Новый папа

Глава 3, в которой школа – второй дом

Спал Ян без сновидений и, открыв утром глаза, несколько минут вновь привыкал к мысли о том, кто он теперь и где находится.

Накануне удалось прояснить ещё и вопрос «когда» – 16 января 1994 года. В целом же день выдался каким-то бестолковым. История с матерью выбила Яна из колеи, хотя и казалось, что выбить больше уже некуда. Всю жизнь, даже в зрелом возрасте, он считал, что родители по-своему любят друг друга, раз уж провели вместе четыре десятка лет. А тут выясняются пикантные подробности. У матери есть на стороне мужчина, причём мужчина обеспеченный. Ян быстро понял свою ошибку насчёт автомобиля ухажёра. Это в две тысячи девятнадцатом «Вольво 850» – почти музейный экспонат, а в девяносто четвёртом – дорогая и вожделенная каждым автолюбителем модель. Если мамин приятель нашёл деньги на такую машину, значит, сумел устроиться в новой России, попал в струю. Возник вопрос: почему мать к нему не уходит? Вот Марина: собрала чемоданы, сына, собаку и бегом к чувствительному Арману. А мать чего-то ждёт. Ян вообще не помнил, чтобы она когда-то делала попытки уйти и совершенно точно никогда не разговаривала об этом с ним, не предлагала оставить отца. Или отношения с автолюбителем начались недавно, или есть иные, не понятные пока препятствия.

Второй вопрос нравственного свойства, вставший перед Яном: рассказать ли об увиденном отцу? Как свежеобманутый и покинутый муж, он был на стороне собрата по несчастью, но, в то же время, не мог просчитать последствия, нарисовать ясную картину будущего. В том числе, своего собственного будущего. Потом подумалось, что влезать в отношения мужа и жены – дело неблагодарное, даже если это твои родители. Неизвестно, у кого и какие скелеты в шкафу. В детстве он мог что-то не видеть или не понимать.

Сыграло роль и поведение отца, который весь выходной день просидел перед телевизором. Сделал лишь короткий перерыв на обед да соорудил себе и Яну на ужин пару бутербродов. Всё остальное время провёл в кресле, вздыхая и глядя какую-то ерунду. С одинаково унылым видом он просмотрел и мультфильм, и новости с сурдопереводом, и приключения команды Кусто, и скучнейшую передачу про народные ремёсла.

Ян несколько раз заходил в комнату и, стоя у двери, наблюдал за пытливым телезрителем. Его беспредметная любознательность нагоняла тоску. Ян пытался заговорить, но на любые вопросы отец реагировал как-то настороженно, а отвечал однотипными заученными фразами. Разговор вышел пустой. Удалось лишь узнать, что мать отправилась к подруге. Но что это за подруга, где она живёт, как её зовут и когда ожидается возвращение мамы домой, прояснить не получилось. Ян припомнил, что и в материальных вопросах отец был таким же бесхребетным и откровенно слабым. История его профессионального успеха была известна очень хорошо – двадцать пять лет на одном месте в одной должности. Никакой благодарности или по крайней мере уважения со стороны начальства, никаких перспектив и в то же время полная покорность судьбе. На данный момент он только в начале своей головокружительной карьеры, но с таким отношением к жизни конец предсказать легко. Ян даже заключил, что подобного работника он сам выгнал бы из офиса на второй день. Безвольные пессимисты у него не приживались.

Приняв это кадровое решение, Ян посчитал правильным не вмешиваться: «Если отцу плевать, то я зачем беспокоюсь? Пусть сами разбираются. У меня своих проблем хватает».

Мать вернулась поздно и в комнату к сыну не заглядывала. Сейчас, в утреннем сумраке квартиры, её команд тоже слышно не было.

Ян заправил кровать, умылся, неохотно натянул на себя свитер в белую и зелёную полоску и шерстяные мешковатые брюки.

Отец, разложив по тарелкам кашу и тихо мыча себе под нос «Две погасшие свечи снова вспыхнули в ночи…», сидел на кухне.

Залезать к нему на мягкий уголок Ян не захотел. Он занял стул отдыхающей родительницы и с громким скрипом придвинул его ближе к столу.

Иннокентий Вячеславович всполошился:

– Ты чего? Не греми! Мама же ещё спит.

Яна эта трогательная забота позабавила:

– Поздно вернулась от подруги? Устала?

Отец не ответил. Он сжался, как улитка, которую кольнули иглой, склонился над кашей и словно отгородился от сына невидимой раковиной.

