Земля святого Николая
– Если вы пожелаете дать бал, – вмешался Дрёмин, – я готов сделать подарок для Ольги Фёдоровны – пригласить музыкантов.
«Глупышка провинциальная, – подумал он тогда. – Какая будущность ей тут уготована, в захолустье? Пусть бедняжка порадуется хоть разок в жизни…»
Ягодные губы Ольги раскрылись в улыбке. Фёдор Николаевич двинул бровями:
– Ну, что ж… Бал так бал.
– Благодарю вас, папá! – она погладила руку отца, подняла ласковые глаза. – И вас, Сергей Павлович.
***
На следующий день, когда Ольга в кабинете отца составляла список приглашённых на свои именины, приехал из Петербурга Владимир. Вошёл в кабинет по-кошачьи, уже без фрака. Заглянул в её записи.
– Так вот куда уходят наши деньги – а виноват всегда я!
Она подняла голову:
– А вы, любезный братец, должно быть, пришли сюда «по важному делу»!
– На сей раз вы не угадали, милая сестрица! – Владимир поцеловал румяную щёчку. – Поздороваемся сперва, давно не виделись.
– Володя, ты меня сбиваешь. Я могу забыть кого-нибудь.
– Тогда я зайду к вам позже. Простите за беспокойство, княжна! – он раскланялся и покинул кабинет.
Дом пронизывала послеобеденная тишина. Мария Аркадьевна отдыхала в спальне, Фёдор Николаевич уехал осматривать земли и проверять сенокосы, даже Игнатьич-бездельник куда-то запропастился. Ах, да, Владимир сам же отправил его с порога с баню воды согреть: в карете ужарился пуще верчёного поросёнка. Выходит, зря побранил дядьку.
– Володя! – Евдокия выскочила из своей комнаты. – Как я рада, что ты приехал! Я ждала тебя.
Она утянула брата за руку к себе в спальню и затворила дверь.
– А я уж право подумал, что в этом доме никому до меня нет нужды.
От зноя, застоялого в бумажных палевых обоях, таяли гашёные восковые свечи в канделябрах. Мрачноватый цвет для комнаты барышни… И как сестрице не надоело так жить?
Зато в растворённое окно с отодвинутой шторой тянуло ароматом горячего варенья. Под карнизом в цветах жужжали мухи, а зелёная пейзажная перспектива окрасилась летней пыльной дымкой.
– Скажи, Володя, почему ты не хочешь жениться?
– Я люблю мою свободу – вот и не женюсь.
– И даже на Натали?
У Владимира дрогнули ресницы.
– Натали ничуть не важнее других, – он сжал губы. – Но к чему ты затеяла этот разговор?
Евдокия приблизилась к груди брата, положила руки на его расстёгнутый пикейный жилет и заглянула в глаза:
– Володя, прошу тебя, поговори с папенькой. Я не хочу замуж. Ты должен меня понять, ежели сам не хочешь жениться.
– Боже, Дуня! Да папеньку удар хватит, когда он услышит об этом ещё и от тебя!
– Володя, я не хочу выходить замуж, не хочу расставаться с Превернином, не хочу жить в Петербурге, к тому же… к тому же, мне кажется, что я не люблю Сергея Павловича…
– Кажется? Или не любишь?
– Не люблю! – она отошла к окну.
– А ну, посмотри на меня, – Владимир повернул сестру за хрупкие плечи. – Ты влюблена в другого?
Она молчала.
– Кто он?
Где-то на дворе залаяли собаки – предоставили повод отвести взгляд в окно. Крестьянские ребятишки, одетые в холстинки, мальчишка и девчонка, босиком, тащили из лесу корзину с черникой для праздничного стола.
– Ни в кого я не влюблена…
– О ком же страдает сестрица? – Владимир заглядывал ей в лицо. – Попробую угадать… Константин Добровский?
– Вовсе нет.
– Тогда, быть может, Матвей Бакшеев? – его лукавые глаза прищурились.
– Ну что ты, Володя! Конечно же нет!
– Ах… Ну как же я не догадался?.. Граф Будрейский!
– Тише!
– Я прав? Да? Да-а-а!..
– Володя, не говори такого! Как я могу любить?.. Не думай!
– Кстати. Мне удалось раздобыть в Петербурге.., – Владимир загадочно улыбнулся и, как фокусник, достал из кармана полосатых панталон книжку в мягком сером переплёте. Сборник стихов Арсения Будрейского! Евдокия потянулась за книгой – но рука брата взмыла над её головой.
– Володя!..
