Нестор
Сначала ее не хотели принимать в бордель, потому что несовершеннолетняя, пришлось записаться на год старше, потом, узнав, что она уже не девица (кто ж в семнадцать лет оставил бы ее в девицах?), мама Зоя расстроилась, но все равно объявила аукцион, и новая работница веселого дома заработала свои первые двадцать рублей. Ну а потом пошло и поехало, отбоя не было, иной раз сама выбирала, с кем идти. Хорошо жилось у мамы Зои: и сытно, и чисто, и удовольствия океан. И люди приходили порядочные: купцы, чиновники, которые в городской управе, коммерсанты заезжие, а гимназистам она отказывала, и мама Зоя не журила ее за это, денег платят мало, и удовольствия от них никакого, все спешат, суетятся, скорострелки мелкие.
Но в принципе грех жаловаться, она и сейчас устроилась получше своих подруг, которым пришлось вернуться в свои деревеньки. Пахом Ильич, управляющий гостиницей, выделил ей комнатушку над вторым этажом, оттуда весь угол Большой улицы виден, и она устроила там себе очень миленькое гнездышко, с кроватью, ширмой и тазиком для мытья. Правда, приходилось Пахома Ильича за это ублажать, но только ручкой, и редко – старенький он уже. Зато позволяет, чтоб к ней приходили старые знакомые, и долю за это не требует. Ей уже девятнадцать, а зарабатывает она, пожалуй, больше, чем у мамы Зои.
Но что произошло с этими еще вчера такими обходительными мужчинами? Как будто белены объелись. Ходят злые, неухоженные, плохо пахнущие и невоспитанные. Постояльцев в гостинице все меньше, а если кого присылают из уездного комитета, так те и вовсе не платят за постой. Пахом Ильич жалуется: если и дальше так пойдет, придется искать новую работу. Их и осталось-то всего пять человек: сам Пахом Ильич, две горничные, истопник, который и плотник, и слесарь, да Степа, который днем в приемной сидит, а как стемнеет, мчится домой под бок к женушке.
Сегодня в приемной ночевала Ляля, была ее очередь. Дверь гостиницы крепко закрыта, постояльцев – всего-то три человека, кто ж в такое время ездит, война повсюду, ночь ожидалась спокойной. Однако под утро с северной стороны раздались сначала далекие нестрашные выстрелы, которые скоро перешли в настоящую канонаду. Ляля вскочила, схватила со стойки керосиновую лампу, подняла фитилек и подбежала к окну. Темень, ничего не видно, только от стекла отражается огонек. Из коридора послышался топот ног, это постояльцы, все трое, торопливо одеваясь, бежали к выходу, схватились за дверь, задергали.
– Открывай, быстрее!
Ляля дернула задвижку, повернула ключ. Дверь распахнулась, и трое гостей бросились в темень.
«И не возвращайтесь»,– подумала Ляля. Все трое были из уездкома, а значит, неплательщики.
Ляля постояла на пороге гостиницы, посмотрела вокруг – нигде ни огонька. «Попрятались все и дрожат», – злорадно подумала она. Вернулась обратно, закрыла дверь, задвинула засов и прикинула: все равно в гостинице никого, может, подняться к себе в комнату и хорошо выспаться в постели, но осталась, все-таки ее очередь ночевать в приемной. Она уютно устроилась на кушетке, под звуки стрельбы поудивлялась, что этим мужчинам неймется, что за глупые игры в войну они устраивают, и попыталась заснуть.
Стрельба еще не стихла, когда в дверь настойчиво забарабанили. Ляля аж подскочила от неожиданности— неужели вернулись? За вещами, наверное. Она опять открыла дверь и на пороге увидела двух молодых людей. Они учтиво поздоровались:
– Извините, если разбудили! Мы в вашем городе проездом, ищем пристань. Не подскажете, куда идти? Темно, стреляют— спросить не у кого. Куда ни стучали, только вы и открыли.
