Возвращение

Глава 9

Я напряжённо думал, а Валентин с Лисой смотрели на меня, ожидая ответ. Быть незаметным не получалось. Наверное, этого не хотела и младшая половина моей личности. И что теперь делать? Может, воспользоваться случаем и приобрести такую известность, чтобы не так просто было засунуть в психушку или прижать другим способом? К тому же я ещё долго буду полезным. Основные события записываю, а сколько было неосновных? А от их знания тоже многое зависит. Я хотел передать свои записи через Цуканова, бывшего бессменным ведущим помощником Брежнева по экономике и промышленности. В отличие от самого Леонида Ильича, к Георгию Эммануиловичу было намного проще подобраться. Я видел его фотографию и знал, что он часто ходил на работу пешком. Нетрудно отдать тетради, а в прикладываемой записке были изложены кое-какие факты, которые гарантировали, что мой труд не окажется в первой же московской урне. У этого плана были и недостатки. В случае с известностью можно было действовать по-другому. Я всё никак не мог решить. Если пойти по пути славы, мне и дальше придётся выдавать чужие вещи за свои. Моя совесть к этому уже притерпелась, и цель была важной для всех. И была большая вероятность, что украденное не будет создано из-за моих тетрадей. Я был уверен, что если когда-нибудь об этом узнают, то родители поймут и простят, поэтому решающим было мнение Люси. Она быстро вошла в мою жизнь и не собиралась из неё уходить. Если она скажет «да», я рискну.

– Ладно, уговорили, – сказал я, посмотрев на часы. – Через три минуты звонок. Вы ведь хотели поговорить с классом? Ну и у меня будет короткий, но важный разговор. Вы здесь что-нибудь планируете?

– Заберём тебя с собой и съездим к вам домой, – сказал Валентин. – Надо поговорить с твоими домашними.

– Дома одна мать, – предупредил я. – Отца нетрудно вызвать, если он никуда не уехал, но сестра учится.

– Мы уедем часа через два, – сказала Лиса. – За это время уроки закончатся. Угостишь чаем?

Мы подошли к классу перед самым звонком, но Валентин не стал ждать, постучал в дверь и вошёл. За ним вошла девушка, а за ней я. Наша учительница физики была знакома с гостями, поэтому кивнула Валентину, закрыла классный журнал и вышла.

– Я работник Центрального Комитета комсомола Белоруссии Валентин Петрович Дроздов, – представился Валентин, – а это собкор вашей газеты «Пионерская правда» Василиса Юрьевна Белецкая. Следующий урок будет у вас короче на пятнадцать минут, за счёт чего увеличится перемена. К вам будет просьба не разбегаться, а ответить на вопросы корреспондента. Давайте, чтобы не терять времени, начнём работать.

– Одну минуту, – вмешался я. – Наверное, мне не стоит здесь присутствовать. Заберу одного человека и подожду в коридоре, а остальных можете мучить.

Я подошёл к своей парте, забрал портфель и сказал покрасневшей от общего внимания Люсе, что нам нужно поговорить. Как раз зазвенел звонок, и мы единственные из всего класса вышли в коридор. Из соседних классов туда же повалили ученики, но возле наших дверей никого не было.

– Мне нужно с тобой поговорить, и от этого разговора будет зависеть моя жизнь, – сказал я, сжав её ладонь в своей. – Ты хотела моей откровенности, и я буду откровенен, хоть и боюсь, что это может изменить твоё отношение.

– Этого можешь не бояться! – ответила она. – Я хочу прожить с тобой всю жизнь, остальное не важно.

– Тогда слушай! – сказал я и минут за десять рассказал самое важное, не упоминая о развале Союза. Всему своё время, а ей тогда легче было поверить в инопланетян, чем в это.

– Чужие песни – это такие, как ты пел для меня или у Светы?

– Да, я знаю их не одну сотню, только не всё можно петь. Если изменится будущее, многие не будут созданы, потому что изменятся судьбы написавших их людей. То же самое и с книгами. Мне самому неприятно выдавать за свой труд чужие произведения, даже если здесь их не будет. Я хотел действовать со стороны, чтобы обо мне никто не знал, но нужно было как-то прикрыть свои записи, поэтому взял одну небольшую и далеко не лучшую повесть. А теперь за меня возьмутся всерьёз и начнут лепить идеал для подражания. Остаться в тени уже не получится. Если я начну реализовывать свой план, меня будет не так сложно найти.

– Ну и что? – не поняла она. – Ты же не делаешь ничего плохого! Наоборот, хочешь всех спасти!

