Здесь я внуку хотела рассказ рассказать,
Быль одну. Хочешь слушать – сиди. Нет, – ступай.
А не то, так и мы место лучше найдём…
– Ладно, ладно, не злись. Интересно и мне
Быль послушать твою. Помолчу, так и быть. –
Бабка Вера взяла из корзины своей
Полотенце, затем на коленях его
Расстелила, достала один огурец,
Лук, чеснок и яйцо, ломоть хлеба ещё.
Стала кушать и слушать обещанный сказ.
Тихо бабка Наташа сказала, вздохнув:
– Ну, так, стало быть, слушайте дивную быль.
Про Степана Безрукого…
– Ты про того,
Про урода-то, что два крюка вместо рук?
– Про него.
– Интересно…
– Тогда помолчи!.. –
Бабка Вера набила себе полный рот,
И жевала молчком. А Наташа, вздохнув,
Покачав головой, вновь рассказ начала:
– Был Степан этот славный певец и гусляр.
Как, бывало, затянет: «…Ветлу-угой реко-ой
Шёл купцов карава-ан на ушкуях больши-их;
На ушку-уях больши-их, да со стра-ажей большо-о-ой…».
Любо-дорого слушать-то было его.
Много песен он знал. Только рос сиротой.
С дедом жил, а потом, как подрос, – и один.
На гуляния все приглашали его.
И в другие деревни возили, чтоб там
Песни дивные пел он на свадьбах и так…
А потом уж его и в Якшан стали звать.
Был он молод тогда. В саму пору ему
Заводить бы семью. А у князя тогда,
Кельдибека покойного, дочка была.
Уж красавица, лучше-то вроде и нет.
Стан ольхи молодой, а ресницы, – что два
Воронёных крыла, а глаза – словно ночь!
И любила она слушать Стёпку-певца.
На все праздники, даже, порою и так,
Всё просила отца, чтоб его пригласил,
Чтобы грустные песни послушать про то,
Как умеют любить на святой-то Руси,
Так любить, что и эта сама-то любовь
Становилась святой, забирала всю жизнь… –
Вновь вздохнула Наташа, былинку взяла,
Поразмыслив над чем-то, сказала потом:
– Уж не знаю, когда… да, наверно, тогда
Кельдибекова дочь и Степан-то певец
Полюбили друг друга любовью такой,
