Ловушка для Хамелеона

В верблюжьем зеркале глазного яблока появилась вторая тень смерти в камуфляже. Через мгновенье пуля разорвала радужную оболочку, выбросив студенистые ошмётки из проволочных обрамлений ресниц, и угнездилась в самом средоточии центральной нервной системы.

Голова животного мотнулась, туша стала оседать и завалилась на правый бок, подмяв под себя труп погонщика, убитого несколькими секундами раньше. Левая задняя нога судорожно вытянулась и задралась, указывая в небо двупалой ступнёй. Точка в боевой операции была поставлена.

– В следующий раз бей в голову! – посоветовал Максим автоматчику, покачав перед его лицом, как учитель указкой, дулом пистолета, из которого был произведён решающий выстрел. – Зачем животину мучить?

Парень кивнул, облизал пересохшие губы, подобрал с земли пустой магазин и вытянул шею, глядя на издохшую скотину. Для него это была первая боевая операция, первый бой и первый убитый им враг. Не верблюд, конечно же. Ведь вначале он загасил «духа», а уж потом по неконтролируемой инерции стал расстреливать ни в чём не повинного верблюда. Застрелив афганца, он не смог разжать палец на спусковом крючке и палил, палил, палил в огромный шерстяной непробиваемый щит, таращивший на него бильярдный шар с чёрной пуговицей зрачка.

Мягко, по-кошачьи ступая в кроссовках «Кимры», Максим обошёл труп верблюда, на секунду замер, сгруппировавшись барсом перед прыжком и всматриваясь в лежащего человека, затем резко выпрямился.

– Иди, обшарь своего первенца!

Укладывая пистолет Стечкина в кобуру, он с ухмылкой отмечал, как «зелёный» ещё крепче вцепился в «АКСМ» и с трудом тронулся на каменных ногах. Максим прекрасно понимал состояние солдата, только что прошедшего боевое крещение. Когда-то он тоже убил в первый раз. Такое никогда не забудешь! Чужая смерть своими руками. Это надо принять и переварить. Ты в спецназе.

– Смелей, – подбодрил Максим. – Не укусит.

Парень положил автомат на землю и неумело стал обыскивать полупридавленного верблюдом мертвеца.

– Да ты его сначала вытащи, – советовал Максим, одновременно контролируя, как остальные десантники занимаются осмотром места боя. – И на спину его клади, так удобней шмонать! Да не трусь! Считай, что это манекен.

Пока «зелёный» возился с душманом, Максим закурил сигареты «Луч». Табачный дымок, закрученный тёплым ветерком в штопор, вытягивался в длинное прозрачное сверло, которое гнулось, источалось и рвалось. Разъединённые волоски рассыпались в хрустальном воздухе, примешиваясь к неподражаемой роскоши аромата гор. Горы… «Лучше гор могут быть только горы!»

Максим любил горы. Особенно свои – Саяны, которые он излазил со своим дедом охотником вдоль и поперёк. Эти тоже были красивыми. Но вместе с тем коварными и злопамятными, прячущими у себя за пазухой смертельные гостинцы. Здесь давно уже не было мира и вместо скупых дождей вершины, склоны и ущелья орошались человеческой кровью. Оттого так ярко по весне алели крупные маки с угольно-траурными пестиками.

– Русанов!

Максим утопил окурок в набравшейся под верблюдом и пока ещё не успевшей просочится в каменистый грунт луже и направился к позвавшему его взводному.

– Что у тебя?

– Всё тип-топ, товарищ капитан. Без сучка и задоринки. Все целы. Даже зацепов нет.

– Молодой как?

– Справился. Открыл лицевой счёт.

– Присмотри за ним, сержант, сам знаешь, что с первого раза может быть.

– Пусть привыкает.

– Подчищаемся и через пять минут выдвигаемся. Вертушки на подлёте.

– Есть.

Максим вернулся к оставленному трио: двум трупам и живому.