– В руководстве страны есть разные люди, и руководствуются они не только интересами государства, но и своими собственными. И не у всех чистые руки, да и интересы государства каждый понимает по-своему. А я знаю слишком много секретов, государственных и их личных. Если буду обычным мальчишкой, могу бесследно исчезнуть.

– Тогда прославься! Ты же сам сказал, что всё изменится и многого не будет! Если боишься, что я тебя из-за этого разлюблю, то зря! Буду женой великого человека. Ведь буду?

– Мне прямо сейчас тебя поцеловать? – спросил я. – Или подождёшь до вечера?

– Влепят кол по поведению и вызовут родителей! – счастливо засмеялась она. – И посадят за разные парты. Хотя можешь целовать, в коридоре уже никого нет.

– Точно! – Я с удивлением осмотрел пустой коридор. – Честное слово, не заметил звонка! Но целоваться не будем: по тебе сразу всё видно. Я сейчас уеду с гостями, а вечером к тебе прибегу. Заодно познакомишь с родителями, а то я только видел их издали. А сейчас иди в класс и постарайся даже намёком не выдать то, о чём теперь знаешь.

Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приёму гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошёл вместе с нами.

– Вас как зовут? – спросил я его. – Сергеем Александровичем? Ну а я Геннадий. Незачем вам мёрзнуть, пойдёмте в квартиру. Вашу машину никто не угонит.

В квартиру он пошёл, но перед этим запер дверцы. Мама редко готовила на один день, и всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезённые из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я должен был всё это слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался в прямом и в переносном смысле. Песню «Песняров» разучил уже полностью.

– Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! – допел я, и установилась мёртвая тишина.

– Что это было? – минуту спустя спросил Валентин.

– Да, ты нам такого не пел, – сказала мама. – Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.

– Естественно, – пожал я плечами. – Это моя новая песня.

– Так ты сочинил стихи и музыку? – поразилась Лиса.

– А что в этом такого? – сделал я удивлённое лицо. – Оно как-то само сочинялось.

– А что там было про детей? – опять спросила Лиса. – Какое-то название…

– Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, – объяснил я. – Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.

Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому появление Тани было как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в её комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня есть в репертуаре. Я сыграл ему «Вот так и живём», с учётом прошлого опыта стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они попрощались и уехали.

– Ты поразил меня этой песней! – сказала мама. – Не подозревала в тебе таких талантов!

– А что он ещё выкинул? – спросила сестра.

– Написал новую песню, – ответила мама, – и спел нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала «ещё»?

– Об этом сейчас шумит вся школа! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашёл, забрал свою Люсю и всё время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоём, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто-нибудь другой, его родителей вызвали бы к директору, а с него всё как с гуся вода.

– Неужели правда? – не поверила мама.

– А что в этом такого? – пожал я плечами. – Я договорился с Валентином, а с Люсей у меня был важный разговор. Мы не обнимались, а просто стояли в коридоре. А если некоторым завидно… Шла бы ты, Танечка, обедать. Мы тебе и пирожные оставили.

– Я пойду, – сказала сестра, – а ты всё-таки подумай. Может, в вашем стоянии ничего и не было, но всем это не объяснишь. И Новиков не будет долго терпеть. Школа для учёбы, а личные дела решайте дома!

– Она права, Гена! – сказала мама. – Ты подаёшь дурной пример другим, и директор не может на это не реагировать. Ну вызовут не нас, а родителей Люси, ты этого хочешь?

– Учту. Мне нужно было срочно поговорить.

– Как у вас всё рано! – сказала мама. – Ещё не целовались?

– Я обещал думать головой? С Ленкой я был мальчишкой, поэтому вы знали о каждом моём чихе, сейчас я не собираюсь отчитываться. Или вы мне доверяете, или нет.

– Опять пишешь повесть? – спросила мама, чтобы сменить тему.

– Так, намётки, – ответил я. – Лиса сказала, что со мной хотят заключить договор о сотрудничестве, так что уже можно начинать писать, нужны только тетради.

– Купим мы тетради, – сказал отец. – Только ты бы больше отдыхал, работаешь на износ. А песня получилась душевная. Тебя раньше повезут в Минск из-за неё, чем из-за повести, а ты ведь не хотел никуда ехать.

– Я передумал, папа. Всё равно не отстанут, они мне так и сказали. У тебя, говорят, долг перед Родиной, будешь его отдавать, работая примером для подражания!

– Так и сказали? – удивилась мама.

– Это я пересказал своими словами. Сейчас сбегаю к Люсе, а потом займусь учёбой. Я пропустил уроки, заодно посмотрю, чем они занимались. Да и с её родителями нужно познакомиться, тогда они будут меньше верить сплетням.

