Второй. Он – говно.
Первый. Нехорошо так о своем меценате. (Громко, подобострастно.) Доброе утро!.. Нет ответа… Доброе утречко!.. (Молчание.) Ну что ж, приятного аппетита…
Настраивают инструменты. Сверху выливают ночной горшок.
Второй. Моча?
Первый (удовлетворенно). Во всяком случае, не говно. (Равнодушно.) Ночной горшок, должно быть.
Второй. С утра издевается.
Первый. А мы ему – бодренькое! Седьмой номер! (Отбивает такт.) Начали!
Вместе. По улице ходила
большая крокодила.
Она, она —
голодная была!..
Сыплются деньги.
Второй (на музыке). Что-то сегодня одни четвертаки.
Первый. Зато много.
Второй. Что я, ишак ему – десять раз наклоняться.
Первый. Считай, что выходишь на поклоны.
Второй. Иди сам кланяйся.
Первый. Новенькие купюры.
Второй. Слушай, а это не фальшак?
Сверху летит всякий хлам.
Второй. Не могу! Не могу! (Швыряет деньги, топчет их.) Не могу больше! Пойдем отсюда, Петров! Уйдем, не оглядываясь! А?.. Да чтобы я… Да я же… (Плачет, размазывает слезы.)
Летят струи воды, с треском ложатся вблизи артистов
Ты что же, ублюдок! Пожилого трудящегося человека… Пенсионера!.. Да я всю жизнь на заводе… на ниве культуры!.. Массовиком всю жизнь проработал, никто мне слова худого не сказал… За что же ты меня так унизил?
Первый (собрав деньги, усаживает коллегу и садится рядом с ним). Ранимый ты мой… Успокойся…
Второй. Да!.. (Всхлипывает.) За что?..
Первый. Тонкий…
Второй. Вот именно…
Первый. Чувствительный.
Второй. Мы и так, знаешь, не в лучшем виде. Вроде шутов… Наряды дурацкие…
Первый. Это жанр.
Второй. Я понимаю… Башмаки каши просят…
Первый. Это маска.
Второй. Да-да…
Первый. Артистический образ.
Второй. Но я же не возражаю. Но говно-то зачем?
Первый. Это прием.
Второй. Ох!..
Первый. Это метафора. Надо терпеть, Петров.
Второй. Доколе, Савельев?
Первый. Пока будем востребованы.
Второй. Гнусный репертуар…
Первый. Поставим вопрос…
Второй. Очень противно.
Первый. Это временно.
Второй. А говно?
Первый. Не всегда, бывает моча.
Второй. Как унижают!..
Первый. Но и ценят. А вот когда убедимся, что мы не нужны…
Второй. Пойдем со двора, Савельев, да?
Первый. Возможно… А возможно, поработаем над репертуаром. Ты знаешь, мы могли бы петь песни народов СНГ.
Второй (подумав). А почему не ОДКАБ?
Первый. Разумно.
Второй. Скажи, а чем хуже трофейные песни?
Первый. Что ты имеешь в виду?
Второй. Грузинские, украинские.
Первый. Ничем не хуже! Это неплохая идея. Вот видишь, еще немного и уйдем! У нас все впереди!
Второй. Мы будем сами себе хозяева, да, Савельев?
Первый. Да, Петров! А пока надо терпеть. Верь, настанет день! Мы займемся искусством! Знаешь, Лев Толстой, когда попадал в сложную ситуацию, успокаивал себя так. Но ведь это, рассуждал он, могло кончиться еще хуже. Разумно?
Второй. Разумно.
Первый. Далее. Я всегда должен помнить, говорил он, что есть люди, которым хуже, чем мне. Правильно?
Второй (пожимает плечами). Наверное…
Первый. И третье! Это когда-нибудь кончится… Да-да, кончится.
Пауза. Смотрят друг на друга.
Второй. Это когда-нибудь кончится… (Посреди двора, задрав голову к окнам, громогласно.) Это когда-нибудь кончится?..
Первый. Нет, ты не Лев Толстой…
Пауза.
Второй (задрав голову к небу, потрясая руками). Это когда-нибудь кончится?!.
Пауза.
Первый. Это когда-нибудь кончится?!.
