Барнаул-517
– Если городовой не остановит.
– В том-то и дело, что, слава богу, не остановит! Порешили мы полицию царскую расформировать и на фронт, в окопы, создаем народную милицию по всей нашей необъятной матушке России, и в новую милицию старым кадрам ход запрещен, только самым лучшим и то в виде исключения. Да вы ведь знаете… сами правители местные…
Видно было, что Вершинин несказанно рад встрече со старым приятелем, тормошил его и так, и этак, сдувал невидимые пылинки с пальто, беззастенчиво производил разбор продуктов в сумках: «Тэк-с, молока бутыль двухлитровая, сметана, творог… коровы стало быть не держим? Ну и ладно… а вот и яйца, ну как не стыдно, Порфирий Алексеевич, уж курочек держать в своем доме – это так просто. Выговор вам по хозяйственной части определяю, строгий выговор-с от комиссара Временного правительства! Нет, ну право, стыдно. А помните сами рассказывали, что даже ректор вашего любимого Томского университета держал своих куриц в подвале главного корпуса? Ха-ха-ха! А действительный статский советник был генерал, в вашем практически нынешнем звании, и ничего, не стыдился! Да-с, а начальник учебного округа тоже завел куриц, там же, в том же подвале и подвинул, так сказать, ректоров курятник на пару метров, и как они поссорились на этом деле, из-за курятников! Ха-ха-ха! Да, да, помню-помню, как вы показывали в лицах, точно, сначала кухарки их рассорились, а затем и генералы наши статские!
– Времени нет совершенно, ни на корову, ни на куриц, Василий Михайлович, да и места тоже.
– Так заведите, голубчик мой, кухарку, пусть она по хозяйству вашему все успевает, хотите, уступлю вам свою Авдотью?
– Спасибо, не нужно.
– Ну вот, здравствуйте вам, сразу и не надо ему ничего! Скупердяй! Чистый Плюшкин! Что значит не надо, когда, наоборот, очень даже надобно? Скажу по секрету: чудо-кухарка, другой такой во всем Барнауле не сыщешь! Цены ей нет! Все знает, где что лежит, и абсолютно все умеет и по домашнему хозяйству, и по огородному! Чего не спросишь приготовить, ей про то блюдо известно вплоть до приправ, и без всякого рецепта изготовит вам так, что пальчики оближете, хоть беф-строганоф с подливкой из белых грибов, хоть отварной картошечки на сливочном масле с укропчиком и лучком! Под белую рыбку в духовке запеченную. Ах, братцы, вот приедем, я обязательно ее попрошу что-нибудь этакое для нас по-быстрому устроить, я из ресторана в дом блюд никогда не заказываю, ресторан ваш против моей Авдотьи – тьфу просто – мокрое место! Наплевать и растереть!
– Василий Михайлович, к сожалению, мне надо домой, жена и дочка ждут с базара. Обед пора готовить.
– Удивительная история, – дорогой Порфирий Алексеевич. – Я бы даже сказал: удивительнейшая с нами произошла. Вот посмотрите, Александр Виссарионович, на нас, я до десятого года был обыкновенным купчиком, хозяином магазинчика головных уборов, абсолютно ничего не значащим, с двумя классами образования. Да, всего два, третьего осилить было не дано папенькой, пришлось в лавке сидеть. Но книг у нас имелось множество, скажу я вам, огромная библиотека папенькина, и вся в моем распоряжении. Феномен для простого крестьянина Вятской губернии? По чести скажем не совсем простого, а торгующего крестьянина. Сейчас я те книги уже в Питер отправил: все пять тысяч томов. Так вот, сидя в лавке, перечитал я в упоении всю папенькину библиотеку, и настолько проникся светлыми идеями народного образования, пользы книжной для человеческого развития, что стал участвовать в работе просветительского Общества Штильке. А потом, под руководством Константина Васильевича Штильке, замыслил свою собственную типографию создать, дабы газеты печатать, книги выпускать. И ведь все получилось и с типографией, и газетой «Жизнь Алтая». Стал я ее учредителем и владельцем, а Порфирий Алексеевич, с его Томским университетом, – главным редактором.
