Три закона жизни

– Надеюсь.

Перси закрыл дверь, но долго еще до него доносились стоны и крики.

– Кто там? – спросила Нинисель.

– Пустяки, ничего серьезного. Забудь, я с тобой.

Но даже страстные поцелуи Нинисель и ее жаркие объятия не могли согреть Перси – его руки оставались холодны, как лед.

А Плутоний еще немного постоял рядом с комнатой, все еще смутно надеясь на чудо. Вдруг дверь сейчас откроется, Перси выйдет и скажет, что передумал и прощает его. А он пообещает впредь хранить ему верность! Но никто не выходил, и страшное осознание неизбежной кары привело Плутония в ужас. Он в растерянности стоял, не зная, что ему делать. Идти к другим союзникам, просить заступиться? Нет, над ним либо посмеются, либо скажут, что он получил по заслугам, и будут в сущности правы.

Оставался лишь один выход: идти к Гольмию.

Но Гольмий в ту ночь не ночевал у себя. Никто не знал, что у него назначено свидание с Элизабет, и Плутоний, постучав и не получив ответа, решил, что Гольмий тоже не хочет принимать его.

Последним Плутоний постучался к Уилви. Полусонный, зевая и потягиваясь, он недовольно спросил:

– Плутоний? Зачем пришел?

– Помогите, Перси узнал обо всем и прогнал меня, он грозится отдать меня в руки правосудия. Теперь я в вашей власти.

– И что же я должен сделать? Иди к Гольмию и скули, как щенок, проси принять.

– Он не открыл дверь.

– Тогда возвращайся к себе. Если Гольмий в тебе не нуждается, то я и подавно.

Уилви расхохотался и закрыл дверь, лишив несчастного последней надежды. Как во сне, Плутоний вернулся к себе в комнату, сел на кровать и долго сидел, не шевелясь, в каком-то оцепенении, потом медленно встал, включил свет и вынул пакет, перевязанный ленточкой. Он хранил в нем любовные записки Эрлины и теперь с сожалением смотрел на смятые листы – они тоже не могли помочь ему, ничто не могло помочь. Плутоний перечел записки, потом аккуратно порвал их и бросил в конверт. На одном из клочков он торопливо написал: «Я ухожу из жизни добровольно. Прощайте», затем выключил свет и вышел из комнаты.

Он крался как тень, боясь увидеть человеческую фигуру и вместе с тем страстно желая этой встречи. Кажется, если б он увидел охранника, или молодую пару, гулявшую поздно ночью, или даже ребенка – хотя бы одного человека – он бы повернул обратно. Но двор был пустынным, а ночь – тихой и темной.

На морском берегу царило безмолвие. Волны однообразно шумели, ударяясь о берег, и луна равномерно освещала водную гладь. Неторопливо, ничем не нарушая покоя природы, к самому краю берега подошел человек. Равнодушно улыбаясь, он протянул руки к морю, но внезапно, словно вспомнив о чем-то важном, вынул из кармана записку и разорвал ее на мелкие кусочки.

– Вот так, вот ничего и не было, – удовлетворенно прошептал он.

Ничто не нарушало ночного безмолвия, только вдруг раздался одинокий всплеск, да по волнам проплыли, увлекаемые бурным потоком, клочки бумаги – они уносили в неизвестность обрывки слов «измена», «предатель» и «никогда не прощу».

***

– Вы сегодня выглядите нездоровым, Перси, – заметил Монтесума следующим утром.

– Все в порядке, сэр, жена плохо спала ночью.

Монтесума кивнул.

– Пишите. Составляйте акт о смерти, потом проверьте все документы и внесите нужные поправки. Итак, Плутоний. Тело было найдено на берегу моря, его вынесло прибоем.

Он покончил с собой. Да что с Вами?

– Все в порядке, сэр, просто я потрясен. Так неожиданно!

– Да, более чем. Кажется, у него осталась невеста или любовница, поговорите с ней, утешьте в горе.

Перси писал и думал о Плутонии. Вчерашний вечер казался ему нереальным сном. Всего лишь одно слово – и не стало человека…

Записка! Перси запоздало вспомнил о ней. Если этот злосчастный клочок бумаги попадет в руки вождя, он погиб.

