Из Москвы. Он когда-то у Сергия был
В ученичестве. Позже, когда тот усоп,
Он писал житиё преподобного… да-а… –
Старец тихо вздохнул, вспомнив дальнюю быль,
И продолжил рассказ свой. – Так вот, и тогда
Видел я, как расписана церковь была.
Вот, скажу вам, где есть чудеса на земле!
Как живые с икон смотрят лики святых!
Смотришь и благодать входит в сердце… Вот так…
Даниил по прозванию Чёрный писал
Храм-то новый; и с ним живописец ещё…
По прозванью Рублёв, а по имени… ах,
Имя я уж забыл. Алексей ли, Андрей…
Уж не помню… года… Но творили они
Так чудесно… сам Бог их рукою водил.
Даниил там и кончил свой путь-то земной.
Но какой он был мастер!.. Так вот я о чём.
Наш-то Тихон чудесней врата расписал.
Не уступит московским-то он мастерам.
– Это так! Не уступит. – Макарий сказал. –
Живописец отменный! И дерево он
Словно видит насквозь, что там спрятал Господь.
Тут, бывало, посмотришь: полено и всё!
Он же нежно возьмёт, да погладит его;
Приглядится, да ножиком где ковырнёт;
Всё, что лишнее, снимет. И видишь потом,
Что в полене-то скрыты то плошка, то ковш.
И такой их резьбой разукрасит вокруг,
Что и в руки-то брать, да и есть-то из них
Уж не хочешь, а только любуешься всё…
– Да, Господь награждает умением тех,
Кого он полюбил… и кто любит его.
– А в Великом у нас был искусник один, –
Начал тут свой рассказ и Окимий монах. –
Куклы делал такие, что дивно смотреть.
Как живые. И вот, как-то сделал одну,
Что и ходит сама, и пищит, словно мышь.
Голосок-то тонюсенький, слов не понять,
Но как будто бы речь от неё-то идёт,
Вроде, как и ребёнок лопочет чего,
Вроде, как и мышонок чего-то пищит.
Федька Кукольник звали умельца того.
Ну и сдуру давай он людей-то пугать:
Я, мол, душу живую могу в неё вдуть.
Людям куклу покажет, нагнётся над ней
Да и дунет слегка; сам же – за рычажок
Незаметно и включит. И та вдруг пойдёт,
Да ещё запищит непонятно чего.
Много шуму наделала кукла тогда.
Уж молва полетела: нечистая, мол,