На этот раз вся семья Черзаровых была в сборе. Я перед выходом позвонил, поэтому дверь открыла Люся.

– Папа, познакомься, – сказала она отцу, сидевшему в комнате у телевизора. – Это мой друг Геннадий.

– Очень приятно! – отозвался он. – Иван Алексеевич.

– Мама, ты можешь выйти? – спросила Люся мать через дверь кухни. – Гена пришёл.

– А, жених! – сказала славная невысокая женщина, выходя с кухни. – Я Надежда Игоревна.

– Очень приятно, – сказал я. – А почему жених? Я не отказываюсь, просто интересно.

– Даже так? – Она сняла передник. – Женихом и невестой вас называют в классе Ольги.

– Пока мы только дружим, до свадьбы ещё четыре года.

– А ещё он рассказывает анекдоты! – наябедничала с кухни девчонка лет восьми, очень похожая на Люсю.

– Правда, что ли? – сказал Иван Алексеевич, выключая телевизор. – Расскажешь?

– А вы в каком звании, Иван Алексеевич? – спросил я.

– Майор, – ответил он. – А что?

– Тогда о майоре и расскажу. Армейское подразделение окапывается. Рабинович тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина её уже два метра. Подходит майор и спрашивает Рабиновича, зачем тот копает так глубоко, он же не увидит неприятеля. «А вы думаете, – отвечает Рабинович, – что мне так интересно на него смотреть?»

– Смешно, – рассмеялся он. – Ты играешь в шахматы?

– Папа, Гена пришёл ко мне, а не играть с тобой в шахматы! – возмутилась Люся.

– Мы ещё сыграем, – обнадёжил я его. – Как-нибудь потом.

– Потом, так потом, – вздохнул он. – Дочь, ты поела? Закончишь с едой и иди ко мне, не мешай сестре.

Я следом за Люсей вошёл в её комнату.

– Кто-то обещал меня поцеловать, – напомнила она. – Выполняй обещанное, пока отец удерживает Ольгу. Надолго его не хватит.

На этот раз подруге не пришлось меня уламывать.

– Вот так целовалась бы и целовалась! – сказала она, слегка задыхаясь, когда мы оторвались друг от друга. – Мне этого мало!

– Хорошего понемножку, – остановил я Люсю. – Покажи, чем вы занимались на уроках.

– Эту поговорку придумали жадины, – засмеялась она, доставая из портфеля учебники. – Смотри, здесь мы закончили по физике…

Едва мы закончили с уроками, как вошла Ольга.

– А почему вы не целуетесь? – разочарованно спросила она. – Поцелуйтесь, а то расскажу маме!

– Что ты расскажешь? – спросил я.

– Что вы целовались!

– А если поцелуемся, не расскажешь?

– Не расскажу, честное слово!

– Ну раз ты так хочешь… – улыбнулась Люся, потянувшись ко мне. – Учти, только ради тебя! Попробуй потом рассказать родителям, сама же будешь виновата! А я не буду с тобой дружить.

На этот раз она долго не разрывала поцелуй, так, что у меня даже закружилась голова. У Люси, видимо, тоже.

– Счастливая! – с завистью сказала сестра. – Прям как в кино!

– Ладно, – сказала Люся, – ты играй с куклами или займись уроками, а нам нужно поговорить. Как всё прошло?

– Нормально прошло. Сыграл им и спел. Песня, как на заказ, патриотическая, о Белоруссии и слушать приятно. Плохо, что я ещё не довёл голос до нужной кондиции, хотя никогда не спою так, как пели «Песняры». Будет скоро такой популярный ансамбль. Думаю, меня из-за неё пригласят в Минск. Интересно, что эта Василиса обо мне состряпает. Материала она набрала много, даже взяла несколько моих фотографий.

– А фотографии ей зачем? – ревниво спросила Люся. – У меня, кстати, нет ни одной твоей.

– С ума сошла – к ней ревновать!

– Видела я, как ты прошёлся по ней взглядом! – сказала подруга. – Не хуже Семёныча, только тот ещё облизнулся. Не знаю, сколько ей лет, но на вид не дала бы больше шестнадцати. Только груди торчат, а так девчонка-девчонкой! А тебе из-за занятий спортом можно дать пятнадцать лет! Может, ты не видел, зато я заметила, как она на тебя посмотрела и вздохнула! Небось, будь у вас меньше разница в возрасте…

– При чём здесь это? Запомни, что все мужчины провожают взглядом красивых женщин! В нас это заложено природой. Но когда есть одна-единственная, эти игры в гляделки ничего не значат! Зачем кто-то, если есть ты?