– Что же мне теперь делать, Лоуренсий? – спросил он друга, встретив его в коридоре.

– Остается только надеяться, что Плутоний уничтожил его. Раз он покончил с собой, наверняка хотел уничтожить все следы. Вот сейчас мы и узнаем, везет ли нам по-настоящему.

– Да…

Перси с трудом удерживал нервную дрожь. «Никогда больше не буду писать записок, – подумал он, – лучше передать человеку все на словах. Если только, конечно, мне придется вообще когда-либо еще говорить с союзниками или врагами».

– Все же, мне кажется, ты обошелся с ним слишком жестоко, – заметил Лоуренсий. – Можно было дать человеку шанс.

– Я не прощаю предателей, и не говори, что власть меня изменила. Мне пора, я опоздаю к Нобелию.

– Зачем Вы хотели меня видеть?

Нобелий встретил Перси довольно приветливо, но, увидев в его глазах столько тревоги и настороженности, невольно рассмеялся.

– Да я тебя не узнаю. Перси, какая радикальная перемена! Прошел боевое крещение?

– Говорите, зачем Вы меня звали.

– Нам некуда спешить, присядем и поговорим спокойно.

– Вождь сказал, что Вы хотели передать ему что-то.

– Ах, это – Нобелий недовольно потянулся. – Зачем начинать нашу интересную беседу с такого приземленного предмета? Вот, возьми письмо, здесь все изложено.

– Оно не запечатано? – Перси приподнял бровь.

– Как видишь, я от тебя ничего не скрываю. Можешь прочесть письмо, прежде чем отдавать его вождю.

– Я не читаю чужих писем, – с презрением ответил Перси.

– А зря. Иногда можно раскрыть некоторые тайны, только читая чужую переписку. Однако перейдем к делу: я уже говорил, что ты неглуп, в меру честолюбив и смел. Тебе не хватает лишь сдержанности, а в остальном ты почти идеальный вождь. Доверься мне, Перси, отрекись от честности, верности и любви, и я приведу тебя к власти.

– В свое время Вы так же уговаривали Монтесуму? – спросил после непродолжительного колебания Перси.

Нобелий рассмеялся.

– Не совсем. Запомни, Перси, я не друг Монтесумы или Гольмия, или кого-либо еще. Вы, люди, всего лишь пешки, а я всегда на стороне победы. Монтесума обречен: власть из его рук должен принять достойный кандидат – умный и смелый.

Перси встал.

– Хорошо, я согласен на Вашу помощь. На каких условиях?

– Мне не нужна прямая выгода, я веду свою игру. Сражайся до конца и научись переступать через дружбу, любовь и, самое главное, через себя, тогда ты станешь великим. Наш наивный Монтесума показал тебе оружие, думая, что ты останешься с ним до конца…

– Так Вы знаете про оружие? – с нескрываемым интересом спросил Перси.

Философ театрально откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Есть вещи, которые не нужно видеть, чтобы знать об их существовании. Я достаточно стар и опытен, Перси, чтобы о многом догадываться. Когда ты наконец станешь вождем, я подробнее расскажу тебе, как я играю в «судьбы мира». Так, например, я могу предсказать, когда настанет конец света – нет, не конец бытия, мир вечен, а день, когда погибнет наше племя. Но сейчас не стану огорчать тебя накануне блистательной победы, тебе предстоит пережить еще много интересного. Время, как и все, относительно – мне осталось совсем немного, а ты сможешь прожить долгую насыщенную жизнь. Ступай, Перси, я буду иногда присылать за тобой.

Перси уже подошел к двери, как вдруг ему вспомнились невзначай брошенные вождем слова, и он спросил:

– И все же Вы передаете свои сведения вождю через Рутения? То есть беседуете с ним так же, как сейчас со мной, и стравливаете нас?

– Нет, я никогда не разговаривал с Рутением и видел его всего лишь раз в жизни, – спокойно и невозмутимо ответил Нобелий, но Перси знал, что на этот раз поймал его на лжи.

