Новый папа

Благодарю Зою Шаго за подготовку обложки,

Наталью Бакалову – за корректуру и ценные замечания,

а также благодарю моего отца и моего сына за то, что они есть.

Нежеланным детям от нелюбимых родителей

Глава 1, в которой не чувствуют смерть

В начале одиннадцатого на тумбочке у кровати громко запищал телефон.

Открыв глаза, Ян несколько секунд смотрел на белый с лепниной потолок и искусственно состаренную бронзу массивной лампы, затем с усилием повернулся на левый бок и взял трубку.

– Алло.

Голос спросонья звучал плоско и глухо.

– Доброе утро, Ян Иннокентиевич, – ласковой скороговоркой запела трубка. – Беспокоит дежурный администратор отеля «Гранд Ривьера» Елена. Подскажите, пожалуйста, когда вы планируете выезжать?

Мужчина тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мысли и понять, откуда взялся отель и что отвечать ласковому администратору.

Сквозь похмельный туман проступили события вчерашнего вечера и части ночи. Первым вспомнился чёрный смартфон, гортанно кричащий какую-то чушь. Следом возникло бледное, с поджатыми губами и убегающими глазами лицо жены, и чушь разъяснилась. Потом – коридор, входная дверь, отстранённый взгляд сына. Наконец, затмевая родню, на стоянке перед гостиницей сверкнула золотом ухмылка таксиста, и из прокуренного салона надвинулась прямоугольная тяжёлая бутылка.

В общих чертах причина пробуждения в гостиничном номере и природа головной боли выяснились.

Кашлянув, чтобы прочистить горло, Ян заговорил уже своим, привычным, начальственным тоном:

– Во сколько у вас расчётный час?

– Расчётный час в двенадцать. Я позвонила заранее, потому что к нам группа заезжает. Возникла накладка по числу комнат, а единственный номер, который освобождается до обеда, – ваш. Если уже собрались, могу отправить носильщика, чтобы помог с багажом.

Отвыкший от ненавязчивого отечественного сервиса, Ян поморщился. Предложение скорее выметаться из гостиницы провоцировало на ответную любезность.

– У меня нет багажа. Зато жена гуляет и сын наркоман. Как думаете, поможет мне чем-то ваш носильщик?

Трубка затихла. Очевидно, признание гостя выходило за рамки обычной программы разговора. Быстрого ответа на такой сложный случай в голове у администратора не имелось. Впрочем, постоялец ответа и не ждал.

«Не сидеть же здесь из принципа до двенадцати ноль-ноль. Да и про сына я зря сказал. Может, Рома и не наркоман, это всё – не точно, – размышлял Ян, поднимаясь с подушки. – Надо полагать, доставленная весёлым таксистом выпивка всё ещё действует. Чёрт знает что это за амброзия, но от виски там только этикетка».

Мужчина прервал затянувшееся молчание:

– Не буду обременять вас и всю прибывшую группу. Через десять минут спущусь.

Пропустив мимо ушей радостное щебетание Елены, он положил трубку, прошёл в ванную и остановился перед зеркалом.

Вид протокольный. Светло-серые шерстяные брюки и тонкую голубую рубашку, в которых он упал ночью на кровать, будто кто-то изжевал. Волосы свалялись, липли на лоб, а на затылке торчали кустом. Щёки и подбородок ощетинились тёмной порослью. В серо-голубых глазах – ни фирменного металлического блеска, ни прямоты, ни решительности. Смотреть неприятно. Казалось, стоит уделить человеку в зеркале ещё немного внимания, и он попросит денег на пиво.

Только Ян Иннокентиевич Савенков давно уже ни у кого и ничего не просил.

Отвернувшись от помятого выпивохи, он включил душ, обмотал шею толстым полотенцем и сунул голову под струю ледяной воды. Через минуту мыслительные способности большей частью восстановились, тошнота и головокружение отступили.

Посвежевший гость вытерся и причесался плоской пластиковой расчёской. Побриться не получилось – бритвенных приборов отель не предлагал. Взглянув на своё отражение ещё раз, Ян отметил, что с мокрыми зализанными волосами и щетиной он стал похож на итальянского мафиози.

Задумался и, опустив глаза на исчезающую в раковине воду, безразлично спросил:

– Как, интересно знать, настоящие боссы мафии поступают с неверными жёнами?

Сливное отверстие втянуло мыльную жидкость, заурчало и икнуло, будто осовевший собутыльник.