Сборник юркнул к нему за спину.
– Володя, прошу тебя, отдай мне!.. Володя! Ради Бога…
– Сперва скажи мне. Ты влюблена в Будрейского?
– А ежели я скажу, что да, ты отдашь мне книжку?
Серый переплёт водворился к ней в руки. На нём чернели тиснёные буквы: фамилия автора и название сборника «Curriculum vitae»12.
– Сестрица! Quelle tuile!13 Вы выходите замуж и влюблены в другого! – воскликнул Владимир голосом придворного шута. И получил сборником по плечу.
За окном скрипнула дверь господской бани. Лязгнуло медное ведро, вода всплеснулась.
Едва шаги брата утихли в коридоре, Евдокия подошла к окну, открыла страницу наугад. Тёплый луч летнего полдня высветлил древесные шероховатости бумаги. И мягкий голос Арсения зазвучал в рифмованных строчках:
Я тебя не забуду, прости,
Если что-то случится в дороге,
Ты меня не забудешь, но жди
У ворот одинокие дроги.
Ухожу в мир роскошных затей,
Чтобы стать навсегда одиноким,
Может быть, из безумных идей
Верен буду я очень немногим.
Может быть, долгожданный закат
Омрачится несносной печалью, —
Не гаси ни одной из лампад
И не прячься под черной вуалью.
Я храню поцелуй на щеке,
Не забудешь ты взгляд мой прощальный,
И в именье родном, вдалеке,
Ты не будешь такою печальной.
Евдокия опустилась на колени рядом со своей кушеткой, прислонилась к белой колонне и положила книгу перед собой. Закрыла лицо руками, надавила на веки бугорками ладоней – и в узорах темноты проявилось его лицо. Страшно затрепетало сердце. Почему? «Под чёрной вуалью…» Это о женщине. «Поцелуй на щеке…» «Я тебя не забуду…» Не забуду… «Глупая я глупая – не о том надо думать! – Евдокия потёрла щёки, изгоняя жар. – «Из безумных идей верен буду…» Верен… Эти стихи о силе духа и… печали. Чьей печали?..»
Печаль, одинокие дроги…
Дедушка!..
Она закусила губу до слёз – и швырнула книгу об пол. «Дедушка-а, прости-и!»
Поплакала – стало легче. Книга так и лежала на полу под ножкой канделябра. Одиноко. Одинокие – дроги…
Ухожу в мир роскошных затей,
Чтобы стать навсегда одиноким…
Навсегда – одиноким…
Боже, да чем же он виноват? Евдокия подползла к книге, подняла. Прижала к груди – и прошептала ей «прости».
Глава VI
В день Святой Ольги в гостиной дома Превернинских всё утро возились слуги.
– Палашка, не скобли диваном! – кричал дворовый Никитка. – Паркет поцарапаешь! Чё те говорю – выше подымай!
– Дык, тяжёлó ведь!..
Кухарка Степанида ругала девок-помощниц на кухне. Пахло взбитой сладкой сметаной, дрожжами, рассолом и чем-то подгорелым.
К вечеру в зале образовался длинный стол под розовой скатертью – и стулья, стулья, стулья…
– Позвольте к вам, папенька, – Евдокия стояла на пороге родительской комнаты. В белом шёлковом платье, вышитом цветами по подолу. С бантом из тёмных волос на макушке и маргаритками в кудрях над висками.
– Что тебе, Дуня? – Фёдор Николаевич душил седые виски из зелёного гранёного флакончика перед настенным зеркалом.
– Я хотела просить вас, папенька. Не говорите никому покамест о моей помолвке. И скажите о том Сергею Павловичу.
Запахло фиалковым спиртом. Фёдор Николаевич взглянул в окно:
– Вот и Дрёмин приехал… Так поди и попроси сама своего будущего мужа.
– Я… боюсь обращаться к нему…
– Боишься? Это хорошо. Покорной женой будешь. Как твоя маменька. Когда так, скажу сам.
Дрёмин приехал первым из гостей – в парадном кавалергардском вицмундире красного цвета с чёрными бархатными воротниками и обшлагами.
Дом наполнялся. Экипажи подъезжали и подъезжали к воротам. И, наконец, в зале появилась Ольга. Пепельно-белые локоны гроздьями падали ей на виски из-под золотого очелья. Она надела самое дорогое платье, привезённое Заряницкими ей из Парижа прошлой осенью: белое с персиковым отливом, со шнуровкой на лифе в виде буквы V, с валиком по подолу и атласным пояском чуть выше талии.
