– Послушай первый урок мой, ученик, – весело сверкая глазами, велел Саймей. – Есть в мире Божие, а есть человеческое. И чаще человек сам наказывает себя за свою несдержанность. И осознание ошибок своих приближает его к Престолу Господнему больше, чем наказание иное.
Юноша задумался на время, а потом серьезно, даже торжественно, кивнул главою. Довольный учеником Саймей опять потрепал его по голове.
– Ладно, Арам, – вставая из-за стола, сказал он. – Много дел у нас, которые не ждут отлагательств. Сегодня после службы вечерней и трапезы мы пойдем с тобою к брату Веспасу. Но, слушай, я не буду сердиться на тебя, если ты решишь остаться здесь. Это все явно слишком тягостно для тебя.
– Прости, но нет. Я не останусь в стороне, – решительно сказал юноша. – Учитель мой был добр ко мне и в душе моей живут лишь светлые воспоминания о нем. И в память о нем, я должен узнать правду о его смерти. …Чего бы мне этого не стоило.
– Ты уверен?–очень серьезно глядя на ученика, спросил Саймей.
Арам уверенно кивнул, даже не раздумывая.
– Ладно, – Посланник немного нахмурился. – Скажу тебе откровенно, Арам. Я собирался брать себе в помощники кого-то из старших братьев, чтобы тебе не доставлять лишних страданий. Но если уж ты так уверен … Но учти. Тебе придется беспрекословно подчиняться мне. А мои приказы могут быть для тебя крайне не приятны.
Юноша еще раз упрямо кивнул, соглашаясь на его условия.
– Что ж, – Саймей еле заметно улыбнулся уголком рта. – Похоже передо мною представитель не только древнего, но и славного рода.
Юноша порывисто поднял взгляд на него, и такая теплота и радость была в его взоре, что Посланник даже растерялся.
– Позже я прошу тебя больше поведать мне о роде твоем, – попросил он юношу, зная, что это доставит ему радость. – Но это в другой день. Сегодня, после встречи с братом Веспасом, мы заново и тщательно осмотрим кабинет учителя твоего. Мы разберем свитки и сложим их обратно, как должно. Боюсь, все время до ночной службы у нас будет занято.
– Я готов, – сообщил ему юноша, убирая блюда.
–Идем, – велел Посланник. – Пока будем трапезничать, я уверен, мы окажемся под пристальным вниманием твои братьев. Смотри и ты за ними. Будет интересно.
И с этими словами Посланник покинул комнату.
Шагая к открытым дверям Храма, Посланник привычно поднял взор на чашу, что была вырезана в камне над входом. Этот символ благодати господней украшал каждый дом его, здесь в общине он был покрыт позолотой, и блестел в лучах святила. В душе Саймея зарождалось ощущение чуда и радости приобщения к нему. Некое почти детское предвкушение встречи с волшебством охватило его, как бывало с ним всегда при вступлении в Храм Пастуха, Истинного Господа нашего. Внутри было сумрачно и прохладно. Каменная кладка стен стойко противостояла духоте, создавая внутри Дома Пастыря ощущение благодати.
Они миновали небольшой узкий предбанник, совершенно лишенный мебели, и от того казавшийся странно пустынным, будто грань, отделявшая мир светский от духовного откровения, таящегося там, в сердце Дома. Посланник окинул взором это пустынное пространство: белые стены, колонны и скудную роспись. Эта часть Храма была предназначена для женщин. Но таковых не было в общине сей.
В родном Визасе, да и во многих провинциях, где доводилось бывать Саймею, особенно в северных землях империи, к женщинам относились терпимее. Бывал Посланник в общинах, где женщин допускали в первые пределы Храма, и где они получали право жить в общине вместе с мужами своими и даже ели в общей трапезной за отдельным столом. Ведь Пастух, Истинный бог наш, допускал разговоры с женами, и если не ровнял их с мужами, то признавал и их право на веру.
Но здесь в стране фарсов такого быть не могло. Слишком велика была здесь сила обычаев предков. Мужи этой страны понимали жен, как вещи, и не оставляли за ними прав. Посланнику такое отношение претило. Он видел в женах красоту, нежность и тепло, которым они способны согреть и постель мужа и душу. Он всегда был ласков с женами. Однажды Феликс даже зло пошутил над ним, сказав, что Саймей мог бы запереть своих наложниц в псарне, и они бы вопили от радости, так как Посланник заботится о них так же, как о своих собаках. В этом была доля истины. Саймей никогда не был жесток ни к женам, ни к животным. Он считал, что недостойно мужа наносить обиду тем, кто слабее.