Пауза.
Вместе. Это когда-нибудь кончится?!!
Далее звук выключается. Певцы, вздымая руки к небу, продолжают что-то выкрикивать, но их не слышно. Свет меркнет.
Здесь можно закончить спектакль. Но если будет желание, на финал можно сыграть пантомиму.
Они стерпят все, утрутся, умоются, поселятся в подвале – что называется, обустроятся. Костюмы их превратятся в грязные лохмотья. Струны порвутся, инструменты расстроятся. Они простужено захрипят, засипят, но петь будут: под бубен и губную гармонику. Всякую дребедень. То ли золотой дождь, то ли елочная мишура в разноцветных огнях, будет летать и кружиться над ними как символ надежды, как обещание грядущего праздника.
Однажды утром во двор придут другие, слепые певцы – мать и сын. Держась друг за друга, обогнув двор, чисто и свято споют псалом.
Падшие артисты подстроятся к ним. Так, не переставая петь, положив руки друг другу на плечи, они и уйдут вчетвером.
1997, 2016На пути в Сингапур
Лирико-драматическая история в двух действиях
Действующие лица:
Авель, грузинский князь
Елена, петербургская обывательница
Майя, ее дочь
Глеб Галемба, режиссер
Соня, актриса
Кирьянов, бизнесмен
Кассандра, пенсионерка
Сокольников, пенсионер
Паша Куделин, деятель
Анюта, его жена
Бабушка
Бугор
Действие происходит в Санкт-Петербурге на исходе ХХ века.
Действие первое
Большая квартира на последнем этаже старого петербургского дома с выходом на крышу, кое-как приспособленная под совместное проживание нескольких семей. Взаимное раздражение можно излить тут не только на кухне, но и в просторной прихожей-холле, куда выходит множество дверей. Частная жизнь, не умещаясь за ними, частично овладела прихожей. Благодаря этому она стала похожа на кладовую краеведческого музея. Здесь нет хлама, здесь скорее эмблемы воинствующего несогласья эпох, вещей и хозяев. Старый сундук с висячим замком соседствует с пластмассовыми бутылочными контейнерами, уложенными штабелем. Афиша спектакля „Гамлет“ и множество одинаковых масок украшают простенок, напротив которого расположился диван-рекамье под овальным зеркалом в потертой позолоченной раме. Небольшой кабинетный рояль под чехлом дожидается лучшей участи рядом с допотопной швейной машинкой фирмы «Зингер». На одной стене репродукция с картины „В.И. Ленин читает газету „Правда“. На другой – автомобильные фары, рулевое колесо и радиатор автомобиля „Фольксваген“. Здесь много разнообразных осветительных приборов – от декадентского торшера и театральных софитов до аскетичной зарешеченной лампочки Ильича. Развешена и кем-то забыта елочная гирлянда. Есть и широкое многостворчатое окно с видом на крыши, небо и часть улицы – они, естественно, воображаемые, потому что вместо них – зрительный зал. Рядом выход на крышу – полоса старой железной кровли упирается в рампу. Здесь частное причудливо переплетено с общественным, а антиобщественное с коллективным. Жильцы часто путают эти понятия и забывают, что и кому принадлежит. То одна, то другая рука тянется не к своему выключателю. Именно поэтому каждый из них в какую-то минуту чувствует себя в прихожей, как дома. Это дает возможность постановщику при необходимости раздвигать пространство частного жилья. Кроме того, можно не особенно церемониться с тем, кто и где произнес ту или иную реплику, в прихожей или в комнате – она все равно будет услышана.
Вот и сейчас Елена, простоволосая и в халате, попивая свой утренний кофе, полулежит на диванчике с сигаретой в зубах, листая иллюстрированный журнал, мягко освещенный торшером, и говорит негромко, как бы ни к кому не обращаясь.
Елена. Жажду-у… хочу-у посмотреть, кто выйдет из этой двери… Сгораю от любознательности… Выходите, не малодушничайте, Кассандра… Выходите и расскажите нам, кого вы там прячете… Что за джигит прискакал к нам на взмыленном жеребце прошлой ночью… Волоокий красавец с усами, да-а?.. С мощной шеей, да-а?.. О, сгораю от вожделения!.. (Садится, повысив голос.) С газырями на широкой груди, да-а?.. (Отпивает кофе. Скандальным голосом.) Я спрашиваю, кого вы поселили без нашего ведома в нашей коммунальной квартире под покровом ночи, но не под покровом закона?.. С каким это человеком с Кавказа я должна делить кухню, ванну… уборную, между прочим!..
