Приговоренная замуж

Возвращаясь домой из школы, Нелли не удержалась и забежала в амбулаторию к Светлане. Забежала веселая, раскрасневшаяся с мороза и застыла у порога – Светка сидела за стерильно чистым столом с опухшими от слез глазами.

– Свет, ты это чего? – испугалась Нелли. – Что-нибудь случилось?

– Ага, – Светлана затрясла головой.

– Что случилось-то? С родителями что-нибудь?

– Не-е-а… Он уезжает, – она в отчаянии взмахнула рукой.

– Кто?

– Медведков… Павел Иванович.

О новом назначении Медведкова Нелли слышала, но как-то не связывала его с подругой, а тут вдруг поняла, что должно твориться в душе у Светланы.

– Ну вот что, подруга, – решительно села на тахту Нелли, – ты эти фокусы прекращай! От слез бабы быстро старятся, поняла? Что ты разнюнилась? Он у тебя на Северный полюс улетает, или, может быть, на Кубу? Всего-то восемьдесят километров – полчаса лета. На выходные села в самолет – и через полчаса ты уже там. Райцентр… Можно сходить вместе в кинотеатр или ресторан «Волна», можно посетить музей, на какой-нибудь концерт заезжих артистов попасть…

– Какой уж там концерт, – вздохнула Светлана.

– Да и он будет чаще сюда наезжать, – не сдавалась Нелли.

– Ох, Нел, не знаю… Не знаю, что мне делать?

– А что?

– Ну не век же так будет тянуться у нас… Рано или поздно все как-то должно же кончиться…

– Он семью не собирается бросать?

– Что ты! – напугалась Светлана. – Двое ребятишек… Я его сама после этого к себе не подпущу… Нет, только не это.

– А что же тогда? – искренне удивилась Нелли, внимательно разглядывая подругу.

– Я же говорю – не знаю… Ничего не знаю. Пока с ним – все так хорошо, обо всем забывается. А только он за порог… И думаю, и думаю… Честное слово, с ума можно сойти. И сойду, наверное…

На нее больно было смотреть, а чем помочь – Нелли не знала. Чтобы отвлечь Светлану от невеселых мыслей, сказала:

– А я завтра утром в Прибрежное лечу, на районный семинар прожектористов…

– Ой, Нел, смотри, – встревожилась Светлана, – о вас с этим прожектористом вовсю говорят. Как бы что не получилось…

– Пусть, – беспечно отмахнулась Нелли, – пусть говорят.

– Что, плохо так?

– Хуже некуда… Я уже спать с ним в одной постели не могу, – пожаловалась Нелли. – Он как захрапит, я и думаю: вот взять бы сейчас подушку и задушить. Правда, задушила бы. А ему хоть бы хны. Выспится и – подай поесть-попить. Кормлю, а сама опять думаю – хоть бы ты подавился, дубина стоеросовая.

– Нел, неужели до таких мыслей дошло?

– И похуже бывает…

– Уходи ты от него – и дело с концом! – горячо посоветовала Светлана. – Чего себя с этих лет мордовать? Дитя, слава богу, не нажили, ну и разбегайтесь побыстрее…

– Уйти, Свет, не проблема, – вздохнула на этот раз Нелли. – Вопрос – куда уйти и как дальше жить? Мне двадцать три года уже, еще раз ошибаться нельзя.

– А этот, прожекторист?

– Юрик? – Нелли задумчиво улыбнулась. – Нет, этот не годится. Ненадежный и тоже женат… И вообще, подруженька моя дорогая, все нормальные мужики давно женаты, а нам с тобой оставили тех, кто никому не пригодился.

Светлана тоже задумалась, отвернувшись к окну, потом со вздохом сказала:

– Кто его знает, может, мы лучших сами не заслуживаем? Может ведь так быть, Нел?.. Я вот как вспомню нашу группу – косые, кривые, все замуж повыходили и живут себе преспокойненько. А как только кто немного из себя что представляет – у тех все кувырком и получается… Сколько и здесь вот за три года людей переженилось – живут. И только мы с тобой, как кукушки лесные… Ой, ладно, кончай базар! – потянулась Светлана. – А то бог знает до чего договоримся… Ты мне из райцентра фен привези, ладно? Я недавно такой видела – закачаешься.