– Не сразу главным редактором, да вы и магазин за собой сохранили, Василий Михайлович… и даже прейскурант кратно расширили…
– Конечно, сохранил, как в наши дни прожить без магазина? И вы не сразу в редакторы выбились, главным редактором-то был писатель земли сибирской Гребенщиков, но он больше в разъездах пропадал по Алтаю, по Сибири, по всей стране разъезжал, зато какие блестящие очерки нам поставлял из Москвы и Питера о столичной народной жизни… Сейчас на германском фронте санитарным поездом руководит, рассказы пишет, а мы их публикуем! Реальные военные истории от нашего фронтового корреспондента! Да, не сразу Москва строилась, но всегда мы с демократических позиций к газетному делу подходили, как только могли, боролись с царским самодержавием, всесилием и самодурством чиновничества, бедностью и беззащитностью рабочего люда и крестьянства. И штрафовали газету не раз, и Порфирий Алексеевич не однажды сиживал двухнедельный срок в тюрьме за острый материал, и газета во все времена была убыточной, но что в результате? Ах, Порфиша, дай я тебя поцелую, ты, брат, такой у меня молодец!
– Право, не стоит.
– Нет, ты уж извини, поцелую недобритую морду! Ты, братец, благодаря своей блестящей публицистической критике, фельетонам, стихотворным воззваниям к свободе народной стал любимцем не только просвещенной местной публики, а и простых барнаульских мастеровых, шубников, пимокатов! Крестьяне тоже оценили твое знание сельскохозяйственной кооперации, журнал твой «Сибирский крестьянин» пользуется великим спросом на селе в виду очевидной пользы. Потому народ выбрал тебя в гласные Думы, далее глашатаем Февральской революции назвал, когда ты в Думе произнес свою знаменитую пламенную речь, объявив свержение царизма, а ныне стал гражданин Казанский народным предствителем во главе новой Думы – Народного собрания Барнаула. Учитывая пост секретаря исполнительной власти в Комитете общественного порядка, именно ты на сегодняшний день глава города. Окороков что? Он делец от кооперации, от него раздоры, от тебя – просветительство!
– Захвалил, Василий Михайлович! Был бы толк…
– Вот именно, а он есть! Я на Всероссийском уровне тоже принимал непосредственное участие в Февральской революции, помогал, как мог, своей Думской Трудовой фракции и нашему руководителю Александру Федоровичу Керенскому в тяжкую ночь сначала неповиновения царю, потом восстания солдатского, вошел во Временный комитет Госдумы по организации Временного правительства, являлся уполномоченным комиссаром его. Самого премьера князя Львова согласовывал и голосовал, хороши шутки!
Так что все не зря! Это замечательно, друг Порфирий, Премудрая ты моя Крыса, дай я тебя еще обниму от избытка чувств. Как многое сделано буквально за два месяца в России и здесь, в нашем родном Барнауле, и сколько еще предстоит сделать!
– Это верно, дел кругом – море-океан. А мы на берегу пока стоим, вроде малых детей, ни черта не зная, за что браться!
– Перво-наперво бегать по базарам брось, не боярское это дело. И дом тебе пора приобрести в центре, на Московском проспекте, поприличней, как истинному главе города. Ты пойми, гостей принимать придется в любом случае, от этого никуда не деться хоть при самодержавии, хоть при республике.
– Вполне у меня приличный дом.
– Ну да, в три окошка в улицу, с завалинкой и палисадником. Помню-с: трехсотрублевая трухлявая завалюшка, которую ты приобрел на мой кредит, для того, чтобы пройти имущественный ценз выборщиков в городскую думу. А до этого вообще скитался по квартирам. Стал домовладельцем, появилась возможность избирать и быть избранным, милости просим – в гласные Думы. Но теперь другой уровень, и дом должен быть другой. А ты знаешь, что? Ты, брат, купи мой особняк, дешево продам: возвращаться надобно в столицу, там я себе квартиру уже присмотрел прямо на Невском проспекте, тоже полагается иметь по статусу собственность.
– И не подумаю даже, меня и мою небольшую семью вполне устраивает наш домик. С завалинкой и палисадником. Без коровы, куриц, собаки, кухарки, кучера и дворника тоже без.
– Ну, ты, брат, скупердяй! Не ожидал, никак не ожидал! Боже мой, ни выезда своего, ни кухарки. Нет, я, конечно, подозревал прежде, но не представлял, до какой степени ты скупердяй, братец! Страхолюдное убожество, нищета и убожество при таких-то деньжищах. Скупой рыцарь, ей богу! Бери пример с меня: покупаю в центре столицы квартиру на весь этаж. Даже не буду говорить сколько комнат, приедешь в гости – увидишь. Остановишься у меня, и никаких гостиниц!
