Обет молчания

– Если ты так сильно огорчился из-за ее скорого ухода, то у тебя есть возможность ее догнать, а может, и утешить бедняжку. Поторопись!

– Зачем мне ее утешать? – возразил Рик. – Думаю, она и сама справится… Так зачем Грейс приезжала?

– Сказала, что найдены неопровержимые доказательства пребывания римлян и других древних народов в Новом свете.

– Неужели? – брови Пейджа взлетели вверх. – Вот уж воистину… удивлен так удивлен.

– Что? Но ты же сам только вчера говорил, что поддерживаешь теорию Софи?

– Причем тут Софи? Я удивлен тем, что твоя бывшая подруга решила поделиться с тобой этой новостью.

– А, понятно, – протянула Мадлен, глухо засмеявшись. – Ну, я так и сказала Грейс… а ты «от твоей любезности», «от твоей любезности».

– Ну Бог с ней, – махнул рукой молодой мужчина. – А это что?

Он указал на лежавший на столе пакет.

– Здесь та самая информация, о которой она говорила.

– Не хочешь взглянуть? – Рик поглядел на бывшую возлюбленную исподлобья. – Просто из чистого любопытства.

– У меня нет времени заниматься ерундой, – отрезала Мадлен, нахмурившись.

Она посмотрела на пакет глазами, полными ненависти.

– Ну нет, так нет, – махнул рукой Ричард. – Тебя Софи звала, хотела что-то показать. Идем?

– Хорошо, я сейчас подойду.

– Договорились, – мужчина повернулся к выходу. Уже стоя на пороге, он обернулся и спросил:

– Мэд, прости, что лезу, но мне одному кажется, что инспектор министерства культуры ни бельмеса не понимает в археологии, да и в культуре в целом? Или ты тоже заметила его некомпетентность?

– Да, так и есть, – кивнула головой археолог. – И это показалось мне странным. Но у меня язык не поворачивается задать ему прямой вопрос. Собственно, он просто ходит и смотрит. Скорее охраняет, нежели контролирует процесс раскопок. Вот только что и зачем?

– А может, КОГО?

– И ЗАЧЕМ?

Они обменялись вопросительными взглядами.

– Я… я не знаю, – наконец-то после минутной паузы отозвался Рик.

– Вот и я тоже. Ладно, иди. Я сейчас подойду.

Ричард скрылся за брезентовым пологом. «Признаться, бесконечные загадки стали меня изрядно напрягать, – мелькнуло в голове молодой женщины. – То одно, то другое… а теперь еще и…»

Мадам Дюваль бросила любопытный взгляд на пакет. Открывать или нет? Да или нет?

– Господи, ну почему я такая любопытная, – негодуя сама на себя, простонала она и, схватив бумажный пакет со стола, надорвала его.

На пол выпали фотографии, статья из газеты, написанная на испанском языке и письмо, адресованное Грейс Эванс. Пробежавшись по нему глазами, Мадлен от удивления охнула и села на стул.

– К-какого… какого черта тут происходит?

Глава 10

Ученостью зря не кичись!

Не считай, что один ты всеведущ!

Фивы, Новое царство,

XVIII династия

С момента прозрения Аменхотепа IV прошел еще один год. Возмужавший фараон из мальчика-царя превратился в юношу-владыку, серьезно относившегося к своему положению бога и царя. Он родился божественным, так, по крайней мере, ему постоянно внушали приближенные, музыканты, поэты и советники, окружавшие его с раннего детства.

– Отчего идет дождь? Почему на смену сезона дождей приходит жара? Почему Нил то разливается, то нет? – не раз спрашивал у наставника и жрецов юный государь.

В тот день молодой царь, пожелавший наконец-то познать смысл жизни, был настроен решительно.

– Почему солнце встает на востоке, а садится на западе? Отчего падает звезда? Где берет свои силы Нил? Как человек приобретает познания?

– Я не понимаю, к чему подобные вопросы, владыка, который будет жить вековечно вечно, – озадаченно поглядывая на недовольных словами Аменхотепа IV жрецов, негромко проговорил его наставник и советник Эйе. – Все изложено вот здесь, в «Книге Тота», в которой прописаны и установлены ВСЕ правила и ответы за много веков до вас.

– Потому, что так пожелали боги, так постановил Осирис и такова воля Амона, – добавил Ур-Сена, не на шутку встревоженный расспросами государя. – Да будет их милость вечна, да воздадим молитвы наши и принесем им жертвы, прося заступничества и покровительства.

