Нефертити, или Прекрасная пришла

Глава первая

1

Солнце только проснулось. Было нежным, как пяточка новорожденного ребёнка. Белые лепестки лотоса розовели в его лучах, как юные девы, только что познавшие любовь.

Ладья «Сияние Атона» скользила по озеру, нежащемуся в каменном ложе, искусно вырезанном руками рабов. Берега охраняли львы, естественно, тоже каменные. Бог земли Геб любил египтян: когда надо, превращал скалы в масло.

Дворец в Малькатте – подарок фараона царице, любящего мужчины любимой женщине – исходил запахом разгорячённой плоти. Его колонны были так высоки, что солнце разгуливало по анфиладам с утра до ночи: царь с царицей не скрывали своих чувств ни от кого, как Осирис и Исида повелевали природой и людьми.

На фронтоне дворца Аменхотеп Третий распорядился рядом со своим именем лазурью вывести имя законной жены, признавая её богиней Египта. Ни один из фараонов ещё не осмелился на такое…

Тэйе торжествовала.

Но этим утром в ладье была не богиня, не жена, а мать, чей пятилетний сын напоминал ей саму себя неравнодушным умом и жаждой перемен.

– Вырасту, женюсь на тебе, – торжественно провозгласил Аменхотеп младший, и поджал губы, выразительно демонстрируя: слов на ветер он не бросает.

– Знаю, любишь меня, но жениться, – мягко возразила царица.

– Папы дочек любят и женятся на них. Значит и сын может жениться на маме, – заупрямился мальчишка.

– Твой ум течёт против течения. Это ни хорошо, ни плохо. Это опасно, сынок.

– Почему?

– Люди не любят перемен…

– Почему?

– Такими их сотворил бог.

– И я буду богом, и переделаю людей! – пухлые детские губы задрожали от возбуждения.

Весло с размаху ударило по стеблю лотоса в воде, срезанный цветок шлёпнулся к ногам царицы.

– Смотри, котёнок прыгнул, наверно, хочет покататься с нами, – не обращая внимания на лишённое жизни растение, которое мать поднесла к губам, пытаясь воскресить его своим дыханием, сын фараона потянулся к борту, протянул руки отважному пловцу.

Тут на берег выбежала девочка, крикнула: Сыночек Солнца, я тебя спасу, нырнула за котёнком и… скрылась под водой.

От неожиданности все замерли. Только один из гребцов не растерялся. Несколько сильных взмахов, и на его руке повисла малышка, прижимающая к себе фыркающего котёнка.

– Я спас её и тоже на ней женюсь, – заявил Аменхотеп младший, когда отважную девчонку потрясли вверх ногами, из неё вылилась лишняя вода, и она открыла глаза.

– А мой Сыночек Солнца? Ты его спас? – увидев рыжего любимца, мотающего мокрой головой, с любовью посмотрела на отважного мальчишку Нефертити, и будто насмотреться не могла.

В шёлковых волосах девочки запутался цветок. Аменхотеп младший высвободил нежные его лепестки.

– Лотос – отец бога Ра, а моё сердце – твой дворец, – сорвались с его губ слова… новорождённого поэта.

– Раньше тебе нравилась сказка, в которой бог солнца был сыном небесной коровы, – лукаво напомнила сыну царица Тэйе.

Но маленький Аменхотеп не слышал её.

2

– Моя львинолицая жена, я жду тебя! – Аменхотеп Третий появился у причала, который более казался театральной бутафорией – так ажурно были выточены из алебастра перила сходен; но овальные гранитные ступени, к которым вплотную могла подойти ладья «Сияние Атона», не вызывали чувства нереальности.

Фараон стоял, раскачиваясь с носков на пятки, будто нагоняя волну, которая поторопит его драгоценную супругу.

– Что это, у меня в глазах двоится? – шутливо спросил он, когда ладья подлетела к берегу.

– Мне тоже подумалось, уж не родила ли я двойню? И не похитили ли у меня дочь, как две капли похожую на нашего сына? – протянула руку и щёку для поцелуев царица Тэйе.

– Кажется, это дочь придворного Эйе. Его жена приносила мне показать девочку…

– Ты не рассказывал мне…

– Тии хотела, чтобы я дал её дочке имя.

– Не удивлюсь, если ты… дал ей дочку.