– Хорошо сказал! – подтвердила Ольга, про которую мы забыли.

– Слушай, чудо! – сказал я ей. – Если Люся станет моей невестой, ты ведь тоже будешь родственницей. Скажем, сестрёнкой. Не против?

– Правда? – уточнила она. – Брат – это хорошо! У меня через месяц день рождения!

– Подарок за мной, – пообещал я. – И вообще, если что-то нужно, обращайся. Ладно, играй, а я пойду домой.

Я попрощался с родителями подруги и заторопился домой. Нога уже не болела, и нужно было навёрстывать упущенное.

На следующий день в школе всё было, как обычно, словно вчера никто не приезжал. Но Новиков всё же поговорил со мной, причём с самого утра, когда я переобулся в гардеробе и хотел рвануть к лестнице.

– Притормози, Геннадий! – сказал он, выйдя из учительской. – У меня к тебе разговор.

– По поводу вчерашнего, когда мы с Черзаровой стояли в коридоре? – спросил я. – Если только это, то таких прогулок больше не будет.

Он кивнул и ушёл, а я понёсся по лестнице, подгоняемый звонком.

Через несколько дней я заметил, что одноклассники изменили ко мне отношение. Со мной во всём соглашались, будто я взрослый и авторитетный человек. Класс отдалялся от меня, и я не знал, как это остановить. Когда я спросил об этом Сергея, он сказал:

– Ты вырос и живёшь своими делами. Тебе неинтересно играть в мяч или обсуждать девчонок, поэтому у нас нет ничего общего, кроме учёбы. Твоя известность это только усилила.

У Люси ухудшились отношения с девчонками. Многие из них откровенно завидовали. И дело было не только во мне. Если не хватает смелости что-то сделать или тебе это запретили, а кто-то рядом плюёт на запреты, как ты будешь к нему относиться? Уж точно не дружески. Даже с Леной уже не было прежней дружбы, хоть внешне это было мало заметно. Люся потянулась к моей сестре, которая испытывала к ней симпатию. Она стала задерживаться у нас и то время, когда я занимался делами, проводила с Таней. Прошло четыре дня, и в четверг почтальонша принесла телеграмму, в которой было отпечатано: «четвёртого приеду пробы будь свободен Валентин».

– Четвёртое – это завтра, – озабоченно сказала мама. – Придётся мне утром идти в вашу школу к директору.

– Я сам отпрошусь, – сказал я. – Утром сбегаю, заодно кое с кем повидаюсь. Валентин приедет позже.

Так и сделал. С утра выполнил свои занятия, кроме пробежки, которые были отложены до более тёплого времени, а потом раньше обычного появился в школе. Сначала подёргал ручку директорского кабинета, но она оказалась заперта. Пришлось идти в учительскую и показать телеграмму классной.

– Какие пробы? – не поняла она.

– Я сочинил песню, – объяснил я. – Теперь её хотят прослушать в Минске, а директора пока нет на месте. Давайте я оставлю телеграмму, а вы потом передадите ему. Ирина Михайловна, можно вас попросить?

– Смотря что.

– Я не хочу заходить в класс. Нужно будет объясняться и вообще… А Люся будет волноваться. Вы не передадите ей…

– Ну и ну! – насмешливо сказала она, беря у меня из рук записку. – Вот чего я никогда не делала, так это не передавала таких записок. Ладно, беги. Счастливо съездить.

Валентин приехал без двадцати одиннадцать с тем же шофёром. Времени, по его словам, было мало, поэтому они не стали задерживаться. Маму он отговорил от поездки:

– Зачем вам терять весь день? Да и не везде я смогу быстро вас провести. Придётся оформлять пропуск, а это время. Я взял вашего сына, я его вечером и верну, а обедом мы его накормим.

– Здравствуйте, Сергей Александрович! – поздоровался я с шофёром.

– Привет, Геннадий, – отозвался он. – Расстегни свою куртку, взопреешь.

«Волга», даже первая модель, – это вещь! Минут десять мы добирались до шоссе, а потом Сергей так разогнал машину, что вскоре показались окраины Минска. Я очень редко в него ездил, поэтому совершенно не знал, кроме нескольких приметных мест вроде площади Победы с её высоченным монументом. Я предполагал, что меня не сразу повезут на запись, и оказался прав. В первый раз выслушали в отделе пропаганды ЦК, где работал Валентин. Потом его начальник долго с кем-то созванивался, и меня куда-то повезли.