«Как кукушки» – это Нелли запомнила на всю жизнь.

– Не знаю, прощаясь с Нелли у порога, сказала Светлана, – я летом, наверное, поеду все-таки поступать в институт…

– И правильно сделаешь! – горячо поддержала подругу Нелли. – Нечего возле него рассиживать…

Конечно, советовать легче всего. Это Нелли прекрасно понимала.

– Малышка, ты не читала Есенина? Ну, знаешь, это уже слишком…

Они сидят на скамеечке огромного баркаса, до половины вытащенного на берег. Высокие борта надежно укрывают их от постороннего взгляда.

– А мы его в школе не проходили, – неуверенно отвечает Нелли.

– Ха-ха-ха! – громко хохочет блондин Жорка. – Ой, ты меня уморила! Не могу, держите меня, граждане, она в школе Есенина не проходила… Да ты послушай сюда. – Жорка хмурится и медленно, нараспев читает:

Заметался пожар голубой,

Позабылись родимые дали.

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

Он читает, полуприкрыв глаза, и волшебная, колдовская сила стихов покоряет Нелли, в первый раз услышавшую такие откровенные, такие смелые стихи.

Много женщин меня любило,

Да и сам я любил не одну,

Не с того ли шальная сила

Потянула меня к вину…

Нет, это просто так невозможно слушать! Тайная грусть, восторг и уже печаль по чему-то несбыточному, недоступному ей сейчас, переполняют Нелли…

– Ты эти стихи хотела в школе услышать? Как бы не так! Да и это еще что. Ты вот послушай:

Ну целуй меня, целуй,

Хоть до боли, хоть до крови…

Не в ладу с холодной волей

Кипяток горячих струй.

Опрокинутая кружка

Средь веселья не для нас.

Пей и пой, моя подружка –

На земле живут лишь раз!

Жорка обнимает и крепко сжимает ее плечи.

– Ну, целуй же! – он опрокидывает ее себе на колени и подставляет горячие губы. – Целуй, Малышка!

Медленно, все еще робко, она целует его, неумело сжимая рот. Жорка не выдерживает и впивается в ее полненькие, тугие губы жадным и бесконечно долгим поцелуем… У Нелли начинает кружиться голова, она чувствует, как вжимаются его губы в ее рот, и вот уже он скользнул зубами по ее зубам, что-то такое с ней происходит, и она мелко, как в ознобе, начинает дрожать, и уже сама делает встречное движение губами, испытывая страстное желание втиснуться в этого проклятого Жорку, раствориться в нем, умереть вместе с ним… Тело ее пустеет, приподнимается над землей, она понимает, что сейчас улетит в небеса и будет бездыханно парить там среди нестерпимо белых облаков, которые ласково и нежно примут ее к себе, и они вместе помчатся над землей – все быстрее, быстрее и быстрее… Но все-таки что-то удерживает ее, не пускает туда, в заоблачные выси, она болезненно ощущает, как держит ее земля, как не хватает ей какой-то малости, чтобы разорвать невидимые оковы, преодолеть непосильную власть…

Жорка отрывается, чтобы перевести дыхание, и в это мгновение она неожиданно обнаруживает, что он уже почти лежит на ней, что платье у нее заголено, а трусики приспущены… Неимоверный страх и стыд парализуют Нелли. Теперь она слышит его правую руку в самом неожиданном месте, окончательно трезвеет и, собрав все свои силы, с неистовством и гневом отшвыривает Жорку.

– Дурак! – почти в истерике кричит она, торопливо, неумело поправляя одежду. – Дурак! Дурак!..

Жорка сидит на дне баркаса и улыбается, бесстыже разглядывая ее. Она бросается на него, и с яростью принимается колотить куда попало, и трудно понять, чего больше она вкладывает сейчас в эти удары – страсти или зла…

– Как тебе не стыдно? – наивно спрашивает Нелли и с новой силой набрасывается на него.

