Острый угол
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Острый угол
На хуторе
Подгнивший дом. Порушенный забор.Сад одичал, зарос тугой травою.Петух с роскошной рыжей головою —Единственный на весь огромный двор.Есть и такое, видно, на земле.О русский вид, убогий и печальный.На три окна один кусочек ставниНа ржавой покосившейся петле.Случайный гость,Вхожу я за порог:Под темными седыми образамиСидит старушка с тусклыми глазами,Повязана платком. На узелок.«Мир дому этому…» – Я замер и стою.В ответ ни звука. Может, неживая?Но, тело легкое от лавки отнимая,Она проходит в сторону мою.«Ты мне кричи… Не слышу я… ни-ни…»И я кричу, что сбился, мол, с дороги,Брожу два дня, вконец измучил ноги…«Ага, ага… Ложись-ка, отдохни.Я тут одна… Забыл, наверно, Бог…»«Спасибо вам…»А утром, на рассвете,Когда я спал, как спят на зорях дети,Она топила печь, пекла пирог.…Я уходил по тропке на село.Роса дрожала и блестела густо,И было у меня на сердце грустно,И было на душе моей светло.«Ах, жизнь моя, роскошная до боли…»
Ах, жизнь моя, роскошная до боли,Свистящая как ветер на юру!Опять лежит дорога в чистом полеИ глухари токуют на бору.Отгоревала ночь и откатилась.Сегодня мне спокойно и светло.Нет, сердце, нет, ты не напрасно билось,Ты не напрасно в путь меня звало.Я счастлив тем, что я дышу, и вижу.Мой легкий шаг упруг и невесом…Как плачет чибис над осокой рыжей!Как бор звенит на сотни голосов!Вот сквозь деревья первый луч рассветаУпал к дорожным сизым лопухам.Когда не я, то кто бы видел это,Когда не я, кто б это услыхал?Кому бы чибис плакался всё утро,Кому б играли свадьбы глухари?..Живу в пути и это очень мудро:Шагать и видеть, знать и говорить.«Я видел мальчишкой…»
Я видел мальчишкой,Я помню упрямо,Как помнят далекого детства мечту,Как добрая наша усталая мамаМолилась и клала поклоны Христу.Как я, затихая, смотрел затаенно,И чудилось мне, что за черным окномКакие-то люди проносят иконыИ ангелы бьются беззвучным крылом.А мама молилась, шептала губами,И я засыпал на кроватке своей…Я в бога не верю, но только с годамиВсё больше завидую маме моей.«Жизнь летит по спирали вдаль…»
Жизнь летит по спирали вдаль.Есть забота, а есть печаль.Есть обида, а есть беда…Жил Иуда, и жив всегда.Серебро ли, бумажный рубль,Но предатель готов на дубль!Совершит и уйдет в расход,Возродится и вновь придет.Поцелует и осквернит.Поцелуем и знаменит.«О собственной задумаюсь судьбе…»
О собственной задумаюсь судьбе.Снега бусят под окнами и ветерВсю ночь, как шалый, бродит по планетеИ ухает простужено в трубе.Луна в окне как льдина на плаву,Дрова трещат, тепло в моей квартире.Кто скажет мне – зачем я в этом миреОднажды появился и живу.Зачем я веселюсь, зачем грущу,Зачем люблю весну и зрелый колос,Зачем я свой придумываю космос,Зачем слова особые ищу?Всё в мире просто – небо и вода,Всё в мире просто – женщины и дети…Ну, что с того, что кто-то есть на свете,В чьем сердце поселилася беда.Зачем я вспоминаю те края,Где жаворонки, степи оглашая,Пропели мне о том, что жизнь большая,Зачем меня тревожит боль чужаяИ не дает покоя боль своя?Зачем живу как будто бы бегуСредь сутолоки праздников и буден?..Ищу ответ.Ответа мне не будет,А сам себе ответить не смогу.Загадочный свет