– Ну, что у тебя? – спросил он и сам себе удивился на непроизвольно сделанную им копию офицерского вопроса.

– Вот, – в протянутой руке молодого солдата пестрела пачка сложенных вдвое купюр, испачканных кровью.

«Пакистанские реалы», – безошибочно определил Максим

– Возьми себе. Купишь чего-нибудь у духанщиков.

– Но ведь это…

– Это трофей! – фраза была грозной и тяжёлой, как удар молотобойца по наковальне. – Понял? Не слышу!!! – заорал Максим. – Понял?

– Так точно! – выпалил уже обстрелянный солдат. – Понял!

– А то, что они заляпаны, плевать! Тут всё и все в крови! Это война! И радуйся, что ты успел убить этого духа, а не он тебя! Так что живи и воюй, чтобы оставаться живым! – Максим перешёл на спокойный тон и продолжил. – А эти бумажки – твоя награда! В наградном списке твоя фамилия ещё не скоро появится. Так что бери трофей. Без чистоплюйства! Законы войны это не правила для рыцарских турниров. Зато есть иное правило: деньги не пахнут!

20 бойцов из разведгруппы 459-ой отдельной роты спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Министерства обороны СССР отработали быстро и профессионально. Безукоризненно, и главное – без потерь! Выполнив поставленную задачу, десантники возвращалась на место своей постоянной дислокации на юго-западной окраине Кабула.

Когда цепочка шурави в камуфляже перевалила за гребень и исчезла, мудрые стервятники, до этого терпеливо нарезавшие в небе круги, один за другим слетелись к разбросанным телам и расселись зловещими тенями вокруг бездыханных тел. Богатое пиршество ждало сегодня падальщиков. 9 убитых моджахедов и изрешечённый труп верблюда с призывно задранной кверху окоченевшей ногой. Шлагбаум открыт!

Едва первая птица вонзила клюв в выбитый глаз дромедара, как вся стая, сметая со своего пути последние крохи осторожности, кинулась терзать добычу. Клёкот, хлопанье крыльев, звуки рвущихся тканей кожи и мышц облепили небольшое плато, нагнав новую волну страха на развьюченных ослов и верблюдов разгромленного каравана. Раскалённое око светила, катившееся к искривлённому горной каймой горизонту, отводило падальщикам чуть больше часа. Ночью заправлять пиршеством будут шакалы.

В брюхе вертолёта Максим занял место рядом с «зелёным», легонько саданул его локтем в бок, чтобы отвлечь того от тяжёлых мыслей, и с удовольствием вытянул ноги, закрывая глаза.

Он вспомнил, как попал в Афган после учебки, и горячий тугой воздух в Кабульском аэропорту мгновенно обволок сознание, давя на барабанные перепонки заунывным воем муэдзина. Их встречали два сержанта. У обоих обычные армейские хэбешки. Об их принадлежности к ВДВ говорили лишь эмблемы-парашюты и треугольники тельников, врезавшихся полосатым клином в верхнюю пуговицу курток.

– М-да-а-а, соколики… – посмотрев на обосновавшееся в кузове грузовика пополнение протянул один. – Что ж вас в Союзе, не предупредили что ли? Ваши голубые береты, что красная тряпка для быка. Убить десантника для душмана – это прямая дорога в рай! – он повернулся к собрату за советом. – Что придумать-то? Пока их везти будем, беду на себя накличем.

– Пускай ложатся на пол, – предложил второй.

Новички тревожно зашевелились. Им явно не хотелось становиться мишенью.

– Лучше пусть снимут свои васильки.

– Правильно! – одобрил товарищ. – Сдавайте свои береты!

Новенькие блинчики головных уборов больше не вернулись на темечки своих законных владельцев, став украшением дембельского комплекта парадки.

Потом, когда их привезли в армейские модули, служившие для личного состава казармой, к Максу подвалил мордатый старожил и требовательно тявкнул:

– Водички хочется! Метнулся!

