработать, приводит к актуальной патологии, а если переработать, то к психопатологии. Тем не менее, для Лакана эта сумма jouissance, которая изгоняется до всякой символизации, составляет интимное ядро любой субъективности. Поскольку это ядро было изгнано за пределы эго, он назвал его «экстимным» (Лакан 2008, 139).
Что же вытесняется? С точки зрения психоанализа, это давление драйва. Однако с точки зрения Дхаммы это неудовлетворенность, относящаяся к существованию. Телесное существование с самого начала вызывает страдания: беспомощность, фрагментация, интенсивные психофизические явления и внутренняя недостаточность зеркальной заботы изгоняются. Кроме того, асавы, или каммические оттоки из предыдущих существований, накладываются на зарождающегося субъекта, создавая отдельный слой дуккхи[21 - Верит ли человек в продолжение каммы из предыдущих существований или нет, не имеет значения в отношении субъективности. То, что предшествует любой субъективности, – это давление драйва (читай, тяги; подробнее об этом в подглаве «Драйв и желание»). Считайте это изначальной «асавой». На основе влечения к приятному аспекту драйва возникает отвращение к изгоняемому, сопровождаемое агрессивностью. Наличие либо тяги, либо агрессии, либо и того, и другого свидетельствует о невежестве в отношении «истинной природы вещей». Последнее относится к категории трансцендентной мудрости, когда субъективное заблуждение и навешиваемые на него ярлыки проработаны: это и есть область плодов духовной практики.]. И наконец, самое главное – давление неведения. Именно неведение – незнание этого тела, как оно есть, незнание того, что изгоняется, как оно есть, и незнание Дхаммы, которая может дать символические рамки для правильного структурирования Реального, относящегося к драйву[22 - На основании вышеизложенных аргументов я назвал вытесненные явления «Реальным дуккхи». Согласно Дхамме, именно изначальное отрицание и экстернализация Первой Благородной Истины страдания является основой человеческой субъективности. Более подробную проработку категории Реального в связи с Дхаммой можно найти в моей диссертации (Тимофеев, Е. 2020, 65)]. Отсюда можно сказать, что первичное вытеснение есть не что иное, как проявленное фундаментальное неведение – авидья. Из авидьи следуют жадность, ненависть и заблуждение, но это уже вопрос вторичного вытеснения и самсарического блуждания.
Можно с уверенностью сказать, что дуккха – это самое сокровенное ядро субъекта, хотя и вытесненное вовне. Поэтому первичное вытеснение в другом месте называется «отсутствием бытия» (Лакан 1991, 223). Если субъект не обучен Дхамме с раннего возраста, дистанцирование от этого ядра будет усиливаться во время вторичного вытеснения. В частности, посредством инкорпорирования означающих и их аффектов, связанных с успешным зеркальным отражением другого, субъект конструирует эго. Параллельно с этим отделенные от аффектов означающие, относящиеся к Реальному дуккхи, изгоняются в бессознательное.
Аффекты, однако, сохраняются в психофизическом континууме, для описания которого у психоанализа нет адекватных рамок. Тем не менее в даосских искусствах этот континуум известен как Цзин, Ци и Шэнь. А именно, посредством Ци (вибрационной информации) качество Шэнь (приобретенного сознания) вписано в Цзин (сущность). Поэтому оно сохраняется в форме и тонусе тканей тела, состоянии органов, качестве физического здоровья и психического функционирования.
Здесь можно выделить два уровня аффектов:
– Врожденные. Это аффекты, оставшиеся от предыдущих существований и заключающиеся в хроническом дефиците систем органов, крови и эссенции. Это корень многих хронических заболеваний и врожденных недееспособностей. Врожденные аффекты невозможно изменить, пока человек не выйдет за пределы своего приобретенного функционирования и не создаст избыток Янской Ци. Циркуляция последней изменяет все тело на клеточном уровне, вплоть до костей и спинно-головного мозга. По определению, врожденные аффекты связаны с первичным вытеснением Реального дуккхи и могут быть освобождены только через практику Дхаммы. Это фундаментальная задача духовного возвышения, которая стоит перед каждым живым существом.
– Приобретенные. Это именно блокировки, временные недостатки, комплексы, обсессивно-компульсивные тенденции, торможения и конверсионные симптомы, возникшие в результате временной обусловленности текущего существования. В рамках невротической субъективности это аффекты вытесненных означающих, запечатленных в теле посредством Ци. Благодаря меньшему, по сравнению с врожденными, времени, затраченному на их энергетическое поддержание, эти аффекты могут быть отпущены с помощью различных терапевтических модальностей, упомянутых выше. Кроме того, в даосских внутренних искусствах процессы открытия каналов, укрепления нижнего Даньтиен-поля, циркуляции Ци и Цзыфагун, или спонтанного движения энергии, которые являются частью систем Нейгун (внутренней работы), служат цели избавления приобретенного «я» от аффектов вторичного вытеснения.
Невротическую субъективность отличает от других структур то, что противостоит вытнснению Реального дуккхи. Это bejahung – утверждение первичного означающего. Лакан обозначил конструкцию первичного означающего из структурной лингвистики и теории множеств, согласно которой отсутствующий элемент в означающей системе определяет функциональность всей системы. Первичное означающее
«отличено от значения… характеризуется тем, что само по себе не обладает буквальным смыслом» (Лакан 1993, 156).
Это, в свою очередь, создает условие для смысла во всем символическом порядке. Нетрудно заметить, что таким образом первичное означающее отводит пространство для пустоты внутри психической реальности[23 - Здесь «пустота» вполне может быть заменена на «бессмыслицу». Как отмечает Макгоуэн, именно бессмыслица символического запрета служит основанием для актуализации желания субъекта, точно обозначая разницу между невротической и психотической субъективностью (Миллс 2019, 110). Вследствие закрытия абсурдного измерения мастера-означающего субъект психоза не может артикулировать свое желание независимо от требований (материнского) другого.].
Как появляется это означающее? Через запрет и закон. А именно, в рамках Эдипова комплекса запрет (отцовского) другого/второго другого структурирует поток значений в обмене между зарождающимся субъектом и (материнским) другим/первым другим. Как уже говорилось, субъект включает в себя приятное зеркальное отражение первичного воспитателя, будь то мать, сестра, бабушка, тетя или няня, которое формирует эго и, впоследствии, Воображаемый регистр. Затем зарождающийся субъект цепляется за эту приятную идентичность, которая укрывает его от jouissance Реального, приводящей к дуккхе. Запрет отца, который может быть или не быть биологическим отцом, но должен быть функцией языка, выполняющего закон означения, отделяет младенца от либидинального слияния с (материнским) другим, называя ее требование (Финк 1997, 135) и вводит нехватку в Символический регистр. Препятствуя распространению смысла и, следовательно, jouissance, относящемуся к нарциссическому слиянию, отцовское «нет» и отцовское «имя» гарантируют доступ к желанию. Это то, что Лакан назвал Именем Отца – первичным означающим, которое, будучи запретом, вводит негативность, пространство, пустоту, порядок и, следовательно, бесконечный потенциал для производства смысла либо его позитивное отсутствие в Символическом.
В энергетическом плане появление мастера-означающего выравнивает поток Ци в направлении верхнего энергетического поля, расположенного в мозге, и поддерживает структурированной волевое намерение. Оно гарантирует способность трансформировать сеть энергетических интенсивностей, относящихся к диссонирующим ментальным состояниям, и формировать окончательный довод, который останавливает ментальную пролиферацию. Повторное применение функции мастера-означающего создает постоянство в потоке Ци вверх, чтобы питать мозг, и уменьшает утечку Ци.
Платой за способность циркулировать свой jouissance по системе означающих является ограничение языка. Как пишет Полин:
«Нормальная» невротическая структура предопределена гарантией S1[24 - Здесь и далее S1 означает Имя Отца, главное или первозданное означающее бессмысленного утверждения.], которую она дает, когда находится, как отсутствующее означающее, в поле Другого. Это позволяет субъектам участвовать в социальных конвенциях языка, несмотря на то, что эта структура является по сути беспочвенной системой, ориентированной вокруг – и пронизанной – Отсутствием. Если психоз обычно характеризуется заблуждением (заблуждениями), то Лакан заставляет нас рассмотреть, как «нормальные» невротики участвуют в заблуждении нулевого уровня, по сравнению с которым заблуждения в психозе оцениваются как таковые (Полин 2019, 33).
Это напоминает нам о том, что язык – это система означений, а не вещь сама по себе. Именно язык формирует бессознательное: вытесненные означающие вступают в отношения с другими означающими и образуют нарративы, которые своим особым способом отношения к отсутствию бытия определяют подкатегорию невротической структуры: истерическую, обсессивную или фобическую. Язык также всегда является чем-то взятым у другого. Следовательно, этот «другой» и способ обмена также определяют определенную невротическую модальность. Наконец, когда все другие исключены из уравнения, отношение к языку является конституирующим для любой субъективности.
В конце концов, лингвистические ярлыки заменяют вещи, и непосредственный опыт отчуждается от субъекта. Это отчуждение от непосредственного опыта через присвоение Воображаемой идентичности как эго и приобретение Символической идентичности как более сложной личности с ее предпочтениями и интеллектом является отличительной чертой невротической субъективности. Реальное и его аффекты, будь то врожденные или приобретенные, остаются исключенными и вытесненными. И все же это Реальное – то, чего невротик жаждет своими мечтами, страхами, тревогами, конверсионными симптомами, косноязычием, шутками и искаженной речью, навязчивым поведением, стремлением к соблюдению правил и ритуалов. То, что было вытесненно, возвращается.
***
Прежде чем рассматривать фундаментальные фантазии невротической структуры, давайте отвлечемся на даосскую теории инь и ян.
По сути, инь – это организующее качество, а ян – анимирующее. Инь – это форма; ян – то, что ее оживляет. Применительно к человеческой психике инь – это структура языка, а ян – либидинальная энергия. Первозданное означающее – это место, где либидинальная энергия достигла пика и зацепилась за структуру языка, тем самым слившись с ней в бессловесную эпифанию. Лакан заметил по поводу эпифаней Джойса, что все они имеют один и тот же эффект: «бессознательное связывается с Реальным» (Лакан 2016, 134). Будучи субъектом психоза, Джойс столкнулся с необходимостью выковать свое синтоматическое решение[25 - Sinthome – термин, придуманный Лаканом как слияние «saint» и «homme», что позволяет получить «святого человека». Будучи четвертым кольцом Борромеева узла, он заново связывает субъективность особым образом, тем самым стабилизируя структуру. При неврозе синтом формируется через проработку множества невротических симптомов, что позволяет производить мета-знание – S2 – и заново переживать аффективность, относящуюся к подавленному означающему материалу. В то время как в психозе синтоматическое развитие представляет собой переработку Символического регистра, при которой Символическое отделяется от Реального посредством синтома, который связывает его с Воображаемым, тем самым организуя последнее. Синтом в перверсии – это такое развитие, при котором тенденция к (неправильному) присвоению языка для ограничения jouissance оспаривается и перерабатывается со ссылкой на Имя Отца. Здесь гибкое использование языка первертом подвергается строгости установленной методологии, что позволяет перверсивному субъекту пересмотреть свою модальность наслаждения. Тем не менее, поскольку перверт – мастер обходить закон в свою пользу, моральные заповеди должны быть подчеркнуты с акцентом на этике непричинения вреда и самодостаточности. В рамках аутистической структуры синтом может быть развит на стадии «углубления обода», когда достаточно сложный аутистический знаковый язык зацепился за определенную область интересов и субъект достиг в ней экспертных знаний. Здесь давление драйва может быть организовано без опоры на область интереса – синтетического Другого – и таким образом может начаться внедрение нехватки.] для Реального дуккхи. Однако Джойс в этом не уникален. Каждый субъект сталкивается с феноменами страдания, непостоянства и отсутствия окончательной самости своей натуры, относящейся к существованию.
Эпифания мастера-означающего – это момент триумфа гнозиса над невежеством. Именно поэтому некоторые эпифании, такие как слова Будды, заучивались и перечитывались практикующими на протяжении тысячелетий. Даосская классика, буддийские сутты, суры Корана и стихи Библии относятся к тем же категориям первозданного означения, которое связывает бессознательные образования с Реальным, позволяя им тлеть и гореть, пока они не погаснут, «уничтожив свои аффекты» (Мун Буридатта Тера, 1995). Путь к миру завершается победой правильного гнозиса над фундаментальным неведением. Этот Путь необходимо соблюдать, поддерживать и доводить до конца путем развития. Таким образом, либидинальная энергия должна управляться и формироваться правильным гнозисом, во-первых, через запрет (заповеди нравственного поведения), во-вторых, через теорию (формирование Йи с помощью учений духовных традиций), в-третьих, через практическое применение (жизнь по заповедям и Дхамме) и, наконец, синтоматически, то есть путем применения классических учений к своей конкретной каммической ситуации и симптомам.
Многие люди в наши дни переходят к четвертой части, не обращая внимания на три предыдущие. Они хотят практиковать духовность так, как это им подобает, – так, кажется, утверждают представители нью-эйдж. Однако это не что иное, как удовлетворение прихотей своих приобретенных личностей, ведомых пороками ума. В то время как при классическом обучении стремящийся к духовным искусствам смиряется перед традицией и принимает практику как данность, честно выполняя ее. Он сдерживает свою либидинальную энергию и использует правильные источники из символического регистра традиций для формирования своего ума, который, в свою очередь, формирует Ци и со временем изменяет тело, очищая его от аффектов вытеснения. Очищенная система затем возвращается в Шэнь, открывая путь к прямому переживанию и познанию реальности. Таков традиционный подход к очищению.
Фундаментальная фантазия
Напомним, что в самом начале субъективности мы имеем настойчивое давление Реального, относящегося к дуккхе, которое изгоняется, формируя эго. В рамках обмена эго с первым другим (будь то мать или кто-то еще) начинается процесс непрерывной инкорпорации. Затем этот процесс нюансируется разделяющей способностью второго другого (будь то отец или кто-то еще), в результате чего невротический субъект приобретает главное означающее. Этот процесс расщепляет и субъекта, и Другого, порождая разделенного субъекта и разделенного Другого. Таким образом конструируется фундаментальная фантазия, которая представляет собой воображаемо-символическую теорию сознания, очерчивающую идентичность человека по отношению к Другому. Общая схема фундаментальной фантазии выглядит следующим образом:
Матема 1 – Фундаментальная фантазия, общая формула
Разделенный субъект (перечеркнутое S) противостоит jouissance, относящемуся к драйву (a для objet a), через визуализацию желания и языка другого (зачеркнутое A для «Autre» – по-французски «Другой»). Субъект разделен в результате отсутствия полной символизации травматического jouissance, относящегося к драйву. Другой разделен в результате осознания субъектом того, что в символическом порядке отсутствует окончательное означающее, отвечающее за три аспекта существования:
– Гендерная идентичность;
– Сексуальность;
– Самоидентификация.
Это, в свою очередь, может быть обобщено в трех отрицаниях внутри Символического, сформулированных Лаканом, которые образуют цепь причинно-следственных связей:
– Женщины не существует: в рамках Символического, которое построено на примате фаллоса, или главного означающего, для репрезентации женской идентичности, нет никаких окончательных означающих элементов. Следовательно, нет окончательного ответа: единственная и неповторимая (настоящая) женщина не может быть найдена в языковом регистре психики.
– Сексуальных отношений не существуют: нет убедительной символизации отношений между различными гендерными идентичностями из-за отсутствия означающего для женственности. Внутренние различия в структурировании фундаментальных фантазий в различных субъективностях делают сексуальные отношения несуществующими, поскольку субъекты, вовлеченные в отношения друг с другом, никогда не находятся там по-настоящему.
– Другого в Другом не существует: в Символическом нет конечной инстанции, которая могла бы окончательно определить позицию субъекта по отношению к jouissance и желанию. Кроме того, из-за отсутствия в языке возможности обозначить Реальное, относящееся к «темному континенту» женского jouissance, Символическое отмечено предписаниями бессилия и невозможности, что делает перемещение желания в цепи означающих по сути «промахом» (Верхаге 2004, 363).
В результате субъективное становление по типу фундаментальной фантазии сохраняется вне сознательного волеизъявления субъекта в попытке дистанцироваться от травматического jouissance, относящегося к Реальному несимволизируемого. В невротической субъективности этому дистанцированию противостоит приобретение желания.
Матема 2 – Фундаментальная фантазия в неврозе
Приведенная выше матема представляет собой общую формулу фундаментальной фантазии в неврозе: разделенный субъект (перечеркнутое S), нюансированный воображаемой функцией кастрации (негативное phi), то есть отцовскими «нет» и «именем», сталкивается с реальностью дуккхи (a for objet a), а именно с потерей объекта своего jouissance. Впоследствии открывается пространство желания, в котором невротический субъект устремляется в погоню за мечтой об утраченном jouissance по «перевернутой лестнице закона желания»[26 - Смысл кастрации, по Лакану, таков, что от jouissance приходится отказываться только для того, чтобы вновь достичь его «на перевернутой лестнице закона желания» (Лакан 1977, 358).], в которую выкристаллизовался мастер-означающее на основе определенной семейной динамики. Характер зеркального отражения от первого и второго других тем самым структурирует фантазию фаллического мастерства и определяет категорию невроза. Однако невротик обнаруживает, что объект его фаллической фантазии мастерства неумолимо смещается. Это знаменует структурную невозможность в рамках Символического, а именно неспособность полностью реализовать jouissance, относящийся к драйву, посредством языка и культуры. Такова нехватка бытия.
