Новый папа
Небольшой внутренний дворик упирался в глухой трёхметровый бетонный забор с выкрашенной в серый цвет дверью. Когда директор приблизился к ней, магнитный замок зажужжал и оттолкнул металлическое полотно – это охранник, просматривающий камеры наблюдения, увидел начальство и не стал дожидаться звонка.
В прошлом за дверью была промзона, но Ян выкупил её вместе с офисом и переоборудовал под складские нужды. Сейчас на асфальтированной площадке справа стояли шесть фур, ожидавших выгрузки и погрузки, а слева толстыми длинными серыми гусеницами растянулись крытые металлом ангары.
Погода на улице всё ухудшалась. Холодные порывы ветра толкали то в лицо, то в бок, словно дующий не мог определиться, в какую сторону направить путника.
Придерживая руками борта пиджака и ощущая в груди знакомое напряжение, Ян упрямо двинулся к зажатому между ангарами приземистому зданию транспортного отдела. В ватной голове появлялись и исчезали мысли: «Зачем я туда иду? Знаю же, что у Кузьмича всё в порядке. Да и Семён наверняка с утра уже здесь был».
Следом возник образ Марины. Словно пузыри газировки начали всплывать её слова. Словно их короткий утренний разговор не закончился, а как электрический насос выкачивал силы и энергию. Привычное стало чужим. Приятное и ещё недавно желанное – пресным. Голова гудела, будто колокол.
В этот момент генерального директора так сильно толкнули, что он отлетел на метр влево и лишь чудом не упал. В полном недоумении Ян обернулся и увидел перед собой кабину грузовика. Машина с шипением замерла на месте. Водительская дверь приоткрылась и из салона выглянула круглая, короткостриженая голова с красным, в оспинах, лицом, поросячьими глазками и маленьким безгубым ртом.
Рот этот гнусаво процедил:
– Откуда ты, на хер, здесь взялся? Не видишь, машины на загрузку идут? Чуть не придавил тебя, планктон ты офисный.
Речь шофёра произвела на Яна магическое воздействие. Удивление и боль от внезапного толчка исчезли, а бродившее внутри, словно брага, раздражение вспенилось и заполнило всё тело. Вату из головы сдуло. Мозг заработал как у терминатора, фиксируя малейшее движение стриженого нахала. Плечи и шея одеревенели. Ближайшей мишенью оказалась по-хозяйски выдвинутая из кабины левая нога. Ян вцепился в неё около щиколотки и резко дёрнул. Водитель тряпичной куклой вывалился на асфальт.
Впечатывая кулак в хамское, глумливое лицо с мелкими, будто стёртыми чертами, Ян видел, как выражение злого недовольства сменяется на нём гримасой страха. Лёжа на спине, грубиян пытался обороняться, махал запачканными маслянистой грязью ладонями, но попасть в противника не мог. К тому же прибыло подкрепление. Со стороны складов, тяжело дыша, подбежал Иван Кузьмич Ломов – грузный, всегда сердитый начальник транспортного отдела. Без лишних разговоров он всадил нос своего правого ботинка под рёбра водителю. Тот взвизгнул и сжался. Из приоткрытого рта вместе с тягучей розовой ниткой слюны вывалилась стальная коронка.
Вид скорчившегося на земле человека сразу остудил Яна. Было понятно, что он перестарался. Поучить хама, конечно, следовало, но зубы выбивать – уже перебор. Он быстро поднялся и оттеснил своего помощника, который примеривался для второго пинка.
– Всё, Кузьмич, всё. Брейк. Хватит с него.
Здоровяк оскалился на лежавшего:
– Ты! Чёрт ты, безмозглый! Как там тебя? Степан? Степан – болван! Какого лешего Васильев тебя притащил? Ты мне здесь директора давить будешь? Азарта в жизни тебе, гад, мало?