– Я же пошутил! – отбиваясь, кричит Жорка. – Малыш, я только пошутил! Больше не буду, честное комсомольское… Чтоб мне на рее висеть – больше не буду-у…

И он, и она прекрасно знают, что будет…

Неяркое осеннее солнце улыбчиво и снисходительно смотрит на них, с усилием вкатывая самое себя на вершину далекого гольца, с которого видно так далеко окрест, что и край земли уже кажется не за горами…

В отдельный номер поселить Земляникину не удалось (шла районная партконференция), и Юра Трутнев откровенно загрустил. Он столько надежд связывал с этим мероприятием, а довольствоваться пришлось лишь вороватым поцелуем в коридоре гостиницы.

В номере уже жили две женщины. На Нелли, вошедшую в сопровождении Трутнева, они посмотрели враждебно, тоже явно недовольные посторонним человеком в их устоявшемся сообществе. Кто они – шут его знает… Вполне могут оказаться партактивистками: сегодня они в глубинке, на предприятиях, а завтра – здравствуйте вам: в кабинете заведующего отделом пропаганды райкома партии, а то и выше – в кресле третьего секретаря. За три года Юрик эту механику хорошо изучил и рисковать не стал. Он подкинул парттётенькам по комплименту, помог передвинуть стол, подсказал посмотреть в кинотеатре новый французский фильм с Бельмондо в главной роли (любимца таких вот пышненьких дам), и тетеньки оттаяли. К Нелли он обращался подчеркнуто официально и порадовался, когда она с первых же слов верно поняла и подхватила его игру. Он не прозевал тот момент, когда игру надо было заканчивать, и тоном переутомленного заботами человека сказал Нелли:

– Через час мы ждем вас в райкоме… Отметите командировку, ознакомитесь с планом семинара и мероприятиями. А пока устраивайтесь и отдыхайте…

Нелли понимала, какая неистовая буря кипит в душе Трутнева, каким благородным негодованием переполнен он сейчас и, взглянув на бодро уходящего Юрика, не сдержала улыбку.

– Большое спасибо за все, – вежливо поблагодарила она, а глазами, всем своим видом как бы сказала: «Бе-едный, бедный Юрик, как мне тебя жаль! Но что поделаешь – обстоятельства оказались сильнее желания инструктора райкома комсомола».

«О прекрасная, – ответил ей взглядом Юрик, – это только отсрочка… И тем торжественнее, тем прекраснее будет у нас финиш! Он уже близок…»

– Какой милый молодой человек, – сказала одна из полных женщин с золотыми зубами.

– Удивительно обходительный для наших мест, – сказала вторая полная женщина, но без золотых зубов.

– Он что, в райкоме комсомола работает?

– Да, – ответила Нелли.

– Интересно, интересно… А как его фамилия, не подскажете?

Конечно, это было бесцеремонно, но в соперницы дамочки никак не годились, и Нелли беспечно ответила:

– Трутнев… Юрий Матвеевич Трутнев…

– Как! – ахнула женщина с золотыми зубами. – Трутнев? Лиза, а не тот ли это Трутнев?..

– Если он в райкоме комсомола работает – значит тот, – ответила женщина без золотых зубов.

– Ах вот оно что! Ах вот он какой… Не случайно бедная Нина Петровна из-за него голову потеряла.

– И работу…

– И чуть было без семьи не осталась… А с него, значит, как с гуся вода? Видимо, есть кому защищать.

– Разумеется… А теперь он таких красивых и молоденьких девушек в гостиницу устраивает, – женщины дружно поджали губы и пренебрежительно уставились на смущенно-растерянную Нелли Земляникину. – Вы, голубушка, осторожнее с ним…

Он тут три года назад такого натворил…

Через полчаса Нелли знала о Трутневе все.

– Вот здесь распишитесь.

Нелли расписалась.

– Получите… И вот эти брошюры тоже вам. Обязательно все внимательно просмотрите, – не глядя на Нелли, скороговоркой частила моложавая чернобровая женщина.

В это время дверь открылась и в комнату заглянул мужчина лет тридцати в большой меховой шапке, очках, с крупными, грубоватыми чертами лица.

– Рая, где Косенок? – сильным, сочным голосом спросил мужчина.

– Поехал на рыбкомбинат, Сергей Сергеевич, – ответила Рая.

– Зачем? – мужчина перевел взгляд с Раечки на Нелли и задержал его дольше, чем того позволяли правила приличия.

Нелли спокойно выдержала взгляд.

– Так за этими самыми, Сергей Сергеевич, подарками для москвичей.