Из своей комнаты выходит Кассандра.
…и что ему нужно в моем доме, что он собирается делать под одной крышей со мной и с моей дочерью…
Кассандра (одновременно с ее голосом зажигается рабочий свет над машинкой «Зингер»). Тише, тише!.. Во-первых, не надо повышать голос. Во-вторых, не моя вина, что самолет из Тбилиси приземлился далеко за полночь…
Елена (перебивает). Прошу вас, не надо про самолет! Самолет, вертолет или субмарина – меня в данный момент это не интересует.
Из своей комнаты выходит Сокольников.
Вот Сокольников скажет. Господин Сокольников, вы среди ночи…
Сокольников (резко перебивает). Товарищ!
Елена. Да, товарищ… пардон. Вы среди ночи слышали гортанную кавказскую речь? Га-га-га-га!..
Выходит Анюта. Зажигается люстра фальшивого хрусталя.
Анюта, вы слышали?
Анюта. Что?
Елена. Га-га-га-га.
Анюта. А, да. Будто бы гуси гоготали.
Кассандра. Это были пилоты!
Елена. Что бы это значило, а, гражданин Сокольников, как вам подсказывает ваш опыт узника совести? Гуси – это к чему?
Сокольников (над его дверью зажигается зарешеченная «лампочка Ильича»). Разгадкой ко многим тайнам мира по-прежнему служит марксова формула «товар-деньги-товар».
Кассандра. Это были пилоты с регулярного рейса!
Елена. То есть, вы хотите сказать, что ночью здесь поселился восточный купец?
Сокольников. Да, вероятно.
Елена. И за сколько процентов прибыли он перережет мне глотку?
Сокольников. За сто. Это азбука марксизма.
Кассандра. Глупо, Елена, это неумно и глупо! И вы, пожилой человек… Я сейчас все расскажу…
Лязгает, проворачивается ключ, и с лестницы входит Кирьянов. Перед собой он толкает тележку с товаром. На стене загораются автомобильные фары.
Случилось так, что Великая отечественная война застала меня в Тбилиси…
Елена. А вот про войну – не надо. Война в данном случае – прикрытие. Нынче многие на войне спекулируют. Все просто, вы сдали вашу вторую комнату контрабандисту с Кавказа, который проспится и пойдет на Кузнечный рынок. Между тем, у нас уже есть Кирьянов.
Кирьянов. Чего надо?
Елена. Ларек цел? Не сожгли?
Кирьянов. Не твое дело. (Уходит в комнату, фары тухнут.)
Елена. Теперь у нас два купца.
Сокольников. Два звена одной цепи.
Елена. Три! Послушайте, у нас целая гильдия!
Кассандра. Но вы же не даете сказать…
Елена. У нас мафия!
Анюта (в комнату). Паша, вставай, у нас мафия.
Появляется Галемба, утираясь на ходу полотенцем, что-то мыча-напевая. Зажигаются два софита.
Галемба. Где мафия?
Елена. Вот! У нас будет сбыточно-передаточный пункт!
Галемба. Чего?
Елена. Мандаринов с лимонами.
Анюта. Хорошо, если не наркотиков.
Елена. А кстати!.. Не исключено.
Сокольников. Хорошо, если не для торговли оружием для продолжения братоубийственной войны.
Галемба. Кого с кем?
Сокольников. Всех со всеми. Ну, сколько можно!..
Галемба. Я надеюсь, не ядерных и расщепляющихся материалов?
Пауза.
Елена. Откуда мы знаем?
Сокольников. Ну, так, может быть, напишем коллективное заявление?
Загорается зеленая лампа на письменном столе. Под общими взглядами Сокольников садится, обмакивает ручку в чернильницу. Из своей комнаты выходит Кирьянов. Фары снова зажигаются.
Сокольников. Доводим до вашего сведения…
Кирьянов (на ходу). Кого на этот раз хочешь заложить, падла?