Спускался вечер. Шла весна…В толпе, по-летнему одетой,Она была особым светомИз всех одна озарена.Своих достоинств не тая,Она не шла – она парила,Она как будто говорила:«Смотрите, вот какая я…»Неповторимое, свое,Раскованное и простое,Торжественное и святоеВ походке виделось ее!Полуовал, полунамек,Бедра изгиб, изящность линий…Есть, есть в моих краях богини!Ах, почему же я не бог.Цок, цок! – а слышалось: «нет, нет…»Весна переплавлялась в чудо!И было не понять – откудаСтруился этот дивный свет!В нем было столько чистоты,В нем было столько тайной боли…И я опять увидел поле:Роса, и солнце, и цветы!Светлеют тени по кустам,Щебечут птицы, не смолкая,И женщина, совсем другая,Идет босая по цветам!Ей обойти меня нельзя.Мы не готовы с ней к разлуке.Она идет, раскинув руки,И светится от счастья вся!Бушует солнце на лугах!Играет свет в небесной глуби,И я смотрю, смотрю на губы,На ноги в мокрых лепестках…Цок, цок! – качался силуэт.Весна переходила в лето.Шел вечер и далеко где-тоНебесный зажигался свет.Цок, цок! – звучит из темноты.Я женщине гляжу вдогонку,А память снова крутит пленку —Роса, и солнце, и цветы…«Гуляет низовой буран…»
Гуляет низовой буран.Горит огонь, горит экран,Луна приклеена к стеклуИ кот сибирский на полу.Всё так обыденно и просто.Мой отчий дом.Здесь мать живет.Отец домой идет с погоста,Вторую зиму не дойдет.Такая боль, хоть в крик кричи!А ветер снег метет в ночиИ лепит, лепит сединуИ на стекло, и на луну.Теснятся мысли… круг за кругом…Ружье без мушки на стене…Ведь это с ним бродил я лугомДавно когда-то. Как во сне…И вспоминаю, вспоминаю…Зачем? Не ведаю, не знаю.Зачем по прошлому бегу,Остановиться не могу?..«Имя – Анна…»
Имя – Анна…Странно и туманно…Словно из далёка-далека…В наших встречах не было обмана.Грусть была и радость.На века.Поезда приходят и уходят…Старый клен, посаженный тобой,На подворье каждый вечер бродит,Горькою качая головой.Звезды гибнут, падают полого…Клен стареет, золотом шурша…У какого дальнего порогаОбо мне болит твоя душа?У какого моря-океана,Под какой нездешнею луной?..Анна… Анна…Как всё это странно.Имя-то какое, боже мой…Звезда в Вифлееме
Свершилось.И новая встала звезда.Шепталась прислуга в царевых палатах,Недобрые люди в овчарнях и хатахИскали того, кто пришел навсегда.Округа на всё отвечала молчаньем.В пещере под сенью хранительных силМарии был знак, и Мария с вниманьемСмотрела на тех, кто дары подносил.Младенец сопел и пеленки мочил,Не знал о своей удивительной роли,И, все-таки, словно в предчувствие болиСжимал кулачки и ногами сучил.Декабрьская оттепель
Зима обмякла и раскисла,И потемнела. За два дня!А ведь вначале как нависла,Колючим холодом звеня, —Упала с неба в два крылаБелым бела.Синицы, чувствуя тепло,Опять в леса откочевали,Река закованные далиВзломала декабрю назло.О камни плещется волнаЧерным черна.Избушка наша в два окнаНа всё смотрела и дивилась,И крошечной трубой дымиласьПокоя чудного полна,И от восторга пес БуянБыл просто пьян.И только серая ворона,Зарывшись в крылья с головой,С верхушки ели вековойВещала всем, причем, резонно:«Ну, что вы сходите с ума!Придет зима…»Я, слыша голос той вороны,И, веруя в воронью речь,Под пыж тяжелую картечьКладу в латунные патроны.Лью воск на рыжие пыжи —Ни капли лжи!А через день, являя милость,Зима пришла и в два крылаОпять раскинулась, бела,И вся округа обновилась:Ни перекосов, ни теней —Стола ровней.Утром
Дымится черная зола.Рассвет клубится над болотом.Ладони пахнут конским потомИ кожей старого седла.Ночь догорает на костре.Дымит зола, дымятся росы…Тиха округа, безголосаКак мышь на шерстяном ковре.Но только-только рассвелоИ небо выгнулось полого —Прощай, ночлег!Зовет дорогаИ тело просится в седло.На просеке