Не дождавшись ответа, Ян вернулся в комнату, выкинул бутылку с остатками фальшивого виски в мусорное ведро, затем подошёл к кровати, поправил подушки и застелил одеяло.

Делать это не было никакого смысла, потому что через пять минут придёт горничная, стащит бельё и перезаправит всё по-своему. Но Ян считал порядок основой жизненного благополучия. В правильности такого подхода он убеждался много раз. Стоило закрыть глаза на любую безделицу: взять на работу человека без проверки, подписать договор, не вычитанный до последней запятой, насыпать собаке новый, дорогой, но не одобренный ветеринаром корм, как, словно поганые грибы, начинали разрастаться всевозможные напасти. Нанятый работник, с прекрасным резюме и честными глазами, принимался пить или воровать, псевдопартнёры бежали в суд, размахивая договором, как знаменем, а собака, склонная к аллергии, начинала чесаться и проситься в клинику под капельницу.

Жаль только, что ни чтение договоров, ни налаженная кадровая работа, ни правильный рацион пса, одним словом, ничто из огромного множества дел, в которых у Яна был совершенный порядок, не помогло ему избежать катастрофы на семейном фронте.

Воспоминание о семье вызвало на лице злую гримасу. Чтобы отвлечься, мужчина поскорее покинул номер и направился в холл.

Пока шагал по застеленной бежевым ковром лестнице на первый этаж, мозг осаждала нехарактерная чепуха. Обычно организованные и стройные, как солдаты гвардейского полка, мысли в это утро превратились в дембелей-стройбатовцев после самоволки. Внятный план действий никак не желал складываться.

«Наверное, нужно поехать домой и продолжить прерванный вчера разговор, – решил Ян и тут же раздражённо стукнул кулаком по перилам. – Хотя о чём с ней говорить? Ясно же: предстоит развод. Предательство прощать нельзя».

На широкой, вытянутой вдоль фасада парковке блестели хромом премиальные автомобили. Доминировали «немцы», но присутствовали и две «японки» – красавицы «Инфинити», и один «англичанин» – задира «Ягуар». С самого края высилась машина Яна – гороподобный «Кадиллак Эскалейд».

Утро выдалось пасмурным, но тихим. Людей на стоянке не было. Хотелось остановиться и побыть немного в этом покое. Но если уж начинается чёрная полоса, то выбраться из неё не так-то просто. Неизвестно откуда взявшийся порыв ветра поднял с асфальта столб пыли и направил его прямо к Яну. Тот успел лишь прикрыть глаза. Пылевой столб подлетел, прошуршал крупинками по коже и одежде, а затем унёсся и исчез так же внезапно, как и появился. Сердце на секунду сжалось, а затем вновь заработало ритмично и упруго.

Отряхиваясь, Ян открыл автомобиль, сел за руль и поскорее захлопнул дверь. Ветер он не любил. С ветром, особенно с порывистым и холодным, были связаны неприятные воспоминания. Сильный ветер дул в день, когда убили Рената. Те события зафиксировались в памяти очень чётко. Ян помнил безразличное лицо следователя, тревожный шелест плаща, молоток в прозрачном пакете и брезент носилок, прогнувшийся под мёртвым телом. Но сильнее всего запомнился именно резкий ветер, словно гнавший его от дома погибшего друга.

Давняя трагедия, неизвестно зачем всплывшая перед глазами, всё ещё причиняла тупую боль. Впрочем, показывать её Ян не хотел, да уже и разучился. В его понимании, умение спокойно принимать любые превратности судьбы было обязательным навыком мужчины. Так и Ренат учил: быть смелым и не унывать. И, кажется, у Яна это получалось. Только с годами организм сам стал реагировать на ветреную погоду. Будто от ветра страдала сердечная мышца.

«Хотя сегодня, надо полагать, и без ветра будет достаточно поводов взбодрить миокард, – подумал Ян, запуская двигатель. – На чём, интересно, передвигается этот разрушитель семейной идиллии? Судя по голосу, он человек южный».

Образ Марины на переднем сиденье тонированной «Приоры» рядом с бородатым крепышом в бейсболке FBI вызвал кривую усмешку.

Правду говорят: «Обманутый супруг узнаёт обо всём последним».