Ян с удивлением почувствовал что-то вроде жалости – чувства, которого не испытывал уже очень давно. В детстве он был довольно эмоциональным: не стеснялся радоваться или плакать. А потом как-то замкнулся. И странное дело – чем меньше он выражал свои чувства, тем меньше чувствовал. Его будто приморозило. Позднее, в университете, когда появился настоящий друг, пример для подражания, и откровенные доверительные отношения, чувства постепенно оттаяли. Уже на втором курсе Ян ощущал, что внутренне стал другим человеком – смелым, спокойным и радостным. Но после убийства Рената радость куда-то исчезла, откровенного общения с однокурсниками и общими с Ренатом друзьями, которые оказались всё-таки в большей степени друзьями Рената, не получилось. Ну а в бизнесе с жалостью вообще не очень. У каждого второго нерадивого сотрудника обнаруживалась больная мать и трое детей или беременная жена и четыре кредита. Чтобы уволить придавленного грузом долгов многодетного отца, нужен философский взгляд на жизнь, способность не вникать в чужие проблемы и возможные последствия своих действий. Первое время он тянул с такими крайними мерами. Но постепенно пришёл к выводу, что один дурак за день наломает больше, чем десять умных могут построить за неделю. И когда из-за одного такого деятеля, перепутавшего коды в заявке и организовавшего поставку двадцати тонн совершенно не нужных запчастей, фирма потеряла квартальную прибыль, Ян стал прятать жалость и сострадание даже от самого себя. В итоге он вытеснил их, будто запер в маленькую тёмную кладовку огромного дома: где-то они есть, но никто, даже хозяин дома, их не видит и забыл уже, где именно они пылятся. Без чувств работать стало проще. С годами такой «деловой» стиль проник во все сферы жизни, и все они также стали проще, а жизнь – ясной и прямолинейной.

Но несчастный вид отца будто приоткрыл дверь в эту кладовку. Ян нахмурился, а затем глуховато и немного сдавленно проговорил:

– Извини, пап, не хотел тебя обидеть.

Он удивился, насколько тяжело произнести такую простую фразу. Слова перекатывались во рту как камни, и языку едва хватало сил, чтобы вытолкнуть их.

Отец помолчал, вздохнул, а потом, не поднимая головы, тоже тихо и глухо ответил:

– Ладно, сынок, ты собирайся, а то в школу опоздаешь.

Что можно ещё добавить, Ян не знал, поэтому загнал жалость на место, оделся, взял портфель и пошёл учиться.

Скользкими, нечищеными тротуарами ребята стекались в колыбель знаний поодиночке и компаниями. В вестибюле стояла толчея. Сновали малыши с огромными ранцами, болтали о прошедших выходных ученики средних классов, рассовывая по карманам сигаретные пачки, не торопясь подходили старшеклассники.

Яну вроде бы знакомые гулкие помещения школы и мелькающие лица казались не настоящими, бутафорскими. Словно дети из актёрского кружка собрались и теперь разыгрывают его. Они умышленно нарядились в нелепые кофты, одинаковые свитера и спортивные костюмы, а девушки накрутили на головах букли, завили длинные чёлки и раскрасили лица, как индейцы гуроны.

Переобуваясь в пахнущей мокрыми ботинками и грязными носками раздевалке, Ян, как смог, восстановил в памяти имена одноклассников и преподавателей. Потом поднялся на второй этаж к учительской, отыскал расписание для 7 «б» и выяснил, что первым уроком будет литература. Пока бродил в поисках нужного кабинета, коридоры обезлюдели, и надрывно прозвенел звонок.

Но вот, наконец, и нужная дверь. Ян иронически хмыкнул, постоял секунду, прислушиваясь, затем постучал и зашёл. Тридцать пар глаз без особого интереса поднялись на него. Тучная женщина за столом – Инесса Станиславовна Тромина, которую за сильную одышку и любовь к шейным платкам начитанные школьники прозвали Эйсидорой, приподняла левую бровь, искоса взглянула на опоздавшего, потом в журнал, убедилась, что до буквы «с» ещё не добралась, и великодушно разрешила пройти.

Ян видел пустой стул в четвёртом ряду слева – свой стул, но остался у входной двери, оглядывая, словно впервые, лица одноклассников.

Вот прямо перед ним Боря Лернер – тихий и спокойный отличник. В десятом классе он вместе с родителями он эмигрирует в Германию. Сразу за его спиной – Костя Заслонов. Этот эмигрирует ещё дальше. Летом, после окончания школы, вместе с двоюродным братом он поедет кататься на старом «Москвиче», врежется в дерево и сгорит в салоне. Рядом с Костей приглаживает волосы красавица Ксюша Немова. С ней какая-то странная история: вроде бы поступит в педагогический, но на первом курсе учёбу бросит, отправится в столицу и там, по слухам, найдёт себя в сфере эскорта.

