Наследство старого аптекаря

– Я люблю людей деловых и целеустремленных! Разрешите откланяться, – не подав руки развернулся Андрей и пошагал в сторону выхода, оставив растерянного и расстроенного Салазкина одного посреди зала с протянутой рукой.

Тихомиров слишком хорошо знал психологию таких людей. Раз он не пошел навстречу, «уважаемому меценату города», как представил его Востриков, то и продюсеру нужно будет предпринять попытки изменить ситуацию. У таких людей на первый план всегда выходит личная выгода и доход. Он точно знал, что Салазкин ему обязательно позвонит.

Проходя мимо Вострикова, Андрей незаметно шепнул тому, что будет ждать его у выхода. И Администратор появился там через несколько минут.

– Слушай, Сергей Игоревич, – обратился он к тому, – мне нужна твоя помощь. Этот художник, возможно близкий мне человек, и я хочу его найти. Если это конечно он. Возможно ему нужна помощь, а я о нем ничего не знаю. Сообщай мне пожалуйста, все что сможешь узнать о нем. И еще, этот Салазкин, наверняка обратится к тебе с просьбой связаться со мной, поэтому продолжай уверять его, что я богат и влиятелен. И о всех его просьбах сообщай мне. Вот мой номер телефона. Только звони вечером, а то утром я обычно занят на работе и телефон отключаю, – сунул ему свою визитку Тихомиров.

– Понял, – взял визитку администратор. – Договорились. – засунул он ее в карман пиджака и вернулся в малый зал галереи.

Вечером вернувшись домой, Андрей слушал милую болтовню жены, о том, как прошел день. О том, как Ванька рассказывал стихи на детском утреннике, и о том, как подрались соседские коты.

– Все только и говорят, что о выставке, – из далека начала Настя, прощупывать почву. Для того чтобы вывести мужа на откровенный разговор. – Представляешь, там есть такая картина с чудным названием «Сны леса», Аллочка рассказывала, что на ней изображен заблудившийся в лесу путник, а Томочка уверяет, что это сон того самого путника. Что ему сниться, что он заблудился в лесу. Варвара Михайловна, вообще говорит о том, что это не лес, вернее нарисован лес, но это аллегория, и в ней, в этой картине, зашифровано какое-то послание.

Андрей сделал сосредоточенное лицо и молчал, делая вид что внимательно слушает Настю. Но его мысли были далеко, в лесу, за его пределами, за пределами человеческого сознания и понимания.

Настя поняла это, так же, как и то, что Андрей был на выставке. «А иначе зачем он одел на работу новый дорогой костюм. Который он одевал два раза в жизни на вручение докторской степени и на свадьбу. С каким трудом Настя уговорила его купить, а потом одеть на торжество. Была бы его воля он пришел бы на эти церемонии в свитере и джинсах. А тут сам одел, без всякого повода. Или все-таки повод был? Почему ничего не сказал ей. Неужели что-то произошло? Кто этот художник, надо будет обязательно выяснить. И сейчас сидит с каменным лицом и делает вид что ему эта тема неинтересна. Как будто она, Настя, не видит и не понимает, что он претворяется. Ну, что ж пусть думает, что она не знает, что он там был.

– Так, что в субботу мы сходим в галерею? – поразила она его «контрольным» вопросом с наивным выражением лица.

– Ах, да, я совсем забыл, – начал выкручиваться Тихомиров. Сегодня привезли сложного пациента, в пятницу будет операция, так что в субботу скорее всего мне нужно будет его понаблюдать. Сходи сама, девчонок пригласи. Потом поделишься впечатлениями. Ванюшку моей маме завези, она с удовольствием с ним посидит. А после выставки сходите с девчонками в кафе или ресторан, развейтесь, тем более у тебя есть повод их угостить. Хочешь я закажу столик?

– Ну, вот как всегда, – надула она свои пухлые губки. – Работа превыше всего. На выставку я схожу, а в кафе с девчонками потом сходим, когда сами «корочки» кандидатские придут.

– Ну, как знаешь, – согласился с ней Андрей. – Пойдем спать, я устал, – встал он из-за стола и направился в ванную.

Но сон не шел, Тихомирова не отпускало чувство тревоги. Теперь он не знал о ком она была больше об Антонове или Витьке Силиванове. А может быть она просто удвоилась. Вечером он не смог дозвониться Рябинину, а потому ему не с кем было поделиться своими переживаниями. «Настя она конечно хорошая, умная, добрая, но не нужно ее втягивать в это, она должна заботиться о сыне», – размышлял он.