Сокольников (вдогонку, на высокой ноте). Я по фене тоже ботаю, товарищ!..
Елена. Погодите! Не надо ничего писать. (Встает и движется к двери.)
Кассандра. Куда вы? (Загораживает собою дверь.) Я не пущу вас к нему!
Елена. По-че-му?
Кассандра. Не пушу. Он отдыхает.
Елена. Я хочу…
Кассандра (перебивает). Он болен!
Елена (пафосно). Я хочу видеть!.. этого человека!..
Анюта. Отдайте комнату.
Елена. Вот именно. Комнату отдайте.
Паша (появляясь в майке). Лишнюю комнату отдайте.
Все. Комнату! Отдайте комнату! Лишнюю комнату! Сдайте комнату! Продайте комнату! Отдайте комнату! Комнату!
Мельтешение световых вспышек. Появляется Майя. Она в халатике, надетом на ночную рубашку. Зажигается елочная гирлянда цветных огней. Все затихают.
Майя. Мама, что происходит?
Елена (на переднем плане). Это могла быть твоя комната, дочь!
Кассандра. Нет!
Елена. Это твоей судьбой приторговывают!
Кассандра. Ложь!
Все (с новой энергией). Комнату! Отдайте комнату! Лишнюю комнату! Сдайте комнату! Продайте комнату! Отдайте комнату!
Майя (обернувшись). Тихо! Я прошу вас – тише!
Все затихают. Слышно крещендо сливного бачка. Елена закрывает уши, Галемба нос. Из уборной шествует Кирьянов. Все провожают его осуждающим взглядом.
Объясни, мама, что происходит.
Елена. Пока ты спала, голубка, в этой комнате поселился толстый усатый грузин с Кузнечного рынка… вот такой…
Кассандра. Не слушайте, Майя!..
Елена. …с безумными выпученными глазами… вот с таким пузом, ха-ха-ха!.. и вот в такой кэпке!..
Анюта. И вот с таким кошельком!
Галемба. Хоть будет, у кого занять.
Кирьянов (проходя мимо). Зарабатывать надо, а не побираться!..
Галемба. Пошел, пошел!.. Купчик…
Елена. Але, генацвале!..
Анюта. Выйди к людям, слюшай! Не будь редиской.
Кассандра. Слушайте, ну, это же безобразие!
Анюта. Выйди, что ты темнишь?
Елена (поет). Снегопад, снегопад, если женщина просит…
Кассандра. Прекратите, прошу вас!
Галемба. А что такого, пусть выйдет. (У двери.) Кацо! Ты меня слышишь? Гамарджоба, кацо!..
Внезапно свет гаснет, створки двери распахиваются. В глубине комнаты, освещенный контражуром, появляется тонкий силуэт юноши. Он медленно движется при общем оцепенении и, когда достигает дверного проема, вспыхивают разом все источники освещения. Возникает, хоть и театральная, но вполне жизнеподобная пауза.
Авель (обходя всех). Здравствуйте. Меня зовут Авель. (Пожимает руки.) Здравствуйте. Авель. Авель…
Сокольников (приставив ладонь к уху). Как?
Все. Авель! Сказано – Авель.
Галемба. Хорошо, хоть не Каин.
Авель. Нет. Меня зовут Авель. Я из Тбилиси.
Все (Сокольникову). Он из Тбилиси. Это в Грузии.
Сокольников. Не делайте из меня идиота. Я знаю, что Тбилиси – столица Грузинской эс-эс-эр.
Кирьянов. Вот идиот.
Елена. Вы все проспали, Сокольников. Нет такого государства. А еще газеты читаете.
Галемба. Вы хоть сами-то из какой страны, знаете?
Анюта. Слушайте, ну, не Сокольников же приехал! (Авелю.) Дальше, молодой человек!
Все. Да, давайте дальше. Дальше!
Кассандра. А что дальше?
Анюта. Ну, из Тбилиси. Что дальше? Почему вам там не сидится, кацо? Вы ведь все рынки, все рынки захватили!..
Майя. Перестаньте, Анюта, это невежливо!
Голоса. Невежливо!.. Ну, пусть скажет… Что им там не сидится?