Утолить жажду ему не удалось, а вот пойти пришлось. В направлении на выбор. Отбрив заносчивое рыло, Максим вместе со всеми приступил к освоению жизненного пространства, но был удостоен чести быть приглашённым в каптёрку. Пяток свирепых харь, сидящих полукругом, исполосовали его колючими взглядами. Кто-то проронил:

– Этот?

– Этот, этот! – услышал он знакомый голос, вырвавшийся из знакомой бритой головы, высунувшейся из глубины коморки.

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы с большой долей вероятности предвосхитить грядущее событие по приобретению восьмой пяди.

– Откуда такой борзый?

– Из Саяногорска… Хакасия… – ответил Максим и обобщил. – Из Сибири…

– Из Сибири? – огромный торс встал на ноги и явил собой исполина с буграми мышц и косой саженью в плечах. Максим с его метр девяносто два оказался на голову ниже. – А я из Красноярска. Рядом. Земеля, значит.

Гигант вышел из круга и с гримасой улыбающейся гориллы положил левую длань на свеженький погон.

– Зёму трамбануть, что дома побывать!

Афоризм был подкреплён мощным убеждением сокрушительного апперкота. Правила армейского общежития доводились методично и профессионально, что позволило Максиму быстро усвоить урок. Так сенсей восстановил статус кво, одновременно с тем вложив в живую макивару первый блок фундаментальных знаний воинского миропорядка.

А потом, спустя неделю сибирского Геркулеса отправили домой в цинке. Он подорвался на мине. Были отправки ещё и ещё. У подразделения, участвующего в боевых операциях, всегда потери. И ужасающая для мирного времени процедура обретала характер неизбежного и запланированного фактора. Грузом 200 в чёрных тюльпанах улетало на родину много, слишком много парней. В Афгане беспрестанно шли свинцовые дожди, в Союз тянулся цинковый поток.

Грохот винтов Ми-8 перешёл в свист, и машина зависла. Прилетели.

      Максим открыл глаза и покосился на молодого. Былая бледность лица, проступавшая даже через загар, пропала, но напряжённое выражение лица осталось прежним. Теперь это был другой человек. Человек, умеющий распоряжаться чужой судьбой.

Глава 5. Прогулки на свежем воздухе

Жорик Караваев скомкал лицо в кислую гримасу. Появившаяся на столе жестянка с растворимым индийским кофе оскорбляла вкусы эстетствующего гурмана.

– А французского нет?

– Ну, если ты кофемолку вылижешь… – съязвила Люда. – Ты уже который раз задаёшь один и тот же вопрос! Сколько можно?

– Дядя из Парижа передавал две пачки!

– А мог бы три.

– Неужели весь выпили? – он сделал вид, что не расслышал замечания. – Что-то он подозрительно быстро кончился.

– Одну я отдала маме! Ты же знаешь, как она обожает кофе! – жена поставила перед мужем чашку с блюдцем. – А другую, естественно, выпили.

– Так, значит, – тихо произнёс Жорик задребезжавшим от раздражения голосом. – Я несу всё в дом, в семью, а ты всё раздаёшь! Налево и направо!

– Ну как ты можешь говорить такое! – всплеснула руками Люда.

– А разве не так?

– У тебя сформировалась мещанская позиция? Конечно не так! Но если для тебя это болезненно, и один пакетик кофе для тебя важнее родственных чувств… – она блеснула обиженным взглядом. – Что ж! Учту обвинения и исправлюсь!

– Никто тебя не обвиняет! – Жорик сунул в банку чайную ложку и зачерпнул порошок.

– Тогда упрекаешь, – изменила формулировку Люда.

– Да нет же! – кофейная пыльца разлетелась по клеёнке. – Чёрт!

– Не сори!

– Сорри! – извинился Жорик и швырнул ложку в чашку.