Только под утро Андрей смог забыться во сне и увидел в нем Тоню. Она стояла в белом длинном одеянии на фоне сумеречного леса и улыбалась, её красивое лицо светилось нежной улыбкой.

– Не вини себя, – шептали ее губы. – Это мой выбор. Ты правильно сделал. Мне здесь хорошо и спокойно. Я ангел… Помоги е…– стала она исчезать, как утренняя дымка.

– Погоди! Не уходи! Кому мне помочь? Как? – пытался остановить процесс растворения ангела Тихомиров.

– Ты знаешь… – шепнул ему лес своими ветвями, и он проснулся.

Глава 11

«Исчезновение»

Утром по настоянию Антонова, Буров отправился в город в полицейский участок и сообщил о пропавшей дочери.

Но урядник не торопился заводить дело.

– Девушка пропала месяц назад? – смотрел он на Бурова поверх своих круглых очков.

– Да! – ответил отец.

– Тело до сих пор не найдено? – почесал он кончиком карандаша мочку своего уха.

– Никак-нет! – отрапортовал тот.

– А нет тела, нету дела! – бросил урядник карандаш на стол. – Могла с женихом сбежать. Али куда-нибудь с села уйти, лучшей доли искать. А может обрюхатил кто, вот она от позора и сбежала. Знаете, папаша сколько таких случаев было?

– Не могла! Она у меня порядочная девочка, – сжимал и разжимал кулаки Буров.

– Я этих порядочных столько на своем веку перевидал, что вам папаша, и в страшном сне не привидится, – поправил урядник пальцем очки на носу и уткнулся в стопку бумаг, что лежали на столе.

– Я за свою дочку ручаюсь! Говорю вам, что она не просто так пропала, с ней что-то случилось, – настаивал тот.

– Тогда может она в реке утонула? Может сама в прорубь бросилась, а может просто под лед провалилась? Могла в лесу заблудиться на радость зверю, а могла просто замерзнуть. Тут версий множество… – не закончил он.

– Так как мне быть? Что делать? – потекли по щекам Бурова слезы.

– Я все понимаю. И горю вашему сочувствую. Но и вы поймите меня, времени прошло много, труп девушки не найден. У меня нет оснований открывать дело. Встал урядник из-за стола, похлопал по плечу убитого горем отца. Взял его под руку и повел к выходу. – Вот если труп вдруг отыщется, тогда и приходите.

– А если не сыщется? – остановился на пороге Буров.

– На нет, и суда нет, – выпихнул урядник матроса за дверь и быстро закрыл ее, за его спиной.

Буров приехал домой поздно вечером сильно пьяный. Антонов вместе с женой Василия Катериной, выгрузили тело с телеги и занесли в дом. Он что-то пытался им рассказать, грозил то кулаком, то пальцем, иногда как рыба, оказавшаяся на берегу открывал рот, но не мог вымолвить ни слова. Через несколько минут по дому разнесся богатырский храп.

На утро все село гудело, как встревоженный улей, пропала еще одна красивая, молодая девушка Серафима Пархоменко.

Все село вышло прочесывать лес. Послали гонцов по соседним деревням, но и эта девушка исчезла бесследно. По реке на лодках баграми ощупывали дно, поднимали рыбацкие сети, но ни живую ни мертвую девушку так никто и не обнаружил.

Кто-то из соседней деревни видел, как молодая русская девушка днём ранее шла по дороге с цыганом. А вчера табор снялся и ушел. Но описать девушку не смогли. Русая коса, светлый сарафан, на голове косынка. В руках несла туесок.

Под такое описание подходила каждая вторая, у всех были и косы и косынки, и сарафаны и туески.

Снова поехали в город за урядником, на этот раз доставили его в село. Совместно с сельским старостой урядник походил по селу, тупо рассматривал следы колес на грязной дороге, потом потребовал жирного гуся за свои труды. Погостил у старосты два дня, безжалостно поглощая все его припасы и спиртное. Составил отчет в котором написал, что: «Серафима Пархоменко, дочь сельского кузнеца семнадцати лет, была замечена в обществе цыгана, табор которого стоял недалеко от села, где проживала пропавшая. Следствием выявлено, что Серафима Пархоменко добровольно была уведена тем цыганом в свой табор. О чем свидетельствуют следы и очевидцы. Посему дело следует закрыть, в виду отсутствия состава преступления».