– Проказница, ты знаешь, моё сердце принадлежит только тебе, – театрально поднёс руку жены к своей груди Аменхотеп Третий и рассмеялся.

– Но у тебя есть ещё кое-что…

– Кое-что?!

– Хорошо, не кое-что, а маленький львёночек, которым я хотела бы тоже обладать безраздельно…

– Золотая моя, солнце обогревает не только Египет, где живет его сын, а и…

– Не продолжай. Знаю, фараон по ночам обязан превращаться в пахаря, а его маленький львёночек – в обыкновенный плуг, – нежно потёрлась щекой о плечо мужа Тэйе.

– Недаром твой лоб обвивает змея.

– Тогда скажи, какое имя ты дал этой девочке? – подал голос Аменхотеп младший, не сводя глаз с отважной пловчихи с котёнком на руках.

– Нефертити, что означает… Прекрасная пришла.

– Не пришла, а приплыла, – звонко рассмеялся сын фараона, отключаясь от родителей.

– Отныне Тии будет зваться не матерью, а няней девочки, – властно заявила Тэйе. – А её муж, воспитателем нашего сына! Надеюсь, он присмотрит за своей супругой, а заодно за нашим сыном и своей дочерью, которые, похоже, не захотят больше расставаться. – Царица отомщёно улыбнулась.

– Пусть будет, как ты сказала. День разгорается, кровь закипает, пойдём, приляжем, – решил ещё больше умилостивить свою богиню фараон.

– Моя кровь течёт спокойно, как воды Нила, – наигранно нахмурилась Тэйе. – Другая закатила бы тебе скандал. Отгрызла ухо. А я… тебя прощаю.

– Моя царица, – вздохнул Аменхотеп Третий с облегчением. – Одна ты умеешь меня понять.

Тут между финиковых пальм показалась стройная фигура молодой женщины с гривой рыжих волос.

– Тити, девочка моя, где ты? – испуганно кричала Тии, оглядывая каждый куст, будто только там могла найти себе убежище её дочь.

Тэйе ступила вперед, загораживая массивным телом детей, и басовитым голосом, нарочно придавая хрипотцы, сказала: отныне твоя дочь – моя по праву. Тии онемела.

– Я спасла ей жизнь, – гипнотическим взглядом впилась в неё царица.

– Но что случилось?

– Мама, котёнок не знал, что не умеет плавать, – пролепетала Нефертити.

– Ты тоже не знала, – уточнил Аменхотеп младший.

– У этого озера есть богиня. Она не дала пропасть моей малышке, – упала на колени Тии.

– Замолчи! Услышат люди, объявятся жрецы, усядутся на берегу, начнут молиться, призывая народ вознести дары новому богу, «Сияние Атона» не даст уединенья! – извергла из души громкий стон Тэйе.

– Жрецы считают себя выше нас, – поддержал мать пятилетний сын.

– Мальчик мой, как будущий бог, ты должен знать: амбициозный жрец – добыча крокодила, – удивился заключению сына Аменхотеп Третий. – Ни имени в загробном мире, ни могилы. Такую участь выбрать себе дороже…

– Воспой лучше гимн Нефертити, – потрепала за щеку сына Тэйе, взяла мужа за руку, потянула в покои.

3

– Так я прав, усыпляя богов войны? – спросил Аменхотеп Третий, любуясь белоснежными пилонами, воздвигнутыми перед вратами нового дворца, строительство которого подходило к концу. – И Амамат1 не съест моё сердце, когда я умру?

– Не беспокойся. Богиня истины Маат уравновесит чаши, и твоя душа попадёт в Поля Иару2, – поцеловала плечо мужа Тэйе.

Царственная чета любила пешие вечерние прогулки. Придворным приходилось растворяться в воздухе, изображая благоденствующих горожан.

Кто-то из них роптал: фараон не настоящий! Рождён чужеземной принцессой. Не выбран из гарема первой дочерью фараона, а назначен преемником Тутмосом, который, как известно, делал всё во вред жрецам. И сына женил на пастушке, вернее, дочери начальника стад, с которой тот носится, будто с короной. И эти кожаные сандалии… простолюдина.

Тэйе кожей ловила настроение стражи, придворных, жрецов. Но, ещё она чувствовала в себе силу Исиды, богини волшебства. Могла усмирять волны зависти, страха; гасить тлеющие огоньки измен и предательств. Единственное, чего она не могла, так это заставить народ жить с любовью, открыто, как умеют дети.