Водитель, кряхтя, сел на корточки. Кузьмич распалился и сделал попытку дотянуться до него левой ногой, но Ян тряхнул непрошеного защитника за плечи, тот потерял равновесие и сам чуть не упал. Впрочем, ответственность за это происшествие он также возложил на Степана:
– Пошёл вон отсюда. Машину загоняй в ангар и рысью в кадры, забирать свои вонючие документы. Вернусь, чтобы духу твоего не было. А то по-настоящему получишь.
Степан тыльной стороной ладони размазал кровь по разбитому рту. Его глаза лихорадочно бегали из стороны в сторону, будто высматривая камень или палку. Не увидев ничего подходящего, он что-то зло прошипел и, держась за бок, полез обратно в кабину.
Странно, что Ян, наблюдавший эту картину, не почувствовал опасности. Начальник же цеха на водителя вовсе не смотрел. Он думал, как объяснить директору всё произошедшее.
Заревел мотор, и грузовик, резко рванув с места, потащил длинный тёмно-серый тентованный прицеп к ангару.
Кузьмич, отдуваясь, забурчал:
– Ян Иннокентиевич, этого болвана только сегодня мне привели. Карагозин на даче крышу перекрывал, свалился и сломал бедро. Говорят, со смещением. Я попросил ребят подыскать кого-то временно на его место. Вот Васильев и удружил – привёл этого дурака. Брат его жены. Тёща попросила пристроить хоть бы куда. Мне-то он сразу не понравился: молчит всё и зыркает зло. Но люди разные. Я подумал: посмотрю сегодня-завтра и решу. Сейчас-то понятно: гнать его в шею и без всяких разговоров.
Ян видел, что у Кузьмича в такт речи шевелятся чёрные с сединой усы, но смысл слов почему-то ускользал. Приступ бешенства словно выжег в нём последние эмоции. Внутри была пустота: ни утренней апатии, ни раздражения от беседы с женой, с сыном и с Семёном, ни злости на этого горе-шофёра, вообще ничего. Он ощутил себя пустой оболочкой, набором принадлежностей: кожи, мышц, связок, костей, хрящей и желёз, лишённой чувств и желаний.
В этот момент Кузьмич замолчал и удивлённо перевёл взгляд за плечо Яна. Отёчное, щекастое лицо мужика в одно мгновение посерело. Шумно втянув воздух, он перекошенным ртом глухо и страшно заорал:
– Куда?!
Вопль вывел Яна из оцепенения. Повернув голову, он краем глаза увидел, что на них с Кузьмичом, разгоняясь, надвигается фура. За ветровым стеклом, над дугой руля видно было застывшее маской злое, красное лицо водителя. Под кожей тощей шеи отчётливо проступили жилы. Машина ревела. Хромированная решётка радиатора растягивалась, заполняя весь горизонт.
Первой в голову Яна пришла мысль, что тяжёлый, запыхавшийся Кузьмич увернуться от удара не сможет. Эта мысль породила действие. Быстрым, наработанным в зале движением Ян сильно толкнул усача в грудь, отбросив из опасной зоны. Фиксируя взглядом падающее на спину тело в спецовке, он вспомнил, как неделю назад Кузьмич хвастался рождением внуков-двойняшек, и Ян даже начал формулировать вторую мысль о том, что старый ворчун по-своему счастлив, он умеет радоваться и ему есть для чего жить, а сам он…
Но тут фура подлетела и, шумно выдохнув, боднула Яна горячим стальным носом. Додумать он не успел. Сорвался и полетел, будто в пропасть.
Глава 2, с которой всё началось
В детстве Ян много читал. Ему нравились и приключенческие книги, и фантастика, и детективы, и рассказы о животных. Но особой страстью были книги о путешествиях. Их Ян перечитывал по несколько раз. Среди букашек чёрных букв на пахучих, чуть шершавых страницах он видел причудливый мир амазонского леса, бескрайний простор африканской саванны и зеркальную гладь великого океана.