Я в ладони плюю. Топорище шершаво.Синеватая сталь до озноба остра.Опрокинется дерево на спину в травыПод тяжелым блестящим толчком топора.Я к работе такой тяжело привыкаю.Лес густой, а как будто стою на виду.На березах по плечи сучки отсекаюИ стволы безголосые в штабель кладу.Труд, конечно, почетен, но этот вот – тяжкий.По особому тяжкий. Рублю ведь… Гублю…А березы стоят, как матросы в тельняшках,Я смотрю им в глаза и под корень валю.«Город выглажен как скатерть…»
Город выглажен как скатерть.Кружит солнце в этажах.Ты идешь в красивом платье,Отражаясь в витражах.У тебя в губах улыбка,Солнцем тронутые плечи…День качается как зыбка.Воздух носит чьи-то речи,Чьи-то взгляды, чьи-то мысли —Он прозрачен, зрим и плотен…О тебе тоскуют кистиНенаписанных полотен.Ты идешь одна. В молчанье.Облака плывут. В круженье.И ни грусти, ни печалиНи в глазах и ни в движеньях.Ты как будто неземная.Не одна идешь, но врозь,Словно радуга сквознаяСквозь толпу и время сквозь.«Облаков этажи…»
Облаков этажи.Солнце меди рыжей.Под обрывом стрижи.Я гляжу на стрижей.Чертит птица круги.Голосок – волосок!..Возле самой рекиСядет стриж на песок;Сложит крылышки стриж,И сидит, словно мышь.Но взлетает когда —Это просто беда!Бьет крылами песок.В каждом взмахе – борьба!…А в округе покойСумасшедший такой.Цезарь
Оставить за спиною Рубикон,Не брезговать в пути котлом плебея,Скорбеть над мертвой головой Помпея,Жизнь, как монету, положить на кон,Явиться в Понт,Увидеть, победить,Залить огонь гражданского пожара,И… двадцать три отточенных удара…Ну, кто бы ни хотел вот так прожить!Май
Подсохли дороги. Не видно воды.Апрель на деревьях оставил следы.Со звоном навстречу встающему днюСмолистые почки срывают броню.Их звоны слышны далеко в тишине…Гарцует пастух на мухортом коне.С коровами бабы теснятся в кругу.И дикие гуси орут на лугу…Хлеб
Мы за хлебом занимали очередь с вечера,Всё старухи да мы, дети малые.Я узнал тогда, что звезды не вечные,И еще узнал – какие зори алые.Я прошел насквозь те ночи холодные,Где луга в росе – гигантские простыни.Если б не были в те дни мы голодные,Эти ночи были просто бы проспаны.У старух такие личики сморщенные.Разговоры полушепотом, жуткие.Как метались они в криках «смена очереди!»,Обучали нас выносливости сутками.Угощали нас квашеной пахтою,Обижались, что пахту не брали мы…А мы окурки смолили украдкою,Мы в пристенок играли медалями!Не камнями дрались – кулаками мы,В ранки сыпали глину целебную…И росли пацанами нормальными,И влюблялись в Россию бесхлебную.«Войду к тебе из осени…»
Войду к тебе из осени.К огню.Горячий чай. Домашнее варенье.Сухой осины ясное горенье…Я голову на грудь свою склонюИ на твои упреки не отвечу.Я просто посижу и помолчу…И, глядя на огонь,В ненастный этот вечерДалекого коснуться захочу.Не упрекай, не обвиняй меня,Всё так непросто.Догорит осина…А вдруг и впрямь всё кончится красиво,И Феникс возродится из огня.«Не кричали. Не ругались…»
Не кричали. Не ругались.Ни в обиде. Ни в злобе.Помолчали. Попрощались.Он – к себе, она – к себе.Ветер травами сухимиШелестел: кого винить?..И легла тропа меж ними,Как натянутая нить.«Когда я чую за моей спиной…»
Когда я чую за моей спинойНедобрый взгляд и шепоток змеиный,Душе моей, открытой и ранимой,И без досужих вымыслов больной,Я говорю: «Не плачь, душа моя.Всё это не впервой и не в последний…А – больно?.. Что ж, на то она и сплетня.Змея без яда – это не змея».Поэзия труда
Я не был никогда на буровой…Пишу строку и живо представляю:Как я под вой буранный управляюМашиною, сверлящей шар земной…Прочтет читатель и вздохнет при этом:«Вам хорошо придумывать, поэтам,А сами-то…»Читатель, извини!Пускай – не нефть, но мне пришлось в метеляхНа тех же сумасшедших параллеляхВ сугробах мять нерадостные дни.«Нерадостные? Что за ерунда?А в чем тогда поэзия труда?..»Поэзия труда?..Она – потом!Когда однажды над морозным станомНефть вырвется сверкающим фонтаномИ буровик закрутится винтомОт радости, что не был труд напрасен,Что нефть пришла.И этот миг прекрасен!..Но это всё не скоро, а покаМне кажется – открыты двери ада,Снега ревут сильней, чем канонада,И столбик ртути ниже сорока.Муравейник
Расположен у тропы леснойГород с миллионным населеньем,Со своей тревогой и весельем,С долгою заботою одной.Постоишь, подумаешь: в натуре,Вот они и радость, и успех.Этакий колхоз в миниатюреС трудоднями общими – на всех..Тот несет домой, а тот – из дома!Коль семья, то должен быть урод.А картина, в общем-то, знакома,Пропивать, наверно, волокет.Но никто вдогонку не ругался.Муравей уселся на пенек,Посидел, подумал, застеснялсяИ назад хвоинку поволок…По дорожкам взад-вперед несутся.Труженики, что еще сказать!В тесноте живут, а не грызутся…Надо бы собратьям показать.Из больничной тетради
1.Я лежу один в палате.Я один на всей планете.Умираю на закате.Воскресаю на рассвете.Я пишу кривые строчки.Я пишу плохие мысли…За окном прозрели почки,А из почек лезут листья.Звук далеких колоколенПравит мне и лечит нервы…Я четвертый месяц боленИ еще июнь в резерве.2.Зачем же так рано к земле потянуло?Ломало, крутило, ужели согнуло?То взлет, то паденье, то шрамы, то риски,Прокручены ленты, проиграны диски…В июне земля горяча на закате,В июне земля холодна на рассвете…Как пахнет сосною в больничной палате!Как тихо играют под окнами дети!Я всё представляю, что там – за стеною.А жизнь – стороною, а жизнь – стороною,Остались мгновенья, последние крошки…Неужто обманут я был при дележке,И мне суждена лишь одна половина?..Ночь в окна плывет как рогатая мина,И рядом встает. Принимает участье.Ночь ждет терпеливо, когда я – на части!Чтоб первой, увидев, оплакать потерю…Но я не умру, потому что я верю.3.Как вестник смерти,Как палач,Ко мне вошел в палату врач.Он приговор в руках держал.Он рядом сел, а я лежал.Я тлел, как желтая свеча.Он говорил, а я молчал,А я дышал едва-едва,И жадно пил его слова…Всех слов запомнить не дано,И я запомнил лишь одно!Оно во мне.В моей крови!Он, уходя, сказал: «Живи!»Сказал, как приказал.В упор!…Я помню это до сих пор.«У этой женщины больные ноги…»
У этой женщины больные ноги.У этой женщины больные руки.Но эту женщину любили богиИ ей послали шестнадцать внуков.И женщина знает их всех по имениОт самого малого до самого старшего,Души хватает для них, а именно,Любить их всех и болеть за каждого.Ну, ладно бы, знала самого младшего.Ну, ладно бы, помнила самого первого.А то ведь держит в памяти каждого!Вот я бы так не сумел, наверное.И женщина пишет им письма частые,На двух листах, чтобы всё толково.А внуки, видно, живут несчастными,С сердцами каменными.В ответ ни слова.Она вынимает почту бережноКак что-то тайное и тревожное…А почты всей-то – газетка свежая.Но женщина верит, что внуки хорошие.«И время распадется на куски…»
И время распадется на куски,И новым светом озарятся грани,И в сердце, как в больной тяжелой ране,Кровь совершит последние толчки.Тугой петлей сомкнется горизонт,И два крыла погаснут за плечами,И то, чем мучился бессонными ночами,Умрет…Черная Русь
