Что и мать не мила, и отец-то не мил
Без зазнобушки глаз, без его алых губ…
Только князь Кельдибек дочь сосватал тогда
Сыну хана татарского, так, чтобы власть
Укрепилась его на Ветлужской земле.
Вот однажды от хана приехал и сын,
Чтобы свадьбу сыграть, да и дочь увезти.
Как, бишь, звали её-то?.. Шайви, не Шайви…
Не припомню: не русское слово никак
В голове-то не держится. Пусть и Шайви…
Стали звать – не идёт. Князь служанок послал.
Те вернулись, да – в ноги, мол, «князь, не губи!
Нет нигде твоей дочери». Стали искать.
Тут им кто-то сказал, что и Стёпка-певец
Тоже будто пропал, тоже нет, мол, нигде.
Догадался тут князь, рассвирепел совсем.
Да с дружиной, да с ханским-то этим сынком
И в погоню пустились. «Откуда, мол, он,
Этот подлый певец?» А ему говорят:
«Он из Ракова, мол». Князь с дружиной-то – к нам.
Вот тогда Кельдибека-то видела я.
Ну и страшен он был! Словно дьявол какой.
А когда не нашли их в деревне у нас,
Рассвирепели вовсе. Всех били плетьми,
Дом Степана сожгли. Девок брали в полон.
Мать твоя-то лежала с тобой на сносях,
А не то б и её… Спас ты, мать-то тогда. –
Посмотрела на внука Наташа, вздохнув:
– И лицо-то её, и глаза-то её…
Ханский сын-то хотел её плетью хлестнуть,
Да вступился Иван, не спужался того.
Так потом его так исхлестали всего,
Что не долго прожил-то отец твой Иван.
Но уж гнев их отвёл: на себя его взял.
Никого уж не били потом, и ушли,
Наказав, чтобы если узнаем чего
Про Степана-то мы, да про эту Шайви,
Так немедленно чтоб доложили, а то
Всю деревню пожжём, мол, и всех перебьём.
С тем уехали… Ночью-то ты родился.
Жив ещё был Иван-то, и видел тебя.
Он довольный ушёл. Был он рад, что сумел
И жену защитить, и, выходит, – тебя.
– А куда он ушёл? – мальчик тихо спросил.
Он в руке всё держал пирожок и не ел.
– Помер, батька-то твой, – Вера вставила тут.
На неё зло Наташа взглянула, и та
Прикусила язык, снова рот свой набив.
– Наша Любушка тоже недолго жила,
После родов была ещё больно слаба;
