Жизнь как текст. История – автор – роман

Женская архаическая героика

Герой, как подсказывает само слово, – это царь-жрец, которого приносили в жертву Гере. (Роберт Грейвс, «Мифы древней Греции»)

Если касательно мужчин путь героя выстраивается по мифам и сказкам достаточно однозначно, то в части женщин – а мы имеем наследие мифов и сказок, как правило, записанное или переработанное мужчинами – всё не так просто. Женская архаическая героика не влезала в прокрустово ложе патриархальной культуры (вначале античной, затем монотеистической), и ее не стало.

Мария Татар в «Тысячеликой героине» скрупулезно просевает мифологию и сказки в поисках героинь, которые не совершают подлинно «героических» поступков в смысле борения с чудовищами или завоевания царств, не привозят из заморских стран сокровищ, не совершают путешествий (то есть, снова не действуют, да, по крайней мере, не действуют активно) – но смеют выразить себя в долгие века безмолвия, на которые женщину обрек патриархат. Она тратит целую книгу на то, чтоб показать, что у женщин в отсутствие меча был голос – даже когда им, как Филомеле, вырезáли язык – было средство через свои искусства рассказать свершившиеся события и переменить в лучшему собственную жизнь и жизнь окружающих. Удивительно, но Татар при своем образовании и глубине погружения в культурные слои минует собственно слои женской деятельности – в противоположность обреченному молчанию, теневому существованию на задворках мира мужских историй. Удивительно или нет? Или она поступает так потому, что женская арахаическая героика вовсе не героична с точки зрения современных ценностей?

Женская архаическая героика столь же мрачна, кровава, но вольна в своем проявлении, как и героика мужская, однако из нее с трудом можно выкроить героиню «положительную» в понятиях современной культуры. Архаика для человека, цивилизованного христианством либо выросшего в христианских ценностях, вообще мало героична. Да и героическая эпоха изрядно переписана под себя многими прошедшими после нее веками. Большей частью нам неизвестны культурные коды, которыми руководствовалось население архаической и античной Греции, осуществляя те или иные действия, перелагая их в те или иные сказания. Что они понимали под словом «герой»? И кто становился героем в те времена, когда небеса Олимпа были проницаемы для человека куда более, чем христианские небеса, когда возносили не только за мученичество и посмертно?

Кемпелл и взял «путь героя» для рассмотрения потому, что мужской мир отшлифован веками, удобен для понимания – сравнимо с женским миром, которого либо нет, либо он является подкладкой к мужскому, «местом, куда хочет прийти герой». Но женщина и ее сила служили «местом» далеко не всегда. Достаточно внимательно пройтись по греческой мифологии, даже не столь внимательно, не с такими выдумкой и огоньком, как это сделал Грейвс, чтобы стало очевидно – женщина стала имуществом ровно потому, что изначально была силой.

Женский персонаж мифов неоднороден. Есть в нем страждущий компонент, а есть и агрессивный. Богини античной Греции, богини-девы (Артемида, Афина) довольно жестко пресекают посягательства патриархата на свое тело, на свою свободу, богини-матери (Афродита, Деметра) весьма условно подчиняются воле Зевса. Богини тьмы, Геката и Персефона, стоят особняком, мало кому придет в голову назвать их «местом, которого каждый хочет достичь» – тем не менее, у них женские лики.

Начнем обзор с крито-микенской культуры. О ней известно мало, слишком мало, чтобы делать однозначные выводы, однако фрески Кносского дворца свидетельствуют, что женщина на Крите занимала важнейшее положение – в качестве ли жрицы, олицетворения Великой матери или в качестве самой богини. Землетрясение и/или материковые завоеватели положили конец этой истории, но она была, и Крит мощно говорит в историях женщин, рожденных и правивших на Крите.

Европа вступает на Крите в брак с Зевсом в образе быка, родит троих сыновей и становится женой критского царя Астерия. Ее сыновья, в частности, Минос, наследуют власть Астерия вовсе не по родству – фактически, он царствуют по праву матери (и, конечно, по желанию Зевса, но это объяснение явно появилось в истории чуть позже самой истории).