– А-а, – мужчина сдернул шапку и вошел в комнату, и Нелли неожиданно поняла, что вошел он из-за нее. – Как же я забыл? – И он опять с пристальным вниманием уставился на Земляникину. – А это кто у нас?

– Прожектористы, – пренебрежительно ответила Рая, однако же с любопытством переводя взгляд с Сергея Сергеевича на Нелли.

– Вот оно что, – оживился мужчина. – Интересно… Давайте знакомиться, раз такое дело, – он подошел вплотную и протянул крупную, почти квадратную в кисти руку. – Сергей Сергеевич Бурлаев.

– Нелли Семеновна Земляникина, – поднялась со стула и вежливо подала свою руку Нелли.

– Очень приятно… Вы откуда приехали?

– Из Покровки.

– Из Покровки? – почему-то настороженно переспросил Бурлаев, и Нелли показалось, что в его голосе прозвучали нотки разочарования. – Понятно… Как у вас «прожектор» работает?

– Это он уже спросил дежурно, на всякий случай, и Нелли в одно мгновение осознала, что если он сейчас потеряет к ней интерес, то уже более никогда не испытает его вновь.

– Как же ему не работать, – улыбнулась она, – если у нас такой наставник, как Юрий Матвеевич Трутнев…

Никогда, нигде и никто не учил ее этому, но она вложила в свою улыбку столько иронии, сколько требовалось именно сейчас, именно в этой ситуации. Глаза у Бурлаева потеплели, он тоже улыбнулся в ответ, как бы говоря ей этой улыбкой, что да, я вас отлично понял и рад тому, что вы правильно все оценили…

– Ну, желаю успехов на семинаре, – он вновь протянул руку и слегка задержал Неллину в рукопожатии. – Думаю, что мы еще встретимся.

– Спасибо, – тихо ответила Нелли.

– Рая, как только появится Косенок – пусть зайдет ко мне…

– Хорошо, Сергей Сергеевич.

– До свидания, – он вежливо кивнул Земляникиной и неожиданно легко и живо для своей крупной и слегка грузноватой фигуры вышел из комнаты.

– Билеты на обратный рейс всем заказали, так что не беспокойтесь, – вновь скороговоркой зачастила Рая. – Что касается плана работы и мероприятий – все у Трутнева. Пройдите, пожалуйста, в двадцать второй кабинет.

Последующие два дня оказались едва ли не самыми трудными в ее жизни. Неистощимая выдумка, энергия и упорство потребовались Нелли Земляникиной на то, чтобы окончательно не порвать с Юрочкой и, однако же, уклониться от посещения «Ротонды», как он назвал квартиру товарища, в срочном порядке отбывшего в неизвестном направлении. Юра скрипел зубами, Юра неистовствовал, готов был задушить ее, тискал и надсадно дышал в ухо при каждом удобном случае, но сделать ничего не мог.

– Да чего же ты добиваешься, в конце-то концов? – спросил он вечером второго дня семинара. – Завтра – последний день, а ты ведешь себя так, словно у нас в кармане целая вечность…

– Юрочка, милый, – засмеялась она в ответ, – а как зовут твою жену?

– Жена? При чем здесь жена? – на мгновение остыл Юра.

– А дети у тебя есть? Много?

– Да ты издеваешься надо мной! – сумрачно догадался Трутнев. – Но учти, Земляничка, я не из тех, кто позволяет шутить над собой…

– Юрочка, а кто такая Нина Петровна? Юрочка, что с тобой? Почему ты такой бледный?

– Ну, знаешь…

– Ты любил ее, да? А сейчас не любишь?

– Кто тебе про нее сказал? – хмуро спросил Трутнев.

– Да так, сорока на хвосте принесла…

– Это было давно, три года назад.

– И она была замужняя женщина?.. Однако, Юрочка, рискованная у тебя специализация… Кто тебя выручил в прошлый раз?

– Не болтай!

– Ты на него и теперь рассчитываешь?