– Большому кораблю – большое плавание. Вы, Василий Михайлович, по сути, член правительства новой России. Вам верно положено иметь приемную, а у меня приемная на службе, в Думе… то бишь, Народном собрании. И к тому же сегодня я председатель, а завтра возьмут не выберут и все… обратно извольте шелкоперить!
– Тем более, голубчик мой. Тем более, нужно ковать железо, пока горячо. Вот посмотри, я продаю отличный дом, нестарый, всего десять лет ему, ты знаешь, никаких скрытых пороков нет. Библиотеку папашину уже отправил багажным вагоном в Питер, обстановку кабинета тоже перевез, извини, привык очень, зато всю остальную мебель оставляю тебе. Не возьму за нее ни копейки! По братски отдаю! Как в 1914 году был оценен дом с каменным полуподвалом в 10 тысяч, столько я теперь за него и прошу, в добавок со всей мебелью отдаю. Э, да что там, выезд тоже оставлю и кухарку в придачу, отличнейшая кухарка Авдотья, ну, да я уже говорил, кажется. Особняк с конюшней, погребом, баней всего за десять тысяч рублей. Я тебе и кредит помогу взять под божеский процент.
– Нет, кредит – ни в коем случае!
– Самое время, голубчик, самое время! Да скажите ему, Александр Виссарионович, что теперь, пока он практически городской голова, любой банкир сочтет за честь выдать кредит, хотя бы и вовсе без процента!
– Это совершенно верно. Без сомнения. Реклама первостатейная для любого банка городского голову у себя кредитовать.
– Вот, слушай, что тебе умнейший деловой человек говорит! А когда не выберут тебя, допустим, через два месяца делегатом в Учредительное собрание от твоей партии социал-демократов, слишком низкое к ней доверие, вот тогда уже и кредит будет не получить, даже оставаясь главой Народного собрания! Лови, брат, момент! Удача в политике – архи-изменчивая дама, уверяю тебя!
– Слишком роскошный особняк, я к такому не привык.
– Чудак-человек, привыкнешь за неделю. К хорошему быстро привыкают! Нет, ты просто счастья своего не понимаешь. Поддержи, Александр Виссарионович, я устал уговаривать, скажи, хорош ведь дом? Стоит усадьба десяти тысяч?
– Дом хорош, сказать нечего. Я бы и пятнадцать дал, когда своего бы не было.
– Вот! Слушай делового человека: полуподвал светлый, каменный, с преогромной кухней и помещениями для прислуги, ему сноса еще сто лет не будет, крыша под железом, гостиная большая, с английским камином, столовая того больше, кабинет, две хозяйские спальни, будуар… На дворе конюшня, современный бетонный погреб… так что по рукам ударим?
– Спасибо, Василий Михайлович, слишком роскошно для такого простого человека как я.
– Эх, не ценишь ты себя, Порфиша! Но помни: потом локти кусать будешь, да поздно!
Мельников перекрестился на храм:
– Господи, прости нас, грешных! Далеко пошли, Василий Михайлович, из вятских крестьян да прямиком в государственные деятели, чувствуется в вас достойный продолжатель дела Василия Штильке, того времени, когда в Барнауле он еще возглавлял Общество попечения начального образования, а вы ходили у него в товарищах. Самого царя с царицей и семейством сопровождаете в ссылку. Это ж надо, до чего дожили! Но объясните мне, темному, почему ныне в свете европейского просвещенности Госдума бывшего нашего императора, русского царя, под арест в Царское село засадила, а не отпустило на все четыре стороны в Европу, ну хотя бы к двоюродному братцу-королю в Англию, к примеру?
– Была такая идея, судари мои, и сам бывший монарх деликатно просился на выезд к кузину Георгу, и сначала английский король вроде бы согласился принять, но затем их министерство иностранных ответило такой телеграммой, что я ее запомнил наизусть: «Британское правительство не может посоветовать Его Величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». А? Каково было Николаю прочесть такую бумажку? Дали посмотреть, жалко что ли…
– Память хорошая?
– На память никогда не жаловался… Но тут скорее другое. Благодаря этой телеграмме, я нынче вошел в историю государства Российского, как представитель новой государственной власти, сопровождающий бывшего монарха Николая и его семейство к месту ссылки. Вот если бы Николая повезли в Лондон, к братцу Жоржу, то поехал бы другой человек, скорее всего Керенский, министр юстиции. В Европу все-таки ехать. И в Англии его за спасение «нашего кузина» посвятили бы в рыцари. Вы себе представить не можете, как он об этом мечтал. Ну, а по России с царственным семейством мотаться, согласитесь, – миссия не слишком-то выигрышная, но для меня – это самое почетное поручение в жизни.