Хотелось радовать – приходилось казнить.

Мало кто из её окружения был сам собой. Большинству легче было повиноваться сонму богов и духов, плодить детей, которым земля в достатке дарила пищу. Корней лотосов и стеблей тростника хватало желудкам всех бедняков. А щедрые яства, приготовленные богом для человеческих душ, оставались нетронутыми.

Пожалуй, только муж и сын искренне разделяли её стремление к красоте и свободе… чувств и мыслей.

– Мои ноги в мягких сандалиях чувствуют ласку земли, насыщаются её молоком, и… сейчас побегут, – кивком головы пригласил Аменхотеп жену к соревнованию.

Она, дурачась, пробежала от колонны до колонны, остановилась, раскинув руки, в которые охотно угодил муж, попросила: прикажи расписать пилоны сценами любви, дорогой.

– Нашей любви? – лукаво уточнил фараон.

– Вообще любви. И тогда все скажут: ты не боялся жить как настоящий Атон.

– Ты – мой бог. Этот храм построен в твою честь, здесь египтяне будут приносить дары к алтарям в честь нашей любви! – горделиво выпятил грудь Аменхотеп Третий.

– Но у меня один алтарь любви, он всегда со мной, и ему нужны только твои дары, которые с годами прибывают, – лизнула ухо мужа Тэйе.

– А Египту нужно золото, которое скорее убывает, чем прибывает, – прижал к себе жену фараон. – Ассирия с Вавилоном, вместо того, чтобы платить дань, ждут, что я верну им прежнее богатство.

– Ты прав. А митаннийский царь не ждет, а требует. Прислал письмо не друга, а врага…

– Если бы мой отец не женился на митаннийской принцессе…

– Тогда бы на свет появился не ты, а кто-то другой!

– Поэтому я так себя люблю? – проказливо скосил глаза Аменхотеп старший.

– Угроза небытия немногих заставляет наслаждаться жизнью, – шлёпнула его по ляжке Тэйе.

– И что он пишет, этот прожорливый родственник?

– В стране моего брата золота, как пыли, более чем моему отцу, пошлет мне мой брат, – плотоядно выговаривая каждое слово, вспомнила дерзкое послание царица.

– И я должен послать?

– Бог никому ничего не должен.

– Тогда Нил станет цвета крови. А я отец ему…

– То, что завоевали твой прадед и дед, спасти может только…

– Что?

– Единый бог.

– Но у нас только главных… девять! А повседневным счёта нет. Вдруг взбунтуются? – упавшим голосом заметил фараон.

– Ты сам мне говорил неоднократно, что тысячи богов крадут у тебя власть. Но кто их видел? Один бог Ра сияет нам с небес…

– Жрецы восстанут.

– Жрецы… за власть и стол послужат и Атону! А люди… их не любят.

– Не любят, но боятся. А страх… убивает не только чувства, но и разум.

– Без страха люди не умеют жить. И все же, согласись подумать. А сейчас хочу войти в свой храм.

– Но там ещё груда камней…

– Камни Египта податливы, как плоть влюблённой женщины…

Аменхотеп Третий не мог отказать просьбам своей ненаглядной жены. И царственная чета обогнула дворец с востока, чтобы увидеть, как происходит самое чудное чудо – превращение горы в храм.

Работы уже заканчивались, но строителей ещё было столько, сколько скелетов животных послужили образованию белых гор.

Люди, запорошенные известковой пудрой, сами были похожи на камни, двигались по какому-то только им понятному маршруту, не мешая друг другу и себе выполнять заданную работу.

Многометровые колонны шлифовались пластинами крокодильей кожи. На каменных заготовках размечались столешницы алтарей.

Кирки, пилы, зубила, полые медные трубки, скребки – исполняли своё предназначение в умелых руках.

– Эти мягкие горы созданы богом, чтобы воспеть в камне его сыновей, – раскатисто пропел Аменхотеп Третий.

– И дочерей, – уточнила Тэйе.

– Одну дочь. Тебя!

– У солнца меньше лучей, чем у твоих подданных рук, – польстила мужу царица.

– Смотри, как сладострастно мальчишка режет камень, – обнял супругу Аменхотеп Третий, показывая на подмастерье лет десяти, усердно, с высунутым языком, пытающегося что-то вырезать из золотистого песчаника.