Лежа ночью в своей кровати, когда сон не шёл, Ян воскрешал в памяти полюбившиеся фрагменты текста, а потом будто сам погружался в сюжет. Сжав винтовку, брёл по пояс в высокой траве или беседовал у костра с туземными проводниками под жутковатый шум ночных джунглей. Белёный потолок с разводами – следами потопа, случившегося у соседей-алкоголиков, заменял полотно киноэкрана. Перед глазами Яна округлые серые линии превращались в русла рек, а потрескавшаяся и отслоившаяся побелка – в горные хребты и отвесные прибрежные скалы.
Он столько сотен часов смотрел воображаемые фильмы на этом воображаемом экране, что, увидев перед собой знакомые контуры, не удивился. Ян знал, что перед смертью человек мысленным взором охватывает все прожитые годы. Многотонный грузовик с прицепом, разумеется, раздавил его, как комара. Но голова, видимо, под колёса не попала, и мозг, искря последними импульсами, даёт ему возможность ещё раз вернуться в самые счастливые минуты.
От воспоминаний о том, как здорово было представлять себя отважным исследователем, охотником, морским волком, чувствовать, что прекрасная, интересная жизнь ждёт впереди, сделалось паршиво. Ян отстранённо, будто оценивая работу старательного, но невезучего сотрудника, размышлял: «Как в детстве много всего было в душе и как мало осталось там теперь. Внешне сплошной успешный успех, а чуть копни – и пустота. И ожидает теперь только могила. И на похоронах никто особенно горевать не станет. Партнёры озаботятся поиском новых поставщиков, родственники – дележом наследства, жена уже ушла, сын отвернулся. Какое уж тут счастье…».
Непрошеная, одинокая капля сползла из уголка правого глаза, прочертила ломаную линию через висок и упала в ушную раковину. Ухо нестерпимо зачесалось. Вынырнув из потока воспоминаний и грустных мыслей, Ян потёр его, потом приложил ладонь и резко отдёрнул, стараясь вычистить слуховой канал. Зуд прекратился, но сами манипуляции показались неуместными и странными. Перед уходом в небытие лучше бы вспомнить первые весёлые бизнес-авантюры с Ренатом, совместные их похождения по женской половине университетского общежития, пару-тройку выигранных у серьёзных противников спаррингов, а он вынужден вантузом работать, слёзы из ушей откачивать.
Умирающий недовольно нахмурился, улёгся ровно и приготовился досмотреть положенные ему по статусу видения. Однако разводы на потолке в свете уличных фонарей серели неподвижно и сменяться новыми картинками не желали. Мысли опять вернулись к правому уху. Ян отчётливо ощущал, что одна ушная раковина увлажнена, а вторая – совершенно сухая. Это наблюдение повлекло странный эффект – защекотало в переносице, сильнее, сильнее, сильнее… Ян сел, громко чихнул, после чего, как всякий воспитанный человек, пожелал себе: «Будь здоров».
Но внезапный чих не только одолел щекотку в носу, но и стряхнул весь философский настрой, направив мысли в практическое русло.
«Стоп, стоп, стоп, – вскинулся Ян, – какое, к чёрту, «будь здоров»? Меня же психованный Степан на «Фредлайнере» в асфальт укатал. Здоров я быть никак не могу. И что я делаю в квартире родителей? Впал в кому, а они забрали к себе, чтобы ухаживать? Понятно, что Марина с чувствительным Арманом со мной возиться не стали. Им не до меня. Но есть же специальные заведения: в Германии, в Швейцарии… На мои деньги можно не только пожизненно там содержать в идеальных условиях с сиделкой топ-моделью, но и весь санаторий выкупить. Кто позволил притащить бесчувственного, искалеченного миллионера в эту комнатёнку? Что с фирмой произошло? Рейдеры захватили? Родителей не допустили к управлению, обанкротили, вывели активы? Семён бы не позволил. Он не мог! Или… мог?».