Кроме того, Ян насчитал пять человек, которые к две тысячи девятнадцатому году сопьются, и троих, которые надолго сядут.

Впрочем, были и вполне успешные ребята: Егор Кузнецов возглавит филиал банка, Дима Ходаков стоматологом станет, а Лена Егорова – полковником полиции.

Когда из личных страниц в «Одноклассниках» знаешь будущее, предсказывать его довольно просто. Словно у каждого прямо на лбу написана судьба. Вот у банкира Егорки – лоб высокий, лицо серьёзное и очки, у Лены – взгляд подозрительный и челюсть, как у бульдога, а у Серёжи Воронова, которого за групповой разбой посадят на восемь лет, – ни лба, ни очков, а во взгляде – мечта об освобождении. В данный момент – от уроков.

Инесса Станиславовна тем временем закончила перекличку и, обнаружив, что Савенков по-прежнему стоит в дверях, одышливо продекламировала:

– Ещё ты спишь, мой друг прекрасный? Пора, красавица, проснись!

По классу прошла волна смеха.

Ян недовольно свёл брови и уже собрался сделать учителю замечание за некорректное с педагогической точки зрения поведение, как с шестой парты раздался громкий, визгливый голос:

– Просыпайся, совёнок, а то поджопник дам для ускорения.

Этот призыв вызвал ещё один всплеск веселья. Особенно громко веселился сидящий рядом с остряком паренёк с бритым шишковатым черепом.

Внимательно осматривая хохочущую парочку, Ян удивленно подумал: «Как это я про вас-то забыл, мучители вы мои дорогие».

Маленький, злой, с подвижным обезьяньим личиком, зачинщик всяческого безобразия Лёха Колосов и верный почитатель его талантов, туповатый, но физически очень сильный Толик Степанов отравляли Яну жизнь до самого выпускного. Иногда складывалось впечатление, что эти двое приходят в школу исключительно для того, чтобы поиздеваться над одноклассником. Они пачкали Яну одежду мелом, могли облить водой или подложить мокрую тряпку на стул, толкнуть так, чтобы он упал и ударился побольнее, а про постоянные оскорбления и говорить нечего. Со временем Ян как-то научился их не замечать, не слышать, словно толстую шкуру нарастил и, спрятавшись за ней, считал месяцы, недели и дни до окончания школы.

Начинать новую ученическую жизнь с обмена ругательствами не хотелось, поэтому Ян молча сел на своё место, рядом с приветливо кивнувшей ему соседкой – Смирновой Леной, и начал выкладывать на парту из рюкзака учебник, тетрадь и дневник.

Но правильно понять идею игнорирования хамства могли, очевидно, не все. Перекрывая монотонный голос Эйсидоры, предлагавшей обсудить творчество Михаила Юрьевича Лермонтова, раздался резкий с присвистом звук, и в щёку Яну ударил белый влажный комок. Быстро вскинув руку, он поймал маленький снаряд – плотно сжеванный кусок тетрадного листа.

С задней парты донёсся довольный гогот. Для Лёхи и Толика начался обычный весёлый день, который не могут испортить даже нудные проповеди учителя.

Пацаны просто хотели немного повеселиться, но не учли, да и не могли учесть, что привычная мишень их острот изменилась. Ян Иннокентиевич хоть и научился обходиться без чувств, но унижать себя не позволял.

Брезгливо стряхнув бумагу на пол, он ощутил, как к ушам и шее приливает кровь. Медленно повернувшись и отыскав глазами перерезанное широкой улыбкой лицо стрелка, Ян громко произнёс:

– Эй, верблюд, пойдём-ка с тобой прогуляемся за бархан.

Инесса Станиславовна, которая до этого не обратила внимания ни на плевок, ни на хохот, прервалась на полуслове. В классе повисла мёртвая тишина.

От немыслимой наглости бесхребетного ничтожного толстяка Лёха замер, его ухмылку стянуло в жёсткий рубец. Затем, оскалившись, он резко поднялся и, буравя чёрными глазками Яна, направился к выходу. Вмешиваться в конфликт никто не спешил. Толик, не получив от друга ясной команды, остался за партой, провожая соперников растерянным взглядом.

За дверью Лёха сразу перешёл в атаку. Несмотря на разницу в росте, он наскакивал, норовил ударить ногой, выплёвывал искривленным ртом серии матерных ругательств.