– Как тебя зовут, и что ты делаешь? – медовым голосом спросила Тэйе.

– Я – Тутмос. А это, – поднял кудрявую голову юный скульптор и показал глазами, зрачки которых чуть не выпрыгнули наружу, на бесформенный еще кусок камня, – это котенок…

– Похож на Солнечного Сыночка Нефертити, – навострилась царица.

– Кажется, её так зовут, – опустил глаза мальчишка, но не смог сдержать чувств, – она красивая.

– Ты видишь красоту? – приподнял пальцем подбородок Тутмоса эстетствующий фараон.

– Мои пальцы видят.

– А ты чей? – поинтересовалась Тэйе, чувствуя в ребенке «породу».

– Я – сын гарема Тутмоса Четвертого, – в голосе мальчишки зазвучала гордость.

– Тебя назвали в честь моего отца? – переспросил Аменхотеп.

– Возможно, он твой брат, – промурлыкала Тэйе.

– В гареме сказали, мои руки прокормят меня, – смело посмотрел Тутмос в глаза владыке Нила.

– А ты бы мог вырезать меня из камня? Как человека, – неожиданно для самого себя задал вопрос Аменхотеп. – С моим широким носом…

– Который бы украсил льва – царя зверей, – добавила царица.

– И который по своему разумению посмели приукрашивать камнерезы, – заметил фараон. – Не буду позволять им более тягаться с богом…

Казалось, царствующим супругам собственные недостатки были сродни достоинствам.

– Посмотри, он сам будто выточен из камня, – провела пальцем по загорелому плечу мальчика Тэйе.

– Но истинного лика фараона никто не должен видеть, – неожиданно заявил Тутмос.

– Почему же? – недоуменно вскинул брови Аменхотеп Третий.

– Чтобы никто не мог вселить в него болезнь или проклятье, – опустил голову десятилетний мудрец.

– Но разве можно в камень что-то вселить? Разве он не мертвый? – почуял интерес к беседе фараон.

– Камень живой! Всё понимает. Даже разговаривать умеет, – прижал к груди кусок песчаника юный скульптор.

– Разговаривать? Тогда я разрешаю ему сказать, что он думает обо мне. Или камни не могут думать? – восхищаясь своим хитроумием, соорудил Аменхотеп ловушку из слов.

– Ему не надо думать. Он просто знает, потому что долго живёт, – простодушно улыбнулся Тутмос.

– И свои знания высекает значками на скалах? – подыграл ему владыка Верхнего и Нижнего Нила.

– Нет. Шепчет моим пальцам, – посерьёзнел мальчишка.

– И о чём же он тебе шепчет? Мы тоже хотим послушать, – сладкоголосо пропела Тэйе.

– Повелеваю камню поведать Тутмосу тайну моей жизни! – полушутя, полусерьёзно скомандовал Аменхотеп.

Тутмос послушно опустил глаза, приложил кусок песчаника ко лбу, в сомнамбулическом сне стал произносить слова, переводя с каменного языка: «Фараон Аменхотеп Третий славен тем, что любит жизнь, предпочитая строить, не разрушать. Он и от споров уходит, разрешая думать, кто как хочет. И ко всему прекрасному любовь его нежна. Но духи, боги и жрецы, коих расплодилось слишком много, его желание жить в мире и гармонии со всеми, принимают за слабость. Грозят карой за вольнодумство. Но ещё слабы. Сын фараона власть его продолжит. Своими мыслями оплодотворит все вокруг: воздух, Нил, несчётные отроги гор, которые ему послужат верно, и Город Солнца вырастет в пустыне. Но люди понесут от новых мыслей неохотно, беременность свою скрывая, и от плодов незрелых избавятся, как только Эхнатона захоронят…»

Тут мальчик замолчал, глубоко вздохнул.

Он не помнил, что говорил. Но чувство единения с Творцом, для которого и фараон – песчинка, потрясло его до умопомраченья. Он ждал кары…

– Я буду д-думать… над словами камня. А т-тебе разрешаю, когда з-захочешь, быть моим г-гостем во дворце. З-завтра мы с тобой ещё поговорим, – от страха перед загадочностью мира стали двоиться буквы на языке Владыки Нила.