– То есть всем, чем я владею, я обязан богу? – не сдавался пытливый царь, жаждущий докопаться до истины. – Значит ли это, что то, от чего я страдаю или чему радуюсь, все происходит по воле бога?

– Истинно так, владыка, живущий правдою, – кивнул головой Открывающий небесные врата, приняв многозначительный вид, считая себя избранным, ибо лишь ему было позволено быть связующим звеном между всемогущим богом солнца Ра и другими людьми.

– А какого бога? – спросил Аменхотеп IV, пристально уставившись на верховного жреца. – Где он?

Ропот удивления и одновременно негодования пронесся по всему великолепному залу, в котором восседал владыка обеих земель.

– Но, великий государь, – ужаснулся советник, покосившись на Ур-Сену, лицо которого побагровело от заданного вопроса, – вы не должны так говорить. Существование богов каждый человек принимает за истину с рождения. Они есть везде: в растениях, земле, воде, воздухе. Бойтесь, о владыка, который будет жив вековечно вечно, гнева и кары богов.

– Почему они должны покарать сына Атона? Где они? Они повсюду? Ты говорил мне, что их тысячи! Что они в воде, на дереве, в воздухе, под землей. Любая букашка – божественна. Так же вы учили, советник? Какой из них подвергнет фараона наказанию? Может ли крохотный жук наказать меня? Меня, могущественного царя великого царства!

Жрецы, стоявшие в зале, продолжали перешептываться. Слова, сказанные фараоном Аменхотепом IV, вызвали бурю недовольства, которое, вместе с тем, они не осмеливались выражать открыто. Для них, живущих в благоденствии благодаря дарам и подношениям, было важно наличие бесчисленного количества богов, ибо бульшая часть их доходов складывалась из продажи брелоков, амулетов, молитв и заклятий. Многие из них предсказывали будущее, разъясняли сны или пророчествовали, решали семейные и юридические дела путем подношений божеству и вознесения молитв. И за все оказанные услуги простой люд был обязан платить жрецам.

– Великий Ур-Сена, ответь на вопрос: что за богиня землеройка, если ее может схватить кошка, богиня Миу, и сделать вначале своей игрушкой, а потом преспокойно съесть?

– Все происходит по воле бога! – с каменным лицом повторил Открывающий небесные врата.

– Какого? – вновь спросил царь, пристально уставившись на верховного жреца, богато одетого: в белые ниспадающие одеяния и плащ из леопардовых шкур.

На серьезном узком лице владыки обеих земель с глубоко посаженными и прикрытыми тяжелыми веками глазами, свидетельствующими о высоком уме и склонности к фанатизму, заиграла насмешливая улыбка. Аменхотеп IV больше не верил в божественную силу ни бога солнца Ра, ни других богов, хотя и оставался верен некоторым из них.

– Великого Амона! – воскликнул потерявший самообладание Ур-Сена, уже не в силах выносить кощунственные речи государя.

– Амона? То есть это бог солнца Ра велит твоим подпевалам собирать пошлину у бедняков и отбирать последнее у крестьян? Скажи, верховный жрец, почему люди приносят дары и деньги в храм для богов, а жрецы присваивают их себе, богатея с каждым днем все больше и больше и живя при этом в роскоши? По какому праву Амон стал богом богов? Все его храмы – одна большая сокровищница, которая… принадлежит НЕ МНЕ.

– Но…

– Разве не Я – царь и бог, повелитель двух Египтов, правитель верхнего и нижнего миров? Разве не вы постоянно мне твердите, что я создан для вечности, что вокруг все делается лишь ПО МОЕЙ ВОЛЕ? Разве не вы, любезный Эйе, мой наставник и учитель, говорите мне: приказывайте и все сей же час исполнится?

– Да, безусловно, однако…

– Так вот, я приказываю: впредь называть меня не Аменхотеп IV, а Эхнатон – угодный Атону, блистающий свет солнца. Я не являюсь более воплощением бога Амона на земле и не желаю носить его имя. Для меня существует лишь один бог – солнечное божество Атон. Ему вы должны возносить все хвалы и благодарственные молитвы. Ему поклоняться и служить. Мои верные Эйе и Хоремхеб, вам поручаю донести до всех жителей моего великого царства нашу волю. Идите!