Жена Миноса Пасифая – дочь бога Гелиоса и океаниды Персеиды, то есть, божественная сущность, выбирает быка в возлюбленные, рожая от него чудовище (и наследника династии) Минотавра. Имя Пасифаи означает «вся светящаяся». Среди ее братьев – не только Фаэтон, но и царь Колхиды Ээт, она сестра Цирцеи и сама колдунья. Заметим, что после ее измены и рождения Минотавра Минос не только не казнит ни ее, ни ребенка, но и не оставляет ее – разве только предпринимает попытку скрыть Минотавра в лабиринте – что является верным признаком того, что власть на Крите все еще передается по браку, царь – только лишь муж царицы. Более того, Минос даже не отказывается признать отцовство: Минотавр не имя, а только прозвище (титул), означающий «бык Миноса». Что бы царица ни сделала, она в своем праве, ее не убьют, не могут убить, такое даже не придет в голову ее подданным.

Аэропа, жена Атрея и любовница Фиеста, также родом с Крита – дочь Катрея, внучка Миноса и Пасифаи. Времена меняются, и отец велит утопить/продать ее в рабство за то, что застал на ложе с рабом, однако после той самой продажи она оказывается на континенте в женах у царя Атрея. Атрей и Фиест – два брата, соперничество которых за власть сохраняет намек на то время, когда два царя правили одновременно, их вражда принимает самые ужасающие формы. Два царя правят одновременно, и два царя, последовательно или единовременно, находятся в связи с царицей – явный отзвук в мифе матриархального группового брака цариц.

Сыновья же Атрея и Аэропы, Агамемнон и Менелай, женятся на двоих дочерях Леды, жены спартанского царя Тиндарея. Одна из них, Елена – дочь Зевса в образе лебедя, другая, Клитемнестра – дочь человека.

История Клитемнестры, изложенная в трагедиях великих греческих и римских авторов – прекрасный пример того, как патриархальный миф посредством художественного слова расправляется с остатками матриархального. Наверное, лучший поэтический образчик политической пропаганды представлен только в «Ричарде III». Прелюбодейка, мужеубийца, убийца пророчицы, злоумышляющая на дочь, стремящаяся убить сына… чего уж больше. А между тем, эта история довольно показательна в плане архаической женской героики, в плане того, как патриархат в материковой Греции смещал местные женские культы, и того, почему путь героини, устраивающий современное общество, невозможно извлечь из греческих мифов. Да и из большинства мифов вообще.

Почему Клитемнестра убивает мужа и стремится убить сына? Ее поступкам есть объяснение. Первым браком Клитемнестра замужем за Танталом (младшим), сыном Бротея, которого убивает его родич Агамемнон (и он убивает также сына-младенца Клитемнестры), Агамемнон женится на ней и становится царем (да, снова царем по праву брака). Тантал приходится Агамемнону и Менелаю троюродным братом. Чтобы обеспечить благополучный отход войск под Трою и попутный ветер флоту ахейцев Агамемнон приносит в жертву их с Клитемнестрой дочь Ифигению, вызвав ее к себе якобы для брака с Ахиллом. В отсутствие мужа Клитемнестра вступает в связь с Эгисфом (который сам происходит из инцестуального брака), двоюродным братом мужа. Таким образом, у нее три партнера, двое из них цари, из рода Пелопса, и все ее мужья – потомки первого Тантала. Снова здесь групповой брак царицы (многомужество) с представителями одного рода, и снова она – царица в своем собственном праве.