Миновав всего несколькими шагами первый предел, Посланник с Арамом вступили в алтарный зал. По белесым стенам плясали тени свечей, таинственно блестела роспись позолотой, опоясывая залу, вилась колоннада, в нишах было пусто. Не украшали Храм ни статуи, ни другие изображения Пастуха. Не было здесь и скамей, какие привычно было наблюдать Саймею в Визасе. От пустоты этой Храм казался более суровым и величественным. Но это рождало в душе Посланника некое тревожное чувство, сродни страху перед Истинным Богом, какое и ранее он испытывал в храмах земли фарсской.
Неприятно кольнуло сердце его и ощущение отверженности и чуждости. Посланник рассчитал все так, чтобы войти в Храм перед самым началом службы, и не привлекать взглядов братии. Но надежды его не оправдались. Стоило ему вступить в залу и встать смиренно у колонны, как взоры всех присутствующих оборотились к нему. Именно под этими взглядами и почувствовал он себя чужаком. Одни смотрели на него с завистью, замечая стройное крепкое тело и красивое лицо, другие – с опаской, а некоторые – даже с подозрительностью. Саймей заставил себя мысленно отстраниться от того впечатления, какое испытывал под этими взорами, и принялся сам рассматривать присутствующих.
Арам говорил ему, что в общине много ремов, но то были ремы иные. Ремы страны фарсов – дети завоевателей, смешавшие кровь с народом этой местности, они даже внешне были отличны от Саймея. Им была чужда его осанка воина, оливковый загар кожи, гладко бритое лицо, прямые черные волосы и цвет глаз, похожих на янтарь. Посланник так же отметил, что фарсы, а их тут тоже было не мало, по обычаю своему любого иноземца принимали сурово, ибо слишком сильна была в них память обо всех завоевателях, веками зарящихся на их земли.
Парисам Посланник был ближе всего. Этот народ в строгости нрава своего был близок к фарсам, но более других ценили парисы дух некоего товарищества, воспитанный этим воинственным народом в своих отпрысках. Саймей ценил в них умение принимать противника или друга, как равного в любых условиях их жизни.
Заметил Саймей в толпе, наполнившей залу и нескольких арибов. Они отличны были от остальных братьев темнотой кожи и благородной красой черт, ладным сложением и грацией. Арибы никогда не были склонны сразу составлять мнение свое о новых людях, а потому взоры их были задумчивы.
Посланник последний раз обвел храмовую залу взглядом и опустил чинно голову в приветствии, а после, молитвенно сложив ладони, приготовился слушать службу, устремив глаза к алтарю. Тут же из-за полога вышел священник в черных одеждах и прошествовал прямо к Саймею. Он был не молод, лет более пятидесяти, но еще крепок здоровьем. В серых глазах священника светилось осознание собственной значимости гордость, вызванная им, подбородок был немного поднят, что придавало его полноватому лицу вид надменный. Подступив к Посланнику, он молвил с мягкой, чуть неестественной улыбкой.
– Позволь, Высокий гость наш, выразить радость мою и братьев моих о том, что ныне ты с нами. Сердце мое греет мысль, что Глава земного царства Пастуха, Истинного бога нашего, направил в сею скромную общину столь близкого к себе человека, дабы оказать помощь нам в печалях наших по кончине настоятеля Иокима.
– И я рад находиться здесь, в кругу братьев моих, – сдостоинством и некоей даже царственностью, подобающей случаю, молвил Саймей в ответ.
– Имя мое Исса, и ныне братья возложили на плечи мои сею радостную и почетную обязанность служить в Доме Пастыря, после кончины печальной настоятеля, ибо я был близок ему, – продолжал священник, немного утратив вид надменный. – Но сан твой велик, а по сему, не окажешь ли ты честь братьям, сменить меня на сеём посту, пока пребываешь в общине нашей?
– Это честь для меня, – ответствовал Посланник, чуть склонив голову. – Но, как видишь, брат, хоть сан мой велик, но ношу я одежды серые, а по сему не веду служб и проповедей. Пусть же пост высокий и ныне остается за тобой, как решили братья наши. Я же сочту радостью светлой находиться в кругу их, как равный.
Священник коротко кивнул.
– Так не станем же доле задерживать службу, – распорядился Саймей и опять устремил взор на алтарь. Священник шагнул обратно, готовый начать службу.
Саймею было пять лет в тот светлый день, когда впервые вступил он под своды Дома Пастыря. И так поразило все существо его чудо и красота места присутствия Духа и Веры Пастуха, истинного бога нашего, что он навеки решил связать жизнь свою с ним. Посланник помнил то волшебное чувство, будто душа его раскрылась навстречу Господу и Слову его, помнил, как переполнял его благоговейный восторг, как чудилось ему, будто Длань Пастуха коснулась ласково сердца мальчика. Ощущения эти были столь сильны и прекрасны, что Саймей желал всей душой своей пребывать в лучах Духа Господнего вечно.