Оставшись в одиночестве, Эхнатон, бывший Аменхотеп IV, встал и, повернувшись к стоявшей поодаль статуе Амона, шепотом произнес:

– Я спрашивал – существуешь ли ты на самом деле? Ты не ответил мне. Я спрашивал – как мне повелевать моим народом? Ты промолчал. Так получай то, что заслужил. С этой минуты ты просто обычный золотой идол, богато украшенный драгоценными камнями, которые привезли для меня со всех концов моего огромного царства. МОЕГО! Слышишь, Амон? Моего царства, но НЕ ТВОЕГО! Я не желаю более делить его с тобой…

Карнакский храм гудел словно улей. Многочисленные жрецы, служители бога Амон-Ра, размахивая руками и захлебываясь от волнения словами, обсуждали только что полученные новости. Встревоженные и крайне обеспокоенные нововведениями царя, они не знали, что и думать.

– Это попахивает ересью, – негодующе говорили одни. Их слова сразу же возмущенно подхватывали другие:

– Да-да, это безбожие, вероотступничество!

– Лжеучение… наш владыка – отступник, – громко кричали третьи, глаза которых наливались кровью от гнева.

– Вы слышите, что творится в храме? – задал вопрос пророк Онурис-Ма, пристально глядя на верховного жреца.

– К несчастью, наш великий Амон не наградил меня тугоухостью, а лучше бы глухотой. Я жалею, что дожил до этого дня… Меня лишь волнует вопрос: почему вы не предупредили нас о надвигающейся беде? Кому, как не вам, следовало бы ведать о ней. Будь об этом известно заранее, я смог бы предотвратить бедствие, обрушившееся на царство. А теперь… теперь я и представить не могу, чего ожидать.

– Но боги не предостерегли меня, – сокрушенно покачав головой, произнес пророк. – Мы чем-то прогневили их, раз они отвернулись от нас.

– Неужели наши защитники действительно оставили нас, о Открывающий небесные врата? – простонал жрец храма, закрывая лицо руками. – О боги! Что же нам делать?

– Нечер-Уаб, не стоит поддаваться всеобщей панике, – строго поглядел на приспешника верховный жрец. – Еще не все потеряно. Он молод и горяч и хочет оставить след в истории. Одумается! Это обычная блажь, гордыня. Стоит, во всяком случае, попробовать направить его мысли в другое русло, и все вернется на круги своя.

– В другое русло? – брови пророка взлетели вверх от изумления. – Что вы хотите этим сказать?

– Лишь то, что есть только один человек, который в состоянии повлиять на него. И если мы сможем умолить его урезонить царя, то тогда восстановится мир и покой в наших землях.

– Но о ком вы говорите? – Онурис-Ма и Нечер-Уаб недоуменно уставились на Открывающего небесные врата.

– Я говорю о Нефертити.

– Жене владыки? – ахнули жрецы храма. – Но почему вы считаете, что он станет ее слушать? Она – женщина, хоть и весьма красивая! Но все же – ЖЕНЩИНА!

– Потому, что СТАНЕТ! – усмехнулся Ур-Сена, загадочно улыбнувшись. – Завтра же попрошу принять меня. И молитесь всемогущему богу нашему Амону, чтобы великая услышала мои увещевания.

В роскошных покоях дворца, благоухающих благовониями, на вырезанной из ливанского дерева и эбонита и расписанной фиванскими художниками кровати на набитых нежнейшей овечьей шерстью матрасах возлежала самая прекрасная из прекраснейших женщин, царица обеих земель – Нефертити. Невдалеке от кровати стояла высокая женщина, ее кормилица и няня, жена советника Эйе. Она держала на руках крохотный пронзительно пищащий сверток.

– Успокой ее, Тии, – нахмурила брови жена фараона и, вздернув носик, продолжила капризным голосом: – Почему ребенок постоянно кричит? Это невыносимо! Может, хочет есть? Смотри, прошло уже четыре месяца, а Меритатон почти совсем не подросла. Должно статься, у кормилицы дурное молоко. Смени ее! Пусть найдут другую, а эту прогони.

– Как вы прикажете, госпожа земли до ее края, – поклонилась няня и удалилась с ребенком на руках.

– Пришел придворный распорядитель-ваятель, владычица радости, – сказала служанка, приблизившись к царице. – Он ожидает вас в передних покоях вместе с великим жрецом.

– А этому что понадобилось в столь ранний час? – сильно удивилась госпожа. – Хорошо… скажи им, что я приму их, но позже. Пусть ждут…

Совершив утренний ритуал и омовения, прекрасная Нефертити приступила к таинствам, во время которых могли присутствовать лишь помощники, обладавшие специальными знаниями, умевшие красивую женщину сделать еще более красивой, ибо только в наилучшем виде подобало появляться перед верными подданными.