Ян сделал несколько шагов назад. Вспомнилось, что перед ним семиклассник, ребёнок в сущности, и его, наверное, можно и словесно поправить. Но надвигающаяся, перекошенная от злобы физиономия Лёхи начала пробуждать глубоко-глубоко спрятанные картинки всех гнусностей, которые с весёлым смехом творил этот коротышка. Они накладывались одна на другую, и Ян почувствовал злость. Не за последнюю выходку, а за всё – и прошлое, и будущее. Это была не мгновенная вспышка ярости, которую он испытал в классе, а полновесное чувство. Оно не мешало думать, действовать, а просто появилось и стало частью его личности, будто заполнив пустой кусочек пазла. Тело тоже реагировало на происходящее. Грудная клетка расширилась, лёгкие качали воздух, словно кузнечные меха, кулаки потяжелели.

Прекратив отступать, Ян упёрся взглядом в глаза сопернику. Лицо Лёхи приняло глумливое выражение, тонкие губы змеились:

– Ну чё, петух, кукарекал ты громко. А только до дела дошло, бегать начал, жопой вилять? Как извиняться-то будешь?

Ян недобро усмехнулся:

– Извиняться сегодня придётся тебе.

– Перед тобой, что ли, лох ты рыночный?

– В первую очередь передо мной. Но тебе придётся сильно постараться, чтобы я тебя простил.

Лёха надул щёки и, хлопнув себя ладонями по ляжкам, с шумом выпустил воздух:

– Вот умора. Жаль, пацаны не видят. Лошарик таблетку храбрости съел. Ты забыл, что ли, как мы с Толяном в прошлый раз тебя жизни учили? Как ты меня тогда назвал? Дебилом? Ну и кто дебилом-то оказался? Кто нам ботинки лизал и прощения просил? Хотел я тебя тогда обоссать, да училка эта влезла. Повезло дураку. Только в этот раз так не подфартит. Тебе сегодня вообще никто не поможет. Будешь за стадионом в луже купаться, да ещё спасибо скажешь, что легко отделался.

Ян прослушал этот короткий монолог с застывшим лицом. Он действительно забыл ту историю, что, учитывая его замечательную память, было странно. Наверное, сработала какая-то защитная реакция психики. Теперь же, благодаря Лёхе, события встали перед глазами так отчётливо, будто произошли вчера, а не двадцать семь лет назад. Тогда – вскоре после смерти деда – Яна перевели в новый класс. Друзей среди ребят у него не было, а Лёха с Толяном принялись его задирать. Сначала он терпел, а однажды как-то не удержался и ответил. Эти двое подкараулили его за школой. Лёха подошёл вроде поговорить, а Толя сзади подкрался и на землю завалил. Никаких ботинок он не лизал, но пинали его сильно, а учитель математики Клавдия Ивановна действительно помогла, вовремя появилась. Вот после того случая, о котором Ян никому не рассказывал, он и начал замыкаться в себе, спрятался, как в норку. Перестал обращать внимание и на оскорбления, и на тычки, и на насмешки, старался как можно незаметнее отбыть в школе положенные часы и скорее вернуться домой, дожидаясь момента, когда прозвенит последний звонок и череда унижений закончится сама собой. А после того, как у него появился друг, который научил его всему, что нужно – и деньги зарабатывать, и вопросы решать, – прошлые события, словно в тумане, скрылись, будто они не с ним происходили или их вовсе не было.

Ян задумчиво кивнул:

– Спасибо, Лёша.

Тот растянул щербатый рот:

– Это за что ещё? Или заранее меня благодарить решил? Не выйдет, чушок. Сначала искупаешься, как я сказал, а потом меня в зад будешь целовать и спасибо говорить. И не здесь, а при всех. Хамил на людях, вот и расплатишься также.

Не обращая внимания на эти угрозы, Ян спокойно и словно для себя самого проговорил:

– Знаешь, Алексей, а я на тебя очень зол. Не понимаю, почему я в прошлом не позволял себе злиться, особенно если учесть, как долго ты отравлял мне жизнь. Наверное, я тогда просто привык. Но заново привыкать не хочу. Я буду злиться на тех, кто пытается причинить мне боль, и другую щёку подставлять не намерен. Теперь будет око за око. Ты, может быть, думал, что мазать мне мелом свитер забавно, а оттирать его, стоя голым в холодном сортире, на сквозняке, это даже полезно, – закаливание такое. Так вот, совсем не полезно. Это унизительно. Такие вещи разрушают жизнь, делают её серой и бесцветной. Я знаю, что у тебя отец из семьи ушёл, мать с отчимом своего сына родили, а ты думаешь, что им не очень нужен, лазаешь по гаражам, токсикоманишь, трёшься со всяким сбродом и благодаря этому чувствуешь себя важным человеком. Ты, наверное, думаешь, что, вытирая ноги об меня, сам становишься выше. Только это ошибка. Ты себе яму роешь. И если не остановишься, провалишься так глубоко, что выбраться уже не получится.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.