Он был обескуражен. Тэйе тоже не могла произнести ни слова. Впервые царствующие супруги столкнулись с тем, что было неподвластно им.

Одна мысль: этот мальчик, умеющий говорить с камнем и видеть пальцами, достоин… быть приближенным, или убитым, – свила гнездо в обеих головах.

– А что напророчил бог камня тебе? – спросила не терпящая неопределённости царица.

– Сказал, я стану самим собой, – с гордостью сообщил юный скульптор.

4

– Признайся, ты в Тутмоса влюбился, – неожиданно заявила Тэйе после вечерней молитвы, когда Аменхотеп предложил ей покататься перед сном на их любимой ладье из полированного кедра.

– Этот мальчик поможет мне освободиться от сомнений, – как будто сам себе ответил фараон.

– До сих пор я освобождала тебя…

– Мне нужен этот мальчик, – нервически вспылил Владыка Нила. – Этот несмышлёный предсказатель.

– Ты пригласишь его в спальню? – голос супруги взял басовые струны.

– Так ты об этом? Не беспокойся. Попки мальчиков меня не возбуждают. Я не любитель пробираться в спальню с чёрного хода. Я, перед которым распахиваются парадные двери… твоего дворца.

– Прости. Я тебя ревную, как тысяча гаремных жён, – поцеловала плечо мужа Тэйе.

– Кстати, они все недовольны мной.

– Пора их приструнить!

– Подскажи, как? Тебе внимают иноземные цари, – привлек к себе жену Аменхотеп Третий.

– Пусть забеременеют! Лучшее лекарство…

– Вот так рецепт. А говоришь, ревнуешь…

– Минута для семяизверженья – и год спокойной жизни.

– Что ж, потружусь. Но мы с тобой как будто избегаем…

– Я… Тутмоса боюсь. И… меня влечёт к нему, как к тайне. Заметил, какие у него уши? – от волненья потеряла дар речи Тэйе.

– Уши? – переспросил фараон, чуть не оступившись.

Ладья качнулась, приняв на борт знакомых пассажиров. Весла поднялись и опустились, выровняв скольженье по воде.

– Что у него с ушами? – не захотел терять нить разговора Аменхотеп.

– Они напоминают капитель, нежно вылепленную любящими руками…

– И эти уши слышат шёпот камня…

– А, может быть, он всё это придумал? Конечно, ведь сына нашего зовут не Эхнатон! И… он тоже сочиняет сказки. Вчера захожу в спальню, воспитатель спит. А маленький Аменхотеп, заложив ногу за ногу, что-то бормочет. Хотела разбудить Эйе, но сын не разрешил. Сказал, что сочиняет сказку… про Город Солнца, в котором все люди будут жить счастливо, где бедняки разбогатеют, – львицей замурлыкала Тэйе.

– Мой сын будет хорошим фараоном. А я? Хотел бы увидеть себя в камне таким, какой я есть.

– Увидишь, скульптор подрастает.

– Он будет в камне продлевать жизнь сына, а не мою. Я же присмотрел скульптора Бека, у которого в руках камень оживает. Не то, что у других. Как будто они сами все мертвы. Или напуганы…

– Так и есть, напуганы!

– И чем же?

– Криком матери. Многие женщины кричат во время родов, чтоб боги их услышали. Но боги все давно заткнули уши. А новорождённых пеленает страх, который как рубашка носится до смерти!

– Ты тоже кричала?

– Нет! Я слагала гимн сначала сыну, потом и Сатамон…

– Ей бы родиться мальчишкой…

– А сыну – дочкой?

– Может быть. Тогда по праву власть могла бы быть в его руках…

Эта прогулка по озеру не была похожа на все остальные, когда супруги вдоволь насладившись дарами и картинам природы, обычно приступали к познанию друг друга, умудряясь находить и вкушать неведомые плоды в своём шатре из льняной ткани, раскрашенной сценами победоносных похождений гривастых львов. Тогда гребцы слышали перемежающиеся с рыком стоны.

Ночь разговоров вместо ночи любви произвела на них, похоронивших слова в глубоких лабиринтах душ, непонятное впечатление: будто царствующие супруги всю ночь трудились как рабы…

5

В Фивах полюбили Амона со времен князя Яхмоса, изгнавшего гиксосов, правивших Египтом полтора века. Амон взбодрил кровь египтян. Жрецы объявили его Верховным богом Верхнего и Нижнего Египта.

Бог мстил за годы униженья, а фараоны побеждали в войнах, даже в тех, которые не зародились в мыслях. И, откупаясь наперёд, цари Вавилона, Ассирии и хеттов слали Египту несметную дань.

Аанен, первый жрец Амона и брат Тэйе, задумался…

В народе ходят слухи: жрецы выдумывают богов для собственного прокормления. Глупцы! Не понимают: один бог – две армии заменит…

Больше богов – меньше соглядатаев, а, значит, полнее казна…

Человек смиреннее, когда повсюду боги…

Он усмехнулся. Отец перед смертью сказал: мы, жрецы, рождаем богов, управляем фараонами, чтобы колесо жизни крутилось, правда, он метался в горячке…

Фараона не зря объявили сыном Амона, сын не пойдёт против отца…

А что делать с папашей, вековечным Ра, солнцем обоих горизонтов?

Испечём бога по имени Амон-Ра…

Оружие жреца не стрелы…

Аанен спохватился: время послушнику принести голенастых ибисов, и заспешил в храм. На ровном месте споткнулся. Вопросительно посмотрел в небо. Сердце замерло. Жёлтые тучи улеглись берегами вдоль зеленой реки, по которой плыл красный крокодил. Он зажмурил глаза: плохой знак!

Нил течет по небу, так всегда было.

Но крокодил! Огромный и… красный.

Не к добру: друг обманет, недруг ужалит больнее.

Впрочем, разве могут быть друзья у жреца? Родная сестра, и та задумала что-то. Её сын дерзит…

С врагами проще!

Аанен покачнулся, открыл глаза: крокодил плыл, оставляя кровавый след.

Кровь… к удару в спину.

Спасибо, небо, за предупрежденье!

Жрец заспешил. Вынул из кармана в складках накидки связку ключей: от западных дверей, потайных комнат подземного лабиринта, где ещё прадед его занимался магией.

6

– Меня фараон пригласил, – гордо заявил Тутмос, вырываясь из рук стражника.

– Кто ты такой, что удостоен чести быть гостем фараона? – рассмеялся громила.

– Я – скульптор!

– Пусти его, – крикнула с мостка галереи Тэйе. – Аменхотеп его ждёт.

– Проходи, – подтолкнул мальчишку под зад удивлённый солдат.

Царица встретила гостя словами: а бог камня с тобой?

– Он в моём сердце, – ударил себя в грудь юный ваятель.

В подтверждение сказанного, его окружила туча известковой пыли.

Тэйе чихнула.

– Я не хотел, – извиняющимся голосом сообщил мальчишка.

– Возможно, твой бог – человек с огромным носом, вместо головы…

– Нет!

– А какой он? Ты его видел? – с любопытством посмотрела на Тутмоса земная богиня.

– Нет. Я могу его только слышать…

– А-а, юный оракул?! – обрадовался Аменхотеп Третий.

Он возлежал на толстой циновке у бассейна, обложенного фаянсовыми плитками цвета лазурита, голова покоилась на каменной подушке из бирюзы, подогнанной по форме головы и шеи фараона.

– Я тут веду беседу с богиней воды…

– И что она вам говорит? – доверчиво распахнул глаза Тутмос.

– Говорит: ты станешь главным скульптором моего сына, фараона Аменхотепа Четвёртого, – на ходу сочинил наречённый сын Ра и Амона.

– Я согласен.

Тэйе рассмеялась. Ей всё больше нравился этот мальчишка. Она решила устроить ему экзамен, заговорщически подмигнула мужу.

– Тогда скажи, – немного призадумалась, чтоб высказаться проще, – чем больше богов, тем лучше?

– Нет! – обрадовался простоте вопроса Тутмос.

– Почему?

– На себя любви не хватит! – как само собой разумеющееся, резюмировал мальчик.

– Тебе сейчас бог подсказал? – поинтересовался фараон.

– Я сам знаю: одно сердце – один бог!

– Да ты, еретик! – восторженно воскликнул Аменхотеп, двигая в сторону мальчика блюдо с финиками.

Тутмос испугался незнакомого слова, но вида не подал, чинно взял жирный финик, засунул в рот: с фараонами безопаснее молчать!

Тэйе разгадала манёвр, и, отдавая должное ребёнку, взяла инициативу в свои руки.