Острый угол
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Острый угол
Желтое
Опадая, провисая, в обложных дождях, косая,Бродит осень по кустам.Отрясая с кленов листья, мягко водит желтой кистьюПо холмам как по холстам.И кричат печально гуси над моею желтой Русью.Улетают от беды.Я и сам живу в тревоге – переломаны дорогиВ вихрях бешеной воды.Выйду утром на подворье – стонут сосны: горе… горе…С неба дождь сочится. Мгла.Сильных птиц услышу звуки и почувствую как рукиПревращаются в крыла…«Если вдруг остудит осень…»
Если вдруг остудит осеньКровь твою и кровь мою —Скорый поезд ровно в восемьОтправляется на юг!Спрячь в душе подальше жалость,И, надеясь на авось,Уезжай.А я останусь.Нам, холодным, лучше врозь…– Нам, холодным, лучше – вместе.Ну, куда я от… беды?Путь неблизкий, неизвестный —Тридцать три часа езды.– Не хочу я – в путь далекий,Чтобы жить вдали, скорбя…Ты ж погибнешь, одинокий,Я погибну – без тебя…Волчица
Перерезала путь лосю.К шее бросилась. Кровь нашла.И сцедила по капле всю.Печень выела и ушла.А потом привела волчат.Пятерых. На кривых стопах.И смотрела как те, урча,Погружались в лосиный пах.С ними рядом легла. Струна!К солнцу вывернула сосок.И сочилась в оскал слюнаМежду лап на сухой песок.Возбужденные злой игрой(С мертвым было легко играть!)Звери грызлись промеж собойИ сосали волчицу-мать.И, вдыхая в себя теплоМатеринского молока,Из себя выдыхали зло,Что течет из веков в века.На волчицу кося зрачки,Проминая живот до дна,Ей прикусывали соскиИ не вздрагивала она.«Родится звук…»
1.Родится звук.За речкой.На лугу…Вначале робкий, тоненький, несмелый,Потом ворвется в дом и, что ни делай,Закружится, как в замкнутом кругу…Как будто я без звука не могу.2.А я без звука не могу!Он в дом войдет и яСмеюсь, и плачу, и бегуПо кромке бытия.«Утром встану теплый сонный…»
Утром встану теплый сонный…Небо синее бездонно!Солнца луч – сквозь кроны сосен.С кленов – листья.Значит, осень.Отыщу в сенях топор,Выйду во широкий двор,И под запах пала, тленаЗагоню топор в полено,И услышу:Подо мнойКолыхнется шар земной!«Ну и пусть…»
Ну и пусть.Мне не больно ничуть…Да, согласен, конечно, не лучший,И живу, не надеясь на случай,И нелегок мной выбранный путь.На извилинах троп и дорогОшибаюсь, да так – разбиваюсь,Но себя оправдать не пытаюсьИ наград не ищу, видит Бог.Потому не вини. Ни к чему.Я и сам не умею ответить:То ли это – из ночи к рассвету,То ли это – из света во тьму.«Осень клены опалила…»
Осень клены опалила,Птичьи гнезда оголила,И прозрачен, и встревожен,Лес туманами стреножен,Переломан, перекрученИ дождем подвязан к тучам.…Горизонт в далекой дымке,Солнце в шапке-невидимке…И всё утро белобокоПтица мается, сорока.Над калиновым кустомСиней шпагою-хвостомПотрясая, говорит:– Вот что рыжая творит…И, вращая черным оком,Между веток скоком-бокомВяжет петли, а самаЗорко зырит на дома,На колодец, на меня,На чубарого коня.Токсово
Осень – рыжие брови.Резкий ветер с дождями…Белый мрамор надгробийУкрываем ветвями.Будь спокоен, убитый,Нами в землю зарытый,Поминаемый нами…Защищают ли камниОт недоброго слова,От колючего снега,От наветов худогоОкаянного века?..Сон
А мне однажды чудный сон приснится:Спасая жизнь свою от коршунья,Я малой птицей – желтою синицей —Вернусь в свои родимые края.На тополь сяду около окошкаИ сквозь стекло увижу на полуСибирскую, как шар пушистый, кошку,И печь, и грубу, и кровать в углу…Увидят птицу и поставят клетку,И я, желая в доме побывать,Немедленно свою покину веткуИ в клетку залечу, и стану ждать.И мальчуган (не я ли?) засмеется,Внесет меня в родительский мой дом,И удивится:«Надо же, не бьется…»…И на свободу выпустит потом…И я проснусь. И мне не разобраться:К чему во сне всё та же боль моя?Я разучился в жизни улыбаться,Но помню, как смеялся в детстве я.«Остались утки на зиму в Неве…»
Остались утки на зиму в Неве.Ни капли солнца и ни крошки хлеба —Свинцовое изорванное небо,Гранит, мосты и пена на волне.Покинутые слабым вожаком,Продрогшие, они не понимали,Что не для них ударит первый гром,И не для них дожди прольются в мае.Пугал прохожих необычный вид.Прохожие качали головами.И только дядя Костя, инвалид,Ругал тех уток всякими словами.Он на протезе двигался с трудом,И в январе – три первые недели —Он белый хлеб носил к Неве в портфеле…А вскоре вся Нева покрылась льдом.«Нет, нет, ты трижды не права!..»