При свете лампы Ляля рассмотрела незнакомцев получше. Один повыше, в помятом, но, видно, модном костюме. А второй… Второй – черноволосый, черноусый, с такими же черными, жгучими и немного лукавыми глазами. Давно не бритая щетина придавала его лицу еще больше мужественности— настоящий кавказский горец. Она ахнула. «Как мистер Казинетто», – пронеслось в голове, король цепей и магии, которого она видела в «Зеркале жизни». «Современный манипулятор» произвел на нее тогда впечатление— он был такой авантажный, яркий и в тоже время загадочный.
Она завела молодых людей в фойе и побыстрей закрыла дверь.
– Да что вы! Какая сейчас пристань? Да и пароходов уже дня три не заходило. Сейчас лучше остаться,– она говорила с ними, но смотрела только на черноусого горца.– На улице опасно, слышите, как стреляют? А утром я вам все покажу.
– Так это гостиница? —Высокий успел осмотреть помещение.– Может, правда останемся, подождем ребят, а уж утром на пристань? У вас есть свободные места?
– У нас прекрасные номера! – заспешила Ляля.– И люкс, и водопровод, и двухместные…
– Нам что-нибудь подешевле,– засмущался высокий. – Не те времена, чтоб шиковать.
– Я вам покажу.– Ляля подняла лампу над головой.– Вы не подумайте, у нас есть электрический свет, только сейчас отключили.
И пошла в коридор первого этажа, по пути поглядывая на свое отражение в окнах, пытаясь привести волосы в порядок.
– Тут у нас номера попроще,– говорила она.– Есть туалетная комната и ванная, но общая, в конце коридора. А вот на втором этаже…
– А как тебя зовут, красавица? – вдруг перебил ее черноусый.
Ляля остановилась и посмотрела на него. Красавицей ее называли многие, но комплимент от незнакомца ей был приятен.
– Меня зовут Лялечка. Ляля.
– А меня Тедо. Федор.
– Тедо-Федор?!
– По-грузински меня зовут Тедо, – пришлось объяснять Ожилаури,– а по-русски – это Федор.
– А меня – Фома,– вклинился Ревишвили.
– Тедо, мне нравится.– Зарделась Ляля, не обратив внимания на его друга.– Вот посмотрите, такая комната вам подойдет?
Она открыла дверь и осветила номер, в котором друг против друга стояло шесть железных коек.
– Самый раз! – воскликнул Ожилаури.
– А сколько будет стоить? – осторожничал Ревишвили.
– Это вам Пахом Ильич скажет, когда придет,– ответила Ляля, глядя на Ожилаури.
– Лялечка, – ласково сказал Тедо, девушка ему приглянулась, и он готовился к наступлению,– с нами еще трое друзей, мы пойдем предупредим их, а вы, может, пока воду нам согреете? Помыться очень хочется. Как гостиница-то ваша называется?
Девушка сказала название гостиницы, и друзья с удивлением посмотрели друг на друга.
Рассвело. Ожилаури и Ревишвили прошли несколько домов в обратном направлении, нашли кусок угля и под звуки стихающей стрельбы на недавно побеленной стене вывели грузинскими буквами…
5
…Батуми. Все трое переглянулись. В том, что надпись оставили друзья, они не сомневались. Непонятно было другое – причем здесь далекий черноморский городок, тут, в центре Поволжья? Первым догадался Васадзе.
– Это название парохода! Они нашли его и дают знак.
– Верно! Молодцы! Берем ружья и бежим!– воскликнул Зервас.
– Винтовки… – поправил щепетильный в военных терминах Васадзе.
– Нет! Ружья (Васадзе только развел руками) пока оставим. Посмотрим, что там, а потом принесем эти винтовки (Васадзе пожал плечами),– сказал Иосава.– Сейчас главное – найти пристань.