Облачившись в облегающее фигуру платье из легкого льна, державшееся на одной лямке, перекинутой через плечо, она надела изысканные украшения, заигравшие в лучах солнца, после чего на голову ей водрузили корону. Служанки украсили прическу владычицы яркими лентами, а на талию и шею прикрепили свежие, нежно пахнущие цветы. Надев на изящную ножку легкие сандалии, Нефертити с гордо поднятой головой проследовала в покои, где ее ожидали ваятель и Ур-Сена. Она вошла в сопровождении свиты в большой зал, украшенный мебелью из ливанского кедра, отделанного слоновой костью поверх листового золота и, не глядя на присутствующих там людей, величественно прошагала к трону, стоявшему у противоположной стены. Сев, владычица перевела глаза на служанку и еле заметно кивнула головой. Девушка подбежала к ваятелю и что-то тихо ему сказала. Тот улыбнулся и, неспешно подойдя к жене фараона, отвесил низкий поклон.

– Рада видеть тебя, Тхутмос, – обратилась к скульптору Нефертити, – ты наконец-то доделал мой заказ?

– О да, великая владычица радости, – с почтением ответил тот и, сделав знак своим помощникам, продолжил: – Как вы и пожелали… Это всего-навсего образец. Если вы, жена царева великая, одобрите его, то через два месяца я покажу работу во всей красе. Вот, смотрите!

Сняв легкую ткань, Тхутмос явил на свет божий восхитительный бюст царицы. По залу пронесся восхищенный шепот. Сделанная из песочного цвета известняка, в высоком синем венце, раскрашенная голова Нефертити была прекрасна, ибо скульптору удалось передать не только точно схваченные черты утонченного лица, но и выражение царицы – смесь приветливости и неприступности, гордости и жизнерадостности. На придворных смотрело нежное лицо, на котором играла необыкновенная легкая улыбка.

– Прекрасная работа, – удовлетворенно произнесла царица, немного помолчав. – Не зря тебя назначили придворным распорядителем ваятелей.

– Вам нравится, моя царица, владычица обеих земель? – заискивающе глядя на госпожу, спросил Тхутмос.

– Да, ты заслуживаешь моей похвалы. Иди и представь мне свою работу вовремя. И если бюст будет так же прекрасен, как его копия, то награда не заставит себя ждать. Ну а если нет… берегись! Кара небесная настигнет тебя. Как и мой гнев. Иди!

– Я сделаю все, как вы пожелаете, – низко поклонился похолодевший от ужаса скульптор.

Когда ваятель и его помощники скрылись за дверью вместе с драгоценной ношей, царица Нефертити перевела томный взгляд на Открывающего небесные врата.

– Зачем ты здесь, верховный жрец? – обратилась она к нему. – Не в твоих правилах покидать храм в столь ранний час.

– Я пришел, великая владычица радости, чтобы просить выслушать меня и умолять о защите и помощи, – отозвался Ур-Сена, подойдя ближе к трону.

– Умолять о защите? – изумилась жена царя. – Ты просишь помощи? У твоей госпожи? Но почему?

Прекрасная Нефертити была ошеломлена. Никогда еще верховный жрец не разговаривал с ней подобным образом. Обычно он, выказывая ей уважение, был почтителен, но не более. Ур-Сена знал себе цену и вел себя с достоинством, никогда ни перед кем не раболепствуя. Но сегодня… сегодня он выступал в роли просителя, чем и удивил молодую царицу.

– Да, моя госпожа земли до края ее, я, припадая к стопам вашим, пришел с отчаянной мольбой на устах, ибо нас постигло горе.

– Горе? Не понимаю, о чем ты говоришь, – сменив изумление на суровость, ответила Нефертити. – Неужели боги настолько глухи к твоим молитвам и просьбам, что отказались помочь?

– Они глухи к нашим просьбам потому, что разгневались. Разгневались на то, что ваш супруг, великий владыка обеих земель, отрекся от них. Великий Аменхотеп больше не служит нашему могущественному покровителю, не исполняет его волю. Государь наш, живущий правдою, отказывается от его покровительства и не признает больше бога солнца Амона. Более того, он запрещает и нам, и своему народу служить Амону-Ра. Царь, который будет жить вековечно вечно, закрывает храмы, присваивая их сокровища.