И по сей день, стоило Посланнику переступить порог Дома Пастыря и услышать первые звуки службы, как то всепоглощающее чувство благодати, охватывало его вновь. Он стоял в кругу братьев Лехемской общины, и все тревоги его исчезли, забылись тяжкие думы, неприятные давешние ощущения покинули его, все плохое покинуло память его, а душа Посланника пела и молила, чтобы благодать эта длилась и длилась.
Братья воспели гимн Светилу, Лику Пастуха, истинного бога нашего. После были вознесены речи молитвенные в защиту души покойного настоятеля Иокима, чей дух, теперь, после девяти дней минувших со смерти святого отца, начал подниматься ввысь, на суд Пастыря. И после всех долженствующих молитв и обрядов, служба была завершена.
Будто очнувшись после благостного сна, с сожалением и болью в сердце, Саймей стронулся с места, и, кинув прощальный взгляд на алтарь и полог, развернулся и покинул Храм.
Глава вторая.
Новые части головоломки.
Зал трапезной был обширен и сумрачен, как и пределы Храма. И так же витала здесь прохлада. Не смотря на то, что все окна были открыты, духота не проникала сюда, оставаясь на мозаичной плитке террасы. Здесь стояли восемь длинных узких столов, и по обычаю, за каждый из них, усаживались трапезничать по тринадцать человек. Так же на вечерях своих трапезничал сам Пастух с братьями своими, отдыхая после мистерий. Пять столов и длинные скамьи подле них занимали послушники с наставниками своими. Еще три заняли под трапезу старшие братья. Еще один, девятый стол стоял на небольшом возвышении, за ним принимали пищу руководители общины.
Посланник остановился при входе, чуть ступив в сторону, чтобы не мешать братьям. Он втянул носом запахи специй и ужина, осмотрел наполняемую народом залу.
– Брат мой, – раздался рядом низкий голос. – Позволь пригласить тебя разделить хлеб наш.
Саймей обернулся на высокого, рослого человека, одетого в простой коричневый талиф. Незнакомый брат был бледен и смущен, он неуверенно переминался с ноги на ногу. Огромной натруженной дланью брат указывал на тот стол, что размещался на возвышении. Саймей улыбнулся. Ему нравились такие простые, чистосердечные люди, которые чураются всяких церемоний и интриг.
–С радостью, – сказал Саймей. – Тем более, что Арам, мой ученик, сказал, что раньше и он занимал место там возле настоятеля.
– Это правда, – его новый знакомый явно обрадовался и почувствовал облегчение. – Хорошо, что ты приехал, брат. Все эти дни ни Арам, ни брат Анатолий не выходили к нам. Они принимали пищу в своих покоях в знак скорби. Теперь же все по старому.
И он опять смутился от того, что так открыто высказал высокому гостю свои мысли.
– Зови меня Саймеем, – предложил ему Посланник, надеясь, что это вернет брата в хорошее расположение.
– А я брат Маркус, – представился провожатый Посланника. Не смотря на мощную фигуру свою, он ловко лавировал по зале, огибая братьев и столы.
– Рад познакомиться, – искренне ответил Саймей. – А каковы обязательства твои в общине?
– Я слежу за хозяйством, – обрадовавшись, что высокий гость интересуется его скромной персоной, с улыбкой ответил Маркус. Он по-прежнему держался очень просто и открыто, что очень нравилось Саймею.
Они подошли к возвышению, где за столом уже вкушали трапезу семеро братьев. По традиции место посредине было пусто. Его занять сможет лишь новый настоятель, по прошествии сорока дней со смерти прежнего. Тут же увидел Посланник и брата Иссу, сидящего по правую руку от центра, брата Анатолия, скромно не поднимающего взор от стола. С краю по правую руку сидел и послушник Зосим, встреченный давеча Посланником. При виде гостя тот привстал и поклонился, как и подобало послушникам. Но почему-то это получалось у него неестественно. Как-то заискивающе. Посланник поморщился, а Маркус, заметив это опять смутился.
Остальные четверо были Саймею не известны, но это не смущало его. Он еще раз улыбнулся брату Маркусу, давая понять, что он ему более приятен, чем ученик Зосим с его манерами, и сделал приглашающий жест, давая понять, что Маркусу пора занять свое место за столом.
Невысокий полноватый священник, по виду своему парис, проворно вскочил, пропуская брата Маркуса ближе к центру. Его движения были скоры, но на удивление точны. Короткие волосы париса вились мелкими кудрями, а на круглом лице блестели почти черные удивительные глаза. Посланник подождал, пока братья рассядутся, а после занял место возле этого незнакомого брата. Он подвинулся, давая присесть и ученику своему.