Они осмотрелись. Стрельба прекратилась. Раннее утро золотило Большую улицу. Пока еще осторожно, но в верхних этажах уже открывали ставни, горожан интересовали ночные события. Из подворотни вышел дворник, заметил надпись, потом недоверчиво осмотрел троих, явно приезжих, и сначала выругался.
– Месяц как побелили, а уже разукрасили. Руки поотрывать бы!– и только потом поинтересовался:– Кто стрелял-то? Никак чехи-легионеры?
– Не знаем, дяденька. Сами недавно здесь,– сказал Иосава.– Как бы нам к пристани пройти? На пароход спешим.
– Какой пароход?! Три дня никто не чалился.
– А вы нам пристань где подскажите.
Дворник вытер фартуком нос и приготовился к обстоятельному разговору.
– Так это вам какая нужна? Пристаней-то у нас много. Если вам «Восточного общества», это до перекрестка, где гостиница, и налево к матушке, если же к хлебной…
– Постой! Какой матушке? – перебил его Зервас.
Дворник сделал удивленные глаза.
– Так к Волге же! – и не спеша продолжил:– Если ж к хлебной пристани, то до перекрестка и у гостиницы налево, до реки и еще налево, там же и пристань товарищества «Русь». А вот если вам «Кавказ и Меркурий» тогда до перекрестка…
– И от гостиницы налево,– закончил Зервас. – Основная мысль ясна, дяденька, спасибо. Река на перекрестке налево, а все пристани – вдоль нее.
Подивившись столь краткому изложению его пространного объяснения, дворник проводил взглядом троицу и обернулся в противоположную сторону – ждать новых хозяев города.
Друзья быстрым шагом добрались до перекрестка, нашли бежевого цвета двухэтажное здание, построенное в псевдоклассическом стиле, повернулись было к нему спиной, чтобы идти налево, но вдруг, как по команде, замерли и уставились под карниз здания. Над окнами второго этажа висела коричневая вывеска: «Гостиница “Батум”».
Вход в гостиницу был с угла, под широким балконом, опирающимся на две ажурные колонны. На крыльце стояла девушка и смотрела на них. Она неуверенно махнула им рукой, и они направились к ней.
В номере наконец собрались все. Друзья стали шумно делиться событиями минувшей ночи. Ляля стояла в дверях и с интересом слушала их сбивчивую, скачущую русско-грузинскую речь. Они что-то возбужденно говорили про патроны. Иосава потратил только пять, потому что от волнения забыл, как заряжать винтовку, зато Зервас расстрелял все, а Васадзе сохранил половину боекомплекта, потому что стрелял только по вспышкам да движущимся теням, хотя с уверенностью не мог сказать, попал ли в кого. Из их путаных экспрессивных выступлений она поняла только, что ребята – непростые путники и, судя по всему, принимали участие в ночной перестрелке. Ревишвили и Ожилаури уже успели помыться. Умытый и причесанный Тедо понравился Ляле еще больше. Он не был похож ни на кого из ее знакомых – смесь кавказской внешности и городской интеллигентности возбуждала в ней все больший интерес.
Когда проскочила между ними искра, в чем она выразилась – в словах, взглядах, жестах? Ожилаури стал рядом, коснулся ее руки и как давнишней подруге стал объяснять, что надо сделать, чтобы устроить друзей получше.
6
Пахом Ильич сегодня припозднился. Обычно он приходил к восьми утра, но сегодня был особый день. Ночной бой закончился очередной сменой власти. В город вступили бойцы подполковника Каппеля, передовой отряд вновь образованного Комитета Учредительного собрания. Что то теперь будет? Как поведут себя новые спасители отечества? К десяти утра стало ясно, что методы смены власти не изменились. Начались облавы и аресты. Только после этого Пахом Ильич заспешил к гостинице. Степа, конечно, не пришел, отсиживался дома, не пришла и Прасковья, вторая горничная, подменить Лялю. Зато Ляля не подвела – приняла пятерых постояльцев. Они еще спали, но управляющий все равно попытался заглянуть к ним в номер – предупредить об обысках и проверках. Но дверь у них была заперта, и знакомство пришлось отложить. Пахом Ильич отпустил Лялю отдыхать, а сам стал выносить вещи из номеров, оставленных сбежавшими уездкомовцами, они уж точно не вернутся.