Любовь Алексеевна подарила имениннице колье с жемчужной каплей-подвеской. Оно подошло к Ольгиным длинным серьгам и тут же перед зеркалом у окна украсило её декольте.
Она обернулась на дверь – и протянула руки навстречу…
Матвей приехал! В чёрном фраке и белом жилете, вышитом красными петушками, а на галстучной булавке вместо бриллианта сидел рубиновый жучок. Привёз букет полевых ромашек. Тяжёлые сердцевинки пахли пресным мёдом и июльским пастбищем – но белые лепестки так забавно щекотали нос!
– Поздравляю, дорогая! – ласково сказала Аграфена Васильевна и по-родственному поцеловала в щёчку.
На банкетке в углу копились подарки: открытки, бумажные ангелочки, музыкальные шкатулки и вазы, веера и гребешки с именем «Ольга»…
Граф Будрейский привёз золочёную клетку с канарейкой. Именинница так и ахнула, прижав руки к груди.
– Канарейка! Живая! – воскликнул Матвей. – Надо отнести её к вам в спальню, Ольга! Здесь ей страшно и шумно! Не кричите так! Не пугайте!
Алёна с Палашей сделали шаг: отнести так отнести…
– Не подходите! Позвольте – я сам! – Матвей подхватил клетку и, подсвистывая птичке, понёс во внутренние покои. – Лучше покажите мне, где комната Ольги Фёдоровны!
За столом Евдокия не видела Будрейского, он оказался где-то на противоположном конце за рядом начёсов и кудрей. Дрёмина усадили в торце напротив именинницы – в благодарность за музыкантов. Когда подали щуку в грибной подливке, Ольга заметила, как отламывал он вилкой по кусочку, не размазывая соус по тарелке. В рюмку токайское вино наливал по чуть-чуть и сразу выпивал – не оставлял и капли на донышке. Должно быть, как в Зимнем дворце привык. Ведь он не мог не бывать на царских обедах.
За столом только и слышалось:
– Хороши беленькие!
– C'est bon!
– А буженинка-а…
Но едва гости принялись за телятину на косточке с черносливом, как в залу вошла Палаша в белом переднике, шепнула что-то над плечом Ольги Фёдоровны – и через весь стол пробежало: «Музыканты едут!» Барышни повскакивали со стульев, и вслед за ними толпа гостей хлынула в гостиную. Дрёмин улыбнулся Ольге глазами, приложив к губам салфетку.
– Ну, Марья Аркадьевна, давайте-ка мы с вами откроем бал! – Александр Александрович Бакшеев пригласил хозяйку на польский. За ними пошли Ольга и Матвей.
Гремел оркестр, люстры и канделябры ярче обычного освещали гостиную. Слышались тихие разговоры по-французски, шуршали платья, и гостиная пропахлась духами.
Граф Будрейский прошёлся вдоль стены. Мимо окон. Остановился около зеркала.
В его «защитный круг» вторглась одна из помещиц уезда.
– Взгляните: там, среди танцующих – моя дочь. Вот в той паре, – тихо сказала она. – Во-от, там – видите? В голубом, с тёмными локонами. Вот – сейчас мимо нас пройдёт…
Арсений прищурился – и встретил думающий взгляд Евдокии. Девица в голубом платье с тёмными локонами двигалась за ней и Дрёминым.
«Одинокий – среди множества людей. Не похожий ни на кого… Словно из другого мира». Пары мелькали и закрывали его. Но Евдокия успела заметить, как соседка что-то говорила ему, а он поглядывал на танцующих и загадочно улыбался.
– Между прочим, – дама снова качнулась к графу, – у неё мазурка покамест свободна.
– Я полагаю, ваша дочь слишком красива, чтобы остаться никем не приглашённой, – Арсений глядел с улыбкой и отгонял её порхающими ресницами. Дама замолчала, через силу улыбнулась с показной любезностью и покинула его круг.
Верх неприличия – не танцевать на балу, когда трём девицам у окна не хватило кавалеров.
Верно.
Их взял в свой кружок ещё один вызывающе-нетанцующий – князь Владимир Превернинский. И как же хотелось каждой положить ручку на его высокое плечо!
– Отчего вы никого не приглашаете на польский?
– Помилуйте! – Владимир улыбался. – Как я могу сделать выбор, когда одна из вас краше другой? Но ежели вы признаетесь, все ли танцы у вас расписаны…
– У меня свободны три кадрили, – сказала носатенькая блондиночка.
– А я никому покамест не обещала мазурку, – ответила веснушчатая.