– Да, я знаю. Мой великий супруг, владыка обеих земель, так пожелал. И что ты хочешь от меня, верховный жрец? Как я могу помочь твоему горю?

– Моя госпожа земли до края ее, прекрасная Нефертити, – упав перед ней на колени, взмолился Ур-Сена, – только в ваших силах вернуть спокойствие в наши земли. Да будет память о вас и ваших поступках жить в веках вечно! Прошу вас, сжальтесь! Услышьте голоса наших богов, взывающие к справедливости! Вспомните, молю вас, что вы не раз опирались на мою поддержку и что я всегда был на вашей стороне.

– И я… разве я не отблагодарила тебя за труды и старание? Осмелишься ли ты, невоздержанный на язык, утверждать, что я не оплатила свой долг?

– О нет, моя великая госпожа, – задрожал от страха жрец, заметив, что брови жены фараона сошлись на переносице. – Ваша щедрость не имеет границ.

– И о какой такой справедливости идет речь? – продолжила царица, усмехнувшись. – Уж не о той ли, благодаря которой, вы, жрецы, набиваете свои карманы, в то время, когда наш народ бедствует? А вы всеми правдами и неправдами вымогаете у бедняков последние крохи, невзирая на то, что в царстве царит голод.

– Но, – попытался возразить верховный жрец, ошеломленный словами царицы, – лишь наши боги помогают держать в страхе и повиновении простой люд и избегать брожения умов.

Открывающий небесные врата по-настоящему был обескуражен внезапными нападками со стороны царицы Египта, ибо рассчитывал, воспользовавшись молодостью и, как он думал, глупостью госпожи, одержать скорую победу. Ему казалось, что он без труда сможет уговорить ее. «Мои доносчики, говорившие мне о неопытности и беспечности владычицы, оказались неправы. Они явно недооценили ее острый ум, главным образом потому, что она целыми днями проводила время вместе с будущим фараоном Египта, которого обучал Эйе. Судя по всему, советник учил не только его», – начал прозревать верховный жрец, исподлобья посмотрев на Нефертити.

А в гневе царица выглядел еще более привлекательной. Тонкие правильные черты лица самой прекрасной женщины на земле заострились, в глазах горел яростный огонь, а чувственный рот плотно сжался. Она с ненавистью смотрела на склонившего перед ней в раболепной позе жреца. «Отродье мерзкой гиены, – вертелось у нее в голове. – Ты! Ты смеешь укорять меня в неблагодарности! Саму великую госпожу! Ну ничего, я проучу тебя. Впредь будешь знать, как следует говорить с царицей и богиней Египта!»

– Ты слышал, что сказал мой великий супруг и господин обеих земель: наше царство нуждается в переменах, – продолжила владычица, всецело поддерживавшая супруга во всем. – Но меры, которые он предпринял, малы. Я считаю, что Египет нуждается в более серьезных изменениях, ибо лишь так мы сможем вывести общество из мрака и невежества. Только так на земле воцарятся любовь и радость… Если ты рассчитывал на то, что я буду отговаривать великого государя, живущего правдою, то ты проделал свой путь зря. Время настало! Перемены принесут нашему народу лишь свет и надежду.

Не желая более вести беседу с Открывающим небесные врата, Нефертити небрежно взмахнула рукой. Тот встал с колен и, опустив голову, задумчиво двинулся к выходу из покоев. «Что ж… вы сами подписали себе смертный приговор, голубки, – сжав зубы от ярости, молвил про себя верховный жрец. – Бойтесь, ибо никто теперь не даст за ваши жизни и медного кольца».

Но, вернувшись в храм, Ур-Сена испытал настоящее потрясение. Новость, которую сообщил ему приспешник Нечер-Уаб, поразила его до глубины души, ибо владыка, который уже основал новую религию и провозгласил новые ценности в Египте, пожелал большего: Эхнатон, великий фараон восемнадцатой династии, приказал построить для себя и своих приближенных еще и… НОВУЮ СТОЛИЦУ!

Глава 11

Мошенничество несовместимо с правосудием.

Помпеи, осень 1974 года

Мадлен открыла глаза. Она лежала на полу подле стола, на котором располагались приборы и радиоаппаратура.

– Как я тут очутилась? – сев возле стола, поглядела по сторонам археолог. – Ай, черт, почему так болит голова?

Она дотронулась до лба и, нащупав шишку, вскрикнула от боли.