Мельников вздохнул с печалью:
– Не простили злопамятные англичане Романовых, ведь в самом начале войны Николай забрал из английских банков все свои сбережения в 2 миллиона фунтов на покупку санитарных поездов и госпиталей для русской армии. И хотя все оборудование заказывал тоже в Англии, чертовы финансисты припомнили русскому царю это «свинство», английская же аристократия целиком и полностью зависит от английской банковской системы, тут даже родство царствующих особ не спасает.
– Насчет немецких симпатий британцы правы. Тот же премьер наш немчура Штюрмер сумел братцев рассорить, затребовав в случае победы в войне у Антанты отдать Босфор и Константинополь. Те сквозь зубы пообещали, деваться им было некуда, но судя по настрою западной печати, ясно, что при любом раскладе России в победителях не бывать.
– Василий Михайлович, вы что, не верите в победу русского оружия?
– Повидали бы вы нашу нынешнюю российскую столицу, милейший Порфирий Алексеевич, я уверен, ваша вера тоже бы сильно покачнулась. Русские рабочие ушли на фронт, на заводах одни чухонцы, которые ежедневно бастуют. А чего стоят десять запасных латышских полков, которые отказались воевать с германцем и жируют в Петрограде на белых хлебах, якобы охраняя покой и порядок в столице. А на самом деле создали у себя солдатские комитеты, изгнали русских офицеров. Добавьте к этому литовские дивизии, всего получится большевистское кодло в 170 тысяч штыков. Все жители от мала до велика зовут их засадными полками, в том смысле, что это немецкая засада, что ударит нам в спину при малейшем прорыве немцев в Курляндию с Эстляндией. Кайзер обещал всем этим курляндцам-остзейцам создание независимых государств, и ныне они просто ждут своего часа сдать Петроград немцам. С отречением государя ситуация только обострилась, ведь присягали-то они ему, а не Временному правительству. Да и у нас внутри страны существуют силы, имеющие на эти засадные полки гораздо больше влияния, чем Временное правительство. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, к примеру, который создал в каждом воинском подразделении революционные комитеты и влияет на солдат, как хочет!
– Что делать… революция… – усмехнулся Казанский, – все мы теперь в каких-нибудь комитетах состоим. Комиссарим понемногу…
– Понимаю вашу иронию, Порфирий Алексеевич, ведь теперь вы, наконец-то, определились со своими политическими взглядами, и снова попали в крепкие объятия РСДРП. Так вот, именно ваши коллеги социал-демократы да эсеры правят бал сегодня в Питерском Совете, и миссия их вызывает массу вопросов…
– Позвольте некоторым образом возразить: ваш однопартиец, трудовик Керенский, занимает высокий пост является заместителя председателя Петроградского Совета! Мы здесь центральную прессу тоже читаем и за новостями из столиц следим не меньше, чем за фронтовыми сводками.
– Эта была острейшая необходимость, вынужденная мера, давшая Госдуме хоть какую-то надежду вернуть управляемость гарнизоном.
– Старое доброе правило: если революцию нельзя подавить, ее надо возглавить? Не так ли?
– По крайней мере надо попытаться пресечь крайние варианты развития событий, дабы потом не выбирать из двух зол.
– Так вы их оба выбрали уже!
Глава 5
Экипаж с городским и общероссийским начальством подкатил к известному в городе вершининскому особняку, расписные в старо-русском стиле ворота тотчас отворил бородатый дворник и коляска въехала во двор, за ним ворота закрылись.
– Я только на минуту, – обеспокоился Казанский. – К чему во двор завез, пусть бы у парадного крыльца экипаж подождал.
– Ничего, ничего, милейший Порфирий Алексеевич, не испортятся ваши продукты, а вот мы их в ледник пока опустим. Эй, Авдотья! Прими у гражданина Казанского сумки, да поставь на лед, а мы покуда чайку-с попьем. Прошу, граждане в дом! Господин Казанский, вы вперед, как самый важный в Думе городской, пардон, в Народном собрании человек, по старым чинам звание статский советник не ниже, эх, жаль, чины нынче не в моде: я бы тайным советником числился, не менее! Прошу, граждане, прошу.