В завершении полонеза распускалось шествие – барышни возвращались к папенькам-маменькам.
– А вас, – Владимир склонился над ушком самой сладко-хорошенькой, Марии Матвейцевой, – я хотел бы иметь счастие пригласить на вальс.
Первый танец с Дрёминым был станцован. У Евдокии оставалось для него ещё два дозволенных. И на вальс, как нежених, он не мог её позвать. «Благодарю за полонез», – он поклонился и за левую руку подвёл её к отцу.
Вместе с ними подошли Бакшеев-старший с Марией Аркадьевной и Матвей с Ольгой.
– Сергей Павлович! – глаза именинницы светились, как полярные звёздочки. – Благодарю вас за этот бал! У меня никогда не было такого праздника! Это самый счастливый день в моей жизни!
Послышался хор скрипок – начинался немецкий вальс.
– Тогда позвольте пригласить вас, – и Дрёмин протянул Ольге руку в белой перчатке.
Она оперлась о его прямое плечо под эполетом. Матвей забрал на вальс Евдокию.
Обнимая друг друга за талию, пары закружились по гостиной, как фигурки музыкальной шкатулки.
– Не люблю вальс. В наши молодые годы этакие объятия в танцах почитались неприличными, – поморщилась Мария Аркадьевна.
Фёдор Николаевич поднял бровь:
– Позабыли вы, Марья Аркадьна, как, бывало, мы с вами…
Ольгины туфли-лодочки качались, как по волнам, поднимаясь на носки; каблуки бальных туфель Дрёмина прищёлкивали скрипкам. Она сделала рукой радугу над головой, вторую положила ему на пояс. Он повторил за нею. И валик подола раскрылся колесом – Дрёмин прокрутил Ольгу под рукой. И дальше повёл по гостиной – лицом к лицу.
– Как вы легко вальсируете! – прошептала она.
– А вы право рождены танцевать в Аничкове, – ответил Дрёмин ей в глаза.
На придворном балу… И она полетела в его руках, как бумажная балерина. Вихрь в глазах раскидал в брызги свечи, зеркала, картины, драгоценные камни, платья, фраки. Высокий кавалергард в красном и белокурая сельская красавица… Не видела Ольга разинутых ртов.
– И когда же она успела научиться так танцевать? – проговорила Мария Аркадьевна. Фёдор Николаевич молчал: глупости – все по молодости любят поплясать.
Дрёмин сделал с Ольгой три тура и повёл её к родителям. Она отпустила его руку и поплыла к ближайшему стулу. Улыбаясь, как одержимая. Кто-то спрашивал: «Свободна ли у вас кадриль?»
– Ольга Фёдоровна!
– Да ей дурно! Взгляните, как щёки раскраснелись! – звенели чьи-то голоса.
Кто-то помахал на неё веером.
– Простите. Я хотела бы пропустить кадриль, – выдохнула она. И улыбнулась застывшему перед глазами серебру эполет.
***
Вторую кадриль она танцевала с Матвеем – в квадрате с Дрёминым и Евдокией. Соседская барышня Юлия Гвоздева смотрела исподлобья бледными глазами, как сёстры менялись парами.
На мазурке она подхватила под локоть Дрёмина и Матвея и подвела к имениннице:
– Кого выберете?
Ольга улыбнулась:
– Мазурка – только для вас! – и протянула обе руки в высоких перчатках Матвею.
Дрёмин пригласил Гвоздеву. «Как она умеет разрешать трудные ситуации! – думал он, поглядывая на Ольгу. – Девица, кажется, хотела поставить её в неловкое положение. И могла рассорить меня с этим юношей».
Владимир устроился за зелёным ломберным столом и, отбросив белые перчатки, играл с тремя стариками в вист. Плутоватые голубые глаза из-под загнутых ресниц подглядывали в карточный веер – не в декольте мечтающих потанцевать с ним девиц. Этим глазам было уже не до них…
Оставшись без кавалера, Евдокия пошла к буфету выпить стакан воды. Мимо дивана, где судачили соседки почтенного возраста:
– Что верно, то верно – продать родовое имение нерусскому…
– Жаль, милая Дунечка, имение дедушки вашего, ой как жаль, – рассуждала дама в чёрном тюлевом платье на белом чехле. – Папенька ваш будто сгоряча продал. А кто таков этот Будрейский? Отколе явился, с фармазонскими замашками?
Евдокии будто в висок выстрелили его фамилией.
– Арсений Дмитриевич родом из Лифляндской губернии, – тихо ответила она, ища его глазами поблизости.