Нет, нет, ты трижды не права!Мое спасенье не в везеньи,Мое спасение в уменьиИскать и сопрягать слова,И, не щадя свое перо,Их новым наделять значеньем…Когда ж, поставив на ребро,Почти предчувствуя свеченье,Я в слове зрю иную стать,То, губ упрямых нить живуюЗажав как рану ножевую,Я знаю, что спасен опять.«Писать стихи нужна не только смелость…»
Писать стихи нужна не только смелость…Сам посуди – из глубины вековЗемля моя летела и вертелась,Рифмованная сотней языков.Поэты рифмовали и историки,И рифмовали даже те, которыеСредь рифм плутали, как в туманной мгле.Неужто это нужно ей, земле?Ей нужно это!Рви свой ворот узкий,Ищи в словах иную высоту!Без рифм Земля, не выдержав нагрузки,Расколется однажды на лету.Но столько обо всём уже написано,Что прочитать – ясна любая истина:Вот это – зло, а это есть – добро.Но если так – как подниму перо!О чем запеть, коль обо всем пропето?О чем писать, коль всё уже старо?А не писать – расколется планета.Но если так – как опущу перо!«Толпа колышется, как море…»
Толпа колышется, как море.И, словно под лопатку нож,В толпе – она.Такое горе!Коснись и пальцы обожжешь.И прикоснусь…И может статься —Что в наказание за тоМои обугленные пальцыУже не вылечит никто.Бытовое
Дождь падает на тротуары,О подоконники стучит.Душа притихла как в угаре,И онемела, и молчит.И неподвижны и нелепыЛарьки пивные на углуСтоят, напоминая склепы,В толпе, желающей во мглу.Там синие до глянца лица,И кажется, что в мире томМгновенье не летит, а длится,И всё – такая заграница,Что страшно указать перстом.Они стоят как на приколе.И слышно даже за стекломКак пахнет горьким алкоголемВ дожде осеннем обложном.И знаю я, что к ночи глубже,Как только станет вечер слеп,Они уйдут, оставив души,Стоящими у входа в склеп.«Я каждого, любя как брата…»
Я каждого, любя как брата,Готов обнять рукой своей…Я не стрелял из автоматаВ скрещенье рыженьких бровей.Я не висел над пустотою,Меня не обожгла броня.Война прошла за той чертою,Где еще не было меня.Я про нее узнал подростком.В краю степей и тополейОна прошла и отголоскомОсталась в памяти моей.Да, мне досталось мало хлеба,Я помню горечь лебеды,Но надо мной сияло небоБез черных признаков беды.Алтай! Алтай!.. Какое слово!Не отрекусь, не отрекусь!Случится час – умру, но снова,Воскреснув, я сюда вернусь.Под это небо, к этим хатам,К садам, упавшим на село,Где каждого люблю, как брата,Где детство трудное прошло.Вернусь, как будто из погони,Зови меня, иль не зови,И принесу в своих ладоняхСлова признанья и любви.«Не хочу я тебя разгадывать…»
Не хочу я тебя разгадывать,Я и рад бы – да не могу.Ты пришла, чтобы жить и радовать,И вращаться в моем кругу.В вихре танца витиеватогоНапряжение сил и мук…Помоги же мне разорвать его,Этот замкнутый чертов круг.Здесь не радости, только горести,Здесь запутаны тропы все,Здесь кружусь я в напрасных поискахБелкой пленною в колесе.Здесь в ладонях моих натруженныхМягко рвется событий нить,Здесь под небом, грозой контуженном,Негде голову преклонить.«…У конуры, вдыхая атмосферу…»