– И не бей посуду! Это наш свадебный сервиз! Саксонский фарфор!

– Этот фарфор требует настоящий кофе, а не этот суррогат!

– Ну, так достань!

– Чтобы потом спрашивать – где? Лучше послушай меня, Людок, очень внимательно! – Жорик откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки. – Я востоковед, а не фарцовщик. И у меня нет возможностей, да и желания решать вопросы по устранению дефицита. Этим должно заниматься государство. Слава Всевышнему, мой отец обеспечил нас на первое время всем необходимым. Эта кооперативная квартира была приобретена для нас моими родителями. Машина – тоже. Даже мебель – он провёл подбородком слева направо по пространству кухни. – Также на их деньги, – он сделал многозначительную паузу и продолжил. – Стажировку за границей тоже они помогли организовать. Работа в АПН – благодаря связям отца. И тебя, не забывай, в «Интурист» взяли по его протекции.

– Покорнейше благодарю! Только если хочешь знать, я написала заявление об увольнении! – это был даже не козырь, а сокрушительный удар припасённой «пустышкой» забивающего насмерть козла.

– Как? – для него это был настоящий нокдаун.

– А вот так! Не нравится мне быть гидом-переводчиком! Чувствуя себя прислугой! И арабы со своими откровенными взглядами надоели! Решено! Окончательно и бесповоротно! В понедельник подаю заявление! Сегодня не стала, не хотела начальству портить настроение на уик-энд.

– А для меня, я понимаю, ты эту новость приберегла на десерт! – Жорик вцепился пальцами в край стола.

– Хотела обсудить это в спокойной обстановке, но ты сцену устроил по поводу кофе.

– Я?

– Ты!

– Ну, всё! – не нашёлся, что сказать Жорик и встал. – С меня хватит!

Он собрал бумаги, сложил их в дипломат, взял ключи от машины, обулся и стал надевать куртку.

– Куда? – полюбопытствовала Люда.

– В Йемен! – тявкнул Жорик. – За свежим урожаем мокко! Мешка хватит?

– Жорик, ну прекрати! – её лицо приобрело выражение просительницы в кабинете всесильного чиновника. – Не надо никуда ехать!

– Надо! – он взялся за дверную ручку.

– Хочешь, я извинюсь!

– Нет!

– Ну, я виновата! – она встала на цыпочки и чмокнула мужа в щёку. – Давай сюда дипломат.

Он едва не поддался на уговоры, но уязвлённое мужское самолюбие дёрнуло его за язык.

– Отстань! – звякнул колокол.

Дверь хлопнула, и на бетонные ступени посыпались удары удалявшихся штиблет. Жорик не стал вызывать лифт, не дав жене возможности удержать себя на лестничной площадке.

Огорчённая разладом Люда вернулась в квартиру и заплакала, роняя капли соли в раскрытую сахарницу. Обиженный же Жорик выгнал из гаража ВАЗовскую шестёрку и погнал её в центр города.

Вождение успокаивало. Свободная от машин дорога не требовала к себе пристального внимания и сосредоточенности. Горечь постепенно исчезала, уходя в песок тяжёлой влагой. Жорик не заметил, как доехал до Садового кольца, перебрался через Москва-реку по Крымскому мосту и выкатил на Ленинский проспект. Только завидев стелу с памятником Гагарину, он сообразил, где находится. Жорик колесил в юго-западном направлении ещё минут пятнадцать, потом развернулся и, останавливаясь на светофорах и роняя пепел в приспущенное окно, поехал обратно. Мелькавшая за окном Москва, не верившая ни слезам, ни жалобам, напустила матовую плёнку сумерек и неожиданно разрыдалась мелким дождиком. У неё сегодня тоже было гадкое настроение.