Положим, Клитемнестра имела полное право испытывать сложные чувства к мужу, убившего двоих ее детей (версию с подменой Ифигении ланью на алтаре опускаем, полагаю, изначальная версия мифа все-таки включала в себя человеческое жертвоприношение) и отнявшего ее власть. Агамемнон возвращается домой не только убийцей собственной дочери, но с наложницей Кассандрой (по некоторым версиям, и с детьми от Кассандры). И Клитемнестра выбирает этот момент для возврата былой власти, устраняя его. Ярким подтверждением того, что мы имеем дело не с банальным кухонным убийством неверного и нелюбимого мужа, а с жертвоприношением, является орудие убийства: и на росписях керамики, и в тексте трагедий Клитемнестра предстает с секирой в руках. Обоюдоострая секира, лабрис – один из священных предметов критского матриархального культа. Что же происходит, когда Клитемнестра убивает мужа? Разве народ Микен поднимает восстание, увидев при царице, убившей Агамемнона, нового консорта? Ничего подобного, народ бездействует. Почему царица боится своего сына и предпринимает попытки его устранить, понятно – он мужчина, наследник мужа. Из детей ее интересуют только собственные дочери, которые занимают по отношению к матери (и к убийству отца) прямо противоположную позицию. И понятно, почему наивысшая казнь для Электры, на которую только смогла согласиться Клитемнестра – всего лишь (или о, ужас) брак с крестьянином (по одной из версий). Клитемнестра лишает непослушную дочь права наследования, устраняет ее из династической линии, но не только не убивает ее, а приезжает навестить и посмотреть на своего первого внука (дочь заманивает ее именно на это, а мать покупается). Так что в сюжете о Клитемнестре мы имеем дело не с историей о прелюбодейке, избавившейся от супруга, а скорей, с историей недоразумений и свар в женском правящем семействе Микен, в финале которой мать предпочла одну свою наследницу другой, а отвергнутая наследница с этим не согласилась. Мужчины же (муж, любовник, сын) тут вообще нужны только как производители, меченосцы, временные консорты, копья ломают не из-за них.

Елена Троянская. Собственно, она не столько троянская, сколько спартанская. Менелай (как это уже знакомо, не правда ли?) становится спартанским царем, женясь на дочери Тиндарея (которая, впрочем, вовсе не дочь Тиндарея, но Зевса в образе лебедя). При этом власть переходит к Менелаю при жизни Тиндарея, что, опять-таки, указывает на то, что Елена была царицей по праву рождения, а не по праву брака (вообще-то, Менелай в Спарте находился в изгнании, да и, возвратясь из изгнания, царем не стал бы, это место в Микенах было прочно занято его братом Агамемноном). После смерти троянского царевича Париса Елена становится женой его брата Деифоба. При всем том, Менелай – не первый муж спартанской царицы. В возрасте от семи до 12 (по разным данным) лет она была похищена Тезеем, который в итоге на ней женился. Мать Тезея, Эфра, происходит из рода Пелопса, как и Менелай. Два мужа Елены – пелопиды, еще два – троянские царевичи. И снова групповой брак царицы, но теперь уже с мужчинами двух царских родов.

Пенелопа, двоюродная сестра спартанских царевен Клитемнестры и Елены, полная им противоположность в смысле женской добродетели (в понимании новейшего времени). Что мы знаем о ней, типичном примере верной жены, и что упускаем из вида? А ведь Телемах – по сути продукт гостевого брака, и у его отца Одиссея есть еще один такой же, но уже более достоверный гостевой сын, Телегон. Одиссей в судьбе царицы участвует недолго (в сравнении со сроком его скитаний), все остальное время она неплохо справляется без него, остров никем не завоеван и довольно богат. Женихи ищут руки царицы, планируя освоить Итаку при живом сыне (и отце Лаэрте) отсутствующего царя. То есть, правление на Итаке с большой вероятностью все же осуществляется с учетом матрилинейности. Да, Телемах в «Одиссее» велит матери молчать и идти заниматься своими женскими делами, но давайте смотреть на то, что происходит, а не на то, что он говорит. А происходит передача власти мимо Телемаха – новому мужу царицы, буде она решится его избрать. Вот только царице не очень хочется замуж за кого-либо из присутствующих, тем Телемах с Одиссеем и спасаются.