Тут вспомнился последний разговор с заместителем, его ужасная толстокожесть и равнодушие к личным проблемам директора. Ян скрипнул зубами: «Неужели кинул?! Ну, Сёма, держись. Я тебя, толстун неблагодарный, достану. Ты, наверное, уже в мой кабинет перебрался. Ну что же, там я с тобой и разделаюсь!».
Ян заклокотал горлом, но получилось не грозно, а несколько визгливо, будто из полена выдернули тонкое полотно застрявшей пилки. Он поморщился: «Наверное, пока я в коме лежал, связки ослабли. Теперь придётся заново учиться говорить, а может быть, и ходить». И тут же, словно обухом по голове, ударил страшный вопрос: «А ноги-то у меня есть? Я вообще ходить смогу?». Похолодев и внутренне сжавшись от мрачного предчувствия, Ян резко откинул одеяло. С облегчением улыбнулся. Ноги были на месте. Исхудали, конечно, палки какие-то синюшные, а не ноги. Ни наработанных годами тренировок мускулов, ни загорелой кожи. Да что там, даже волос почти нет. Радость обретения ног поугасла от их заморённого вида. Дальнейший беглый осмотр тела утешения тоже не добавил: руки тонкие, а живот и бока выпирают подкожным жиром. Ян едва сдержал ругательства: «Столько лет каждый день по полтора часа потеть в спортзале, вылепить из себя атлета и в один миг всё потерять». В детстве он был полноват, и об этом периоде остались самые неприятные воспоминания. Только сейчас было не до них. Требовалось срочно разобраться, что произошло. Да и потом, сидя на пятой точке, мышцы не накачаешь.
Свесив ноги с кровати, Ян поставил стопы на потёртый шерстяной ковёр. Ворсинки приятно покалывали кожу.
«Что ж, чувствительность сохранена, значит – ничего страшного. Попробую встать», – решил он, оттолкнулся от матраса и осторожно выпрямился. Ноги держали. Покрутил головой, туловищем, плечами. Все суставы двигались без напряжения, ничего не кололо, не ныло, не тянуло. Более того, в теле ощущалась странная лёгкость. Обычно с утра после ночного сна у него затекала шея, случалось, беспокоила повреждённая на тренировке стопа, да и вообще, тело просыпалось скованным. Для нормального самочувствия всегда нужно было расходиться, разогреться. А тут неизвестно сколько недель, месяцев или, может быть, лет провел на лежанке, а очнувшись – словно заново родился. Будто каждую мышцу, каждую связку размяли, смазали, настроили самым лучшим образом.
«Видимо, массаж делали, – решил про себя Ян. – Слава Богу, на это денег хватило. Массаж и покой творят чудеса». Удивляясь и радуясь своей подвижности, он повернулся, шагнул, уперся в высокий лакированный платяной шкаф, повернул обратно, сделал ещё четыре шага и вплотную приблизился к стоящему у окна письменному столу со сложенными стопкой книгами и тетрадями. Здесь, благодаря свету уличных фонарей, Ян рассмотрел единственный предмет одежды, имевшийся на его замечательно подвижном теле – серые семейные трусы противоестественно большого размера. Ткань хлипкая, не эластичная. Впечатление такое, что сшили их из старой, застиранной простыни и вставили самую дешёвую бельевую резинку. Может, для лежачих больных так и нужно, Ян точно не знал. Но человеку, уже много лет подбирающему гардероб, в том числе нижнее бельё, в Италии, осведомлённому, сколько хлопка, эластана и модала должно быть в правильном изделии, фланировать в такой рогожке не очень приятно.
Он осмотрелся в поисках другой одежды. Трусы-парашюты хотелось сменить на привычные боксеры. Да и свежо было в комнате. От щелястой деревянной оконной рамы тянуло холодом. Не мешало накинуть что-то более существенное: домашний костюм или хотя бы штаны и свитер.