Анюта. Ведь у вас теперь самодеятельность… или как там…
Паша. Суверенитет.
Анюта. Сувениритет!..
Сокольников. Самоопределение вплоть до отделения!
Кассандра. Вы можете меня выслушать? Он болен!
Елена. Ну, не надо давить на слезные железы.
Кассандра. Он болен, он приехал лечиться! Вы не хотите даже выслушать, а мальчик смертельно болен. Бесчувственные люди. У него угасает сердце, вы понимаете? Он приехал на операцию. И пока не подойдет очередь в академию, к профессору Чкония он будет жить у меня!
Елена. Чкония?.. Это светило!
Анюта (шепотом). У них всё схвачено!..
Кассандра. Да, мы когда-то работали в одном госпитале… А потом приедет его бабушка, моя подруга Дарико! Слышите? Он никакой не торговец! Он вам не спекулянт и не мафия! Он – князь.
Все. Князь?
Сокольников. Кто он?
Елена. Князь?.. Князь?..
Анюта. Больной, а князь.
Сокольников. Ах, князь… Как это может быть?
Паша. Князь, а больной.
Анюта. Кому жаловаться, слушайте, кому жаловаться!
Сокольников. Князя нам еще не хватало.
Кирьянов. Князь, но больной.
Галемба. Зато – князь. А ты кто?
Кирьянов. Я не князь.
Галемба. Я тоже. И не комплексую.
Оглядываясь на Авеля, все расходятся по своим комнатам. Светильники по очереди гаснут. Горит лишь гирлянда: Майя задержалась неподалеку от Авеля. Некоторое время они молча изучают друг друга. Майя делает реверанс.
Майя. Простите, ваше сиятельство, я еще не причесывалась.
Авель. Ну, и что? У вас такие пышные волосы.
Майя. И не умывалась.
Авель. Пустяки. Я ведь тоже.
Майя. И не одевалась. Как выскочила из своей теплой постельки на шум, так и предстала перед вашими сиятельными очами. Меня зовут Майя.
Авель. Я рад познакомиться.
Сокольников (в своей комнате). Довожу до вашего сведения…
Майя. Откуда ж мне было знать, что нашу трущобу осчастливит своим появлением такая значительная особа.
Кассандра (из своей комнаты). Хотелось бы еще раз привлечь ваше внимание…
Майя. Даже во сне не могло присниться.
Елена (у себя). Обращаюсь к вам с воплем отчаяния и надежды!..
Майя. Боюсь, что здесь вам часто придется сталкиваться с неряшливыми мужчинами и с дамами в неглиже…
Анюта (диктует Паше). Прошу рассмотреть мои предложения по выселению… пиши, пиши!.. в учреждение социальной опеки…
Паша. Будет разъезд. Расселение…
Анюта. Когда?
Паша. Автандил Амиранович сказал: будет вскоре! Работаем…
Майя. А также вас будут донимать непривычные звуки и запахи.
Галемба (у себя). Соблаговолите ответить, на каком основании…
Майя. Когда вам захочется спать, под ухом у вас врубят оглушительную музыку, а когда заблагорассудится выпить чаю, будут смердеть тухлой рыбой и скоблить кастрюлю. Так что, судите сами, сиятельный князь, место ли вам в этом прибежище тоски и зловония.
Авель. Всё это не имеет значения. Я очень рад, что попал сюда.
Майя. Да? Что ж здесь хорошего вы нашли?
Авель. Я нашел вас.
Майя. Прямо так сразу? Вы всегда так?..
Авель. Да. Я всегда говорю то, что думаю.
Майя. Любопытно.
Авель. Мы ведь будем дружить с вами?
Майя. Дружить?.. Дружить… Хорошо, я подумаю. (Делает книксен и уходит.)
Далее одновременно звучат несколько монологов. Каждый ведет свой монолог в забытьи, почти в сомнамбулическом состоянии, но в свойственной ему манере речи и темпераменте. Авель обходит всех, ненадолго задерживаясь возле каждого, внимательно вглядываясь в лицо оратора. Голоса сливаются, стараются пересилить друг друга, и, наконец, превращаются в общий вопль. Авель зажимает уши руками, зажмуривается.