Кто у нас из ярких персон остался неохваченным в смысле женской архаической героики? Харизматичные кузины-братоубийцы Медея и Ариадна. Историю Ариадны красочно и достоверно воплотила Мэри Рено в романе «Царь должен умереть» (первая часть дилогии «Тезей»), прекрасно аргументировав, почему, бросив Ариадну, Тезей впоследствии женится на Федре. Если вкратце, любовь там, конечно, тоже в расчет принималась, но история Ариадны – в большей степени про устранение соперника на отцовский трон, а не про любовь к заезжему афинянину. История Медеи также по касательной пересекается с Тезеем. Тезей не однажды за жизнь встречается с героинями женских культов, можно сказать, матриархальные дамы – его личный кинк: в Элевсине он убивает царя Керкиона, став новым царем по праву женитьбы на царице; его возлюбленной делается Ариадна, он женится на царице амазонок Антиопе, затем на критской царевне Федре, третий брак заключает с малолетней Еленой Спартанской. Ни одной из избранниц союз с ним счастья не принесет, с потомством у него тоже все сложно. Тезей – как раз один из героев, в истории которого довольно трагично переплетено взаимодействие мужского и женского мифов, мужского и женского культов. Впрочем, греческие мифы – они и вообще не про счастье.

Медея – дочь Ээта и Идии (Эйдии), океаниды, которую иногда называют «богиней знаний», полубожественная сущность, сопрягающаяся (не своей волей, а волей Геры) с земным мужчиной, Ясоном. Убив брата Апсирта, расчленила тело и бросила куски в воду, чтобы замедлить погоню за собой – типичное человеческое жертвоприношение. Заметим, она берет с собой не сестру, а брата, сестра Медеи невредимой остается в Колхиде – брат более ценный наследник для ее отца, но менее ценный, чем сестра, родственник для самой Медеи. Опять женский убывающий миф конкурирует в тексте с восходящим мужским.

Прибыв в Иолк, Медея подговаривает дочерей Пелия, дяди Ясона, убить отца. Дочери убивают отца, разрубают тело на куски (снова та же деталь), бросают в котел – снова человеческое жертвоприношение. Впоследствии, когда Ясон решил жениться на коринфской царевне Главке (ибо ему обещали трон Коринфа с этим браком), она убивает соперницу, а также своих детей от Ясона. Почему Медея убивает мальчиков? Потому что они наследники своему отцу, но не матери. Есть версия мифа, что сыновей Медеи и Ясона убили жители Коринфа, так как именно мальчики принесли царевне Главке отравленную одежду. Версия детоубийцы Медеи появляется у Еврипида, правда, поговаривали, что Еврипид приписал убийство мальчиков матери, а не разгневанным коринфянам, за огромную взятку (почему меня это не удивляет? одна мертвая женщина или репутация целого города Коринфа – и вы еще выбираете?). После трагедии Медея исчезает на летающей колеснице, запряженной крылатыми змеями, посланной не то дедом Гелиосом, не то теткой Цирцеей. Объявляется она уже в Афинах, гостьей и наложницей официально бездетного царя Эгея. Именно Медее приходит идея устранить на пиру Тезея, который инкогнито является в дом своего отца. Далее, прежде чем начинаются неприятности, Медея вместе с сыном Медом традиционно исчезает на крылатой колеснице. После отбытия из Афин она возвращается в родную Колхиду, выясняет, что ее отец смещен с трона и возвращает себе (или сыну) царство Ээта привычным ей способом – убийствами и войной. В свое время Медея чествовалась как изобретательница медицины как таковой.

Зачем я выворачиваю миф наизнанку и смотрю, где оно было сшито белыми нитками? Не в том дело, что осмысленная жестокость лучше бессмысленной жестокости, в любом случае убийства оправдания не имеют. Но бессмысленная жестокость в сюжете, рассказанном мужчинами, обычно присуща женщинам, тогда так мужчины совершают печальное, но необходимое – хотя по смыслу это одни и те же поступки. Пасифая, Елена, Клитемнестра, Ариадна, Медея тысячелетия назад делали то же, что и мужчины – отдавались страстям и боролись за власть, но время – и мужчины – снабдили их клеймом исчадий ада, преступниц, изуверок, в отличие от мужчин. Несите немного справедливости в студию, уже пора. Но спустя века той же участи – осуждению и очернению – подвергнется вполне исторически достоверная Клеопатра VII Филопатора из династии Птолемеев.