***

После разговора с философом Перси почувствовал себя таким уставшим от интриг и обманов, что на долю секунды захотел вернуться назад и обо всем забыть: о Гольмии, об их вражде, о честолюбивых планах – вернуться к обычной размеренной жизни без забот и печалей. Вместе с тем он понимал, что пути назад нет: он сам перерезал нить связи с прошлым разговором с Плутонием.

О Плутонии Перси не мог думать без мучительной боли. Когда прошло время постоянного страха за свою жизнь, он стал чаще вспоминать их роковой разговор, слезы в голосе предателя, свой суровый тон. Перед ним, как наяву, вставало лицо бывшего союзника, искаженное нечеловеческим страданием. «Простите меня, сэр, я ошибся! Такого больше не повторится!» Нинисель замечала, что он плохо спит оп ночам и терзается тайной мукой, но расспрашивать его она не решалась. Забота о Кларке и Джули отнимала много сил и времени, а по ночам он так сильно обнимал ее, будто хотел передать ей часть свое боли и разделить невыносимое страдание.

«Дальше – больше, – все чаще стал думать Перси. – Начало положено. Теперь я понимаю, почему Монтесума просил Лоуренсия рисовать море – это, пожалуй, единственное лекарство от невыносимых мыслей».

Немало пришлось испытать Перси и в разговорах с Эрлиной. Девушка не произвела на него большого впечатления; она не отличалась ни красотой, ни умом, ни изяществом, но ее искренние слезы тронули его и усилили собственную боль. Часто при виде чужой безутешной скорби начинаешь больше ценить умершего: как жалеют о его смерти, как его любили! Перси не мог найти нужных слов, не знал, как утешить подругу Плутония, в чьей смерти не без оснований винил себя. После недолгих мучительных попыток выразить ей соболезнование Перси оставил Эрлину наедине со своим горем.

Друзья старались не упоминать имени предателя, и Перси мысленно благодарил их за тактичность, но все же за месяц он совершенно измучился. На собрании, однако, собравшись с силами, Перси объявил о героической смерти Плутония, первой жертвы их великой борьбы.

– Ты должен сказать им слова ободрения, – советовал другу Лоуренсий, – правду знаем только мы, а для союзников любой погибший – доблестный воин.

Перси послушался друга, но после собрания обвинял себя в малодушии. Он хорошо понимал, что солгал не столько ради того, чтобы поддержать и укрепить дух союза, а для спасения собственного авторитета, и мысль о совершенном не переставала его мучить.

Однако, помимо запоздалого раскаяния и сожаления, Перси терзался еще и ненавистью. С каждым днем он все сильнее ненавидел своего врага, его голос, насмешливый и самоуверенный взгляд, и мечтал о мести. Пусть же настанет такой день, пусть Гольмий расплатится за все муки, которые перенес из-за него Перси. Если бы не Гольмий, Перси не пришлось бы решать судьбу Плутония, лгать, лицемерить, плести интриги. По его вине Перси стал таким жестоким, по его вине вступил в борьбу за власть, как бы ни настаивал Нобелий на его избранности и предопределенности. И все-таки мечты о мести были скорее теоретическими, Перси не строил реальных планов, а плыл по течению и ждал удобного случая.

Месяца через два рано утром, когда Перси вышел из комнаты на завтрак, он внезапно столкнулся с Уилви. От изумления Перси замер, а Уилви с сияющей улыбкой объявил:

– Перси! Зайди к нам на минутку: Гольмий хотел поговорить с тобой. Обещаю, что кровопролитий не будет.

Перси сам не знал, зачем согласился. Жгучее любопытство и ненависть слились воедино, и он пошел в стан врага, готовясь нанести ответный удар.

В комнате Гольмия Перси очутился впервые. Не без интереса он стал изучать обстановку; Гольмий жил аскетично, из мебели в комнате стояла лишь одна кровать, хотя он предпочитал спать на полу. Здесь не было никаких предметов удобства: ни стола, ни ковра на полу, только одежда пылилась в углу. Гольмий сидел на полу, скрестив ноги, увидев Перси, он встал, улыбнулся и предложил ему сесть.