…У конуры, вдыхая атмосферу,Дежурил пес огромный словно вечер.Его глаза мерцали и светились,И гасли постепенно, а в избеСемилинейной лампой освещенныйСидел мужчина около стола;Топилась печь и огненные бликиПо комнате метались.В глубинеБелела прялка. Колесо вращалосьИ женщина виднелась, и в рукеКлубок она, как яблоко, держала…Я трогаю калитку – не скрипит,И пес молчит. Глаза его погасли.Я подхожу, протягиваю руки —Собаки нет, и заросли бурьянаРосой мои ладони обожгли.Куда же Черный делся? – я подумал,И в дом вошел, а в доме – никого…И странно как-то стало, и тревожно;Куда все подевались? От печиТеплом не веет… Груба холодна…И прялка вся в пыли, и только в лампеСемилинейной дышит огонек.И тут я вспомнил: мама в ЛенинградеЖивет со мной, а где отец – не знаю.Когда прощались, то не говорил,Что он из дома этого уедет.Но вот – ушел. Ушел и не дождался —Осталась только в блюдечке свечаОплывшая и рядом зерна риса…И я хожу по комнате печальной,И в памяти своей перебираюЗнакомые места, куда он мог уехать,И не могу представить это место…Семейный документ
Космическую пыль смахну с листа,На желтом фото разгляжу морщины,Увижу подпись. Резкую. Мужчины.И добела потертые места.Горчит осколок даты «…3 год»,Горчат три слова «…умер от холеры»,И смазано – «курьез» или «курьеры»,А прочее и лупа не берет.Семейный документ. Разгадки не дано.Зачем его хранить была охота?Ну, ясно: умер от холеры кто-то.Но – кто?И фантазировать грешно.Чиновник ли, простолюдин какой,Здоровый телом или же калека?И воздух девятнадцатого векаТревожит и тревожит мой покой.А выцветшие строчки так слепы!..Но светит за листом, на дальнем плане,Укрытая годами, как в тумане,Загадочная тень родной судьбы.«Напишите письмо…»
Напишите письмо.Десять строчек, не боле.Опишите, прошу, как на майской зареЗацветает кандык на оттаявшем поле,И гуляют грачи на седом пустыре.Расскажите, как пахнет листвой молодою,Как ребята копают саранки в лугу,Как тревожно кричат кулики над водою —От чего я отвык,Без чего не могу.Чтоб я снова душой в те края устремился,Понимая, что нету обратных дорог,Чтоб я грудью на стол тяжело навалилсяИ от грусти и боли очнуться не мог.«Подворотни и арки…»
Подворотни и арки,Снег пушист и летуч.Месяц выгнутый яркийВыползал из-за туч.Трепетала афиша —Чей-то прошлый успех.Снег ложился на крыши.Снег ложился на всех.Шел и шел, не кончался,Укрывал, заносил,Белой шубой качался,Белой тканью скользил…Так без боли, без крика,В снег входя, словно в дым,Город плавно и тихоСтановился седым.На разъезде
В июле, в середине лета,У звездной ночи на краюСоставы шли в потоках света,Не понимая боль мою.А я мотался вдоль перрона,Из теплой фляжки воду пил,Мечтал о духоте вагонаИ жадно время торопил.Мне было, край, на север нужно!Ни в гости и ни из гостей…Составы грузно шли, натужно,Не понижая скоростей.Составы шли с каким-то стономИ исчезали в черной мгле…Дежурный согнутый и сонныйС флажками в кирзовом чехлеС неряшливо-небрежным видомХодил, не видел никого,А я молчал и ненавиделРазъезд обшарпанный его…«Растворяюсь всё больше в житейских заботах…»
Растворяюсь всё больше в житейских заботах,На дела не хватает огромного дня,Не тону, в камышами заросших болотах,Комаров не кормлю.Как они – без меня?Кто там донором бродит средь окликов птичьих,Провожает закаты, встречает зарю!Всё ушло, только я каждый день по привычкеПросыпаюсь до света и в окна смотрю.Жду рассвет, будто в нем принимаю участье.Сколько раз приходилось встречать, сколько раз!Если б в юности не было этого счастья,Как бы в зрелости плохо мне было сейчас!Мне бы выпало в жизни какое наследство?Я прошел это всё не в мечтах – наяву.Мне досталось, как чудо, прекрасное детство —Заревое, голодное…Тем и живу.«…Рюкзак и бродни…»