Харалужные копья изломаны в щепы.Ярославна в печали живет у окна.Солнца шар окровавленный мечется слепоИ багрова до боли заката струна.Слышен грай.Воронье чертит воздух крылами,Черным криком опутано небо вокруг.И тяжелые волки кругами, кругамиПо лесам и яругам уходят на юг.От Каялы реки до Великого ПонтаПоловецкие ветры победу поют…На Руси от черты до черты горизонтаПарни русые новые копья куют.«Живу и знаю: счастье рядом…»
Живу и знаю: счастье рядом.Живу и жду. Проходят дни —Порой чисты, порою с ядом,Порою словно не мои.Но я живу. Я привыкаю.Из горной речки воду пью,В солонку черствый хлеб макаю,И горько мне, но я терплю.Терплю и жду, поскольку верю:Настанет час, настанет срок —Однажды распахнутся двериИ счастье ступит на порогВ нездешнем сказочном наряде.Войдет и словно в забытьиРукою бережно погладитСедые волосы мои.К Музе
Всё, конечно, так и было,Быть иначе не могло.Ты в мое жилье входила,Как луна, через стекло.Расплетала кудри-косы,Платьем шелковым шурша.Ты на все мои вопросыОтвечала не спеша.Отвечала просто, мило…Зыбкий свет. Уют. Покой…Мне с тобою рядом былоУдивительно легко.Лунный луч бродил по залам,По углам таился мрак.Ты под утро исчезалаНепонятно даже как.За окном клубились дали.День катился по стерне.Новый день…И оживалиБоли прежние во мне.Размышления у картины неизвестного Художника
Вошел Художник в мастерскую,Художник подошел к холсту,Взял кисть и создал КрасотуЛегко и просто.Как вслепую!И вышел вон.И затерялсяМеж складок Времени. Во мгле.А холст не умер. Холст остался,Как след, как память на земле.Остановись!Замри и стой!Наполнись светом и тревогойПеред грядущею дорогой,Перед грядущей красотой.И замираем, не дыша.И смотрим, смотрим, не мигая.А Красота живет нагая,Как сталь разящего ножа!И – свет!По залам, хрусталям.В зрачках притихших, на паркете…И Время верит векселямНа право получить бессмертье.«Снег соткан из мороза и тумана…»
Снег соткан из мороза и тумана.Как неуклюже замерли дома…Возникнет боль негаданно, нежданно,Повяжет тело и сведет с ума!И… прочь дела.Ко всем чертям – заботы.Боль властвует, она напряжена,Прижмет, отпустит и опять – волна…А город предлагает повороты.Сюда пойду – проспект,Сюда – тупик,Где фонари с погасшими свечамиКак люди, погруженные в молчанье.Я к этому молчанию привык.Как только боль, то всё кругом молчит,Как будто отгорожено прозрачным,И лишь трамвай, раздвинув клешни рачьи,Попав под напряжение, урчит.А боль живет в мозгу как метроном.Дойти бы только до конца квартала,Я помню – там всё время отступалаВолна. Как раз за этим вот углом.Дойти… Дойти…И вот – не так болит.Я знаю и уверен – боль убудет,Вот только, чтобы шли навстречу люди.В молчанье.Пусть.Но только, чтобы шли.«Когда уже писать свое невмочь…»
Когда уже писать свое невмочьИ понимать чужое невозможно,Когда постыло всё,Когда тревожноВ окно всю ночьГлядит немая ночь,И падает звезда на подоконник —Беззвучная! —И трепетом лучейКасается слепых моих очей,Я понимаю с горечью и болью,Что мне в стихах спасенья не найти,И не суметь мне вырваться из плена.И дышит ночь предчувствием изменыМоей стихам…Панюшовские талы