Теперь, когда тайны открылись, замечательная память Яна услужливо подкидывала ему одну картинку за другой. И любой из них хватило бы для известных подозрений. Вот яркий румянец на обычно молочно-белых щеках жены, когда она на ходу придумывает, почему не успела заехать в ателье и получить его пальто, вот она долго не берёт трубку, а ответив, говорит тихо, отрывисто, задыхаясь, будто спешит выйти для разговора в другое помещение, вот по вечерам уходит с телефоном во двор и пропадает там по сорок минут. Наконец, в течение последнего месяца у жены наблюдались совершенно необычные перепады настроения. То сидела и смотрела в одну точку, то, наоборот, радостно хохотала без повода. Ян, давно утвердившийся во мнении о невысоких умственных способностях жены, скептически думал: «Смех без причины…». Однако, причина, оказывается, была, а в дураках остался он сам. И ещё вопрос: у кого тут слабые способности?

Быстро проскочив центр, водитель пересёк мост и повернул направо – в проулок. Дорога вилась вдоль ряда частных особняков. Разные по размеру и цвету, все они имели общее свойство – были дорогими и подчёркивали статус владельцев.

Свернув к своему двухэтажному кирпичному дому, Ян нажал кнопку на брелоке, дождался, когда тяжёлые автоматические ворота откатятся в сторону, и въехал на парковку. Жемчужный Range Rover Марины стоял на обычном месте.

Выйдя из автомобиля, мужчина на секунду остановился и потёр ладонью затылок. Ночной недосып в союзе с похмельем возвращали отнятую было ледяной водой территорию. Подкатывала тошнота, любое движение отдавало болью в висках. Но сильнее всего тяготил предстоящий разговор. Решительный, прямолинейный, сильный человек, он привык командовать, а не выяснять отношения. Слушать глупые объяснения жены, перестирывать грязное бельё, доказывать, кто и в чём виноват, заранее представлялось пошлым и нелепым. Пусть Марина живёт с кем хочет и как хочет. Проскочила даже мыслишка: плюнуть и просто уехать. Только следовать таким рекомендациям Ян Иннокентиевич себе не позволял. Во всём нужно разобраться, понять причины, исключить ошибки в будущем.

Кроме того, ведь не жена его беспокоила. Нашла мужика – и скатертью дорога. Но с ней оставался сын – Рома. И вчера, когда после разговора с супругой Ян направился к выходу, он видел, как мальчик смотрел на него. Глаза не выражали ни сочувствия, ни теплоты. Холодный, пустой взгляд, а на лице полное равнодушие.

«Что же, ему совсем всё равно: есть я или нет? – думал Ян, шагая к крыльцу и вынимая ключ. – Столько сил вложено, столько внимания и за это никакой благодарности? Может быть, Марина права и он уже подсел на наркотики? Да нет… На наркомана Рома не похож. И та таблетка, которую нашла жена, значит не много. Вполне мог таскать в кармане, чтобы от друзей не отставать. Что я, наркоманов не видел?».

Видел и видел достаточно. В молодости Ян Иннокентиевич не был избалован проживанием в элитных особняках. В панельном гетто в начале девяностых психотропное образование начиналось с пятого класса, а у особенно одаренных и раньше. Выдавив в целлофановый пакет, нюхали клей «Момент», дышали парами бензина, пили всякую дрянь. Самые активные пользователи постепенно дорастали до героина. Ян сомневался, чтобы кто-то из них был ещё жив. Беспокойные лица, заискивающие глаза, худоба, вздувшиеся вены.

«Нет, сын не наркоман, – решил Ян, поворачивая ключ, – но почему ему так всё равно?».

Дверь оказалась закрытой изнутри. Пришлось звонить. С минуту из дома не было слышно ни звука. Затем в панорамном окне, напротив лестницы, мелькнула фигура. Щёлкнул замок. Рома, в серой майке с кровавым принтом и дырявых тёмно-синих джинсах, приоткрыл дверь. На лице – то же безразличное выражение, что и накануне. Кажется, за ночь на щеках добавилось прыщей. Короткие тёмные волосы торчат, будто иглы у ежа.

Придав лицу грустное, но доброжелательное выражение, Ян спросил:

– Привет, Ром, мать дома?

Сын посторонился, пропуская его в прихожую.

– Мама наверху, вещи собирает.

– Ты сам-то как?

– Нормально, уже всё собрал.

Отец поднял брови:

– Хочешь с ней уйти?

Парень, не мигая, смотрел своими тёмными, унаследованными от матери, глазами.