Ляля поднялась к себе, налила в таз холодной воды, разделась и обтерлась мокрым полотенцем. Так ее учили еще в борделе. Посмотрелась в маленькое зеркальце – милое личико, голубые, но не пустые глаза, каштановые, с золотыми прядями, густые волосы ниже плеч.
«Наверное, я все-таки красивая»,– подумала она.
Надела длинную рубашку и присела на край кровати. Несмотря на волнения ночи, спать не хотелось. Предчувствие, что жизнь ее теперь изменится, беспокоило и приятно волновало. Но больше беспокоило. В маленьком чердачном окошке было видно, как по улице ходили озабоченные вооруженные люди и усталые от перемен горожане. А она сидела и ждала, будто вовсе и не была частью этого мира. В ее собственном мире вот-вот должно было что-то произойти. За два года жизни у мамы Зои через нее прошло больше двух сотен мужчин. И все они были разные: и ласковые и грубые, и добрые и злые, молодые и старые, красивые и просто страшные. Никто из них не задел ее душу, и сама она не утонула в этой людской помойке. Тогда почему именно он, этот незнакомый человек со смешным именем Тедо? Почему она ждет именно его и знает, что это он стучится сейчас к ней?
С замирающим сердцем Ляля открыла дверь. Там стоял человек со смешным именем.
– Как ты меня нашел здесь?
– Ты сама сказала, что живешь в гостинице. Я искал и нашел,– сказал Ожилаури.
Она пропустила его, прикрыла дверь – и все… Мир людей остался за порогом.
– Ты знаешь, что такое Батуми?
– Просто слово такое.
– Я тебе расскажу…
Уже час они были в постели, отгороженные от всего света. Отныне Ляля принадлежала только ему, она встала в позу доверия и позволила ему войти в нее сзади.
7
Васадзе стоял на крыльце гостиницы и ждал Зерваса. Надо было торопиться и побыстрее уезжать из Сызрани. Город наполнялся войсками. Чехословацкий легион, контролировавший Александровский мост, беспрепятственно пропускал подкрепления отряду Каппеля. Началось замещение пустующих постов городского управления. Штаб был устроен тут же, недалеко от гостиницы, на Большой улице, в здании Земской управы, которую большевики переименовали в Уездной комитет. Население, как всегда, активно сотрудничало с новыми властями и подсказывало, где прятались оставшиеся в городе большевики и кто был замечен в сочувствии к ним. Их отлавливали и тащили в городскую тюрьму, но мест не хватало, поэтому там держали только самых опасных. Большевики могли вернуться, а значит, бороться с внутренними врагами надо было кардинально и быстро. Подполковник Каппель был решительным офицером и сторонником решительных мер. Расстрелы начались в первый же день. Людей отводили на окраину города, к кавалерийским казармам, и расстреливали там же, за конюшнями.
Надо было спешить. Рассчитавшись с Пахомом Ильичом за постой – пятьдесят копеек с человека, здесь инфляция была не такая, как в Москве, – Васадзе и Зервас собирались идти к пристаням, искать хоть какое-то суденышко до Астрахани, Ревишвили пошел покупать еду в соседние торговые ряды, Ожилаури был неизвестно где, хотя все догадывались где, Иосава остался ждать друзей в гостинице.
Васадзе наконец дождался Зерваса. Они стали спускаться вниз, к реке. Ровные прямоугольные кварталы разрезались прямыми немощеными улицами, летом – пыль по щиколотку, в распутицу— грязь по колено. Линия весеннего разлива реки опустилась, земля подсохла, и они легко добрались до пристани «Общества на Волге». Кроме нескольких рыболовецких баркасов, никаких других кораблей видно не было.