К сожалению, ни костюма, ни штанов нигде вокруг не отыскалось. Зато нашлось нечто другое: совершенно неожиданное и пугающее, заставившее Яна забыть и о качестве нижнего белья, и о пользе массажа, и о подвижности суставов.
На стене висел плакат. Вырванный из журнала, тонкий, с полосой по месту сгиба лист глянцевой бумаги, а на нём – улыбающийся супер-герой – весёлая рептилия, пучащая большие круглые глаза сквозь прорези в сиреневой повязке. На жёлтом животе – кубики пресса, в правой лапе с неестественно толстыми морщинистыми зелёными пальцами – длинная деревянная палка.
– Донателло, – выдохнул Ян. В голове закружился калейдоскоп канувших в далёкое прошлое событий. Тут был и дед – директор химического комбината Вячеслав Иванович Савенков, вернувшийся из своей последней командировки и вручивший Яну большой красочный комикс про черепашек-ниндзя. Вскоре после этого дед заболел пневмонией и умер – похороны – и дальше – одна беда за другой. В тот период Ян часто оставался один и по много раз перелистывал журнал, который казался единственным ярким пятном на блекнущей картине еще недавно вполне сносной жизни. Он наизусть запомнил весь сюжет: и козни злодея, и смелые подвиги черепах. Пёстрые страницы постепенно растрепались. Тогда Ян аккуратно разогнул металлические скобы, вытащил из середины журнала лист-плакат и наклеил его на стену.
Все тогда что-то наклеивали, в зависимости от возраста и вкуса: музыкальных исполнителей, культуристов, каратистов, Никиту Михалкова в белой шляпе. Ян вот налепил черепаху. Не то чтобы он сильно увлекался комиксами, да и фанатом квартета рептилий не был, просто с тех пор у него началась другая жизнь. Будто детство, спокойное, радостное, беззаботное, закончилось, а на память о нём остался только этот потрёпанный листок.
Впрочем, мистический ужас вызвала не весёлая черепашка и не качество плаката. Вся штука в том, что повесил его Ян почти тридцать лет назад. Плакат благополучно выцветал от солнечных лучей, пока его владелец не съехал от родителей. Дальнейшая судьба бумажной черепахи была не известна. Но в комнате с тех пор уже дважды делали ремонт, а затем мать с отцом и вовсе переехали в другой район – в центр города. По просьбе матери он сам купил для них отличную квартиру в новом клубном доме.
«Значит, мой первый вопрос не совсем верен, – ошарашенно глядя на плакат, понял Ян, – правильнее поинтересоваться: что я делаю в бывшей квартире моих родителей, которую уже десять лет как продали неизвестно кому? Откуда в этой проданной неизвестно кому квартире мой старый плакат? Как появились на стенах древние бумажные обои, налепленные, вероятно, ещё при постройке дома? И в итоге нужно обязательно спросить: что за чертовщина здесь происходит? Это ад, что ли, такой? Я навечно стану толстым подростком, буду украдкой, чтобы не попадаться на глаза местной шпане, пробираться в школу, а после уроков до ночи сидеть над учебниками?». Следует признать, что, несмотря на шоковое состояние, вопросы он формулировал верно. Только задать их было пока некому.
Ян автоматически повернулся и посмотрел в дальний левый угол комнаты, где между стеной и шкафом белела деревянная дверь. Очевидно, ответы следовало искать именно за ней.
Ощущая холодок вдоль позвоночника, он направился к выходу, но в этот момент за дверью раздался шум. Ян остановился и весь обратился в слух. Он различил шуршание, словно по ворсистой поверхности провели палкой. Затем отчётливо донеслись звуки шагов. Кто-то шлёпал босыми ступнями по линолеуму. Человек, если шагающее существо было человеком, прошёл мимо двери и дальше – вдоль стены комнаты. Донёсся характерный пластиковый щелчок. «Свет включили», – догадался Ян. Затем – ещё один щелчок, на этот раз металлический. Похоже, кто-то прошёл в ванную или туалет и запер дверь. Это предположение быстро подтвердилось рокочущим урчанием смыва унитаза. Щелчки – металлический и пластиковый – повторились, но уже в обратном порядке. Посетитель туалета зашлёпал назад. По пути он тихо и грустно вздохнул, словно недолгий поход причинил ему глубокие душевные страдания.