Жорик вышвырнул окурок, закрыл окно и включил дворники. Прохожие на тротуарах раскрыли зонты, а стоявшие на остановках люди забились под навесы. Приближаясь к одной из таких остановок, он заприметил мужчину с портфелем, в сером плаще, с поднятым воротником и в шляпе. Его правая рука, обтянутая чёрной кожаной перчаткой, повисла параллельно асфальту. Немного поколебавшись, Жорик мягко подкатил к ловцу такси.

– Добрый вечер! – поздоровался мужчина, открыв дверцу.

– Добрый, – ответил Жорик и подумал: «Какой он, к чёрту, добрый!».

– Измайловский парк! – сказал незнакомец.

– Садитесь, – кивнул Жорик. Ему было всё равно куда. Хоть на Луну.

Незнакомец сел и промолчал всё дорогу. Жорику хотелось поговорить с пассажиром. Он несколько раз поворачивался в его сторону, но, не видя его лица, скрывающегося за поднятым воротником и полами шляпы, раздумал завязывать беседу.

«И этот не в духе, – определил он. – Что за день?!»

Получив в награду трёхрублёвую купюру, Жорик усмехнулся побочному доходу и проводил молчуна взглядом. Серый плащ превратился в размытое дымное пятно и растворился во влажном покрывале наползающей ночи. Налетевший порыв ветра сорвал с клёнов красно-рыжую листву и понёс её по улице. Несколько квитков прильнули к лобовому стеклу, закрыв на секунду обзор, но щётки дворников смахнули яркую аппликацию.

Дождь, слякоть, листопад… Сплин, хандра, тоска зелёная… Осенняя меланхолия.

Жорик добавил к октябрьской грусти печальный вздох и поехал домой. Вечерний моцион, даже пусть и на колёсах, вещь всё же достаточно полезная.

Такого же мнения, по-видимому, придерживался и «серый плащ». Тем паче, что морось прекратилась, и тучи поползли к востоку, расчищая небо. Прогулка на свежем воздухе в зелёном, насыщенном кислородом лесном массиве возымела для организма оздоровительный эффект. Для человека, занимающего ответственный пост на напряжённом участке работы, вещь просто необходимая после трудового дня. Мужчина неспешно отмерял шаги по дорожкам парка, менял направления, останавливался у скамей, примеряясь, можно ли сесть на их сырые планки и шёл дальше. В праздном шатании он как бы ненароком, оказался у череды металлических коробок гаражей, вытянувшихся в неровную шеренгу на окраине парка. Ворота боксов были заперты. Владельцы автомобилей в это позднее время торчали дома в тепле у телевизоров. Любителей бега трусцой и собачников со своими четвероногими друзьями этот уголок парка, видать, не манил. Да и погода совершенно не располагала к прогулкам.

Окончательно удостоверившись, что в этом безлюдном месте он один, серый плащ шмыгнул в щель меж двух ржавых стенок с клоками отслоившейся краски и глухо выругался, наступив на что-то мягкое и склизкое. Здесь явно ступала нога человека, чей потревоженный продукт жизнедеятельности, прикрытый палой преющей листвой, шибанул в нос смердящей гадостью.

У него был электрический фонарь, но он им не воспользовался. Кромешный мрак еще не успел накрыть узкий тупик, и напряжённый взгляд смог различить в загаженном закутке слежавшуюся за годы кучу хлама, посыпанную сверху осколками битых бутылок, тряпьём промасленной ветоши и размокших листов газет. Мужчина достал из портфеля бумажный свёрток и развернул его, выуживая пальцами мятую жестянку с утопленной крышкой.

Зажав портфель меж колен и нагнувшись, он аккуратно втиснул пустышку «кильки в томате» в горб мусора. Крохотный ландшафт нисколько не пострадал от нововведения, приняв в своё лоно новый предмет. Устраивая банку, мужчина брезгливо морщился и не дышал. Он старался уберечь свои рецепторы обоняния от витавших вокруг миазмов, распространявших гадкое «амбре» потревоженной клоаки.