– А кто его знает, когда кто зайдет,– ответил на вопрос друзей, ожидается ли какой-нибудь пароход, смотритель пристани.– Расписания-то нет. Да и общества тоже нет. Капитаны ходят на свой страх и риск. Вот он зашел на погрузку, а там власти – раз – и конфисковали судно для своих надобностей. Но вы на купеческой поспрашивайте, они ночами принимают, я знаю.
Пришлось идти к купеческой пристани. Жуликоватый на вид смотритель долго отнекивался, но в конце концов согласился помочь.
– Вы приходите, когда стемнеет,– сказал он. – К пристани подходит только баркас. Пароход стоит на реке. Вот на баркасе и переговорите, возьмут, не возьмут— с ними решайте. Сегодня? Да кто ж знает? Вы каждую ночь приходите, может, повезет.
Обескураженные, голодные друзья повернули обратно, к гостинице. Но и там их поджидали нехорошие новости. Встревоженные Ожилаури и Ревишвили встретили их на улице.
– Плохо, все плохо,– сказал Ревишвили.—Сандро Иосава арестовали.
Фома с подозрением посмотрел на Зерваса.
– Он, оказывается, сотрудник ЧК. Ты тоже?
Васадзе отшатнулся, сбросил с плеч мешок, как будто собирался доставать револьвер. Но Зервас, и сам ошарашенный, смотрел на них.
– Какая ЧК? О чем вы? Да объясните, что случилось!
– Я прихожу из лавки, купил хлеб там, еще чего-то,– начал Фома.– Кстати, цены тут – в половину московских.
– Да рассказывай ты! – поторопили его.
– Встречает меня управляющий, Пахом Ильич. Сует мне мешок Сандро и весь так трясется, говорит:«Идите отсюда, бога ради. Дружка вашего только что забрали, скандал был ужасный. Чекист он, оказывается, и вас повяжут, а мне проблемы, говорит, не нужны». Я не стал с ним препираться, в гостиницу сплошь военные набились, все номера позанимали. Стоим, ждем вас.
– Ничего не понимаю. – Глаза Зерваса округлились, уголки губ опустились, он явно был растерян. – Никакой он не чекист, и я тоже, мамой клянусь! Надо поговорить с управляющим, это он что-то не то говорит.
Васадзе посмотрел на Ожилаури.
– А ты где был в это время?
– Он был у меня,– вдруг сказала Ляля. Как она подошла, никто и не заметил.
– Пахом Ильич здесь ни причем, я уверена. Пойдемте в подсобку, я приведу его туда.
Васадзе незаметно достал револьвер и засунув за спину, прикрыл курткой. Он и Зервас оставили вещмешки друзьям и отправились за Лялей. Обойдя здание, зашли с черного хода и стали ждать в комнате, где хранился слесарный и столярный инструмент. Скоро пришел и Пахом Ильич. Он вернул Васадзе деньги за проживание и, прижимая руки к груди, стал рассказывать:
– Когда вы ушли, вскоре появились военные, много, при оружии. Говорят, реквизируем гостиницу для проживания по законам военного времени. Значит, бесплатно,– горько усмехнулся управляющий. – Ну и пошли по номерам, смотреть условия, и я с ними, естественно. Заходят к вам, а там друг ваш. Стали они его проверять, мешок вывернули, и все вроде хорошо, и вдруг из толстой такой книги выпадает листок. Они его читают – и сразу в ор, хватаются за револьверы – чекиста, кричат, поймали. Меня в сторону отпихнули, а друга вашего с ног сбили, повязали да и потащили куда-то. Больше мне ничего неизвестно. Вы простите меня, но и вам здесь оставаться нельзя. Я ж знаю, как это бывает: возьмут одного, а потом тянут за ним всех. Я сам по делу Сухомлинова проходил («Интересно, в какой его части – политической или экономической?» – подумал Зервас) – затаскали. Уехал из Питера сюда, думал тихо старость встречать, а тут такое. Как они ушли, так я его вещички собрал, они их так и бросили, и денег мне ваших не надо, идите с богом.