– Чего молчишь?

– А что я должен сказать? Поеду с мамой. Не сидеть же здесь с тобой.

Ян дёрнулся, словно от пощёчины. Любое проявление неуважения действовало на него, как красная тряпка на быка. Марина уже не раз жаловалась на грубость сына. Тот и в его присутствии хлопал дверью или спорил, но хамить в лицо прежде не решался.

На высоких, красиво очерченных скулах Яна заиграли желваки, он придвинулся и тихо, холодно спросил:

– А что здесь со мной не так?

Рома замер. В его глазах, то ли от неожиданности, то ли от испуга, мелькнуло искреннее, детское выражение растерянности. Казалось, ещё немного и он заплачет. Однако вместо этого, мальчик поджал губы и, набычившись, стал смотреть на отца.

Затем, не выдержав, как горохом, сыпанул высоким, срывающимся голосом:

– Что не так? Всё! Нет тут никакого «с тобой». Ты сам с собой. Мама хотя бы разговаривает, а ты только команды даёшь. Я кто тебе, слуга или раб?

Напор сына несколько остудил Яна. Он выдохнул и заговорил спокойнее:

– Что за команды? Учиться, на тренировки ходить, мыться чаще, трусы менять?

– Я не о трусах говорю. Ты целый день на работе, потом в спортзале, вечером у тебя важные разговоры или бокс смотришь. А если минута образовалась, кинешь приказ и дальше – своими делами заниматься.

Упрёки выглядели нелепыми и легко опровержимыми. Наверное, переходный возраст мальчика вновь даёт о себе знать.

– На работе я деньги зарабатываю. В том числе те, которые ты весело тратишь с друзьями. По этому поводу ты что-то претензий не высказываешь. Организация у меня большая, дел много. Иногда приходится и вечером вопросы решать. А тренировки, бокс… Тут, знаешь, как говорят: «В здоровом теле – здоровый дух».

Он дружелюбно потрепал сына по животу. Но тот отступил в сторону. Глаза его блестели, рот кривился. Видно было, что он с трудом сдерживается.

– Ты только смеёшься надо мной. Вон, Лёва с отцом на охоту ездит, у Егора хоть и отчим, а всё равно, два раза в год берёт его на море – плавать с аквалангом. А ты со мной хоть что-нибудь вместе делаешь? Нет! Да мне сейчас и не надо уже.

Ян отшагнул назад, будто эти упрёки его толкнули.

– Да я с детства только с тобой и занимаюсь. В теннис раньше вместе играли. Репетиторов твоих всех я подбирал. В прошлом году чуть ли не силой тебя к себе в клуб таскал. Ты же сам упрямиться начал, заявил, что тебе не интересно.

Рома вздохнул. Лицо у него стало каким-то потерянным.

– Да не в том дело. Просто… Вот мама раньше каждый день ко мне в комнату приходила. Я ей всё рассказывал. Сейчас, ладно, тоже уже не надо. Но она это искренне делала. А для тебя все эти занятия были или соревнованием, или обузой. Ты всё время доказывал, что ты лучше: быстрее, выше, сильнее. Ну и отлично. Доказал…

Наклонив голову, Рома побежал вверх по лестнице. Повинуясь внезапному порыву и не совсем понимая зачем, отец схватил мальчика за предплечье, но тот неожиданно сильно рванулся, освободил руку и, громко протопав по широким дубовым ступеням, ушёл в свою комнату и захлопнул дверь.

Ян сделал ещё шаг и замер. На площадке второго этажа, у входа в ванную, положив ладони на перила ограждения, стояла Марина.

На лице жены он увидел непривычное выражение решимости и ещё совершенно неуместное, учитывая ситуацию, подобие улыбки.

– Оставь его в покое, – проговорила она тихо. – Раньше надо было…

От сегодняшней встречи Ян ожидал чего угодно, только не обсуждения отцовских обязанностей и педагогических просчётов. Плохим отцом он себя не считал. Семья обеспечена всем, что можно пожелать: люксовые машины, прекрасный дом в центре города и ещё один за городом, в сосновом лесу. Сын с женой три-четыре раза в год катаются в Европу и на курорты, одеваются в миланских бутиках. Что ещё нужно? Последнее время Ян чувствовал, что Рома отдалился, но списывал это на возраст.