Когда он закончил дело и выскользнул из железного аппендикса, оскудевшие лёгкие жадно всосали в себя сырой воздух парка. Мужчина поправил брюки, имитируя возню с ширинкой, застегнул плащ, тщательно отёр подошву о траву и пошёл в сторону станции метрополитена. Вокруг по-прежнему было ни души.

Как порой хорошо одиночество! Но как редко удаётся быть наедине с самим собой! А оставаться самим собой – задача трудная вдвойне!

Фигура в плаще поёжилась и втянула шею в воротник так, что его край уперся в полы шляпы.

Ночное время замазало сажей болезненную бледность западного крыла горизонта, и парк погрузился в темноту. Только там, где включились лампы фонарных столбов, темь была бессильна, с угрюмой злобой окружая архипелаги света. Силуэты людей принимали причудливые формы, смешивались с тенями и, выходя за пределы освещённости, заглатывались пастью вселенского мрака.

Мрак пугал и страшил своей бездонностью и чёрной вечностью. Но для кого-то он был верным союзником. Едва различимый человеческий абрис проплыл вдоль гаражей с бесшумностью бесплотного духа и исчез в заветной щели. Выпорхнув оттуда через две минуты, призрачный субъект растаял яко тать в нощи.

Глава 6. Визит

К завтраку его не позвали. Отец был на работе (по субботам он всегда ходил на завод добровольно, по своему желанию: разбирать бумаги, осматривать печи, проверять работу цехов), мать дежурила в поликлинике, а бабушка отправилась за покупками на базар. Оставшийся дома дед, давно отказавшийся от спусков на грешную землю с высот пятого этажа и добровольно избравший затворнический образ жизни, сидел в своём кресле у телевизора.

Заглянув в зал и поприветствовав деда, Сергей направился на кухню. В приоткрытую форточку сочился тяжёлый дух кочевого стойбища. Соседи снизу варили баранину, завяленную ещё летом. Животное, блеявшее и ронявшее чёрные теплые шарики под свои копыта, тосковало на балконе три августовских дня, а потом освободило импровизированный загон. Спустя час после его исчезновения по вентиляционному каналу пополз удушливый смрад палёной кожи и жжёной шерсти. В ванной на четвёртом этаже свежевали и разделывали тушу.

Потом балкон вновь заполнился. На этот раз изделиями из отмучавшегося барана, преподнесённого декану технологического института удачливым абитуриентом. На бельевых верёвках повисли облепленные мухами марлевые коконы, обтягивающие куски парного мяса.

Открыв холодильник «Памир» и осмотрев его полки, он обнаружил эмалированную миску с мантами, которые были отправлены на сковороду, быстро поджарены, политы соусом «вырви глаз» и с аппетитом уничтожены. Запив плотную пищу чаем с вишнёвым вареньем, Сергей помыл за собой посуду и начал одеваться.

Сегодня у него было свидание с девушкой и надо было заранее купить билеты в кино на вечерний сеанс, иначе потом их просто не достать, и тогда появиться большая доля вероятности угодить в идиотское положение.

Как-то раз он уже дискредитировал себя в глазах противоположного пола и с мерзким чувством жалкой беспомощности и бессилия плёл какую-то несуразицу в собственное оправдание. Наученный чёрным опытом и став более предусмотрительным, он теперь старался делать всё заранее, дабы избежать попадания в переплёт.

Заправив батник в джинсы «Boxer» и накинув на плечи подтяжки (дембельский комплект его гардероба), Сергей сунул в карман деньги и посмотрелся в зеркало. Хорош, красавец!

Звонок в дверь застал его за выравниванием косого пробора. Убрав расчёску, он открыл дверь. На пороге стоял высокий стройный мужчина казах с аккуратной стрижкой и пытливым взглядом.

– Здравствуйте! – сказал незнакомец. – Семья Острогор здесь проживает?

– Да… – подтвердил Сергей и с запозданием ответил на приветствие.

– Можно пройти?