…Рюкзак и бродни,Лодка и весло,Звезды удар о галечник прибрежный,И тусклый свет далеких побережий,И сонное родимое село.Высоких елей утренний разбег,Игра лещей над жмыховой привадой,И шар земной с единственною правдой,Что это не окончится вовек…«Нет, ты воротишься ко мне…»
Нет, ты воротишься ко мне,В мой тихий дом,В мои печали,И жизнь начнется как вначале,Как в той далекой тишине,Где мир был полн,И мы, любя,Шли, озаряясь дивным светом,Мечтали, верили приметам…Где я боготворил тебя.«Свет фонаря смешался с январем…»
Свет фонаря смешался с январем.Чужая тень в летящих искрах снегаПригнулась как на старте для забега…Как странно – свет и тень под фонарем!Как странно – свет, и тень, и легкий снег…Как будто некто вышел на мгновеньеПод этот свет и замер без движенья.Тень видима – невидим человек.Тень видима, а человека нет…Но тень жива, пульсирует и дышит.Так молятся, но кто молитву слышит?Ушел хозяин, забусило след.Ушел туда, где зябко и темно,Где гроздья звезд висят у изголовья,Где всё объединяется любовью,И ненавистью всё разобщено.Из детства
Если тяжек путь, надо с воза слезть,
За собой коня в поводу повесть…
Осень. Топкая грязь.Правлю парой, как князь,К трехаршинным лесинам спиной прислонясь.Еду словно во сне,И не весело мнеНаблюдать, как ступают грачи по стерне.Где-то дом далеко,Пахнет в нем молокомИ горбушкой, натертою злым чесноком.Как хочу я домой,Где уют и покой,Где Есенин раскрыт на странице восьмой.У печи близ огняОн заждался меня,Но кнутом не ударю по крупу коня,Просто с воза сойдуИ с наказом в ладуЛошадей за собой поведу в поводу.Ладога зимняя
В каждой лунке свои движения,Свои окуни и плотва…Лед под буром шуршит в кружении,Выговаривает слова.– Ой, ты, Ладога, боль крученая!..Улетает под лед блеснаИ качается золоченаяНа две четверти ото дна.Рыба глупая полосатаяВерит этой блесне простой…Окунь черный, спина горбатая,Янтарем зрачок налитой,Вмиг покроется белым инеем,Затрепещет на льду,ПотомИзогнется и небо синееПодопрет огромным хвостом!«Водопад… Парабола… Дуга…»
Водопад… Парабола… Дуга…За кривой арктического кругаВ час, когда над миром правит вьюга,Водопад – колючая шуга.Трогаю колючую шугу.Острый лед в ладонях растирая,Всю суровость северного края,Кажется, понять сейчас могу.Вот – струя!Могучая, бурлит!Мощное изогнутое тело!..Капля оторвется, отлетитНа мгновенье и… заледенела.Только миг. Всего единый миг…Смысл?Велик!А разве не велик?«Погладить березу по тоненькой талии…»
Погладить березу по тоненькой талии,Коснуться губами резного листаИ вдруг осознать, что округа состарилась,И мне не знакомы родные места.Как будто всё ново.Но странно, но мило…И в памяти, где-то на самом краю,И запах полыни, и губы любимой,И перепел кличет подругу свою.Шушары
Осень.Ну, что в ней?Зачем так тревожно?Солнца осколки – последняя милость.Просто немыслимо, просто острожно…Тучи сошлись и над полем разбились.И полилось на стога и на пашни,И потекло на лицо и за ворот,И над свеклой, в перспективе пропавшей,Замер в молчание присланный город.И председатель с печалью и больюВлажными пальцами мял сигарету,В небо смотрел,На деревья, на волю:Хоть бы одну – на погоду – примету,Хоть бы единую, самую малость —Неба лоскутик да ветер-Ветрило,Чтоб убирающим поле казалось:Временно это,Чтоб так всё и было.«Решиться. Тощий скарб упаковать…»