С женой – всё иначе. С ней давно уже установились партнёрские отношения. Элегантная молодая женщина, умеющая держать себя в обществе, была подходящим дополнением к состоявшемуся предпринимателю и гармонично смотрелась в городском доме, в загородном доме и за рулём премиального автомобиля.

После знакомства и в первые месяцы брака Ян думал, что Марина может быть и чем-то большим, нежели элементом интерьера. Она так внимательно слушала его, будто действительно волновалась из-за проблем, о которых он рассказывал, и радовалась его успехам. Тогда, двадцатичетырёхлетним, но уже вполне самостоятельным человеком, он чувствовал, что может говорить с ней совершенно откровенно. Это было особое удовольствие, которого Ян не испытывал очень давно, наверное, с тех пор, как убили его единственного настоящего друга. И вот, в течение их недолгого гостевого романа и в начале семейной жизни Ян заливался, как соловей, рассказывал и про хорошее, и про плохое, про каверзы конкурентов, сложности в коллективе. И, рассказывая, он сам воспринимал все эти события по-другому. Они переставали быть плоскими декорациями, а будто бы приобретали объём, собственную энергию. Удивительное ощущение. К сожалению, довольно скоро Ян заметил, что внимание жены, пробуждающее в нём такой эмоциональный подъем, является скорее приобретённым навыком, а не частью личности. Как техническое уменье играть на гитаре, например, вовсе не означает наличие у человека музыкальных способностей. Марина слушала, как в последний раз. Но стоило через неделю заговорить с ней о той же проблеме, как выяснялось, что она ничего не помнит. Она продолжала столь же внимательно слушать, вот только рассказывать всё по второму кругу не очень хотелось. Постепенно Ян убедился, что Марине на самом деле совершенно не важно то, что волнует его. Жить с человеком, который интересуется тобой только формально, так сказать, по долгу службы, казалось не правильным, и он серьёзно обдумывал развод. Но жена как-то оперативно забеременела, бросить супругу в положении Ян не смог, а после рождения Ромы у них появилось настоящее общее дело. Только теперь выходит, что и это дело сделано не очень, и никакое оно на поверку не общее.

Поморщившись, Ян направился вверх по лестнице и с нажимом произнёс:

– Знаешь, а ты права. Действительно, нужно было думать раньше.

Он подошёл к двери в спальню и кивком головы предложил жене продолжить разговор в комнате. Но Марина возразила:

– Давай лучше здесь. Скрывать уже нечего, Рома всё знает и, кажется, понимает меня лучше, чем ты.

Если бы ещё неделю назад Яна спросили, как он отреагирует на измену жены, то он бы очень удивился. Ни волнения, ни ревности у него такой вопрос совершенно точно не вызвал бы. Во-первых, он был уверен, что супруга никогда ему не изменит. Во-вторых, если это произойдёт, никаких отношений с ней быть уже не может. Предательства Ян не прощает. А значит, и говорить не о чем.

Хотя вряд ли кто-то стал бы задавать Яну Иннокентиевичу подобные вопросы. Он умел держать с людьми дистанцию. Не настолько большую, чтобы выглядеть грубым, но и не настолько близкую, чтобы позволить лезть в свою личную жизнь.

И вот теперь, когда невозможное стало возможным, оказалось, что говорить есть о чём. Не понятно только как.

Марина его предала. Однако злости к ней он сегодня уже не испытывал. Накануне, после прослушивания телефонных откровений её любовника, Ян вспылил. Он кричал и ругался, чего не позволял себе очень давно. Потом, выпив в номере гостиницы бутылку дрянного виски и вспоминая пережитые вместе с Мариной счастливые моменты, по большей части связанные с сыном, он ощущал утрату. Спьяну даже едва не заплакал.

Но сейчас, глядя на жену, Ян осознал, что чувство потери прошло. Осталось лишь лёгкое недоумение. Как если бы проверенный поставщик вдруг не полностью укомплектовал товар, ошибся по количеству запчастей или подсунул дешёвую подделку.

Поняв, что эмоции под контролем, мужчина решил, что для обсуждения личных проблем, как и для любых других, вполне подойдёт деловой стиль. Говорить начал ровно и спокойно:

– Давно он у тебя?

Марина спрятала кисти рук в широкие рукава модной бирюзовой кофты. Обычно вежливо-заинтересованное лицо стало грустным и отстранённым.

– Какая разница? Тебе же безразлично, даже если и давно. Посмотри в зеркало. Можно подумать, ты в магазине спрашиваешь: «От какого числа кефир?».