Кучер соскочил с козел, неторопливо направился следом за всеми.
Порфирий Алексеевич передал груз экономке Авдотье, рослой женщине с решительным выражением лица и крепкими, мужских размеров руками:
– Лед-то еще остался в леднике? Али опилки одни мокрые по такой жаре?
– Знамо дело, имеется в наличии лед, а потому что в самые Крещенские морозы был напилен на матушке Оби. Каждый кусок – серебро в пуд весом. – Авдотья и говорила почти мужским басом.
Вершинин подтвердил:
– Знатный лед у нас, синий, крещенский, такой под слоем опилок в погребе до июля не растает, будьте спокойны. Таких ледников в городе раз-два и обчелся! Холодно там, как в Арктике на Земле Николая 2. Граждане, внимание, у нас открылась государственная проблема! Что нам делать с островами Николая 2? Как считаете?
Казанский снял шляпу, повесил на вешалку, поправил ладонью коротко стриженую шевелюру.
– Дела… Вот ведь что странно, открыли величайшие острова, какого размера уже сто лет не открывали, назвали в честь императора Земля Николая 2, в пику Земле Франца Иосифа, а он, государь наш, возьми да отрекись от власти, причем воюя именно с Францем Иосифом! Чудны дела твои, Господи! Есть у меня предчувствие, что как сторож Народного дома в марте сего года снял со стены и вынес вон из зала портрет императора Николая Второго, так скоро и Землю Его имени переименуют в какую-нибудь Северную Землю.
– А Землю Франца Иосифа, думаете не переименуют, если Австро-Венгрия рухнет?
– Ну, нет, землю Франца Иосифа – ни под каким видом не тронут, даже если Габсбурги и падут. Европа не позволит свои династии шельмовать. Прошу сразу в кабинет, нам туда чай с закусками подадут.
– Я ненадолго, – еще раз напомнил Казанский.
Почему-то следом за честной компанией в дом вошел и кучер, привезший граждан. Он сбросил армяк с войлочной шляпой – поярком в угол, оказавшись щеголеватым человеком лет тридцати пяти в современном костюме и штиблетах, острый взгляд карих глаз смеясь пробежал по удивленным лицам гостей.
– Само собой, сударь, самой собой. Позвольте представить вам гражданина Титова. Вот сейчас гражданин Титов прочитает нам свой доклад и, пожалуйста, – по домам. Вы олицетворяете и народную думскую городскую власть и комитетскую, я комиссар Временного правительства с чрезвычайными полномочиями, и нам хотят сделать доклад, уведомить о грядущих, как я понимаю, барнаульских бедах. О коих мы, как всегда, ни сном, ни духом…
– Здравствуйте, господа! Не обессудьте, я здесь по чрезвычайным обстоятельствам, – объяснился приятным баритоном бывший кучер.
– Прошу, граждане, в гостиную, рассаживайтесь, кому где удобно, вот сигары, коньяк. – Вершинин обернулся к двери и громко крикнул: – Авдотья, подай нам закуски под коньяк. – Позвольте вам представить сегодняшнего докладчика: жандармский ротмистр железнодорожной полиции Федор Сергеевич Титов, любить и жаловать не прошу, но выслушать его, пожалуй, стоит. А то он предвещает нашему родному Барнаулу какие-то страсти-ужасти и намедни слезно просил провести личную секретную встречу с местной городской властью. А кто есть нынче власть в городе, как не вы, гражданин Казанский Порфирий Алексеевич?
– Пришел-таки на нашу социалистическую улицу праздник, – с удовлетворением констатировал Казанский, – жандармские крысы ушли в глубокое подполье, откуда иногда вылезают с нижайшей просьбой поговорить. Не скрою: до чрезвычайности приятно, доставили удовольствие господа-товарищи. Хотя, здраво рассуждая, мне, как члену РСДРП и Комитета общественного порядка города, следует вас, голубчик, немедленно арестовать и посадить в кутузку, где прежде вы наших товарищей парили без веника. И Василий Михайлович, думается, мне в этом поможет.