Решиться. Тощий скарб упаковать.И, наполняя парус ветром свежим,Купить билет, на долю уповать…И через жизнь вернуться.Присмиревшим.И, потирая иней на висках,С наследниками в шахматы сражаться,Пить свой кефир и грустно улыбатьсяНад притчей об обманных башмаках.«И проснулся осколок в еловом стволе…»
И проснулся осколок в еловом стволе,Взвыла цепь у пилы и со свистом распалась,И брусника дымящейся кровью казаласьВ этот утренний час на карельской земле.И смотрел человек, незнакомый с войной,На оплывшую лунку на срезе-изломе,И осколок блестящий катал на ладони…И молчало болото за дальней сосной.Не мерещился бой и не слышался крик,И прошедшего тень меж стволов не кружила,Было сухо во рту и немыслимо былоКаплю-ягоду взять на горячий язык.«Вечер…»
Вечер,Ток и пшеница,И поле в росе,И уставшее тело, и жажда покоя,И бессонная птица над сонной рекою,И поющие шины на дальнем шоссе…Было…Память из прошлого вырвет звено.Почему-то запомнилось… вечер и птица…Новый август и новое веют зерно,И сижу до полночи, курю, и не спится…Юшкозеро
На упреки твои захочу помолчать.На тесовом крыльце закурю сигаретуИ отправлюсь сквозь сосны навстречу рассвету…Солнца огненный кругКак большая печатьНа развернутом свитке рассветного неба…Бродит ветер в деревьях, листвою шурша…Я приму этот мир, словно долго в нем не был,И обиду, наверно, забудет душа.И потухнет тоска, что внезапно созрела,Словно свет фонарей на высоких столбах…Я у озера встречу седого карела,Что осокой пропах, и сигами пропах.Он подарит мне (помнишь!) огромную рыбу!И с подарком таким, чистый как на духу,Я вернусь, и не сможешь ты спрятать улыбку…Хочешь, в город вернемся.Хочешь, сварим уху.Тополь
Рос бы клен под окном – вспоминался бы клен.Но у нас под окошком рос тополь, я помню…Пара мощных ветвей, толщиною в оглоблю,Лист зубчатый как серп и, как серп, закруглен.Здесь, на тополе этом, гнездились грачи,И на тополе этом скворцы вырастали!А под осень на нем воробьиные стаиПринимали рассветного солнца лучи.Из далекого помнится лучше всего,Как весенний скворец в ясный день, без усилья,Запоет, приспустив свои бусые крылья.И я вижу дрожащее горло его!И я слышу его, хоть прошло столько лет! —И заря над илбаном, и снег ноздреватый.И апрель у дороги. Такой виноватый! —Прилетели скворцы, а ручьев еще нет…Там, под тополем этим я вырос такойВ жизнь влюбленный,И тополь я помню доныне,И ему поклоняюсь как тайной святыне,И коры его грубой касаюсь щекой.И когда тяжело, или просто – печаль,Я к нему прихожу, словно к старому другу,И мы души свои поверяем друг другу,И легко мне, и снова заманчива даль.Даже в милом краю
Там, где пахнет крапивойНа покатых холмах,Где беспечно-счастливыйБродит ветер впотьмах,У Высокого яра,Где журчат родники,Не седой и не старыйЯ стою у реки.Память трогаю…Помню…Тридцать лет – как века!Звезды падают в волны,И дымится река.И тогда так же было!Но туда не дойти…Мне б дожить до могилыИ с ума не сойти.Что в том прошлом осталось,У кого расспроситьКак ту малую малостьМне во мне погасить?Что в том давнем такоеВ жизнь входило мою,Отчего нет покояДаже в милом краю?В память о деревне Лукино
Сыну моему Игорю