– Так он немец, – соседка цокнула языком.
– Или польский шпион, не приведи Господи, – подхватила другая. – А кто его знает? Ведь сам Наследник престола Константин Палыч в Польше живёт. И жена у него полька.
Евдокия закусила губу, чтобы сдержать улыбку. При чём здесь Цесаревич?
– А стихи его, говорят, в Петербурге таперича ни один журнал не берёт!
– Ох уж эти мне поэты… Je ne supporte pas14. А этого я и вовсе читать бы не стала. Потому что лично его не люблю.
– Вы – не любите? За что? – спросила Евдокия.
– Он лютеранин.
– Посмею с вами не согласиться. Граф посещает нашу церковь. Разве вы не встречали его на службах?
– Ну, не знаю, Дунечка, – дама в чёрном пожала плечами. – Je ne sais pas…15 На немке жениться собирался. Да свадьба расстроилась. Не то невеста отказала, не то сам он сбежал.
Евдокию будто заставили откусить червивое яблоко, да вдобавок облили кипятком. И горько стало, и жарко. Арсений Будрейский – мог убежать от невесты? Тогда ему верить нельзя.
«А ежели его сговорили против воли? Как меня – за Дрёмина…»
Кто знает правду?
Степан Никитич – вот кто не умолчит. Но… Взгляд Евдокии молнией прошёлся по гостиной: где граф Будрейский? Уехал?..
За летящими в мазурке парами она прошла в залу, где горничная убирала со стола грязную посуду и расставляла вазочки с блан-манже.
– Палаша, кто-нибудь из гостей уезжал?
– Нет, барышня, лошади все на месте, кажись…
Евдокия порхнула в двери, в коридор, спустилась парадной лестницей в вестибюль и прошла через пустую столовую. Потолок трясся под танцующими ногами.
За кухонной дверью смеялась Алёна:
– Да что вы, барин! Разве из нас сделаешь благородных? Уж какими родилися…
Она подбежала к печи, помешала поварёшкой в кипящем котле. Степан Никитич – и граф Будрейский… оглянулись на дверной скрип и встали из-за дубового стола без скатерти. На кухне пахло печёным мясом, сдобой и сушёными грибами.
– Продолжайте, прошу вас, – Евдокия села напротив.
– Я говорил о том, что было бы справедливо ввести у нас единое образование для всех сословий, – сказал граф Будрейский. – Пусть крестьянским детям не пригодятся светские манеры и риторика – но они и не помешают.
– А коли кто не захочет учиться? – спросила Алёна.
– Мотивировать надобно учение – вежливостью и собственным примером учёного сословия. А начать следует с защиты прав. Хотя бы с понимания, что грубость и всякое уничижительное слово – убивают.
– А вы, барышня, поди желаете чего? – Алёна не садилась, замерла перед господами внаклонку. – Стеша-то ушла, делов у ней много. Меня здеся за себя оставила…
– Я желаю тут побыть. Устала слушать сплетни…
– О чём? – спросил граф.
– О вас. И о вашей несостоявшейся женитьбе.
Степан Никитич загоготал.
– Должно быть, они слышали об Анне Гернер, – брови, как были прямые у Арсения, так и остались. Лоб гладкий. И глаза – как у голубка, невиноватые…
Не скажет так не скажет. У Евдокии похолодели пальцы, но выспрашивать она не стала. Обидеться хотелось. Да только за что?
С чёрного хода на кухню вбежал пятилетний братишка Алёны: курносый, с веснушками, под горшок постриженный, в серой холщовой рубахе и в лаптях. Увидел господ – захлопал глазами, закланялся.
– Чего хотел-то? – спросила девка.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Грязный красно-коричневый цвет (устар.)
2
«Да, конечно! Я сей же час скажу maman, чтобы она отблагодарила вас!» (фр.)
3
«кора дерева» (фр.)
4
Простите, господин граф. Ваши слуги всегда обедают с вами за одним столом? (фр.)
5
Да, сударыня (фр.)
6
В нашем доме иные порядки. Позвольте, наша горничная проводит вашего камердинера на кухню. (фр.)
7
«Нортенгерское аббатство» – французский перевод романа Джейн Остин.
8
В 1830-е годы названа «Лунной»
9
Это же примитив! (фр.)
10
Жемчужно-серый цвет (устар.)
11
наедине (фр.)
12
«Поприще жизни» (лат.)
13
Какой пассаж! (фр.)
14
Терпеть не могу (фр.)
15
Не знаю… (фр.)
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги