Она покачала головой, не показывая, насколько удивило ее поведение этого молодого человека.
«Я научилась читать людей по лицам, а Бенет ничего не замечает».
– Я не знакома с трудами Дукера, Пелла.
– А стоит с ними познакомиться, – с улыбкой заметил стражник.
Фелисин почувствовала нетерпение Бенета и шагнула к воротам мимо Пеллы.
– Боюсь, во всем Черепке и одного свитка не найдется, – сказала она.
– Ну, может, найдешь человека, который выудит продолжение из памяти, а?
Она снова посмотрела на него и нахмурилась.
– Никак мальчик с тобой флиртует? – хмыкнул Бенет. – Будь с ним помягче, милая.
– Я подумаю, – тихо ответила Пелле Фелисин и поспешила за любовником.
Догнав Бенета на дороге, она улыбнулась:
– Не люблю таких выскочек.
Он расхохотался:
– Это меня радует. Ты хорошо разбираешься в людях, милая.
«О, благословенная Королева Грез, пусть это окажется правдой!»
Окруженные отвалами битого камня штольни зияли по обе стороны насыпной дороги до того места, где она сливалась с двумя другими на перекрестке Трех Судеб – так именовалась широкая развилка, рядом с которой возвышались две приземистые караулки досийских стражников. К северу от Загибной дороги, по правую руку от идущих к перекрестку Фелисин и Бенета, лежала Глубокая дорога; а слева, на юге, тянулась Штольная дорога, которая вела к выработанной шахте, куда каждый вечер вывозили мертвецов.
Повозки с телами нигде не было видно; значит, задержалась в поселке: видимо, трупов сегодня набралось больше, чем обычно.
Они повернули на перекрестке и оказались на Рабочей дороге. За северной караулкой раскинулось Утопное озеро – гладь бирюзовой воды тянулась аж до северной стены рудника. Говорили, что вода якобы проклята и всякий нырнувший туда сгинет. Некоторые верили, что на дне озера живет демон. Геборик предположил, что недостаток плавучести – свойство крайне богатой известняком воды. В любом случае мало кто из рабов был настолько глуп, чтобы попытаться сбежать через озеро, поскольку стена рудника на севере была отвесной и вдобавок постоянно поблескивала каплями скапливавшихся на корке известняковых отложений, которые покрыли кладку, словно влажная полированная кость.
Тем не менее, когда наступил сухой сезон, Геборик попросил Фелисин обращать внимание на уровень воды в Утопном озере, и, шагая сейчас по Рабочей дороге, она, невзирая на сумерки, присматривалась к дальнему берегу. Линия отложений поднималась над водой на сажень. Эта новость наверняка обрадует старика, хотя Фелисин и не понимала почему. Даже думать о побеге было абсурдно. Вокруг рудника во всех направлениях простиралась безжизненная пустыня, в которой питьевой воды не было и в помине. Рабы, которые смогли выбраться за стену, а затем ускользнуть от патрулей на Жучьей дороге, окружавшей копи, оставили свои кости в красных песках пустыни. Забраться так далеко удавалось немногим, и на широкой стене башни, что стояла возле Ржавого пандуса, стальные шипы выставляли напоказ свидетельства их неудачи. Недели не проходило, чтобы башня не украсилась телом новой жертвы. Чаще всего беглецы умирали в первый день, но некоторые мучились дольше.
Вымощенная истертыми камнями Рабочая дорога тянулась между таверной Булы справа и чередой борделей слева, а затем выходила на Крысиную площадь. Посреди круглой площади стояла выложенная из отесанного известняка шестиугольная башня – резиденция Саварка. Из всех заключенных внутри этого трехэтажного строения бывал только Бенет.
Двенадцать тысяч рабов жило в Черепке и работало на огромном руднике в тридцати лигах к северу от единственного на острове города и порта Досин-Пали. Кроме них и трех сотен стражников, тут поселились и местные: шлюхи из борделей, служанки, что работали в таверне Булы и в игорных домах, торговцы, наполнявшие Крысиную площадь в выходные, а также разношерстное воинство изгнанников, бездомных и обездоленных, которые выбрали для жизни рудник, а не гнилостные переулки Досин-Пали.
– Рагу наверняка уже остыло, – проворчал Бенет, когда они подошли к таверне Булы.
Фелисин вытерла пот со лба.
– Вот и славно. Хоть что-то холодное.
– Это ты еще не привыкла к жаре. Через месяц-другой будешь дрожать по вечерам, как и все остальные.
– По вечерам еще чувствуется дневной зной. Мне холодно в полночь и предутренние часы, Бенет.
– Перебирайся ко мне, девочка. Я тебя согрею.
«Только этого еще не хватало», – ужаснулась про себя Фелисин.
– Подумай хорошенько, прежде чем отказываться, – раздраженно прорычал он.
У Бенета порой вдруг ни с того ни с сего резко портилось настроение. Вот и сейчас, похоже, начинается.
– Була меня возьмет к себе в постель, – сказала девушка. – Можешь посмотреть, а то даже и присоединиться. Она нам наверняка разогреет еду. Даже вторую порцию даст.
– Она тебе в матери годится, – буркнул Бенет.
«А ты – в отцы».
Но она уже услышала, как изменилось его дыхание.
– Була такая соблазнительная: она круглая, и мягкая, и теплая, Бенет. Подумай.
Фелисин с облегчением поняла, что разговор о переезде не возобновится.
«По крайней мере, сегодня. Геборик ошибается: бессмысленно думать про завтра, загадывать на будущее. Есть только здесь и сейчас. Мне нужно выжить любой ценой. Чтобы однажды оказаться лицом к лицу с предательницей Таворой и выпустить всю кровь из ее жил. Ничего, ради этого я все вытерплю…»
Фелисин взяла Бенета за руку, когда они подошли к таверне, и почувствовала, что его ладонь взмокла от пота: он уже мечтал о плотских утехах с Булой.
«Однажды мы непременно встретимся с тобой, сестрица. И тогда берегись».
Геборик еще не спал: сидел у очага, завернувшись в одеяло. Он поднял глаза на Фелисин, когда та забралась в комнату по лестнице и закрыла за собой люк в полу. Она вытащила из сундука овчину и набросила ее на плечи.
– Неужели ты начала получать удовольствие от жизни, которую выбрала, девочка? В такие ночи я начинаю сомневаться.
– Я-то думала, тебе уже надоело осуждать меня, Геборик, – сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином, и принялась рыться в груде полых тыковок, которые служили им чашками, пытаясь найти чистую. – Я так понимаю, Бодэн еще не вернулся. Кажется, даже такая простая задача, как помыть посуду, ему не по силам. – Фелисин нашла чашку, которая с натяжкой могла бы сойти за чистую, и плеснула в нее вина.
– Для разнообразия могла бы сделать перерыв, – заметил Геборик. – Ты ведь уже которую ночь подряд хлещешь спиртное.
– Не учи меня жить, старик.
Покрытый татуировками жрец вздохнул.
– Худ побери твою сестрицу, – пробормотал он. – Ей было мало просто убить тебя, мерзавка захотела еще и поиздеваться. Превратила четырнадцатилетнюю девчонку в шлюху. Если Фэнер услышал мои молитвы, судьба Таворы превзойдет ее преступления.
Фелисин выпила половину чашки и посмотрела на Геборика затуманенным взором.
– Мне в прошлом месяце уже исполнилось пятнадцать, – сказала она.
Его глаза вдруг показались ей ужасно старыми. Историк отвел взгляд и стал опять смотреть в огонь.
Фелисин снова наполнила чашу, а потом тоже подошла к очагу. Навоз в жаровне горел ровным бездымным пламенем. Возвышение, в котором был устроен очаг, было отполировано и наполнено водой. Огонь согревал воду для мытья и умывания, а подобная импровизированная печь излучала довольно тепла, чтобы прогнать из комнаты ночной холод. Половицы укрывали обрывки досийского ковра и камышовые циновки. Вся лачуга стояла на сваях и была приподнята на пять футов над песком.