Услышав этот очень знакомый вздох, Ян ошеломлённо сел на край кровати, от чего ложе издало противный скрип.
Шлепки снаружи смолкли. Несколько секунд стояла полная тишина. Затем дверь медленно приоткрылась, и из проёма выглянула круглая курчавая голова. Её обладатель, близоруко щуря небольшие глаза, посмотрел на Яна, сидевшего молча и прямо, как индейский вождь.
Дверь открылась шире, и кудрявый посетитель нерешительно перебрался в комнату. На нём тоже были безразмерные семейные трусы. Только смотрелись они на полном теле визитёра более органично. Белый его живот, как дрожжевое тесто, нависал над резинкой трусов, плечи были скруглены вперёд, а шея согнута. Опущенные уголки глаз и губ придавали лицу мужчины беспричинно-горестное выражение.
Молчание затягивалось. Вошедший озадаченно поднял брови и тихо прошелестел:
– Ты чего не спишь, Янушка?
Тут Яну почудилось, что комната странным образом начала сжиматься и словно давить на него со всех сторон, в висках ломило, стало трудно дышать.
Дело в том, что последний раз своего отца он видел лет пять назад. Тогда тот тоже был грустным и одышливым, облысевшая макушка блестела, будто пасхальное яйцо, и лишь над ушами и на затылке вились жидкие, с проседью, кудри.
Вошедший же был и волосат, и не так обрюзг. Полный, не спортивный, но молодой ещё мужчина. «Ему, похоже, и сорока нет», – определил Ян. Тем не менее, это совершенно точно был его отец – Иннокентий Вячеславович Савенков – чудесно помолодевший, восстановивший шевелюру, перебравшийся зачем-то в старую квартиру и притащивший туда впавшего в кому сына…
И тут Ян понял, что случилось. Осознал не головой, а сердцем, кожей, поднявшимися дыбом волосами. Умом понять произошедшее было нельзя. Наоборот, разум, отказываясь верить глазам, с невероятной скоростью принялся накидывать новые и новые вопросы и цепляться за нелепые гипотезы. Но все они не имели смысла. А срочного решения требовал только один сугубо практический вопрос, стоявший прямо перед Яном: что отвечать этому отцу, который, по всей видимости, ровесник или даже несколько моложе, чем невесть откуда прилетевший сын?
Непонимание на лице Иннокентия Вячеславовича достигло степени болезненности.
Тогда Ян сглотнул и глухо, медленно, словно ощупью пробираясь по минному полю, проговорил:
– Не могу уснуть. Кошмар приснился, и такой реальный. Будто меня грузовиком раздавило.
Услышав это печальное сообщение, родитель понимающе закивал головой:
– Ну, сон и есть сон. Ты же видишь, что всё хорошо, ты жив и здоров. Ложился бы ещё поспать. Хоть в воскресенье выспись, а то скоро мать встанет, кашу сварит и хочешь не хочешь – поднимайся и иди завтракать. С ней не забалуешь.
Иннокентий Вячеславович захихикал, закряхтел и потрепал сына по голове.
Почувствовав прикосновение влажной ладони, Ян скривился и с трудом подавил желание оттолкнуть руку. Отец, не заметив этого, ухватил мальчика за предплечье, проводил в кровать, укрыл одеялом и вышел из комнаты.
Несколько минут Ян лежал без движения, словно окоченев.