– Вряд ли у вас, милейший Порфирий Алексеевич, это получится даже на пару с Василием Михайловичем…
– Отчего же не получится, мы вон еще купца первой гильдии Мельникова пригласим. У нас в Барнауле нынче купцы ого-го какие смелые: даже сам начальник воинского гарнизона полковник Шевандров был арестован простыми гражданами, то бишь, торговыми людьми, а уж какой здоровяк был полковник, не голос – иерехонская труба, вы против него, извините за выражение, как австрийский хлыст против русской дубины… К тому у нас есть все основания: приказом Временного правительства, Отдельный корпус жандармов расформирован, жандармское полицейское управление железной дороги, в том числе, офицеры оных учреждений должны отправиться на фронт…
– Ну что ж, арестуйте, господа, и отправляете, куда хотите… только прошу сначала слово молвить, не откажите в последней просьбе.
– Это извольте, только надолго прошу не задерживать, уж извините, дома ждут. И господами нас не называйте, время господ, их слуг и рабов кончилось, хотя и товарищами тоже не надо.
– Хорошо, по имени-отчеству, надеюсь, не возбраняется? А знаете ли вы, уважаемый Порфирий Алексеевич, что по образовательной среде мы с вами однокашники: вы тоже учились сперва в Томском технологическом институте, за листовки были исключены, но впоследствии все же окончили Томский университет юристом, а я выпускник вашей первой альма-матер, Томского технологического, инженер. Служил на транспорте, в жандармском полицейском управлении железной дороги, где прошел весь курс практики от паровозного кочегара до машиниста и начальника станции. Наш подотдел новый, больше по технической части спроектирован, чем по сыскной, в задачи входит предупредительная борьба с бомбистами и прочими злоумышленниками на железной дороге, главная задача – так организовать движение на дороге, чтобы диверсии и террор стали невозможными. Что в этом плохого, извините, не понимаю. Зачем было разгонять охранную систему железной дороги? Слава богу, люди в эту новую структуру тоже свежие пришли, не очень известные со стороны, потому в момент февральского переворота сумели сохранить архивы от чужих глаз, вывести своих сотрудников и агентуру из-под удара революционеров, особенно имевших зуб на силовые органы террористов-эсэров.
– Вот оно как. Об этой голове гидры царизма мы вовремя не подумали.
– Спасибо на добром слове. Кстати, я был негласно прикомандирован сопровождать члена Государственной думы и чрезвычайного комиссара Временного правительства Василия Михайловича Вершинина на перегоне от Ново-Николаевска до Барнаула. Это входит в мои обычные служебные обязанности. Расположился в вагоне по соседству, затем познакомился лично, представился и в личной беседе изложил свои не очень приятные для Барнаула новости. Гражданин Вершинин, в свою очередь, согласился свести меня с городским начальством для решения этих насущных вопросов. И вот я перед вами, граждане начальники города: не велите казнить, велите слово молвить.
Мельников поднялся с места, принял от кухарки поднос с закусками:
– Сограждане дорогие, я все понимаю: у вас тут сложные государственные вопросы намечаются на повестке дня, какие-то секретные донесения, я бы к ним не хотел иметь касательства, поэтому прошу выслушать сперва меня. Порфирий Алексеевич, вы, как городская наша власть и вы, Василий Михайлович, представитель новой власти всероссийской, объясните, Христа ради, пароходо-владельцу неразумному – как мне нынче быть и что делать?
– Сакраментальный вопрос, голубчик. Попахивает революционером Чернышевским, а ваш рассказ будет не слишком длинен, уважаемый Александр Виссарионович? Описания снов Веры Павловны, случаем, не последует?
– Изложу предельно кратко.
– Ну что, сограждане, дадим первое слово гражданину Мельникову для доклада «Что делать?» Кто за? Отлично, прошу Александр Виссарионович, излагайте свою тему.
– Господа, всем вам прекрасно известно, что мы с моей матерью, Евдокией Ивановной Мельниковой, и младшим братом Николаем, находящимся в данный момент на фронте, являемся совладельцами в высшей степени благополучного пароходства, головная контора которого расположена в Томске, конторы имеются в Ново-Николаевске, здесь, в Барнауле, Бийске, там же располагаются крупные складские помещения и причалы компании. В Бобровском Затоне выстроена Судостроительная верфь. Пароходство имеет в наличии 10 двухпалубных пароходов американского типа, с паровыми двигателями от 200 до 500 лошадиных сил, кои предназначены для пассажирских и грузовых перевозок. К ним в придачу имеем 10 барж для перевозки габаритных, в том числе насыпных грузов. В прошлом году общий доход пароходства составил более миллиона рублей, а чистый доход превысил триста тысяч. Перевезено 6 миллионов пудов груза, в том числе более двух миллионов военных заказов…