– Как же так? – бежала за телегой увозившей урядника мать пропавшей девушки. – Как же так? Как же? Где же ее искать?.. Ироды! – упала она на дорогу и не поднималась с нее.

Подбежали соседки, стали поднимать за руки, бить по щекам приводя в чувства.

– Не убивайся, ты так. Может и впрямь с цыганом в табор ушла, по доброй воле. Что ж теперь поделать? – успокаивала женщину соседка.

– Да нет, же, – всхлипывала та, – она Мишку Попова с войны ждала. Сватанная она.

– Да, кто их молодых разберет. Может цыган приглянулся. Может полюбился? Вот и пошла за ним, – подхватив под руки повела соседка к дому плачущую женщину.

Вечером после ужина Василий Буров, вновь завел разговор о пропавших девушках:

– Сегодня в соседнем селе, повстречал своего давнего приятеля Никитку Брагина, и он рассказал мне что и в их селе пропали две молодки. Одна перед Благовещением, другая опосля Пасхи. Всем селом ходили искать, но они как в воду канули. Никто ничего не видел. И цыган поблизости не было, а девки пропали. Что ты на это скажешь? – обратился он к Антонову.

Антонов несколько минут молчал, делая вид, что занят обработкой инструментов и готовкой лекарств, а сам думал, что же ответить посеревшему от горя отцу.

После того как он спас охотника, с близлежащих сел к нему потянулись больные. Кто с гнойником, кто с переломом, кто с пробитой головой.

Вот и сегодня он вправлял вывихнутое плечо, сделал три перевязки, вырезал аппендицит и собрал сломанную ногу мальчишке-подростку, неудачно упавшему с соседской яблони.

«Не могу же я ему сказать, что в их селе или где-то поблизости завелся серийный убийца или маньяк? – рассуждал про себя Антонов. «С какой целью нужные ему девушки? Насилие и убийство? Просто убийство ради удовольствия? Самый главный вопрос кто он этот самый маньяк? Где он живет и где прячет трупы? Как плохо что со мной нет Рябинина. Интересно, с чего бы он начал расследование? Наверное, нужно найти в чем их сходство. Чем они интересны этому маньяку?» – решил попробовать начать расследование Роман.

– А эти девушки, что пропали в соседнем селе, тоже были не замужние? – спросил он Бурова.

– Да, одной двадцать лет, другой кажись восемнадцать, – поскреб локоть правой руки тот.

– Как ты думаешь, что их связывает? Чем они все похожи? – сел рядом с ним на скамейку Антонов и начал скручивать чистые бинты, которые накануне выстирала Катерина.

Василий достал кисет, нюхнул из него табаку, прочихался до слез и со знанием дела произнес:

– Они все молодые и красивые, все пропали весной, и ни одну из них не нашли ни живой, ни мертвой.

– А при каких обстоятельствах они пропали? – отложил смотанный бинт в коробку Антонов. – В какое время?

Василий задумался, почесал переносицу и через время ответил:

– Катерина сказывала, что Маришка после обеда вышла из хаты, сказала, что скоро вернется и пропала. Катерина подумала, что та пошла к Дуське, своей подруге, но та говорит, что не видела ее, а ходила с матерью к проруби, белье полоскать.

– А вторая девушка, Серафима кажется? – начал сворачивать второй бинт Антонов.

– Серафима пропала к вечеру. Сказала, что пошла в продуктовую лавку, мать дала ей денег на пол-литра подсолнечного масла и фунт сахару. Но в лавке ее никто не видал. Куда делась? Коли дорога к лавке одна? По пути бабы у колодца судачат. Но и мимо них она не проходила, – собрал брови на лбу Буров.

– А, те девушки из другой деревни? Они, когда пропали? – отложил еще один готовый бинт в коробку Антонов.

– А я и не спросил, – почесал затылок Василий. – Кабы знал, что спрашивать надо, спросил бы, а так и не спросил. Я же не урядник. Откудава я знаю, что спрашивать? – злился он на себя. – Старый дурак. Надо бы спросить, а я не спросил.

– Ладно, не кляни себя. Не спросил и не спросил, все равно я тоже не следователь. Может это и не важно, – стал успокаивать его Антонов.

В дверь постучали.

– Кого там на ночь глядя черти принесли? – пошел открывать дверь Василий.

– Доктора надо! – отозвались с улицы.

– Доктор вам, что? Не человек? Ему тоже отдыхать надо! – сердился Буров.