– Значит, ты все же пришел? – оскалился он. – Не думал, что ты примешь приглашение. Хоть у меня здесь и не слишком удобно, да и мы едва ли станем друзьями, я приглашаю тебя сесть напротив. Ну же?

Перси остался стоять.

– Так… Предпочитаешь стоять? Твое право. В общем, позвал я тебя только для того, чтобы посмотреть в глаза. Счет 1:0, Перси. Я выиграл первое сражение, ведь Плутоний – целиком и полностью моя игра.

– Я не желаю говорить об этом.

– Напрасно. Я видел тебя, Перси, всего лишь капля везения, умелая импровизация – и нет человека.

– Лжешь! – крикнул Перси, чувствуя, как сильно забилось сердце.

– Возможно, – Гольмий склонил голову. – Не драматизируй, Перси, у тебя еще много друзей, верно? И у меня тоже. Так что пока волноваться не о чем, если только ты не захочешь принять ряд условий.

– Никогда.

– Жаль, – усмехнулся Гольмий, – твоя совесть могла бы оставаться чистой. Всего два условия, Перси, подумай.

– Ни за что.

– Даже не спросишь, чего я хочу от тебя? Предпочитаешь быть негодяем? Твой выбор, но запомни: теперь мы не просто враги. Пересчитай своих людей, Перси, а я посчитаю своих, потом поменяемся ролями. Прекрасная игра, не правда ли? Ладно, иди, думаю, мы вполне друг друга поняли. Желаю удачи.

Перси выбежал из комнаты, сдерживаясь из последних сил. «И он собирается диктовать мне свои правила? Мы еще посмотрим, кто кого». И впервые в душе Перси разгорелось страстное желание стать вождем. А почему бы и нет? Если он успешно справляется с ролью главного среди союзников, то может получить и большую власть. Зато он мог бы ни с кем не считаться, получил бы наконец законное право разделаться с Гольмием, прекратить его издевательства и доказать заклятым врагам, что он достоин большего, чем они.

***

По дороге домой после собрания Перси размышлял, как ему привлечь на свою сторону больше союзников. «Если начнется серьезная борьба за власть, понадобятся верные люди, те, кто готов ради победы пойти на смерть, такие, как Дармштадтий и Палладий, те, кто будут выполнять любые поручения, не раздумывая, и сражаться со мной до конца. И где я найду таких людей? Откуда берет их Гольмий, как вербует?» Впервые Перси подумал про своего врага не со слепой ненавистью, а с интересом. Зачем ему власть? Он спит на голом полу, довольствуется малым и добровольно отказывается от всех материальных благ. К чему он стремится? Для чего развязывает борьбу?

В комнате уже горел свет, и Перси с облегчением подумал о Нинисель. В последнее время только с ней он мог расслабиться и наслаждаться покоем. Она не расспрашивала мужа, всегда принимала его уставшим, раздосадованным или измученным делами и своей совестью и неизменно дарила ему тепло и ласку. Безмятежно улыбаясь, Перси открыл дверь и вошел.

Услышав, как хлопнула дверь, Гольмий встал.

– С возвращением, – презрительно улыбнулся он и прошел мимо Перси, пользуясь его замешательством. – Мы с твоей женой прекрасно провели время, но теперь я оставляю вас одних. Хорошего отдыха.

Ловко увернувшись от удара, Гольмий выбежал за дверь, Перси, задыхаясь от бессильной ярости, собирался догнать врага, но его удержала Нинисель.

– Перси, дорогой! – она залилась слезами и села на кровать.

– Он издевался, оскорблял тебя? Негодяй, я убью его.

Перси снова направился к двери, но Нинисель обняла его и снова расплакалась.

– Зачем он приходил?

– Он искал тебя, – едва слышно прошептала Нинисель.

– Меня? Последний раз мы разговаривали дней пять назад, и я объяснил, что не приму его условий.

От громких голосов проснулись дети и испуганно запищали. Девушка вытерла слезы и склонилась над кроваткой, а Перси вышел в коридор, решив во что бы то ни стало найти Гольмия и разобраться с ним.