Наполню патронташ и тихим утром раннимСойду с крыльца, калитку притворю,И с батиным ружьемКак в детстве давнем, давнемПойду встречать сентябрьскую зарю.Почувствую в ладони сталь стволаИ тяжесть емкую латунного патрона,Услышу, как хрипит в осиннике ворона,За спину заправляя два крыла.Увижу глаз, наполненный сомненьем,И подниму стволы,И опущу стволыСогласно с собственным сердцебиеньем…И вдруг увижу – выросли талы!Те самые, что вырублены были!..Рубили мы, а наши мамы жгли…Видать, живучи корневые жилы.Иначе б возродиться не могли.Мы их рубили так! Мы их с землей месили.Травой топили, а талы – дрова!Не будь в сорок втором в моей стране РоссииТаких талов – не выжила б Москва.И, вишь ты, отросли. Стоят среди околковВ колючей ежевике, во хмелю…Зачем я здесь с отцовскою двустволкой,Кого убить хочу в родном краю!Неужто для того они меня спасалиВ тот черный год,Чтоб через двадцать летЯ встретил их бездушными глазамиИ выкрасил живое в мертвый цвет!Нет, милый край!Прими мое волненье,Ничем не омрачу свиданье это я,Что светится как тайное мгновеньеПрекрасного земного бытия.Вечер в Панюшовском Кругу
Пьет воду утка в сонных тростниках.Талы оплетены пахучим хмелем.Алей глубок,И где-то за АлеемНочные тени прячутся в стогах.Лежит звезда на зеркале холодном,Костра дымок свивается в кругиИ тополя веселым хороводомТанцуют над обрывом у реки…Чайка
О гранит о причальныйДлинных волн молотьба…Окольцованность чайки —Это тоже судьба!Сумасшедшая свежестьИ простор без конца,И тревожная тяжестьНомерного кольца.Но летает, летает,Волны крыльями бьет,И не помнит, не знает,Как однажды ееКольцевали средь крикуМного весен назад…И захлопнули книгу,И, не глядя, следят,Чтобы в августе, в мартеПо письму, по кольцуПуть отметить на картеОт начала к концу.Рядом с линией этойТонкой птичьей судьбыНи счастливых пометок,Ни ружейной пальбы.Море
Солнце – лампой в потолокВвинченное, в синий купол.Пляж – скопленье голых кукол,Выброшенных на песок.Те – из моря, эти – в нем,Жарятся на солнце, млеют.Море моет их, лелеет,И мелеет с каждым днем.Морю скучно!Жизнь – в веках!Жизнь большая, а в итогеЕжедневно ноги, ногиИ тоска на лежаках.Потому-то иногдаМоре взбесится.Мятежно!И морское побережьеОчищается тогда.Переселенцы
Над губой опальный пар. Холод.Над седой тайгою – ка-р-р! Голод.Полуночный желтый глаз лютый.Сквозь снега – в ущелье-лаз – люди…Миновали перевал. Круто!Старший место указал: «Тута…»Изо рта со свистом хрип – в небо.Сосны падали сквозь крик немо.Души грели у костра, вены.В три каленых топора… СтеныКрепко свежею смолой пахли.Не хватало одного – пакли.Сруб ввели под ряд стропил. Общий!Старший палец отрубил… МолчаНа тесовое крыльцо вышел,Снег кровавою струей вышил.Осветил лица овал грустью,И Сибирь мою назвал Русью.Ночь сложила всех в пакет на пол.Сквозь деревья лунный свет капал.Волки выли за горой глухо.Филин утренней порой ухал.Солнце встало всё в пыли. Рыже!Жизнь любили и смогли выжить.…Я живу в иные дни. Вольный.Не с опальной, как у них, долей.Запах древней той избы знаю.Редко в том краю, но бы-ваю.Всё смотрю (душа велит!) стены.Целый палец, а болит… Гены.«Я насторожен как капкан…»
Я насторожен как капкан,Но лишь проявится виденье,Я пальцев собственных арканНа нем замкну без промедленья.И тени, что в ночном кругуМетались, обретут начала…Светло мне станет и печально,И грифель выведет строку.«Играть в слова…»
«Играть в слова…»Но разве можно?Играть в слова не можно – нужно!Но чтоб дыхание не ложно,Да чтобы слово не натужно,Чтоб мысли подкреплялись звуком,Чтоб звуки подчинялись ритму…Стихи возьмут чужие руки,И в них поверят как в молитву.Сочтут своей твою удачу,Сочтут своим твое крушенье,И засмеются,И заплачут…Играть! – прекрасное решенье.Кошка