– Срочно! Там парнишка помирает… Я на телеге из соседнего села за доктором, – услышал Антонов, чей-то старческий взволнованный голос.

– Иду! Только оденусь и инструменты возьму! – отозвался он и стал складывать все в свой саквояж.

На улице было темно, лил дождь как из ведра. У ворот стояла старая телега заботливо накрытая брезентом.

– Полезайте, Ваше благородие, под брезент там не намокните, – снова услышал Антонов старческий голос.

– Хорошо, – послушно влез на телегу Роман. – А что случилось с мальчиком? Где он?

– Не знаю толком, мать его ко мне прибежала, просила доктора привесть. Криком кричит убился, мол. Ну, я и примчался сюды, – резво вскочил на телегу пожилой мужичок. – Но! Трогай! – крикнул он лошади и стегнул ее кнутом.

Лошадь аллюром помчалась с места.

Больше двух часов Антонов трясся в старой телеге под проливным дождем. Ошметки грязи летели из-под ее колес и копыт лошади. Хорошо, что был брезент, который спасал его от грязи и дождя. А иначе ему нужно было сначала вымыться всему, прежде чем подойти к больному.

Подросток лет пятнадцати лежал на кровати бледный и еле стонал.

– Что произошло? – спросил Антонов мать мальчика.

– Лошадь его копытом лягнула в живот, – ответила та.

– Давно? Сколько времени прошло с того момента? – поднял рубаху на теле мальчика Антонов.

– Да после обеда, он пошел кормить скотину, а я тут пироги пекла, сразу не кинулась. А потом кликаю, кликаю, а он не отзывается, – вытерла кончиком платка она слезу. – Доктор, не уж-то он помрет? – схватилась она своей натруженной рукой за грудь. – Ведь он у меня один кормилиц-то остался. Муж на фронте, старшая дочка весной пропала, а у меня их еще трое, мал-мала, меньше. Как же я без него?

– Быстро, свету побольше! Воды горячей! Стол освободите. И мальчика аккуратно на стол, – закончив осмотр, принялся тот руководить подготовкой к операции. – И выйдите все из дома. А ты останься! – обратился он к пареньку лет шестнадцати. – Как тебя зовут?

– Санька… – неуверенно произнес тот.

– Крови не боишься? – напрямик спросил его Антонов. – Мне помощник нужен.

– Нет… Наверное… – снова неуверенно выдавил из себя Санька.

– Ну, ничего, справишься, – подбодрил его Роман. – Это твой друг? – кивнул он в сторону стола, на котором лежал больной.

– Угу… – подтвердил Санька.

– Как его зовут? – начал выкладывать из саквояжа инструменты Антонов.

– Фёдор… – ответил он и стал со страхом рассматривать обилие всевозможных причудливых ножниц, игл и ножей.

– Ну, что Фёдор, приступим? Одев халат, чепчик и маску, занес он над подростком шприц с анестезией.

Мальчик открыл испуганные глаза, и силился что-то сказать.

– Сейчас, я сделаю тебе укол, и ты уснешь, и ничего не почувствуешь. А когда проснешься, все закончится, – улыбнулся Антонов пациенту, чтобы не напугать того. Хотя сам еще толком не знал, что его ожидает внутри. Он очень надеялся, на то, что это только разрыв селезенки.

После вскрытия брюшной полости, хирург с облегчением вздохнул. Он был прав. Повреждена только селезенка и это обстоятельство внушало надежду на лучший исход.

Санька с ужасом во все глаза наблюдал за происходящим. Он внимательно слушал Антонова и выполнял все то, что тот ему говорил. Хотя несколько раз к нему подступала тошнота и он несколько раз был в предобморочном состоянии.

– Ну вот и все. Твой друг будет жить. – Подбодрил Антонов парнишку, наложив последний шов на тело Фёдора.

Потом он похлопал по щекам своего пациента, и когда тот открыл глаза, улыбнулся ему:

– Все, теперь ты будешь как новенький. А шов со временем зарастет.

– Давай теперь аккуратно перенесем его на кровать, – обратился он к Саньке, – бери его за ноги, а я под руки, на счет три. Раз, два, три…

Перенесли они Фёдора на кровать. Только теперь Антонов заметил, что все домочадцы наблюдали за ним через окна с улицы, и даже проливной дождь им не мешал. Он махнул рукой приглашая мать войти в помещение.

Она зашла и затряслась всем телом, как осиновый лист, глядя на тело ребенка с закрытыми глазами.