Отдельная тема для рассмотрения – женщина в ипостаси охотницы. Не такая уж редкая тема, по одной из версий мифа, Парис похитил Елену именно в то время, как она охотилась. Наиболее известные лики античных охотниц – Артемида, Аталанта, Прокрида. Если Артемида и Аталанта – девы (последняя может считаться местной ипостасью богини), то Прокрида особой щепетильностью к телу не отличается. У нее множество возлюбленных, она и тщеславна, и страстна, и корыстолюбива (словом, демонстрирует типичные черты героя, а не героини мифа). Рассорившись из-за собственной измены с мужем Кефалом, становится любовницей критского (опять) царя Миноса, попутно снимая с него заклятье, наложенное на того Пасифаей, мешающее Миносу заводить романы на стороне. Желая вернуть Кефала, Прокрида переодевается в мужское платье и охотится вместе с мужчинами, становясь обладательницей чудесного копья, всегда бьющего без промаха. Неузнанная Кефалом, предлагает красивому юноше переспать с ним (с ней), обещая копье в дар – Кефал соглашается, тогда она открывает ему свой пол. Некоторое время они живут долго и счастливо, пока Кефал случайно не убивает ее на охоте (Прокриде вздумалось проследить, насколько верен ей муж).

Коротко подводя итог: женщины в греческом мифе не только успешно исполняют типичные «мужские» роли, но и олицетворяют страх мужчин перед рождением и смертью, а также власть над тем и другим – и потому осуждены в патриархальных пересказах мифов, дошедших до нашего времени, а также и в тех, что сделаны с точки зрения этики монотеистических религий. Собственно, этот страх по наследству несут на себе и те героини, которые долгое время появлялись в облике убийц и искусительниц в литературе и на экране, так называемые «роковые» женщины. Комплекс «мадонна/блудница», исходя из которого и посейчас рисуют многие женские образы, тоже творение патриархата – в матриархальном мире понятия блуда не существовало, а мадонной (матерью бога) могла стать любая женщина именно через тот самый «блуд». В иудействе, мусульманстве, христианстве женщина, непокорная воле мужчины/отца/Бога-творца теряет как свою героику, так и творческие силы. Отныне она объявлена злобной, неконтролируемой, порочной и изначально заклеймена грехом. А еще ей отказано в активной роли – так безопаснее для общества, построенного мужчинами в интересах мужчин. Женская сексуальность теперь жестко контролируется, только так женщина может служить верным средством передачи имущества по наследству среди мужчин.

Однако она все еще рожает новых мужчин и являет свой темный, доначальный лик в обрядах инициации тех самых мужчин.

Добрым молодцам урок

Не только греческая мифология дает богатый материал для размышления о женской архаической героике – иллюстративного материала достаточно и в русских, и в северных, и в сказаниях любого народа, если взглянуть на них повнимательней. Собственно, попытка разобраться, как это было, кто на ком стоял, как работала голова человека другого времени, попытка докопаться до корней мира через корни мифологии и сказки и есть неотъемлемая часть работы писателя.

Хозяйки всех миров

Далеко не во всех религиях, культах, представлениях о творении всего сущего творец мира – мужского пола.

В «Калевале» творец мира – женщина, дева воздуха Илматар, понесшая от ветра. Собственно, мир и происходит из двух половинок яйца утки, которая обустраивает гнездо на колене Илматар. Илматар, проплывая по бескрайнему доначальному морю, формирует сушу прямым приложением рук, толкаясь ногами, вырывая прибрежные ямы. Она лепит мир под себя, а после рождает героя, который – второе поколение – обустраивает мир дальше силой заклинаний, силой песенного слова.

Хозяйки миров, хозяйки неба, правродительницы, великие матери – все они составляют касту тех, к кому за помощью приходят герои и героини. Они принимают вид обережных куколок (материна куколка Василисы), они становятся волшебными животными (корова Хаврошечки), несть числа могучим вошебницам. Огромная часть их магии относится к магии крови, родовспоможения, врачевания. В их числе есть не только хозяйки светлых миров, но и предстательницы мира мертвых.