Фундаментальная фантазия в не-неврозе
Прежде чем погрузиться в вариации фундаментальной фантазии, давайте посмотрим, что Лакан предлагает считать не-неврозом[27 - Финк указал на намек Лакана на не-невроз в тексте «Субверсия субъекта и диалектика желания» (Финк 1997, 184), где Лакан говорит об Алкивиаде из «Симпозиума» Платона. Здесь он рассуждает о том, что Алкивиад, не видя пениса Сократа, возвышает последнего до некоего ?????? (Греч. agalma – статуя/пьедестал). Эта агальма – «драгоценное, блестящее, сверкающее нечто, которое Лакан интерпретирует как желание самого Сократа, желание или способность желать Сократа» (Финк 1995, 59). Далее Лакан приводит аналогию с женщиной, скрытой за вуалью: «отсутствие пениса превращает ее в фаллос, объект желания» (Лакан 1977, 356). Таким образом, Алкивиад воображает фаллическое совершенство в Сократе и хочет, чтобы Сократ признался в своем желании. Позже в тексте Лакан замечает, что «Алкивиад, конечно, не невротик» (Лакан 1977, 357), потому что он действительно желает и «идет по пути jouissance настолько далеко, насколько может». Тем не менее, история показывает, куда этот путь привел Алкивиада. Однако структура невроза, о которой идет речь, парадоксальна: кастрированный объект желания имманентно фалличен.]. В этом случае схема фундаментальной фантазии будет выглядеть следующим образом:
Матема 3 – Фундаментальная фантазия в не-неврозе
Функция воображаемой кастрации применяется к объектной причине желания. Как это может быть? В диалоге Алкивиада и Сократа, о котором упоминает Лакан, Алкивиад понял это, не видя (настоящего) пениса Сократа. Таким образом, происходит воображение последнего: объекту, вызывающему желание, приписывается чисто фаллическая значимость. Как утверждает Лакан, отсутствие пениса превращает objet a в фаллос: чистый объект желания. Тем самым изначальная кастрация, несовершенство, посредством желания, возносится на пьедестал чистого совершенства. Это парадоксальный самообман желания: видя объект кастрированным и лишенным недостатков, оно, тем не менее, цепляется за него без дальнейших сомнений. Не возникает никаких сомнений относительно внутренней ценности кастрированного объекта. В этом случае можно сказать, что желание не ограничивается, но полностью поддерживается мастером-означающим – если хотите, наделено властью.
Очень важно рассмотреть, куда может завести субъекта полноценное стремление, не подкрепленное правильной системой духовной практики. С точки зрения буддизма, даже если субъект не-невротичен, но лишен Пути, то такой субъект будет обречен на блуждание в самсаре, гибель и перерождение.
Буддхадхамма предлагает выход: признавая несовершенство всех объектов своего jouissance, а именно их быстротечность, неудовлетворительность из-за быстротечности и фундаментальную непринадлежность к себе или другим, человек обретает понимание «трех характеристик существования»[28 - Аничча, дуккха, анатта: непостоянство, неудовлетворенность, бессамостность. Все обусловленные дхаммы (Пали, sammuti sacca) отмечены этими тремя качествами. В отличие от необусловленных дхам (Пали, paramattha sacca), в которых корень хватания разрушен и, следовательно, двойственность наблюдателя и наблюдаемого больше не сохраняется. Существует разговорный аргумент о «придирчивом» характере буддийского отношения к реальности: неудовлетворительность видна во всем. Разве буддисты не могут быть довольными и не ныть по поводу неудовлетворенности явлений? Безусловно, могут. Что касается характерного для буддизма отношения к жизненным страданиям, то я называю его «невинной отстраненностью» (Тимофеев 2019, 61). В Анатта-лакхана-сутте Будда задает своим первым четырем ученикам вопрос: можно ли называть «собой» то, что ненадежно и подвержено прекращению? Стоит ли называть то, чему суждено распасться, «я» или «мое»? Ученики Будды свидетельствуют, что это не так. Существует непринятие конечности обусловленного существования как относящегося к своему (истинному) «я». Не принимая этого, не обожествляя этого, практикующий Дхамму стремится к тому, что является истинно благородным, постоянным, неоформленным, неумирающим – к Ниббане. Это не-невротическое отношение является сутью Благородного пути Будды к прекращению стресса.]. Здесь несовершенство не фаллически идеализируется, а осмысливается с самообладанием и мудростью. Искренне признав нехватку внутри jouissance, все еще разделенный субъект перестает гнаться за фундаментальной фантазией о полном фаллическом удовлетворении. Для такого субъекта еще предстоит работа по раскрытию того, что было изгнано. Однако больше нет тоски по утраченному jouissance, поскольку есть ясное понимание того, что, помимо вытесненного, jouissance вообще не было изначально.