Шуршанье глухаря и песий лай,Следы медведя, пятна костяники,Тяжелых елей сумрачные лики —И Богом, и людьми забытый край.Девятый час нам не добыться к дому.Девятый час чапыжники и мхи,И водит леший нас по бурелому,Описывая ровные круги.Налево ли, направо – всё едино!Куда бы ни пошли, но путь любойПриводит к месту, где лежит осина,Убитая недавнею грозой.Сочится дождь…Тайга сыра как губка.И всю бы ночь следить нам за костром,Когда бы не оплывшая зарубка,Оставленная давним топором.Кто здесь ходил, известно только Богу!И мы пошли, уставшие, сквозь лесЗа ним,А он нас вывел на дорогу…Легко и просто вывел. И исчез.Память
…И вдруг нахлынет нечто властное,Смахнет остывшую золу,И обнажатся угли красные,И ты потянешься к теплу,И мир с обидами и криками,Который ты уже постиг,Уйдет,И малое в великоеПреобразится в этот миг…«Иуда подошел к осине…»
Иуда подошел к осине…Следы оплыли на песке…Мария плакала о сынеИ слезы стыли на щеке.Не укоряя, не кляня,Она шептала: «Правый, Боже…»Две тыщи лет, а как похоже!Ну, что вам нужно от меня?«Но ты меня не поняла…»
Но ты меня не поняла,Хоть был я весь как на ладони,Тебе бы вырвать из погониМеня в тот миг.И все дела!И оборвал бы я свой бегСредь бликов солнечных и пятен,И стал бы сам себе понятен,И прожил бы спокойно век.Строгал бы доски, печь топил,Ходил в кино по воскресеньямИ чай с малиновым вареньемВ субботу после бани пил.Прошли бы годы налегке…Но я бегу всё мимо, мимоИ трудный посох пилигримаВсё тяжелей в моей руке,И всё длиннее прошлый путь,И всё весомее тревога,И не кончается дорога,И нет надежды отдохнуть.«Эта белая ночь, фонари и листва…»
Эта белая ночь, фонари и листва…Петропавловки шпиль низким солнцем подсвечен,В каждом плеске волны чей-то вздох засекречен.– Обопрись на гранит и услышишь слова…Обопрусь на гранит, и услышу слова,И запомню слова, и, Неве доверяя,На всю жизнь сохраню их и не потеряю.Разве можно терять, если дарит Нева!От реки, от мостов, от ограды литой,Словно в сказочном мире, исходит свеченье.О, как просто поверить в своё назначенье!И высокая мысль (этот шпиль золотой!)Овладеет мечтой и разрубит, как меч,Все узлы, что завязаны были тобою.И обрушатся беды житейские с плеч,И, свободный, готовишься к новому бою.«Ветры к югу подуют, переломится лето…»
Ветры к югу подуют, переломится лето…В роще птицы колдуют, песни падают с веток.Я прислушаюсь с болью к этим звукам невнятным.Это кажется только, что они непонятны.Всё в них ясно и зримо. Постою и узнаюВсю печаль пилигрима по родимому краю,Про счастливую долю, про грядущую старость…Носит ветер по полю лепестковую радость.Травы никнут – достойно! Будет семя ко сроку!Небу молятся, словно бьют поклоны пророку.Головами кивают, а потом на просушкуПод лучи подставляют с семенами макушку…Все дороги – по кругу. Семя падает – в землю.Птицы тянутся – к югу… Я всё это приемлю!Всё умом понимаю, но душою бастую,И к себе примеряю эту правду простую.«Январь, а дождь всю ночь терзает слух.…»
Январь, а дождь всю ночь терзает слух.Зима уже как будто состоялась,Но – оттепель!Цепочка распаялась,Дороги рухнули, и лед на речке вспух.И всё так некрасиво стало вдруг, —И темный лес, и черные канавы,И домик у забытой переправы,И с пятнами стогов раскисший луг.Открывшейся земли неровный кругКак первая весенняя разминка,И в том кругу зеленая травинкаКак радостный и непонятный звук…«Веселый проселок – ухабы и кочки…»
Ц.