Мысли то скакали, как обезьяны, то полностью замирали. Иногда казалось даже, что каждое полушарие мозга работает по отдельности. В одном прокручивались кадры из жизни уважаемого предпринимателя Яна Иннокентиевича, который лишь час назад обходил территорию своей преуспевающей фирмы, а в другом – пробуждались образы из детства. И эти образы были материальны. Ян вдруг вспомнил, как пахла пылью бордовая, во многих местах потёртая и порванная обивка его кровати. Он прижался лицом к невысокому бордюру и вдохнул. Запах тот же. Приложил ладонь к стене, медленно провел вправо-влево. Шершавые бумажные обои крошечными волосками цеплялись за кожу. Эти ощущения перепутать было невозможно. Совершенно точно, комната его. Все события вокруг развиваются в соответствии с законами физики, он не летает, не ходит по потолку, чувствует, слышит, видит. «Значит, я не сплю и не брежу», – констатировал про себя Ян. Для верности он сильно ущипнул себя за мочку уха и скривился от боли.
Сомнений не осталось: он каким-то мистическим образом очутился в прошлом – в своём собственном подростковом теле, в старой квартире родителей.
Стараясь двигаться тихо, Ян встал с кровати, подошёл к письменному столу и, наклонившись, посмотрел в окно. На заснеженной улице уже появились первые пешеходы. Большинство двигалось влево – в сторону рынка. «Надо полагать, уже утро, часов около семи. Продавцы идут к торговым рядам – чистить от наледи металлические прилавки, доставать из вагончиков и раскладывать товар», – решил Ян и удивился, насколько быстро окружающая обстановка перестраивала его мышление. Он оценивал ситуацию и делал выводы так, будто всё время находился в этой комнате, будто их не разделили десятки лет и тысячи событий, произошедших за эти годы. Ещё больше поражало то, что он может так вот спокойно поглядывать в окно на людей, которые уже давным-давно пришли на рынок, всё продали, ушли, уехали, а может быть и умерли. Но ведь этого совершенно не может быть.
Противоречие между реальностью и её принципиальной невозможностью начало формировать глубоко внутри сгусток энергии. Руки подрагивали. Напряжение требовало выхода. Хотелось бежать, бить, кричать. Усилием воли Ян заставил себя отодвинуть стул и сесть. Бежать некуда. Выскочить в трусах на улицу и требовать возвращения дома, машины и офиса – это прямой путь в дурдом. С таким же успехом можно рассказать отцу о том, что от удара грузовика он телепортировался из будущего и ему самому почти сорок лет.
Нужно было срочно привести мысли в порядок. Тут пригодились наставления, полученные на бизнес-тренингах. Одна из известных Яну техник заключалась в том, чтобы не просто думать над проблемой, а записывать свои мысли: фиксировать сложные вопросы на одной половине листа бумаги, а на второй излагать возможные варианты решения, любые, даже самые необычные. Когда записываешь, мысли не путаются, не мешают друг другу, а полученный результат является почти готовым планом действий.
Ян взял с края стола тетрадку и открыл на развороте. Полосатый лист покрывали какие-то каракули. В сероватом свете была видна пара крупных галочек на полях, косая черта внизу под текстом и ещё ниже – неразборчивая аббревиатура. Он быстро пролистал страницы, добрался до чистой, выудил из деревянного стаканчика шариковую ручку и рассёк белый лист линией на две части. В левой половине он поставил римскую цифру один и изложил проблему: «Я лишился всего, что заработал: бизнеса, денег, связей и дома». Несколько минут Ян рассматривал эту короткую грустную фразу. Буквы складывались в слова, а слова – в простое предложение. Выглядит не так уж и драматично. Он медленно переместил ручку на правую половину листа, упер шарик в бумагу, покатал ребристый корпус ручки между пальцами, наблюдая, как под ней появляется жирная тёмно-синяя точка, а затем спокойно и прагматично изложил решение: «Начать с начала, создать новый бизнес, заработать ещё больше денег и купить новый дом».