Но в комнате его не оказалось. Теперь Гольмий отказался даже от кровати, и ничто, кроме смятой одежды в углу, не указывало на пребывание человека. Комнату бесполезно было даже обыскивать: ни переписки, ни украденных документов, ни тайников.

Перси толкнул ногой ворох одежды и вышел, решив вернуться к Нинисель и не тратить время на бесплодные поиски.

В дверях Перси столкнулся с Мейтнерием.

– Добрый вечер. Чем обязан?

Врач редко посещал собрания, но в его верности Перси никогда не сомневался. Немолодой человек с проницательным взглядом и седеющими волосами поневоле внушал доверие – он не мог стать предателем.

– Нам лучше прогуляться и обсудить некоторые деликатные моменты, – сказал Мейтнерий. – Если Вы сейчас свободны…

– Как Нинисель?

– Именно она позвала меня, Перси. Не беспокойтесь, ей стало лучше, но она просила меня выяснить – как узнают разные сплетни врачи, ведь порой им открывается намного больше секретов, чем самым близким друзьям – есть ли у Гольмия любовница?

– Что? – Перси покачал головой.

– Сейчас Вам обоим будет лучше отдохнуть и успокоиться. И будьте сегодня поласковее с Нинисель, не говорите ей о нашем разговоре, ведь я выдал профессиональную тайну, – улыбнулся Мейтнерий.

Когда Перси вернулся, Нинисель уже легла. Увидев его, она протянула к нему руки с таким трепетом и надеждой, что у Перси дрогнуло сердце. Он коснулся губами ее волос, прильнул к ней, чувствуя тепло ее тела и прикосновение ее нежных рук, и горячая волна любви и страсти нахлынула на него. «Ни за что на свете не отдам Нинисель этому мерзавцу. Он запятнает ее своей грязью, утопит в своей жестокости, так и не сумев полюбить по-настоящему. Нинисель моя и будет принадлежать только мне». В нем проснулось то чувство собственничества, которое испытывает каждый мужчина, полюбивший женщину до безумия. «Если мне придется когда-нибудь выбирать между властью и любовью, между статусом и Нинисель, я откажусь от всех привилегий, от союзников и борьбы, но не оставлю любимую. Никогда».

Им овладело дикое чувство счастья, которое невозможно сдержать. Забылись и растворились в тумане Гольмий и Уилви, Мейтнерий и Лютеций с Лоуренсием, Нобелий и Монтесума, Рутений и Плутоний, – ничто больше в целом мире не существовало для него, ничего, кроме Нинисель и моря, леса и солнца – огромного мира, принадлежащего им и созданного для них.

***

– У меня дурные новости, Перси, – предупредил за завтраком Лютеций. – Гольмий исчез.

– Это лучшая новость, которую я когда-либо получал, – возразил Перси. – Неужели пришло время спокойной жизни?

– На твоем месте я бы не был так спокоен, – Лютеций понизил голос. – Если он уйдет из племени, мы потеряем над ним контроль.

– Меньше забот.

– А ты не думал, что может уйти к нашим врагам?

– К Уилви и Блотону в комнату?

– К политическим врагам. В чужое племя, например.

Об этом Перси действительно не думал.

– А откуда вы узнали об этом?

– Лоуренсий сказал, это тайна. Если он соединит своих союзников с нашими общими врагами…

– То он государственный преступник, – закончил Перси.

– То нам его не победить, – серьезно возразил Лютеций.

– Это должно заботить уже не нас, а Монтесуму.

– Об этом говорить здесь не стоит, обсуди позже. Положение очень серьезное. Разве ты не замечал отсутствия врагов в течение нескольких дней? Лоуренсий говорит, они ушли из племени дней десять назад.

– Сразу после нашего разговора, – растерянно прошептал Перси.

За столик сел Лоуренсий.

– Смотрите на вождя, только следите за ним так, чтобы он ничего не заподозрил.