Веселый проселок – ухабы и кочки,Шуршанье волны на остывшей земле,На мокрых деревьях уснувшие почкиИ свет электрички в ноябрьской мгле.Нетронутый вечер.И тише и глушеДоносятся звуки. А нам всё равно…И маются наши горячие души,И счастливы мы, что так рано темно,Что вечер еще впереди как страданье,Что жажда сильна, не насытить ее.Ну, что ты мне скажешь в мое оправданье,И что я скажу в оправданье твое!…А жизнь, я, конечно, согласен, капризна,Как черные крылья – молва да хула.Но только любовь никого не унизила.Возвысила?Да!И сожгла … и спасла …«Век живу и век пытаю…»
Век живу и век пытаюПрокуроров и судей:По-над пропастью, по краюЧто ж мы гоним лошадей?Хватит света нам и жара!С двух сторон палить свечуОпрометчиво, пожалуй.Я так вовсе не хочу!Пусть любая сторона —Та ли, эта. Но не обе.Нам подарена онаВ добрый час, а не по злобе.Нам с тобой ее зажечь,Насладиться чистым светомИ от глаз дурных при этомОбязательно сберечь.«Я, конечно, восстану из пепла…»
Я, конечно, восстану из пепла…Только главное в жизни моей,Чтобы ты от любви не ослепла,Этой яростной новой твоей.Для меня это рана и рана!..Я ладоней касаюсь твоихИ грядущее – как из тумана,Где не видно тропы для двоих,Только узкая стежка по краю,Только зыбкая тень на ветру,Где трепещет костер, догорая,И никто не подходит к костру…Вот такая элегия, лада,Но когда допишу, допою,Ты исчезнешь, грядущему рада,И оставишь меня на краю,Над обрывом…Но в памяти сноваТы мне явишься – память жива! —И, услышав приветное слово,Ты горячие скажешь слова…– Помнишь? – Помню…– Ты рада ли? – Рада!..– Как тебе на другом берегу?..Может быть, ты та самая правда,Что уже я найти не смогу.«Я смотрю в твои окна. В них темно и тревожно…»
Я смотрю в твои окна. В них темно и тревожно.Словно вымерли в доме – ни тепла, ни свечи,Только ветер гудит, завывая острожно,Да о жесть подоконника тополь стучит.Ни звезды, ни луны, лишь метель до рассвета.Забусило тропинку, следы замело…Умирает любовь.Умирает планета,Всё, что с нами – с тобою и мною жило.Неужели так мало отпущено было!Словно яркою вспышкою всё сожжено…Я живу как слепой. Что меня ослепило?Кто излечит меня, если в окнах темно?«Ты мое сухое дерево…»
Ты мое сухое дерево.Поливаю – хоть бы ягодка…Я приму решенье смелоеНе на час-другой, а надолго.Заберусь в купе плацкартное,Растворюсь на синем глобусе,Пусть в конце – олени с нартами,Пусть тропа по краю пропасти.Всё едино!Только верю я:Ты поймешь и крикнешь с силоюМне вдогонку: «Ох, и стерва я!..»Только поздно будет, милая.«Что-то сны нехорошие…»
Что-то сны нехорошие…Может, это зимаЗамела, запорошила,Запуржила дома.И безликая белая —Ни следов, ни души —Жизнь стоит оробелаяВ этой тихой глуши.Лишь синицы (от голода?)Залетают сюда,Да от лютого холодаЧуть гудят провода.Только в лучшее веритсяС каждым днем, с каждым днем,Всё пройдет, перемелется,Проживем, доживем!Будем рады, наверное,Первым звукам весны…Сны не очень уж скверные,Так, обычные сны…Из детства
Клубники полно на любом косогоре.Высокое небо. Высокие зори.Высокие птицы в безоблачной выси.Ни капли печали. Прекрасные мысли…Всё так и запомнилось – поле и речка,И бой коростеля, и песня кузнечика,И я – вдоль обрыва – ногами босыми —По теплой землеВ самом центре России…Авторизация