– Да, да, конечно! Но если вы к Николаю Семёновичу, то он на работе и будет после двенадцати.

Отцовские сослуживцы нередко заглядывали к ним, чтобы передать какие-то известия или о чём-то посоветоваться. Телефона в квартире не было, вот и приходилось при срочном деле идти говорить на дом по производственным вопросам.

– Да нет, Сергей, я к вам, – гость вытер подошвы туфлей об вьетнамскую циновку овальной формы, лежавшую снаружи перед порогом, и вошёл.

– Ко мне? – Сергей, пряча удивление, закрыл за гостем дверь. – Тогда туда, пожалуйста.

Мужчина снял плащ, повесил его на вешалку, разулся и проследовал в указанную комнату.

– Сейчас я поставлю чай, – сказал Сергей, следуя законам восточного гостеприимства, но визитёр сделал красноречивый жест.

– Чуточку позже. Сначала мне хотелось бы представиться, – он вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение и развернул его. – Капитан комитета госбезопасности Нурланов Шарип Ибрагимович.

Пока красная книжечка закрывалась и водворялась обратно, Сергей, сбитый с толку столь уникальным явлением офицера спецслужбы по его душу, совершенно потерялся и прокручивал в голове всевозможные варианты возникновения той самой причины, что вызвала к нему интерес такого грозного ведомства.

Это ж КГБ! КГБ!!! Зачем я им? Что я натворил такого? И где? Когда? На свадьбе? Точно! Я там анекдот про Брежнева рассказал, как он просил, чтобы во время похорон его положили в гроб лицом вниз. Для чего? А чтоб через лет пять откопать и в зад целовать! Или вот ещё: наша страна немного понебрежничала, а теперь придётся много погорбатиться! Все смеялись. Но ведь сталинские репрессии в прошлом, и за это давно не сажают! Тогда за что сажают? Думай, думай! Может, Байконур? Напортачил при прокладке кабелей? Ошибся при распайке контактов? Неверно установил датчики? Да вроде всё правильно делал. А если бы неправильно, то давно б уже обнаружилось… Там военная приёмка суровая. Ого-го!!! Сколько раз приходилось переделывать то, что на гражданских объектах приёмная комиссия подписывала, не глядя. А вдруг всё это из-за нарушения режима? Пару раз из любопытства пролазил в секретные блоки монтажно-испытательного комплекса… Неужели в самом деле за это? Теперь отписываться придётся… Да уж, влип!

– Может, присядем?

– А? – встрепенулся Сергей и, поняв, что ему предлагают, подставил стул, а сам сел в угол дивана.

«Чёрт! Цыган! – продолжала работу мысль. – Он же подогревал солдат дурью! Клубок размотали, и теперь думают, что и я анашист! Зараза! А если тут вовсе не это! Может, ниточка из Германии? Узнали про западноберлинскую свалку? Про прослушивание на боевом дежурстве «Голоса Америки»? Или про выход в эфир открытым текстом? Вот так заваруха! Теперь только держись!»

– Сергей! – голос капитана пробился как сквозь ватные тампоны. – Знаешь что, давай-ка сначала в самом деле попьём чаю.

– Ага! – Острогор взвился распрямившейся пружиной. – Сейчас принесу!

– Неси, а я пока твою библиотеку посмотрю! – Нурланов поднялся со стула и подошёл к навесным полкам с книгами. – Разрешишь?

– Да что вы спрашиваете!

И он умчался за посудой, оставив гостя в отличном настроении. На тонких губах капитана затеплилась улыбка. Он был рад ошеломительному эффекту, произведённому им на парня. Биографию Острогора он знал назубок, в ней для него не было ни белых, ни чёрных пятен. Оставалось пустить зонт при непосредственном контакте, а потом вывернуть Острогора наизнанку. А пока он вытянул за корешок томик Фейхтвангера «Лисы в винограднике» и присел на диван полистать томик немецкого классика.