В глазах испуг.Тоска беременная.Площадка лестничная – жилище временное…Дверями хлопал апрель в парадных.Остатки снега дождем косило.Она ходила на лапах ватных.Она живот свой едва носила,Искала угол – ну, где же, где же…Такая жалкая – вот обида!Людей пугалась всё реже, режеИ не по правде, а так – для вида.Ногою топнут, боится вроде —К стене прижмется, сама ни с места…И окотилась. При всем народе.Приличней не было больше места.Лежит голодная и холодная,Котят облизывает с таким отчаяньем…А рядом с кошкой тропа народная,Но мы обходим ее с молчанием…Обходим, словно бы извиняемся, —Ни молока, ни рваного коврика —В глаза друг другу смотреть стесняемся,И поджидаем ирода-дворника.«Дача…»
Дача.Розовое счастье!Двухэтажные палаты!Всё поделено на части,На пи-э-ры и квадраты.Чистота везде, порядок.Свой уют. Своя планета.И хозяин между грядок —Канареечного цвета —В желтой майке с грязным пузом,Деловитый весь, толковый!Как початок кукурузы,Как сверкающий целковый!Не вступает в разговоры.Видит, знает, слышит…Леший…И болонка под забором —Ух, и злая, ух, и брешет!«Дождь ударил в стекло…»
Дождь ударил в стеклоИ промокло селоОт соломенных крыш до тесовых порогов.Прокатилась гроза.Окна словно глаза,И дымится парное тепло над дорогой.Я стою у крыльцаПод ладонью отца,Вечер пахнет полынью и сладким нектаром,И далекий закатКак вечерний набатНа деревья и крыши стекает пожаром.«Прочесть тревогу тайную в глазах…»
Прочесть тревогу тайную в глазахНе знаю: страшно ль?Только знаю – страшноБыть рядом ежедневно, ежечасноИ говорить на разных языках.Семидесятые
Задыхалась Москва от жары и транзита…Стонут кассы. У каждого время – в обрез!Комсомольская площадь по горло забитаОбластями страны. В тюбетейках и без.Вот седой аксакал, вот матрос из Мурманска…Тот на север, а этому – срочно! – на юг.Раскаленный асфальт пахнет нефтью и краской,И гнилым багажом спекулянтов-хапуг.Аксакала пойму, понимаю матроса…Спекулянта не жалко. Прощай-погибай!Ах, какие у спящей красавицы косы!Ах, как смотрит на девушку толстый бабай.На бабае халат, шелком шитые петли.Он забыл про жару, он забыл про жену…Я со всеми кружусь в этом огненном пекле,Я смотрю на страну, понимаю страну.Понимаю бурлящее это кипенье!Солнца шар всё сильнее звенит в вышине.Над столицей повисло такое давленье!Поезда, словно ветры, идут по стране…«Белый гриб боровик…»
Белый гриб боровик.Сколько белого тела!Лето августом пахнет, поляны в росе.Сосны смотрят зарю, сосны делают дело,Неподвижны в своей величавой красе.Я к сосне прислонюсь, я себя позабуду.Бор окружит меня беломшаным ковром.И, пронзенные солнцем, подобные чуду,Запылают стволы золотистым огнем.Ни о чем не грущу, ничего не пытаю.Я стою у сосны, прикасаюсь к костру,Иглы сосен, как будто мгновенья стекают, —Это время бредет по седому ковру.На сто верст – никого!Только птицы летают.Затерялся в глуши одинокий мой след.Солнце режет глаза, сосны жарко пылают,Я стою на костре, может, тысячу лет…«Войти с мороза. Сесть к столу…»
Войти с мороза. Сесть к столу.Впотьмах нащупать папиросу,И глядя сквозь стекло во мглу,Склониться к вечному вопросу:А дальше что?А что потом?..Метаться от балкона к двери,Не знать ответа, но поверить,Что ты не виноват ни в чем.Попробовать найти все «за»,И за бессонными шагамиПочувствовать как ночь кругамиЛожится под твои глаза.«А у осени рыжая шаль…»
А у осени рыжая шальЗолотым оторочена мехом…Отзовется бескрылая дальПереломанным эхом.И – зови не зови,И – проси не проси,Нет ответа.Только лепет ручья,Да дрожанье осин,Да от ветраЧуть гудят провода…Авторизация