Монтесума ходил вокруг столов, спокойный и невозмутимый, как обычно. Он искоса бросал взгляды на членов племени, и на его бесстрастном лице не отражалось и тени задумчивости, тревоги или радости. Вождь слегка кивнул Перси и Рутению, почтительно склонил голову перед Нобелием и продолжил свой утренний обход.

– Он знает про Гольмия, – низко склонившись над столом, сказал Лоуренсий. – Он не смотрит в ту сторону, где они обычно сидели. Видите, он даже не поворачивает туда головы, значит, он не ждет кого-то там увидеть.

Понаблюдав за вождем, Перси согласился с другом и выразил восхищение его наблюдательности.

– Будь осторожен, – ответил Лоуренсий. – Сегодня, как мне кажется, тебя ждет непростой день на работе. Что-то должно произойти.

Лоуренсий не ошибся. Едва Перси переступил порог комнаты, Монтесума запер дверь и предложил ему сесть.

– Должен Вам сказать, несколько дней назад произошло загадочное происшествие: Гольмий и несколько его друзей ушли из племени.

Перси постарался изобразить удивление.

– Куда?

– Положение очень серьезное, поэтому скажу сразу все: он ушел в другое племя к нашим врагам.

Монтесума протянул Перси письмо.

– Я получил его сегодня от вождя соллов Гадолиния. Прочтите, Перси, я не хочу скрывать от Вас опасности.

Перси развернул листок, краем глаза следя за Монтесумой, но вождь спокойно смотрел на него, и Перси начал читать.

«Вождю склифов Монтесуме от вождя солллов Гадолиния.

Мое почтение, Монтесума склифский, нижайший поклон. Обстоятельства, о которых лучше не упоминать в этом письме, вынуждают меня считать наши дипломатические отношения разорванными, о чем и сообщаю ниже. В одностороннем порядке объявляю войну племени склифов. Если Вас интересует причина или Вы изъявите желание решить вопрос мирным путем, могу предложить Вам прислать одного из своих приближенных. Если Вам не страшно пожертвовать жизнью одного ради спасения всего племени, то пришлите ко мне своего человека в течение трех дней с момента получения письма, в противном случае я объявляю войну племени склифов без предупреждения и объяснения причины. В случае возобновления мирных отношений между нашими племенами я подробно объясню Вам причину нашего неожиданного разрыва. Заранее благодарю за любое решение.

Гадолиний солльский»

Перси перечел письмо несколько раз, сравнил манеру письма вождя соллов с Монтесумой. «Если бы писал Монтесума, он не допустил такой вольности, текст получился бы короче и официальнее». Все эти мысли проносились у Перси в голове одновременно, оттесняя главную, пугающую свое простотой и неизбежностью, мысль. Мысль, которую он боялся озвучить

Минуты тянулись невыносимо долго, Перси чувствовал на себе пристальный взгляд вождя и все же продолжал оттягивать страшный миг. Наконец он отложил письмо и поднял глаза на Монтесуму. Вождь смотрел в пространство, и Перси вдруг увидел у него знакомое выражение суровой решительности. «Плутоний», – почему-то подумал Перси.

– Итак?

Монтесума перевел взгляд на Перси, и на долю секунды на его лице появилось человеческое выражение: сочувствие, жалость, обреченность и даже усталость от ответственности за каждое слово, за любое принятое однажды решение. Впрочем, Монтесума быстро справился с собой и снова надел холодную маску равнодушия.

– Вы еще не поняли, Перси?

О, нет, он все отлично понял. Понял, что это конец, приговор, но никак не мог решить, что сказать. Мысли путались у него в голове, стремительно проносились в мозгу самые безумные планы, и он молчал. Монтесума наблюдал за ним.

– Я не могу рисковать жизнью стольких людей. Война – это всегда разрушение и смерть. Племя верит мне, тысячи людей ждут моей защиты и поддержки. Они доверяют мне свои жизни и жизни своих детей. Воевать жестоко и бессмысленно, Перси, мне предлагают простой и легкий путь, нет, я не прав, он тяжелее всех остальных, но я выберу его. Будьте благородным человеком, Перси, и я клянусь, что обеспечу покой и безопасность вашей жены и детей.