Утраченный объект или objet a – это мираж удовлетворения, достигнутого в результате утверждения части драйва. Этот мираж поддерживается настойчивыми ностальгическими воспоминаниями о мгновенном блаженном слиянии с первым другим во время предродовых месяцев и грудного вскармливания. В погоне за миражом этого единства невротические субъекты колеблются между языком и Реальным, пытаясь воплотить то, что, как им кажется, было утрачено.
Не-невротический субъект без сомнений гонится за своими фаллическими мечтами, одновременно превращая неудовлетворенность от Реального дуккхи в «линии полета» для своего желания. Этот субъект искренне признал Дхамму трех характеристик и как бы «отстранен» от мира возможностей для желаемого становления. Это еще одна структурная категория, которая не попадает на кушетку психоаналитика: категория культиваторов – подробнее о ней во второй части этой книги.
Фундаментальная фантазия в истерическом неврозе
Отделение от вечной жизни[29 - Лакан проиллюстрировал процесс отделения от вечной жизни метафорой «ламелы», которая улетает, когда человек рождается как сексуально дифференцированное живое существо (Лакан, 2018, 197). В отличие от одноклеточных организмов, которые выживают после деления клеток, сексуально дифференцированные существа не выживают после размножения. Таким образом, жизнь до рождения в качестве многоклеточного организма – это вечная жизнь, и первое отделение субъекта происходит именно от нее.], отделение от материнского лона и отделение от груди – последовательные процессы становления субъекта. Выход за пределы субъекта знаменуется отделением от образа и желания другого, отделением от связанного с этим взгляда на идентичность, отказом от сомнений в Дхамме, отказом от обрядов и ритуалов, которым слепо следовали. Впоследствии происходит отказ от всех форм чувственности, собственничества и недоброжелательности. За этим следует отказ от желания материального или нематериального перерождения, отказ от самомнения, беспокойства и невежества[30 - Здесь перечислены традиционные десять оков (Пали, dasa samyojana) на пути к освобождению. Считается, что тот, кто входит в поток (Пали, sotapanna), отказывается от первых трех: взгляда на себя как некто, скептических сомнений и привязанности к обрядам и ритуалам, что укрепляется с принятием пяти заповедей в качестве образа жизни. Однажды возвращающийся (Пали, sakadagami) отказался от чувственности и недоброй воли, но не полностью, в то время как не возвращающийся (Пали, anagami) отказался от них полностью, поэтому перерождение в царстве желаний (Пали, kamadhatu) для такого существа не происходит. Полностью просветленное существо (Пали, arahant) отказалось от желаний материального и нематериального перерождения, от самомнения, беспокойства и невежества. Однако на этом уровне практики мы уже не говорим о тщеславии и беспокойстве, связанных с воззрением на себя и просто беспокойным умом в соответствии с пятью препятствиями, о которых мы поговорим позже. Есть тщеславие, связанное с достижениями практики, и беспокойство, имеющее отношение к рвению к практике. Аджан Маха Боова, считающийся арахантом, затрагивает эти виды беспокойства и тщеславия в своей беседе: https://www.youtube.com/watch?v=_ZKviglubio&list=PLYzMT0jWneu2r5024esrntj3lNOwg9YEH&index=47.]. Те, кто прошел этот путь отделения, становятся фундаментально свободными, полностью просветленными и никогда больше не входят в утробу матери.
Давайте сделаем паузу между отделением от груди и отделением от образа и желания другого, потому что именно в этом промежутке онтологически действует невроз.
Невроз истерии, в частности, таков, что тревога разлуки преодолевается путем превращения себя в объект желания (материнского) другого. Истерический субъект идентифицируется с тем, чего не хватает (материнскому) другому, и реализует себя как восполнитесь этой нехватки. При этом истерик направляет тревогу, связанную с реальностью дуккхи, в проект непрерывного исполнения желания другого. Если другой желает, то место истерика как объекта гарантировано, а порядок языка, который есть Другой, заселен. Таким образом, формула фундаментальной фантазии истерика может быть записана следующим образом:
