Жизнь как текст. История – автор – роман

Женщина почти всегда тождественна магии, как видно из различных источников, от сказок до эпосов. Женщина – дитя и мать в себе, в одном и том же теле. Ей внятна уязвимость детства и слабость старости. Из этого не следует, что она будет по умолчанию сострадательна к тому и другому, но ощущение того и другого, как правило, ей присуще в большей степени, чем мужчине. Поэтому и жестокость ее бывает глубже и тщательнее, как глубже и тщательнее бывает любовь. Жизнь и смерть, близость всего живого к смерти, хрупкость. Женщина носит смерть в себе уже одной способностью к сакральному таинству жизни. И по той же самой причине она парадоксальным образом приближена к бессмертию. Поэтому и плакальщицы на похоронах зачастую женщины, поэтому и повитухи – женщины тоже. Всё в одних и тех же руках, даже если женщина не рожала детей и не теряла близких.

Путь героини

Путь героини в том, чтоб уже оставить женщину в покое и позволить ей (себе) делать то, что хочется – без привязки к долженствованию или недолженствованию пола. Но не вижу здесь никаких базовых различий с путем героя – мужчинам тоже часто хочется, чтоб от них отцепились с требованиями социума по признаку пола. Не проще ли оставить героя жить своей жизнью? Сейчас удивительное время, совершенно уникальное – за последние тысячелетия истории человечества – когда героиня может сама выбирать свой путь, и в жизни, и в тексте.

Кемпбелл в основание конфликта кладет примирение с Отцом, Мёрдок – примирение с Матерью и с Отцом, Эстес – примирение с Дикой Женщиной в целом, как с собственной душой/творческой силой. Татар ничего не кладет, просто аккуратно фиксирует, что разговаривать могут и немые. Однако есть некоторые моменты, на которые всегда следует обратить внимание при написании текста.

Женщина ощущает телесную категорию там, мужчина рассуждает об общественной. Для мужчины честь – это о несоблюдении общественного договора, для женщины – когда насильственно вторгаются в ее тело. Согласитесь, разница есть.

У женщины всегда меньше степеней свобод, чем у мужчины, независимо от того, идет речь о событиях пятисотлетней давности или о современности, потому что и тогда, и теперь именно на нее возложена забота о доме/детях/родителях. Если нужно сдвинуть женщину на путь героини, автору требуется разорвать одну (или все) из этих связей.

Женщине всегда требуется больше времени/больший импульс, чтоб начать движение по пути героини – этот момент логично вытекает из предыдущего. Женщина консервативна, так как ей, как правило, всегда есть что терять. Героиня будет сомневаться и медлить там, где герой уже пробивает лбом стену (рядом с открытой дверью, как правило).

Женщина и/или общество всегда ожидает, что первым делом в критической ситуации включится мужчина, просто потому что таков вековой порядок – пассивности женщины при наличии отца/брата/мужа. В таком порядке вещей женщина либо дожидается помощи, либо, оставаясь женщиной, погибает. Чтобы сохранить жизнь, ей, как ни парадоксально, ей надо частично утратить женственность.

Активная роль в общественном сознании присуща мужчине, пассивная/страдательная – женщине, и до тех пор, пока это восприятие не изменится, женщина, делая шаг к активной деятельности, будет выводить себя из женского поля игры на мужское. Это автоматически выводит ее для большей части мужчин из поля их желания, потому что биологически и социально мужчина заточен на соперничество за самку, а не на броманс с товарищем по оружию.

Поэтому сильная женщина на пути героини, правило, равно одинокая женщина. Но сильная женщина на пути героини не равно женщина глупая. Если есть мужчина для того, чтобы носить шпалы, нужные для постройки того железнодорожного пути, и он не против их носить, пусть это делает мужчина. Но сидеть и ждать мужчины, когда вокруг тебя горят стены дома, довольно странно.

Я не есть я, меня нет, вместо меня лишь идея обо мне. Женщина уже многие века не есть она сама, но отыгрыш мужской идеи о полезной женственности. У женщины купили ее самость, пообещав взамен защищенность, но сделка была с душком, а женщина приобрела защищенность имущества. Глупо было бы сводить конфликт героини к патриархату, но, к сожалению, это база, фундамент. Ответственность за жизнь героини лежит всегда только на ней самой. Первое, что нужно сделать – отвоевать себе право быть такой, как есть, не играть чужую, навязанную извне роль, не соответствовать идее о тебе, возникшей в чужой голове. Второе – героине в общем случае не нужно примирение с Отцом, да и примирение с Матерью. В этом моменте Мёрдок одновременно права и неправа, присваивая героине в качестве функционала бытие вместо действия, потому что героине предстоит примириться с собой, с тем, что она – дева, нимфа, старуха в одном сознании, в одном и том же теле, с тем, что она и есть смерть/жизнь. Третий конфликт в том, как, удерживая внутри все это, выбрать жизнь вместо смерти, осознавая при том собственное экзистенциальное и вполне реальное земное одиночество.

Постановка конфликта определяет путь. Женщина и до сих пор не имеет права «просто быть», без долженствования кому-либо, чего же ожидать от литературной героини, ведь они – только зеркало нас самих? «Это так по-женски», – восклицает писательница, обсуждая и применяя в тексте очередной гендерный штамп.

По-женски – это как? То и дело споткнешься об утвеждения, порой и на основе изучения фольклора, что доброта, мягкость, ласка, чувствительность, покорность, робость – это так по-женски. Что ж, эти качества характеризуют не пол, а удобство использования одного человеческого индивида/пола другим. А как оно будет «по-женски», если удалить непременный элемент эксплуатации, если убрать из виду вечную умозрительную сцену, на которой стоишь, вынужденная нравиться, концертный зал, заполненный мужчинами? Если изъять себя из каталога товаров, не проходить экспертизу на соответствие «женскости»? А выше доступно изложено, что такое было «по-женски» в течение веков и столетий до нас.

Тут хорошо работает возраст – когда доживаешь до времени жизни, в котором уже не обязана нравиться никому. Оказывается, так многое можно, когда отсечешь оценивающий внешний взгляд. И в первую очередь, можно, наконец, быть сильной. Не прятать силу, не извиняться за нее, не бояться, что тебя опять не выберет такой привлекательный слабый, не бояться, что сильного в пару может просто никогда не найтись. Не бояться вообще ничего. И ни на что не надеяться, кроме себя самой.

Самое скверное в пути героини – его обреченность. Нет никакой гарантии, что, пройдя испытания, ты обретешь счастье, скорее, наоборот, ты обретешь силу, противоположную тому, что обычно называют личным счастьем. Счастье в финале этой игры опционально. Патриархальный мир не любит сильных женщин. Ты идешь не потому, что можешь достигнуть цели. Ты идешь просто потому, что идешь.

Путь самурая, путь Портоса.

Путь – это состояние, у него нет завершения, пока ты жива.