8
Большая улица, широкая, застроенная невысокими домами, казалась из-за этого еще больше.
«На перспективу строили,– думал Васадзе.– Потом дома станут выше, появятся автомобили, трамваи, и улица покажется уже не такой большой». Они сидели на ступенях какого-то дома, разложили на газете то немногое, что принес Ревишвили, и закусывали.
– Так что за бумагу они нашли? – повторил вопрос Ожилаури.
Зервас задумчиво молчал, шевелил губами и качал головой.
– Вот фраер! Ну, точно фраер! – наконец воскликнул он. – Говорил я ему— выбрось ты эту бумажку. Сделала она свое – выбрось. Пожалел, сохранил, а вдруг еще сгодится? Вот и сгодилась.
Зервас обвел друзей взглядом.
– Придется рассказать всю историю, с начала,– и он стал вспоминать питерские события, которые, как наивно думал, оставил в прошлом.
Еда закончилась раньше, чем Зервас закончил рассказ. Васадзе и Ожилаури одобрительно кивали, а Фоме история явно не понравилась, и он качал головой из стороны в сторону.
– Ну что ж! – подвел итог услышанному Васадзе. – Все правильно. Есть документ, подтверждающий личность студента Иосава, и есть документ, обратите внимание – спрятанный, подтверждающий, что это чекист Веснянен. Которому поверят лучше? Тому, который был спрятан. Так что он теперь будет им сто лет доказывать обратное и не докажет.
– Сто лет не понадобится,– усмехнулся Ожилаури.– Завтра поставят к стенке – и хана.
– Почему завтра? Может, и сегодня,– сказал Ревишвили.
– Нет. Сегодня не расстреляют. Будут выпытывать имена сообщников,– уверенно сказал Васадзе.
– И что будем делать? – вспыхнул Зервас.– Его надо выручать…
– Как?!—воскликнул Ревишвили. – Что мы можем сделать? Прийти к ним и сказать: извините, это недоразумение?
– Даже если Котэ пойдет и расскажет им ту же историю, что и Сандро, им все равно не поверят. Расстреляют обоих, на всякий случай. Проверить все равно невозможно, зачем же рисковать? Большевики делают также,– уверенно сказал Нико.
– Откуда ты знаешь? Может, поверят? – Зервас встал, казалось, он уже собрался бежать, выручать друга.
– Поверь мне, я знаю наверняка,– сказал Васадзе. Ему даже понравилась эта безвыходная ситуация. Опять что-то похожее на военную операцию. Как говорил Ларин, вылазка в тыл врага.
– Кстати, а где ваши винтовки? В гостинице их не было,– обратился он к Ревишвили.
Ответил Ожилаури, он с удовольствием потер руки:
– Хорошо, что мы не потащили их в гостиницу. Спрятали их здесь, рядом. В четырех кварталах есть церковь, и там возле могилы… как его?
– Стерлядкин,– подсказал Ревишвили.
– Да, возле него спрятали и листьями присыпали.
– И мы там же, возле Стерлядкина! – воскликнул Зервас.– Справа от могилы.
– Ха-ха! А мы слева! – обрадовался Ожилаури.
Васадзе решил думать вслух, пусть и другие думают:
– Конечно, Сандро так просто мы им не оставим, но и нам нельзя торчать здесь на виду у всех. Как стемнеет, они введут комендантский час, и по улицам будут разгуливать патрули. В гостиницах искать мест смысла нет, их наверняка все проверяют. Куда нам податься?
– Я знаю, кто нам поможет. Такой человек, который знает здесь все,– сказал Ожилаури.