– Понятно… последнее, что помню, это то, что я прочитала письмо и села на стул. Очнулась я уже на полу с синяком на лбу. Из чего можно заключить, что я опять упала. Как-то мне перестали нравиться мои обмороки. Рик прав, следует показаться доктору… Но после, все походы по врачам после. Вначале загадочное письмо.

Молодая женщина подняла с пола лист и еще раз пробежалась глазами по тексту:

«Дорогая Грейс, передаю тебе привет из далекой страны Перу, куда меня занесла судьба, а может, и не она занесла, а сам дьявол. Это теперь неважно. К сожалению, здесь я подхватил смертельно опасную болезнь (как выяснилось сегодня), так что нам вряд ли светит личная встреча, даже если ты приедешь сюда (а ты просто обязана сюда приехать). Доктор сказал, что я протяну еще дней пять, максимум неделю… не больше. Но это дело десятое. Я прожил недолгую, но яркую жизнь авантюриста, так что мне не на что жаловаться. Вот только последнее дело мне уже не суждено завершить, не по силам. Так что тебе карт-бланш.

Вероятно, ты уже догадалась, что информация, добытая тобой (черт знает каким образом), полностью подтвердилась. Я нашел их. Они божественны, да к тому же в превосходном состоянии. Они произведут фурор в научных кругах, а точнее, эффект разорвавшейся бомбы, ибо они полностью перевернут наше представление о мировой истории! Эх, жаль, что я не увижу твоего триумфа! Нобелевская премия у тебя в кармане, сестренка. Прости, пишу сумбурно… но я так взволнован!!

Мы… точнее, ты, станешь воистину великой! Все профессора и музеи будут у твоих ног, ибо такого больше нет нигде в мире. Понимаешь, что это значит? Мы − единственные обладатели настоящего сокровища! О, боже! Как бы я хотел видеть выпученные глаза доктора Стивенсона и профессора Гризмана, когда они увидят их… Но среди всех наших ценностей есть и еще одна очень загадочная вещь. Я не знаю, что это. По всей видимости, просто никчемная безделушка, но хозяин гостеприимного дома сказал, что это семейная реликвия, которая переходила из поколения в поколение долгие годы. Большего я не смог от него добиться. Он и сам толком не смог объяснить. Просто хранил эту вещь в память о предках. Зачем я упомянул о ней? Черт его знает. К слову пришлось.

Впервые в жизни сожалею, что не смог уговорить тебя и твоего идиота поехать со мной. Чтобы ты узрела то, что видел я. Как бы то ни было, глядючи на мои гниющие язвы, радуюсь, что проклятие той пирамиды, ты знаешь, о чем я говорю, настигло исключительно меня.

Прости, сестренка, но писать больше нет сил. Приезжай, как только сможешь, но не слишком откладывай отъезд. Этот Хавьер редкая сволочь и рвач, хоть и доктор. Я отдал ему все свои сбережения за молчание. Но не рассчитываю на его порядочность. Поторопись!

Адрес ты знаешь. Меня не ищи, бесполезно. Пока ты приедешь в эту чертову страну, я уже полностью сгнию, и мое тело сожгут (так сказал врач). Увидимся в аду! Твой брат, Гарри».

Медленно свернув письмо и взяв со стола фотографии, Мэд принялась их разглядывать. Снимки оказались очень плохого качества, и разглядеть что-либо на них оказалось ей не под силу. Просто какие-то каракули, нарисованные на чем-то темном. ЧТО изобразил художник, Мадлен разобрать так и не смогла.

– Тут нужна лупа, – пробормотала она и положила фотографии, письмо и вырезки обратно в конверт.

«Интересно, а зачем Грейс понадобилась я? – расхаживая по палатке, принялась рассуждать молодая женщина. – Почему решила поделиться со мной, с человеком, с которым враждовала многие годы? И не просто враждовала, а соперничала? В чем подвох? Она ученый, в определенных кругах имеет вес, правда, я слышала, что вряд ли ее репутацию можно назвать незапятнанной. Бывшая подружка пару раз оказывалась в эпицентре скандалов, связанных с черными копателями. Во что Эванс опять вляпалась? И почему через столько лет пытается вымолить прощение? Странно как-то все… Я должна выяснить!»

Приняв решение во что бы то ни стало докопаться до истины, Мэд, захватив сумку из своей палатки, уверенным шагом направилась к лагерной машине, стоявшей неподалеку, вместо того, чтобы отправиться к Софи, поджидавшей ее рядышком с пресловутой фреской.