Она переборщила, она недооценила Юрочкин гнев…

– Ты! Шлюшка Покровская, – схватив ее за плечи и сильно встряхнув, в ярости прошептал Трутнев. – Ты говори да не заговаривайся…

Нет, Юрочку Трутнева она не испугалась – он был смешон. Страх был иной – она может больше не встретить того, в массивных роговых очках, с грубоватыми чертами лица. А ей зачем-то надо было увидеть его еще хотя бы раз, услышать сильный, властный голос, почувствовать его рукопожатие… И она пошла на попятный:

– Юра, не надо, не разговаривай со мной так, – тихо и смиренно сказала она, когда приступ ярости у Трутнева поутих. – Я ведь тоже не железная… Мне говорят о твоих подвигах, я слушаю, ревную, бешусь, а потом, ты же знаешь – я болею… Ну, болею я, Юрочка, потерпи еще, мой хороший. – И не удержалась, опять кольнула его: – Удели сегодня чуть больше внимания своей жене – поверь, она будет так рада этому…

И Юрик покорно вздохнул:

– Язва же ты, Земляничка, а на вид такая сдобненькая… Хорошо, Нелли Семеновна, сегодня будь по-твоему. Но завтра! Учти, я ничего слушать не буду, я просто увезу тебя после банкета и если потребуется – изнасилую… Ты поняла?

Она поняла и на этот раз поверила Трутневу.

А семинар шел своим чередом. Выступления сменяли друг друга. Ораторы дружно, в один голос, призывали разоблачать беспорядки, бороться с ханжеством и подхалимством, с расхитителями социалистической собственности, пьяницами и тунеядцами. Просили быть стойкими и принципиальными, то и дело кивая на решения съезда, на постановления, тезисы, речи… Одни и те же слова, повторенные бессчетное количество раз, превращались в погремушки: вроде бы бренчат, а о чем – поди разбери… Нелли порой казалось, что не только слова, но и сами ораторы на одно лицо. Да и не мудрено было бы их перепутать: в одинаково темных костюмах и белых рубашках с узкими галстуками, в туфлях с коричневатым отливом, даже прически у всех были одинаковые, словно бы они стриглись в один час у одного парикмахера. Торжественные, важные, сидели ораторы в президиуме, слушая друг друга, дружно хлопая друг другу… Похоже было на то, что уже давным-давно никто из них не помнит, зачем, по какому поводу он здесь, да это для них, видимо, было не важно: главное – выступить, призвать, чтобы отметить свое здесь присутствие, свою значимость и преданность клану, к которому они все принадлежали. А как воспринимаются их слова, приносят хоть какую-то пользу или нет – уже никого не интересовало. Важно, чтобы эти слова были произнесены: хорошие, правильные, кем-то там одобренные, кем-то запущенные в тираж… «Выполняя решения съезда КПСС», «С заботой о совершенствовании организации соревнования в новых условиях», «Центральный комитет КПСС рекомендовал», «За досрочное выполнение очередной пятилетки», «Комсомол – верный помошник партии», «Молодежь, отвечая на призыв партии и правительства, должна быть в первых рядах»…

«Записать бы все эти лозунги на магнитофон, – уныло думала Нелли, украдкой зевая в первом ряду, – и три дня без остановки крутить. А командировочные, что пошли на ораторов из края – отдать на строительство детского сада».

Интереснее были мероприятия – коллективный выход в кино, посещение районного музея боевой славы, знакомство с коллективом художественной самодеятельности районного Дома культуры. Ну и, конечно же, с нетерпением ожидала Нелли заключительный банкет, почему-то уверенная в том, что именно на банкете и должно произойти то самое важное, то самое главное, ради чего она сюда и приехала. Угрозу Юрика Трутнева Нелли уже забыла и в расчет не брала. А знать бы ей, что и семинар, и банкет были затеяны единственно ради нее – ни в жизнь бы не поверила. Столько правильных людей, столько правильных слов – и все это ради такой банальной цели? Она догадывалась, что Юрик способен на многое, когда в нем зажигается страсть, но чтобы на такое…

В ночь на первое декабря все падал и падал снег: мягкий, пушистый, на меховых лапках, он укутал деревья и дома, поля и перелески, горы и долины. К позднему зимнему утру он перестал падать и начал бусенить, как говорят на русском Севере. Меховые лапки у снежинок отпали, затвердели, сжались, округлились и больно секли лицо вместе с небольшим низовым ветром, взвихривающим пуховое одеяло, срывающим белые одежды с деревьев, полей, гор и долин…