Ян насмешливо приподнял брови.

– А ты чего ждёшь? Что я начну посуду бить или рогами потолок царапать? Не дождёшься. Это когда ты своему новому мачо изменишь, он тебе мексиканские страсти устроит. Судя по говору, парень он горячий.

Жена опустила глаза:

– Горячий, но дело не в этом.

– А в чём?

Она на секунду задумалась, глядя в пол, на щеках выступил румянец.

– Не знаю, поймёшь ли ты меня. Точнее, уверена, что не поймёшь. Я и сама только начала понимать… Для тебя я кукла, часть организованного быта. А он меня любит. Любит по-настоящему. Арман ни обдумывает, ни оценивает, ни сравнивает, а просто любит и всё.

Марина решительно вздёрнула голову.

– Давно ли мы с ним вместе? Три месяца. И это лучшее время в моей жизни. Даже не так. Только в эти три месяца у меня и была настоящая жизнь. Ты представить себе не можешь, какое это чувство, когда мужчина готов для тебя на всё.

Слушая излияния супруги, Ян ощутил раздражение: «О чём, чёрт возьми, она говорит?».

– Со мной-то тебе чего не хватало?

Ожившее при воспоминании о любимом мужчине лицо Марины вновь потускнело. Она невесело усмехнулась:

– Я же говорила, что не поймёшь. Ты думаешь: дал мне золотую карточку, купил машину и всё прекрасно, долгов нет. Но я же не банк, чтобы гасить кредит, я никакой не поставщик, чтобы платить мне за твои дурацкие запчасти. Да, я привыкла к удобным вещам, привыкла путешествовать, передвигаться на хорошем автомобиле. Но ведь не для того же я живу, чтобы только ездить туда-сюда в люксовых шмотках? Пойми, я от тебя ничего не чувствую. Здесь, дома, ты давно открыл ещё один филиал своей конторы. Какой он у тебя: сотый, двухсотый? Не могу запомнить. Ты всё учёл и всё предусмотрел. В этом плане никаких претензий к тебе нет. Даришь цветы, когда положено, подарки покупаешь. Но это всё у тебя не от сердца идёт. Мне даже казалось, что ты вообще утратил способность чувствовать. Но вчера ты так остро отреагировал, что я засомневалась. Оказывается – зря. Суток не прошло, и я вижу вновь привычного Яна. У тебя уже на лице написано: «Этот проект провалился, нужно зафиксировать убыток и начинать другой». Может, такой подход годится для каких-нибудь одноразовых отношений. Я не знаю. Но как можно построить семью вообще без чувств?

Ян не спорил. Глядя на Марину, он отстранённо думал о том, что, в сущности, она права и что он действительно к ней ничего не испытывает. Их отношения давно уже можно было охарактеризовать, он поморщился, вспоминая юридическую формулу, «совместным ведением хозяйства и участием в воспитании ребёнка». Но такое положение дел стало для него привычным, а вот Марину, похоже, оно не совсем устраивало.

– Хочешь сказать, тебе страсти не хватало, а грузин твой в этом специалист?

Тут Марина искренне улыбнулась:

– Это точно. Только он не грузин. Не знаю, что он там дословно вчера говорил. Но, в общем, представляю… Когда я рядом, для него ничего не существует: возьмёт меня за руки и смотрит, будто насмотреться не может.

Жена запнулась, помолчала и продолжила задумчиво, уже без улыбки:

– Знаешь, я такая дура. Ведь уже через час после встречи с ним я поняла, что влюбилась, что никто мне другой не нужен. И целых три месяца я не могла сказать тебе того, что так легко говорю сейчас. Я просто боялась. Понять бы только чего? Может быть, я сама за эти пятнадцать лет, что прожила с тобой, потеряла очень важную часть себя или так далеко её спрятала, что и забыла о ней. Как вообще можно забыть о самом главном? Ведь я же его измучила. Лишь теперь, во время этого, не интересного тебе разговора, я поняла, как я его мучила. Он не такой, как ты, и не такой, как я. Он – взрослый мужик – искренне страдал и каждую нашу встречу просил уйти к нему. Как он всё выдержал? Ты вот – умный, эффективный менеджер, скажи мне: может, бесчувственность – заразна?

Ян ощутил, что Марина его задела. Не каждому понравится, если жена называет тебя бревном, душевным инвалидом и одновременно восхищается своим новым чувствительным любовником.