– Ого, у тебя уже есть знакомства?
Ожилаури не спеша отправился к гостинице, а Васадзе продолжил:
– Сначала надо узнать, куда его отвели, а потом будем решать, как его вызволить. Возможно, нам понадобится оружие.
– Ты что! – возмутился Ревишвили.– Собираешься отбивать его пальбой?
Зерваса такая перспектива явно вдохновила.
– Верно! – воскликнул он.– У нас пять ружей. Винтовок,– поправился он.
– Четыре револьвера, это же целый арсенал!
– Арсенал есть – стрелков нет,– сказал Васадзе.
– Да вы с ума сошли! – возмутился Фома.– Тут целая армия. Кругом солдаты. Они нам как цыплятам головы поотрывают.
– Да охранять-то его не армия будет, а два-три человека,– резонно заметил Васадзе.– Тут главное —где его будут охранять,– добавил он.
Все трое прислонились к заколоченным дверям дома и грелись в лучах июньского солнца. Они были похожи на тысячи таких же ходоков, с мешками за спиной, которые бродили по просторам огромной страны в поисках ускользающего благополучия.
– Ну и что вы тут расселись? Сцапают вас, как вашего дружка, и никто вам не поможет,– вдруг вывел их из неги голос Ляли. Она стояла рядом с Тедо, и солнце красиво переливалось в золотых прядях ее волос. Стройная и легкая, она смотрела на них сверху вниз, сердито сдвинув брови.
– Так я и думал, – сказал Ревишвили,– что ты приведешь ее.
– Она знает, где сейчас Сандро, и знает, где нам можно спрятаться. – Ожилаури был доволен.
Все моментально вскочили и обступили девушку.
– Всех арестованных сначала ведут в здание уездкома,– начала она. – Это на этой же улице, в том направлении.– Она махнула рукой в сторону, противоположную гостинице. —А потом оттуда отправляют или в городскую тюрьму, или в женскую гимназию, или на винный склад. Если в тюрьму, то это плохо, там стены толстые и охрана, оттуда не сбежишь. А вот напротив уездкома есть дом Ревякина, и он сейчас пустует, зимой у Петра Василича его отобрали. Дом за кованой оградой и с высокой, как башня, крышей. Вы побудьте там, а я вам покушать принесу вечером.
Последнюю фразу Ляля сказала, глядя на Тедо.
9
Красивый дом купца и промышленника Ревякина действительно был удобно расположен напротив уездкома, в котором, не изменяя традиции, теперь располагался штаб комуча. Проникнуть в брошенный дом не составило труда. Ажурная калитка не была заперта на замок, и, прикрываясь проходящей по улице груженой подводой, четверо друзей проскользнули внутрь. Массивная парадная дверь не открывалась, пришлось обойти здание. Черный ход тоже был закрыт, но зато были выбиты окна первого этажа. Видимо, не они первые заинтересовались этим домом. Это было видно и по интерьеру. Некогда богатый дом походил на ограбленного банкира – костюм остался, а в карманах пусто.
Окна второго этажа идеально подходили для наблюдения за штабом. Он тоже расположился за кованой оградой, но, в отличие от купеческого дома, жизнь там кипела. Двор был заполнен вооруженными людьми. Возбужденные офицеры, люди в штатском, солдаты с примкнутыми штыками, пулемет за мешками с песком у входа, лошади, привязанные прямо к ограде,– наверное, в такой людской мешанине и можно было проникнуть в здание, но где потом искать Сандро и как его оттуда выводить? Четыре пары глаз напряженно вглядывались, выискивали хоть какую-то лазейку. И тут Ляля оказалась права – всех арестованных действительно приводили сюда, но когда выводили, вели в разные стороны. Каждую группу арестованных сопровождали пять-шесть солдат. Сами арестованные были связаны не только по рукам, но еще и между собой. Это усложняло побег.