Антонов перехватил ее взгляд и поспешил предупредить назревающий крик.

– Да, живой он. Живой! Спит пока. Операция прошла успешно. Пришлось правда вырезать селезенку, но и без нее он прекрасно проживет до ста лет, если будет соблюдать диету и сильно не перетруждаться. А пока покой и жидкая пища. Недельку, другую пусть лежит, резких движений делать ему нельзя, а то швы разойдутся. Я у вас побуду несколько дней, понаблюдаю за ним, чтобы рана не воспалилась и осложнений не было. Вы не против?

– Что ты ваше благородие, живи сколь тебе понадобиться, а то и совсем оставайся. – Облегченно вздохнула мать мальчика и опустилась на край скамейки стоявшей около печи.

Через несколько часов Фёдор окончательно пришел в себя и Антонов велел его матери сделать отвар из укропа и дать выпить сыну. Утром он измерил ему температуру, оглядел шов, обработал его зеленкой и убедившись, что все в порядке, присел на скамейку и облокотившись на печку уснул.

Во сне он плыл в небесах и был невесом. Его окружали белые дома и белые улицы, белые деревья и белые птицы. Они все были словно вылеплены из облаков и их причудливые формы могли меняться. Если Антонову не нравился острый угол дома, то он тут же закруглялся, если на доме он не видел трубы, то она тут же появлялась и из нее клубами шел белый дымок. Если Антонову хотелось разглядеть птицу в небе она тут же спускалась к нему, и плыла рядом. Все было таким теплым и мягким…

– Доктор! Доктор! – кто-то стал трясти мягкое и теплое тело Антонова, чем-то холодным и мокрым.

Антонов проснулся. Он лежал на кровати утопая в мягкой перине, накрытый тонким пуховым одеялом. Ему до ужаса не хотелось расставаться с «небесами» и обретать в реальности силу притяжения. На кануне он так устал, что не мог вспомнить, как оказался в кровати.

Перед ним стояла мать мальчика, мокрая от дождя, который шел уже второй день не переставая.

– Там соседка наша пришла, дочка у нее заболела. Горит вся. Вас просят. Я не хотела будить, но девчонку жалко, – извиняющимся тоном проговорила она.

– Скажите, что сейчас приду, – спустил ноги на пол Роман. – Где умыться можно?

Женщина полила из кувшина на руки и лицо Антонова, и подала тому чистое расшитое полотенце.

Пробираясь к соседнему дому Антонов с грустью вспоминал тротуары и асфальтированные дороги. Здесь ноги увязали в грязи по самую щиколотку. «Хорошо, что Василий дал мне свои сапоги», – мысленно поблагодарил он Бурова, а то бы я утонул тут в своих кроссовках.

Девочка лет двенадцати металась в бреду и все звала кого-то.

– Не ходи туда! Не ходи… шептала она – Ксана! Ксана! – звала она кого-то невидимого по имени, поднимаясь на локти.

– Лежи, лежи, – опустил ее на кровать Антонов, и достал фонендоскоп.

– Не отдавай ей колечко… Ксана! Ксана! Не ходи туда… – снова попыталась подняться девочка, но сил не было.

Антонов измерил температуру и достал из саквояжа какие-то порошки.

– Вода, кипяченная есть? – спросил он мать девочки.

Та бросилась к печке и достала оттуда чугунный горшок. Вода была горячей и Антонов перелив ее в чашку, стал на нее дуть, чтобы быстрее остудить. Размешав в чашке порошок он приподнял худенькое тельце девочки и стал потихоньку вливать ей в рот содержимое чашки.

– Это ангина. – Сказал он матери. – Вылечим. Лишь бы осложнений не было. Легкие чистые. Хрипов нет. Это хорошо.

Через пол часа температура стала спадать, и девочка уснула.

– Идите покушайте, – позвала Антонова к столу хозяйка. Налила ему большую кружку молока и отрезала ломоть свежего хлеба.

– Вот тут картошечка горяченькая, яички, сало, – поставила она на стол перед доктором еду. – Вы кушайте, кушайте.

Антонов с удовольствием поел. Еда казалась такой вкусной и так пахла. Что сил отказаться у него не было. А позже он вспомнил, что последний раз ел почти два дня назад, еще, когда был у Василия Бурова.

– Спасибо. Очень вкусно. Никогда не ел такой вкусной еды, – улыбнулся он хлебосольной хозяйке. – А кого девочка звала в бреду?

– Да, Оксанку, сестру свою старшую. Пропала она перед Благовещением, ни духу, ни следу, – зарыдала мать девочки.

– Извините, я не хотел вас огорчить, – стал оправдываться доктор.

– Нет, это вы ваше благородие, меня извиняйте, как вспомню, так плачу, – вытерла слезы рукавом хозяйка. – Поделать ничего не могу с собой. Дочка ведь старшая. Как подумаю, что злой человек погубил ее, так места себе не нахожу. Была бы хоть могилка, можно было бы сходить проведать, а так, когда неизвестно ничего о ней, это очень худо. Сердце материнское рвется на части. В церковь не сходить за упокой не заказать, душу не успокоить. Где она скитается сейчас, что с ней происходит? – Снова заплакала она.

– А как она пропала? – спросил Антонов. Он видел, что матери девочки хочется выговориться. С кем-то поделиться своей бедой, чтобы стало легче.

– Утром по хозяйству помогала мне управляться. А к обеду мы с ней на реку собирались. К Вербному воскресенью вербы нарезать, да рыбкой разжиться. Вадим с другими ребятами еще с раннего утра на рыбалку ушел. Вадик – это мой сын средний, – пояснила женщина. – Обеда не взял, и утром не завтракал. Мы ему хлеба с киселем должны были отнести, – затянула потуже платок хозяйка. – А Оксанка мне и говорит, ты мол мама устала, тебе еще в обед корову доить, да баню топить. Я сама схожу на реку и если Вадька рыбы наловил почищу и принесу. Я и обрадовалась. В хате прибралась, занавески постирала, корову подоила, баню истопила, младших искупала. А к ночи Вадька вернулся, рыбы принес. Спрашиваю где Ксанка? А он мне и говорит, что не видал ее с раннего утра. К нему она не приходила, и он целый день голодный просидел. Пошли к Алёнке Пашутиной, подруге ее. Та тоже Ксанку целый день не видала, хотя договаривались после обеда встретиться. Но та так на встречу и не пришла. Пошли пытать Артёмку Пшеничного. Этот женихался все с ней, сватать хотел. Колечко серебряное ей подарил. Но и он сказывал, что ничего не знает, что с отцом весь день был, пашню к весеннему севу готовили. Артёмка, только сказывал, что видел из далече, как она в сторону реки шла с узелком. Помахала ему рукой, остановилась на повороте, словно ждала кого-то. Но тут его отец окликнул помогать, он отвлекся, а когда повернулся посмотреть на Ксанку, ее уже не было. Ночью она тоже не воротилась. А с рассветом пошли всем селом искать. Но ничего не нашли. Кто говорит, что утопла она, лед хрупким уже был. Кто говорит, что цыгане увели, заморочили. Кто говорит, что в лесу заблудилась. Да только в лес бы она не пошла, не надо ей туда было. Она в баню хотела, мы ей накануне шаль новую справили и кресная ее, ей красные сапожки подарила, так ей не терпелось в церковь нарядиться. Не иначе душегуб какой-то завелся, да дочку мою со свету сжил…

Закончила свой рассказ женщина.

– Я слышал, что у вас в селе еще одна девушка пропала? – внимательно слушал Антонов, рассказ хозяйки.

– Ну, так Алёнка Пашутина и пропала, перед самой Пасхой. Вышла вечером к девчатам. На немножко у матери попросилась. Та пускать не хотела, стряпалась, да яйца к Пасхе красила. Но уж так слезно она ее уговаривала. И уговорила… – Снова дрогнул голос женщины, и она уткнулась лицом в края платка.

Всхлипнув несколько раз она вытерла глаза и продолжила:

– Девчата сидели у березы на резной скамейке, пели песни. Алёнка прошла мимо, кто-то окликнул ее «мол куда ты?», та отшутилась, «не скучайте, скоро вернусь», ушла и так до сих пор не вернулась… Снова ходили искать всем селом, по соседним селам узнавали, но никто ничего не знает, не видел. Не нашли… – Тяжело вздохнула женщина.

Пробыв в этом селе несколько дней, удостоверившись, что его пациенты пошли на поправку, Антонов отправился к Бурову. Вез его на той же телеге по грязной дороге все тот же пожилой мужичок. Светило яркое солнце, слепило глаза. Роман закрыл их, и сам не заметил, как уснул.

Во сне он видел Рябинина, которого несла в своем грязном, рваном подоле его Недоля. Она опиралась костлявой рукой на клюку и громко скрипела зубами: